Броненосцы и фламинго

      Майор, глядя на Гленарвана, испытывал странную смесь гордости и растерянности. Эдуард изменился с тех пор, как они встретились в Малькольм-Касле семь лет назад. Но не безрассудна ли его отвага? Не смелость ли это ради смелости? Наверняка те, чьи полусгнившие головы украшают маорийское селение, тоже были смелы и благородны. Наверняка среди них были англичане.       — On ne faut pas perdre espoir!* — вполголоса воскликнул Паганель, проследив направление взгляда майора. Теперь между собой говорили по-французски, потому что туземцы знали некоторые английские слова.       — On ne peux pas perdre le bon sens aussi**, — возразил майор.       Когда Элен передала Эдуарду револьвер, чтобы в должное время прекратить их с Мэри страдания, майор только вздохнул. Не было никакого сомнения, что невозможно узнать минуту, необходимую для этого последнего шага, а на душу Эдуарда ляжет еще один камень. Но случилось даже хуже, чем майор предполагал: защищая жену, Эдуард убил вождя.       Майор не мог винить Эдуарда в том, что тот не смог убить любимую жену, пусть даже чтобы спасти ее от более страшной участи. Тем более в миг, когда она звала его на помощь.       На пленников накинулась толпа. Затрещала ткань, завизжала Мэри, кто-то вцепился майору в волосы и изрядно их проредил.       — Табу! Табу! — крикнул Кай-Куму, и толпа отступила.       Пленников теснили к хижине. Майор оглянулся раз, второй. Он видел, что Роберта и Паганеля среди них нет, но продолжал искать их глазами. Неужели затоптали? Неужели насмерть? Он снова всех пересчитал. Трое, еще трое. Всё. Его словно обложило ватным одеялом, он не чувствовал земли под ногами, даже звуки доносились как будто издалека. Две минуты без Паганеля — дикари сейчас приведут его и Роберта. Четверть часа — ещё есть надежда. Два часа — не может быть, этого просто не может быть. Еще прошлой ночью майор дремал на его ставшем совсем костлявым плече, пользуясь значительной разницей в росте. Еще вчера чувствовал в темноте как будто случайное прикосновение его дыхания ко лбу. «Мерзнете?» — спросил его шепотом майор. «Как будто за шиворот льют ледяную воду», — ответил Паганель и вздохнул: «Мне кажется, это дыхание смерти».       — Бедняжка Роберт! Мужественный Паганель! — тихо сетовала Элен.       Мэри была в отчаянии и твердила без конца имя брата, Джон Манглс не мог ее утешить.       — Бедная миссис Олбинет, — вздыхал Олбинет. — Бедная моя Джейн.       Интересно, отправлял ли Паганель телеграммы из Патагонии и Австралии? Ведь может статься, что никто никогда не узнает, что Жак Паганель бесследно сгинул вовсе не в Индии, а в Новой Зеландии. Его записи погибли, часть — при кораблекрушении «Макари», часть — с самим географом. И не останется того, кто сохранил бы память о его последних месяцах. Даже тела не останется; с ним дикари, должно быть, уже расправились по своему обычаю. Майора пробрала дрожь. Быть съеденным людоедами — надо было признать, что такая экзотическая кончина очень подходила неугомонной натуре Паганеля.       Измученные пленники не спали. Майор с отстраненным удивлением отметил, что боль потери оказалась самым сильным чувством, какое ему довелось когда-либо испытывать. Внутри него что-то нестерпимо болело. «Вот так и почувствуешь, что у тебя была душа», — думал он. Его примиряло с этой болью только понимание, что скоро она кончится вместе с его жизнью. Он ждал. И воображал, с каким удовольствием, с какой яростью сломает шеи парочке дикарей перед смертью. Что он еще мог? Три дня отчаявшиеся пленники просидели в смрадной хижине в ожидании похорон Кара-Тете и собственной казни. Хорошо, что для Роберта и Паганеля все уже закончилось. Майор даже малодушно им завидовал.       Родственницы убитого вождя под бой барабанов выли и раздирали себе ногтями лица. Зрелище было неприятным: привычно видеть в моменты скорби слезы, а не кровь. «Паганель бы заинтересовался этим культурным различием, — подумал майор, — Да и мне, может, было бы легче, если бы я мог отрезать себе, к примеру, ухо. Может, даже перестал бы мысленно разговаривать с вами, мой друг. Согласны?» Если бы он тогда стоял к Паганелю ближе! Если бы мог прикрыть его собой! «Почему вы, а не я? Это несправедливо, Жак. Зачем вы так со мной? Ведь я вас...» И мысль его останавливалась, потому что даже душевная боль имеет тот предел, более которого человек не сможет вытерпеть. * Нельзя терять надежду! ** Нельзя терять и здравый смысл.