Отличная причина, чтобы умереть

      Тарталья вернулся в Мореносталь два дня назад, оставив Злата в приграничном госпитале Фатуи, – отчитаться о проделанной работе требовалось как можно скорее. На Владлена по понятной причине отчет свалить было нельзя – он вообще отказался отходить от бессознательного Злата дальше, чем на два метра, поэтому в столицу Тарталья поехал в гордом одиночестве.       Если честно, ему было максимально наплевать, ехал он с сопровождением или без него. Поездка в Сумеру выпила его досуха как физически, так и эмоционально, и садился в сани он не осведомившись о состоянии Злата – настолько сильно его заколебало происходящее. Вырубиться в поездке не получилось: паранойя снова подняла голову и грызла изнутри, вынуждая фокусироваться на бережно собираемых крупицах энергии.       Чем стремительнее они отдалялись от границы Фонтейна, тем холоднее становилось – они направлялись в Мореносталь, где властвовала вечная зима, подчиняющаяся госпоже Царице. Пришлось одеваться в теплую одежду, предусмотрительно взятую у патрульных фатуи, и укутываться поплотнее, а после постоянно держать себя в сознании – иногда заснувшие на холоде люди больше не просыпались, и Тарталье не хотелось оказаться в их числе.       Несмотря на то что любовь к зиме жила в нем с детства, ее ярости он закономерно остерегался. Зимы в Снежной были лютыми и непредсказуемыми, и их ярость зачастую оканчивалась плачевно, стоило только глупому человеку решить, что он умнее всех на свете. Тарталья не был идиотом, как некоторые считали, поэтому заучил все правила общения с зимой наизусть – возможно, только благодаря этому ему удалось выжить в Бездне, наложив одни знания на другие.       В Мореносталь он приехал голодный, усталый и невероятно злой, на отъебись написал отчет, сдал его и зажевал какую-то сладкую булку, которую спер у проходящего мимо новобранца. Он наспех помылся, только в душевой обнаружив, что крови убитого повстанца на нем осталось немерено – то-то на него так странно косились! – и завалился спать.       Снилась Тарталье какая-то дичь, иначе и не назовешь: палящее солнце над Снежной, собственные окровавленные руки с иглами под ногтями, мертвенно бледное лицо в обрамлении корабельных канатов и голубое свечение гидро в прорезях маски геоманта Фатуи. Во сне он с кем-то сражался и постоянно умирал, истекая кровью, которая была везде, и он тонул в ней и захлебывался, хватаясь непослушными пальцами за сквозную дыру в ребрах.       Именно поэтому он не любил спать – кошмары атаковали его раз за разом, и блаженное небытие, где не было ничего, кроме кромешной тьмы, было куда приятнее обычного сна. После пробуждения Тарталья еще долго сидел на кровати, потирая глаза и виски. Радовало хоть то, что за время отключки мана успела восстановиться примерно на треть, и это учитывая, что у Тартальи был практически бездонный резерв. И сколько же маны умудрилась сожрать одна дырка в чужом теле?..       После позднего завтрака, в течение которого Тарталья усердно тер виски и пытался прийти в себя после тяжелой ночи, к нему подошел один из безликих агентов Фатуи и вежливо попросил в ближайшее время подойти к Пульчинелле в кабинет. Отказаться, конечно же, Тарталья не мог, поэтому доев безвкусную кашу, он отправился в сердце штаба.       Кабинет Пульчинеллы располагался этажом выше тренировочных полигонов – как Предвестник, ответственный за рекрутинг и работу с новобранцами, он часто посещал тренировки, самолично наблюдая за прогрессом. Тарталья готов был поспорить, что его должность ему нравилась.       Правда, зачем Пульчинелла его позвал? Кому-то не понравился отчет, который Тарталья написал? Ну да, у него был отвратительный почерк, и он зачастую пользовал в отчетах удобные ему сокращения, понять которые мог не каждый. И вообще, почему Тарталья должен был писать отчеты самостоятельно? Для этой цели у него существовал личный помощник, который…       …Ах, да. Лежал в данный момент пластом где-то в госпитале. Наверное – в этом Тарталья уверен не был.       Он занес руку над дверью и постучался, услышал «войдите» и не особо охотно зашел внутрь. Почему-то он ощущал себя нашкодившим животным, которого хозяин вот-вот начал бы ругать. Пульчинелла все еще был для него авторитетом – он подобрал его, мальчишку, не знающего, как бороться с приобретенной в бездне жаждой крови, и научил обуздывать неконтролируемую, разрушающую мощь, доставлявшую неприятности как ему, так и всем вокруг. Естественно, что Тарталья уважал его больше всех остальных – Пульчинелла подарил ему единственный шанс на нормальную жизнь.       – О, Тарталья, – произнес Пульчинелла, не отрывая взгляда от вороха каких-то бумаг. – Присаживайся, я сейчас закончу. Осталось поставить пару подписей.       Бочком Тарталья сел в кресло и скукожился так, чтобы свет не попадал ему в лицо. Если он сидел ровно, то тусклое зимнее солнце, сочащееся через окно, светило прямо в глаз, из-за чего пришлось перекоситься и практически грудью лечь на правый подлокотник. Пульчинелла, периодически поглядывая на него, давил ухмылку, и это слегка раздражало и смущало.       Некоторое время сидели молча, лишь только часы приглушенно тикали, действуя на нервы; клонило в сон – глубокий, вязкий, и Тарталья был вынужден постоянно встряхивать головой, словно это могло помочь избавиться от боли в висках. Его взгляд бесцельно блуждал по кабинету, то и дело цепляясь за знакомые предметы.       Потрепанные песочные часы на пять минут, притулившиеся на краю стола, – по ним Пульчинелла, проводя тренировки новобранцев самостоятельно, засекал время при самых разных испытаниях. Донельзя знакомая длинная тяжелая трость, которой незадачливый рекрут огребал по пяткам или бедрам, если делал что-то неправильно, – Пульчинелла был настолько умел в обращении с ней, что ходили слухи, будто эта трость является основным его оружием. Медицинская аптечка, стоящая на полке справа от стола, – иногда Пульчинелла пользовался ею, когда кто-то из рекрутов ранился настолько сильно, что ему требовалась немедленная помощь.       Взгляд Тартальи растерянно скользил по кабинету, с каждым разом подмечая все больше и больше мелочей. Удивительно, как много вещей в кабинете Пульчинеллы были ему знакомы.       – Ну, рассказывай, – неожиданно произнес Пульчинелла, и Тарталья аж вздрогнул от внезапности. Как оказалось, он так глубоко ушел в свои мысли, что напрочь забыл о том, где и с кем находится. Пульчинелла понимающе хмыкнул, и Тарталья высокомерно приподнял подбородок.       – О чем? – с вызовом спросил он. – Если вы о том, что я сдал неподобающий отчет, так это не моя вина – мой личный помощник лежит в медблоке с дырой в боку, поэтому на момент возвращения писать отчет было некому.       Не признаваться же Пульчинелле в том, что ему было максимально параллельно, что он там накарябал? Тогда Тарталью вело только желание поскорее отрубиться, поэтому он даже не запаривался над содержанием отчета и сделал его как попало. Несмотря на то что Злат обучал его искусству составления отчетов и очень долго мурыжил на эту тему, Тарталья ни черта не запомнил, справедливо решив, что всю нудную бумажную работу можно будет свалить на Злата.       Злата, который, пытая повстанца, не подал и виду, что истекает кровью. Ну что за непонятная жертвенность? Да еще и слова Владлена о том, что Злат закрыл его собой, вводили в ступор. Злат, который был хитрой, расчетливой сволочью, желавшей найти больное место Тартальи и как следует надавить на него, докладывающей кому-то свыше... Чего он добивался?       – О, не то чтобы я ждал от тебя толкового отчета, – хмыкнул Пульчинелла. Он откинулся на спинку кресла, поправил очки на переносице и потянулся за портсигаром, лежавшим на краю стола, затем вынул сигарету, прикурил от огонька, появившегося на кончике пальца, и довольно выдохнул плотный дым через нос. Тарталья сморщился, но виду, что ему не нравится, больше не подал. Пульчинелла вскинул кустистые брови и, выпустив еще одно облако дыма, произнес: – Знаешь ли, о твоей пламенной «любви» к ним чуть ли не байки ходят. Такие паршивые отчеты еще поискать надо.       Тарталья расплылся в фальшивой улыбке и покивал. Конечно, слова Пульчинеллы ему ни горячо ни холодно не сделали – он и сам прекрасно знал, что до идеала ему было как до луны на велосипеде. Некоторое время Пульчинелла молчал, пуская кольца дыма в потолок, а затем ровным голосом поинтересовался:       – Ну и что вы со Златом не поделили?       По плечам пробежался холодок, и Тарталью передернуло. Головная боль вдруг сильнее стукнулась в виски и опалила лицо жаром; ярость поднялась в груди и выплеснулась наружу ядовитым:       – А что, он уже вам нажаловался?       – Если то, что он от твоего имени подал заявление на смену личного помощника, можно назвать емким «нажаловался», тогда да, – невозмутимо ответил Пульчинелла. Манера ответа была подозрительно знакомой, но Тарталья не мог вспомнить, где он уже встречался с ней ранее. – Скорее, жаловался ты, а не он, раз заявление было подано от лица Одиннадцатого Предвестника.       – То есть как это – подал прошение на смену личного помощника? – недоумевающе протянул Тарталья. Со злостью удавалось бороться с трудом – она то и дело пыталась влезть наружу и все испортить. Повышать голос на Пульчинеллу не стоило – он этого не терпел, и впадать в его немилость настоятельно не рекомендовалось, а Тарталье его гордость еще была дорога.       Вместо ответа Пульчинелла выдвинул один из ящиков и вынул оттуда какую-то бумагу, которую после протянул Тарталье, перегнувшись через стол. Тарталья выхватил лист, поджав губы, и пристально уставился в нее, будто желал поджечь взглядом. Ровные строчки, выведенные каллиграфическим почерком, уведомляли Пятого Предвестника Фатуи Пульчинеллу, ответственного за отдел кадров, что Одиннадцатый Предвестник Фатуи Тарталья отказывается работать со Златом, своим личным помощником, и просит подобрать ему другого офицера.       Разумеется, ни у кого ничего Тарталья не просил, и почерк на бумаге был не его. Зато в низу бумаги, очевидно, требовалось поставить подпись, подтверждающую, что со всем вышесказанным Тарталья согласен. Еще ниже скромно чернела подпись Злата – буква «з» в кружочке, на удивление простая закорючка для такого, как Злат.       – Буду с тобой откровенен – я на девяносто девять и девять процентов уверен, что это, – сказал Пульчинелла, кивнув на документ в руках Тартальи, – не вина Злата.       – А, хотите сказать, что раз в деле замешан я, значит, на меня можно повесить всех собак? – оскалился Тарталья, вцепившись в лист. Послышался хруст сминаемой бумаги, и Пульчинелла предупреждающе сузил глаза. – Злат же у нас святой, весь из себя идеальный и неповторимый. Он же не может быть виноватым, не в его это стиле!       – Ты забываешься, – ровным голосом заметил Пульчинелла, выпуская в потолок два душистых кольца дыма. Казалось, его вообще не волновало излучаемое подчиненным недовольство, граничащее с бешенством, – он слегка покачивался на задних ножках стула и пристально смотрел на Тарталью.       – Почему чуть что случается, так сразу я виноват? – не воспринял намека Тарталья и подскочил на ноги, а после навис над столом, хлопнув по поверхности руками. Пульчинелла приподнял брови и, поставив локоть на подлокотник, скучающе уперся подбородком в ладонь. – И так сделали из меня козла отпущения, видите ли, Одиннадцатый Предвестник, на которого можно свалить вину, который толком-то ничем и не занимается и ни за что не ответственен. Так что ж вы сразу-то меня не убили, если я вам так мешал, а? Зачем вот эта вся параша, скажите мне?       В ответном взгляде Пульчинеллы не промелькнуло ни искры. Он сделал еще одну затяжку, выпустил изо рта сизый дым и потушил окурок о пепельницу – все молча. Его не беспокоило, что Тарталья, нависающий над ним, находился на грани срыва и вполне мог начать резню, хотя прекрасно об этом знал. Затем Пульчинелла вынул из портсигара еще одну сигарету, поджег ее привычным методом – с помощью язычка пламени на кончике пальца – и снова закурил.       – Выговорился? – веско произнес Пульчинелла, не отводя пристального взгляда от лица Тартальи. Пламя, бушевавшее внутри, стыдливо поутихло, но прятаться Тарталья не собирался из-за природного упрямства – он расправил плечи, напыжился, готовясь принять удар… – Сядь.       Тарталья торопливо сел обратно на кресло и сложил руки на коленях, как примерный ученик. Пульчинелла в лице не изменился, но атмосфера в кабинете стала на несколько градусов холоднее – не чета той, которая была здесь, когда Тарталья только пришел. Почему-то за себя было иррационально обидно – даже Пульчинелла, человек, которого Тарталья уважал, ценил Злата больше, чем его.       И опять все упиралось в чертового Злата, будь он неладен!       – Знаешь ли ты, что перед тем, как стать твоим личным помощником, Злат подчинялся напрямую Педроллино? – спросил Пульчинелла. Он покрутил в пальцах сигарету и снова затянулся, прикрывая глаза. – До того как стать помощником Педроллино, Злат служил лично мне. Никто не жаловался на его верность и исполнительность. Кроме тебя.       Тарталья стиснул зубы. Пульчинелла его отчитывал, словно несмышленого ребенка, и это злило сильнее всего. Да чхать он хотел на то, насколько Злат крут, раз служил в элитном первом отряде; все, что его волновало, – это то, что его опять выставляли виноватым. Как сейчас, так и много-много раз до этого – ничего со временем не менялось, и из-за этого хотелось рвать и метать.       – Как ты думаешь, нужен ли тебе личный помощник? Не конкретно Злат, а в принципе, – поинтересовался Пульчинелла. Тарталья, поморщившись, кивнул – существование личного помощника значительно облегчало решение любых организационных вопросов, которые торжественно перекладывались на чужие плечи. – Верно, любому Предвестнику нужен личный помощник, иногда даже несколько – у Иль Дотторе их, например, трое, а у Сандроне пятеро. Каждый из них отвечает за какую-то свою область – разделение обязанностей, все дела.       Склонив голову, Тарталья молчал. Напряжение сковывало его начиная от плеч и заканчивая пальцами на ногах. Он будто бы сидел на пороховой бочке, которая могла рвануть в любой момент, и от этого осознания его начинало потряхивать.       – У Предвестников и так слишком много забот, – продолжил Пульчинелла. Тарталья не отводил от него взгляда – ему казалось, что как только он прервет зрительный контакт, то мгновенно проиграет. Где-то в груди противно тянуло – под ребрами расползалась черная дыра. – Поэтому наличие помощника, устраивающего тебя по всем критериям, сильно облегчает жизнь. Под критериями я имею в виду не личную совместимость, а работоспособность, быстроту реакции, навыки планирования и решения задач и прочее.       Тарталья поджал губы, втягивая носом воздух. Пульчинелла был прав – Злат действительно подходил подо все критерии идеального помощника, способного и в горящую избу войти, и коня на скаку остановить. Действительно, вероятно, иным Злат быть не мог, прослужив сначала под руководством Пульчинеллы, а затем самого Педроллино – логично, что его выдрессировали по самое не хочу, чтобы он удовлетворял всем стандартам Фатуи.       Потому и доверия к Злату было меньше – кому он докладывался о бешеном псе в лице Одиннадцатого Предвестника и что это могло за собой повлечь? Зачем невзначай пытался влезть под кожу, вел себя так, словно совершенно его не боялся, и не показывал слабости, в чем был отвратительно сильно похож на самого Тарталью?       Тарталья вспоминал мертвенно бледное лицо Злата, безвольно лежавшего на белоснежных простынях, и понимал, что совсем не хотел его смерти. Поэтому-то и попытался спасти, потому и был успешен в своих попытках, несмотря на то что под конец ощущал себя выжатым лимоном.       Почему он вообще так старался ради человека, который его предал? В организации жизнь была всего-навсего разменной монетой, заменить которую не составляло труда, и Тарталья воспринимал это правило как непреложную истину: выживают только сильнейшие, поэтому он стремился к вершине с ненормальным, отчаянным упорством. И, достигнув ее, Тарталья замер на месте, не понимая, что делать дальше.       Тарталья не доверял даже себе, не говоря уже о других людях, – Бездна растоптала его наивность и разорвала в клочья доверие к миру, оставив только стремление к силе.       – Буду честен – мало кто хочет с тобой работать, и ты сам это прекрасно знаешь, – произнес Пульчинелла и стряхнул пепел в массивную пепельницу. – Ты часто не следуешь приказам, выходишь из себя и перестаешь контролировать свои действия, а также ты очень груб, заносчив и в общем-то невыносим. Когда ты выбрал Злата на роль личного помощника, я только порадовался. Так сказать, у него есть опыт работы с засранцами, поэтому и с тобой бы он совладать сумел.       – Так вы согласились удовлетворить мою просьбу только потому, что она совпадала с вашими личными интересами? – сухо спросил Тарталья. Бушевавший внутри пожар оставил после себя лишь выжженную землю, на которую было больно смотреть.       – Не без этого, – задумчиво отозвался Пульчинелла. Под кустистыми бровями таинственно блестели живые глаза – светло-карие с темным ободом по краю радужки. Тарталья не чувствовал исходящего от него негатива, но и особого тепла при этом тоже не испытывал. – Злат очень предан лично Царице, и он никогда не сделал бы того, что принесло бы организации вред. Его растили как идеального личного помощника – серьезного, вечно собранного, исполнительного и многозадачного.       Тарталья едва удержал смешок. Серьезный и собранный? Злат-то? Тот самый Злат, который был ходячим сборником пословиц и поговорок про ложь, подъебывал его при каждом удобном случае и невероятно бесил манерой своего поведения? Похоже, Пульчинелла плохо знал своего бывшего помощника, раз думал о нем подобным образом.       – Вы, наверное, с кем-то его путаете, – произнес Тарталья. Он снова скукожился на кресле и растекся по подлокотнику, избегая раздражающих солнечных лучей. – Вы говорите, что Злат – ходячая машина, созданная для работы личным помощником и никем больше, но он же… слишком человечный для этого.       На лице Пульчинеллы проскользнула тень удивления, но он довольно быстро взял себя в руки – потушил сигарету о дно пепельницы и, поставив локти на стол, оперся подбородком на ладонь.       – Стал бы я тебе врать? – резонно спросил он. Тарталья закатил глаза и неопределенно качнул головой. – Я проработал бок о бок со Златом не один год, выводы можешь сделать сам. Если с тобой он ведет себя не так, как я описываю, разве это не показатель?       Тарталья хрустнул пальцами, сжав кулак так сильно, что костяшки побелели. Мысли в голове закрутились как единый механизм – так хотелось верить, но какая-то темная часть его души шептала, что все не так просто, и не стоит прислушиваться к чьим-то словам.       – Он может притворяться, – процедил Тарталья. – Чтобы сблизиться со мной, а потом использовать.       Пульчинелла посмотрел на него как на идиота.       – И что? – фыркнул он. – Хочешь сказать, что ты не использовал никого в своей жизни? Пусть даже ненароком, но все же? Очнись, в наше время люди используют друг друга как хотят, если это приносит им выгоду. За годы, проведенные в Фатуи, тебе следовало свыкнуться с этой мыслью. Ты мне – я тебе, все просто.       Вздохнув и на мгновение прикрыв глаза, Пульчинелла продолжил:       – Одной из причин, по которой Злата таки приставили к тебе, было его личное желание. Может быть, ты ему понравился, а может, он подумал, что тебе потребуется поддержка. Если в следующий раз ты снова решишь, что Злат тебе не нужен, вспомни, что он единственный из всей организации вызвался тебе помочь.       Это заявление шарахнуло по Тарталье кувалдой. Разумеется, подробностей он не знал, поскольку Злат никогда не делился с ним чем-то подобным. Скорее всего, потому, что Тарталья не интересовался им, а просто… наслаждался общением с человеком, который не ходил вокруг него на цыпочках.       Недоверие вновь подняло голову, и Тарталья принялся убеждать сам себя, что не сделал ничего дурного. Он бесцельно шарил взглядом по кабинету и прокручивал в мыслях слова Пульчинеллы о том, что для людей естественно использовать друг друга.       Ему одновременно хотелось и не хотелось верить. Белое лицо без единой кровинки вновь всплыло перед глазами, и Тарталья судорожно вздохнул.       – Да и вообще, вы не маленькие уже, почему я должен вас уговаривать помириться? – неожиданно разозлился Пульчинелла и ударил ладонью по столу. От него шарахнуло таким недовольством, что Тарталья невольно сжался, стараясь казаться меньше в размерах. – Пошел вон отсюда! Пока не разберетесь между собой, можете не возвращаться в штаб!       Тарталья подскочил и, извиняясь и прощаясь попеременно, поспешил к выходу, чтобы не дергать тигра за усы. Внутри царила полнейшая каша из мыслей и переживаний. Уже закрывая дверь в кабинет Пульчинеллы, Тарталья услышал приглушенное и сердитое:       – Два идиота.