Отличная причина, чтобы умереть

      Тарталья тащился за Златом следом. С момента, как Тарталья сказал, что им нужно поговорить, а Злат отцепил от себя девочку по имени Лютица и вышел за ворота приюта, они так и не обмолвились ни словом. Тарталья не знал, куда так целенаправленно шел Злат, но топал за ним, утопая в снегу. Ухоженная дорожка закончилась сразу же, как они свернули на какую-то тропку, ведущую в глубокий лес, и пробираться приходилось уже с небольшим трудом. Заметив, как легко Злат перемещается, видимо, уже давным-давно изучив местность вдоль и поперек, Тарталья постарался скопировать его движения и шаги, и стало немного легче.       Кругом высились разлапистые ели, которые Тарталья рассматривал с потаенным восторгом, вспоминая леса родного Морепеска. Он проводил в них много времени рука об руку с братьями и сестрами, и в какой-то степени их можно было назвать вторым домом. Правда, в одном из таких лесов он провалился в Бездну, но это было сущей мелочью в сравнении с драгоценной памятью.       Проходя мимо старых сосен, Тарталья увидел несколько вырезанных на стволах мишеней, утыканных следами от метательного оружия. На небольшой полянке, скромно выглядывавшей из заснеженных веток, виднелся самодельный турник, рядом с ним – деревянная горка, залитая сверкающим льдом, а в десятке метров – что-то наподобие маленького полигона, развороченного какими-то ямами и камнями до основания. Тарталье показалось, словно он краем глаза подглядел за чьей-то жизнью – тихой, уединенной и мирной.       Он вспомнил, как играл в снежки с Ваней, Викой и Яриком, а Снежана ругалась и ворчала каждый раз, когда ей доставалось просто так, за компанию; небо было высоким и серо-голубым, с него падали пушистые хлопья снега, оседавшие на ресницах и таявшие от горячего дыхания. Мама ругалась, когда он по чистой случайности приволок в капюшоне целый сугроб, а после погнала его в баню: отряхиваться и греться, но он все равно в итоге заболел. И его отпаивали чаем с малиной и медом, кутали в десятки одеял, а Тоня рассказывала ему сказки тоненьким голоском, и лихорадка словно отступала под действием ее слов. Она всегда знала, что помогало Аяксу лучше всего.       – Мы пришли, – хрипло оповестил Злат, и Тарталья встрепенулся, выплывая из облака воспоминаний. От мыслей о семье ему становилось радостно и тоскливо одновременно: он не хотел оставлять их надолго, потому что сильно любил, но при этом понимал необходимость держать разумную дистанцию. Все домочадцы знали, чем он занимается, кроме Тьюсера и Антона, но Антон всегда был умным мальчиком, и что-то Тарталье подсказывало, что он сам обо всем догадается и скрывать от него позицию в Фатуи уже не будет иметь смысла.       Тарталья вспомнил горькую складку, залегшую между бровей отца, и больной взгляд матери: никто из них не хотел отдавать его в милитаристическую организацию, но иного выхода они не видели. Мама не плакала – она вообще была удивительно сильной женщиной, – но в ее голосе звенели слезы, и Тарталье было перед ней невероятно стыдно. Однако Бездна, отравившая кровь, гнала вперед: еще, еще, больше, и ему приходилось ей подчиняться.       Попытки членов семьи совладать с Бездной были тщетны, и Тарталья сознательно от них отдалился, отдавая свое тело в услужение Фатуи и самой Царице Снежной. Он не желал ранить никого из них, потому что ядовитая тьма выжигала сознание и превращала его в чудовище, готовое вцепиться в любое горло.       В своем выборе Тарталья не ошибся: удивительно, что тогда, в том состоянии он смог принять здравое решение и согласиться на осторожное предложение отца, который задействовал все связи и умудрился пропихнуть его в новобранцы Фатуи раньше возраста набора. За это Тарталья был безмерно ему благодарен.       Он следом за Златом соступил с небольшого пригорка, за которым расстилался пляж. Песок мешался со снегом и льдом, а на кромке берега лежали целые глыбы льдин, похожие на выброшенных на сушу китов. Поверхность воды покрывала толстая корка, бугрящаяся прозрачными гранями-копьями, а где-то там, вдали, солнце лениво целовало горизонт.       Снег поскрипывал под подошвами сапог. Здесь ощутимо дуло: ветер тянулся со стороны моря, но не был злым, лишь облизывал щеки и трепал концы длинного красного шарфа, небрежно заправленного в ворот куртки. Злат дошел до льдины, издалека похожей на лодочку, и развернулся к Тарталье.       Он был привычно невозмутим: бледное лицо ничего не выражало, а взгляд был спокойным и безмятежным. Тарталья встал в трех шагах от него и пытливо всмотрелся в дымчатые глаза.       – Ты… – «предатель», почти сорвалось с губ, но Тарталья вовремя запнулся, понимая, что еще успеет покидаться обвинениями. – Почему ты помог мне тогда, в Тисфуне? Передо всеми остальными прикрыл, врача позвал, ночь не спал, меняя компрессы. Зачем все это?       Злат вскинул белесые брови, затем ровно ответил:       – В обязанности личного помощника входит забота о здоровье Предвестника. Мы не смогли бы нормально провести переговоры с господином Сераджем, если бы вы не предстали перед ним лично. У вас был сильный тепловой удар, поэтому вас пришлось в темпе ставить на ноги. Я занялся этим лично, потому что это моя работа.       Сухой тон Злата наждачкой проехался по нервам Тартальи. Бледное бескровное лицо до сих пор ничего не выражало, поэтому Тарталья не мог ни черта по нему прочитать, как ни старался. Он понимал, что по мимике можно было узнать многое, даже не умея мастерски читать изменения мимических мышц, и отсутствие возможности зацепиться за реакцию собеседника немного напрягала. Когда Злат скрывался за маской, почему-то проблем с тем, что по его лицу ничего нельзя различить, не было: личный помощник Одиннадцатого Предвестника был лишь одним из многих агентов Фатуи, у которых не было ни лица, ни личности.       Но теперь у Злата было лицо, были голос и индивидуальность, и Тарталья интуитивно искал на нем хоть что-нибудь: не то подсказку, не то ответ на вопрос, еще не заданный, не спорхнувший с губ даже полунамеком. К нему больше нельзя было относиться так, как раньше: как к мебели или предмету интерьера.       О Архонты, и зачем он вообще начал этот разговор? Разошлись бы как в море корабли и никогда бы больше не пересекались, и неприятное чувство в груди угомонилось бы и перестало ворочаться с боку на бок, причиняя максимум дискомфорта. Тарталья любил свою семью и был готов отдать за нее жизнь, но понятия не имел, что значит доверять кому-то, кроме самого себя и тех, кто был связан с ним по крови. Он не представлял рамок, которые ограничивали понятие дружбы, а потому топтался вокруг, не смея вступить внутрь.       Тарталья боялся довериться и быть преданным. С него хватило еще тогда, когда он едва-едва умудрился выжить, и попадаться в ту же ловушку он не желал.       Но в памяти вставал усталый, укоризненный взгляд Пульчинеллы и кольца душистого дыма, тяжелый запах крови, сочившейся из глубоко раненного бока, и баранье упрямство, с которым едва стоящий на ногах агент вгонял иглы под ногти повстанца. Злат ничуть не боялся норова буйного Предвестника, которого опасались даже свои, и методично укреплял его позиции в организации – это не мог не заметить даже Тарталья, который все еще не до конца разбирался в устройстве военной машины, в которую он угодил.       Тарталья не любил противоречия: они постоянно рисовали его жизнь хуже, чем она была на самом деле.       – Только и всего? – хмыкнул Тарталья. Он нахохлился, засунув руки в карманы куртки, и перевел взгляд на горизонт. Море казалось бесконечно далеким и глубоким, и в том было его скромное очарование. – Для этого не обязательно было втираться в доверие, как ты упорно пытался сделать с самого начала. Ты же знаешь, что у тебя так и не получилось, верно?       Тарталья бессовестно лгал. Разумеется, поползновения Злата принесли свои плоды как минимум потому, что Тарталья к нему привык. Привык и чувствовал, будто был со Златом ближе, чем с кем бы то ни было в организации, ведь друзей-товарищей у него не было – были лишь коллеги и противники за место под солнцем. Наверное, это было неправильно: стоило отгородиться от дурацкой невозмутимости и вежливого желания подъебать за деланым равнодушием и не пускать никого к себе в душу.       Но Злат, к сожалению, уже был одной ногой на запретной территории, где его никто не ждал и не желал видеть, и ему надо было либо сделать второй шаг, либо покорно выйти за ворота. Иного выхода Тарталья не видел.       – Мне показалось, что вам нужно было плечо, на которое вы могли бы опереться, – откликнулся Злат. – Если я был не прав, приношу свои извинения за недостойное поведение. Я вовсе не хотел вас задеть.       Не хотел задеть, как же, смешно. Злат столько раз проехался по умственным способностям Тартальи, его стратегическому мышлению, манере себя подавать и вести в обществе, что как-то иначе воспринять тонкий стеб мог только законченный придурок. Тарталья качнулся с носка на пятку, похрустывая пальцами в карманах, и провел носом по воротнику.       – Ты решил сблизиться со мной потому, что счел меня слабым? – пророкотал он.       – Я решил сблизиться с вами потому, что вы казались одиноким.       Тарталья опешил. Злат смотрел прямо на него, а не сквозь, как делал все это время, и в дымчатых глазах впервые можно было уловить отблеск какой-то непонятной эмоции. Внутри заворочалась гордость – как смеет этот засранец понукать его? – и Тарталья прищурился, делая шаг в его сторону.       – И ты решил, что подлизаться будет наилучшей альтернативой? – вкрадчиво поинтересовался Тарталья, угрожающе склонив голову.       – К вам и подлизываться не надо было, – вдруг резко произнес Злат и зевнул, даже не удосужившись прикрыть рот рукой. – Весь ваш вид просто кричал о желании искупаться в заботе. Вы сами вручили мне свое доверие, потому что подсознательно нуждались в человеке, которому сможете подставить спину, но никогда бы не решились признаться в этом даже себе.       Внутри у Тартальи вспыхнул гнев: ослепляющий, оглушающий, прожигающий вены, и он сердито цокнул языком. Глаз бога зазвенел, чувствуя недовольное настроение хозяина, и ему вдруг резко захотелось что-нибудь разнести, желательно бледное равнодушное лицо, лишь бы вывести на эмоции, лишь бы понять, что не для него одного все это было чем-то большим, чем поступивший свыше приказ втереться в доверие и встать бок о бок.       – Ничего подобного, – процедил Тарталья сквозь зубы, медленно вынимая руки из карманов. Злат неожиданно ухмыльнулся – ядовито и нагло – и сладко пропел:       – Маленькая ложь за собой большую ведет.       И у Тартальи сорвало тормоза. Он метнулся вперед, целясь выхваченным из воздуха водным клинком в скрытое за шарфом горло. Злат ушел от выпада вниз, скользнул в сторону и вдруг ощетинился пиро кинжалами – к схватке он тоже оказался готов. Едкая ухмылка не сползала с его лица, и Тарталью это бесило до невозможности.       – Правда глаза режет, а, господин Тарталья? – проворковал Злат, разрывая дистанцию: он прекрасно знал, как опасны могут быть капли воды, которые оставались в воздухе после взмахов клинками. – Вам никто никогда не говорил быть искреннее в своих чувствах?       – Мне никогда не попадались такие невыносимые двуличные засранцы, как ты, – прорычал Тарталья в ответ. Он в два больших прыжка оказался рядом со Златом, резко ударил его ногой в бок, заставив скукожиться, и полоснул по груди. Не иначе как чудом Злат успел уйти из-под траектории удара, отшатнувшись назад, и ловко запрыгнул на льдину, балансируя на краю и забавно размахивая при этом руками. Его, казалось, вообще не волновало, что Тарталья всерьез намеревался его убить.       – И в чем же мое двуличие? – протянул Злат. Он скакнул вбок, когда Тарталья последовал его примеру, ловко парировал удар водным клинком и перемахнул через расщелину между глыбами льда, передвигаясь спиной вперед. Тарталья метнулся следом, швырнул один из клинков Злату в ногу, намереваясь пригвоздить ступню ко льду, но промахнулся.       Злат скакал вокруг горным козлом, уходя от атак, но не нападая самостоятельно. В ритме его движений Тарталья без труда читал смирение и ожидание – Злат чего-то хотел от него, но вот что именно? Оставалось только выбить из него ответ: лучше родного языка Тарталья говорил лишь на языке битвы, который, по его скромному мнению, являлся замечательным способом донести свою точку зрения до собеседника.       – Притворяешься белым и пушистым, – рыкнул Тарталья, делая замах. Злат крутанулся на месте волчком, отбивая удар, перетек в нижнюю стойку и ловко скользнул вбок, не отводя взгляда от лица Тартальи. Тарталья последовал за ним по пятам и сделал молниеносный выпад, от которого Злат увернулся. – О чем ты думаешь?       Злат потихоньку начинал замедляться, на лбу и щеках выступила испарина. В голове Тартальи на мгновение возникла мысль о том, что Злат все еще восстанавливался после ранения, но тут же исчезла, оставляя после себя лишь желание хорошенько его отпиздить.       – О благополучии своего Предвестника, – огрызнулся Злат. Он дернул себя за шарф, разрывая дистанцию, и скинул его на землю вместе с курткой, которую успел расстегнуть на ходу. Тарталья повторил его действия, давая Злату возможность перевести дух, и холод его совершенно не волновал.       Тарталья бросил в него гидро клинок, и тот ощутимо чиркнул Злата по бедру, пропоров штанину. Во взгляде Злата появилось возмущение, но оно быстро сменилось сосредоточенностью, когда Тарталья использовал его замешательство, чтобы сблизиться и прописать в челюсть с правой. Злат качнулся, но в ответ на следующий удар машинально выставил блок и – внезапно – впервые провел контратаку. Тарталья согнулся, но от последующего удара коленом в лицо увернулся и снова пошел в бой.       – Благополучие – это когда ты докладываешься другим? – с перерывами прошипел он сквозь зубы. – Следишь за мной и втираешься в доверие?       – Вы сами запретили мне докладываться, – выплюнул Злат. Из лопнувшей губы сочилась кровь, и он слизнул ее, не отрывая от Тартальи хищного взгляда. – Я не могу нарушить приказ.       Замолчав, когда Тарталья с размаху пнул его в живот, Злат скакнул в сторону, слегка морщась, а после бросился в атаку. Их схватка превратилась в простой мордобой, где первоочередной целью было набить кому-то хлебальник; тем не менее, странным образом они продолжали обмениваться короткими колкими репликами, стараясь не сбивать дыхание.       – И что с того? – процедил Тарталья. От прямого удара в нос Злат увернуться не успел и завалился в заснеженный песок. Он даже не попытался увернуться, когда Тарталья рухнул на его живот и принялся методично разбивать тому лицо. – Весь такой идеальный. В первом элитном отслужил. У Пульчинеллы на хорошем счету. И все знаешь, и все умеешь. От меня-то тебе что нужно?       Слабые блоки Злата не спасали – его морда постепенно превращалась в сплошное месиво, он хрипло дышал и вяло пытался скинуть с себя Тарталью. Но внезапно ситуация поменялась – Злат рывком притянул его за шею, прижал локоть к земле, а после резким толчком перевернул Тарталью и сам оказался сверху.       – Когда я впервые пришел к вам тогда, на тренировку рядовых, я увидел в вас себя, – тихо, с хриплым присвистом произнес он. – Потерянного человека, которому нужна помощь. Мне помогли, и я решил, что в моих силах помочь вам.       На Тарталью вдруг снизошло спокойствие. Напряженное, готовое к бою тело расслабилось, и Злат, осознав это, лишь через несколько секунд со стоном скатился на песок, прикладывая руку к лицу. Тарталья молча смотрел в серое равнодушное небо и, даже будучи слегка помятым, чувствовал себя на удивление умиротворенным. На лице оседали снежинки и тут же таяли от тепла кожи.       – Я же только из медблока, – гнусаво проворчал Злат. Создавалось впечатление, будто каждое слово он произносил с трудом. – Вы сломали мне нос. Это было обязательно? Почему нельзя было поговорить словами через рот, господин Тарталья, это же…       Прикрывая глаза под привычное недовольное бурчание, Тарталья ничего не ответил.