Отличная причина, чтобы умереть

      Исходя из информации, предоставленной умницей Лейяти – которая знала подозрительно много для жительницы захолустного городишки, но этот разговор Тарталья решил отложить на будущее, – в последнее время следы культа Итцли появлялись то тут, то там, и это определенно было дурным знаком. Не говоря уже о том, что там, где проходились культисты, чуть позднее расцветали следы лириума – страшного наркотика, усовершенствованной версии традиционного белла-кулила. Лириум выдавали за белла-кулила, и наивные натланцы верили, а в итоге попадали в ловушку собственных тел, требовавших новой дозы.       Лейяти, яркая и жизнерадостная Лейяти едва сдерживала слезы, когда рассказывала об ужасах, которые наркотики творили с людьми, и Тарталья не мог не думать о том, что, вероятно, кто-то из ее близких связался с лириумом и бесславно умер. Добыть лириум мог отнюдь не каждый желающий, потому что он давал о себе знать от места к месту и отследить, откуда шла поставка, было невозможно. Люди кашляли кровью, выхаркивали легкие, заходились жуткими судорогами и бесконечно умоляли достать им следующую дозу, а после загибались за пару дней. Лириум было легко перепутать с белла-кулила: они выглядели и пахли идентично, но имели совсем разные последствия.       – Культ Итцли точно замешан, я уверена в этом, – сказала Лейяти, нервно перебирая пальцами край простого коричневого платья. Татуировки на коже не горели, как тогда, во время Пляски пламени, но в памяти легко было воскресить приятное бирюзовое свечение, позволяющее крошкам-козодоям летать. Неожиданно Тарталья поймал себя на мысли, что это его успокаивает: ему следовало сосредоточиться на происходящем, а не впадать в безумие. Еще успеется. – У меня нет никаких материальных доказательств, но они точно замешаны!       – А еще Фатуи, – качнул головой Злат, и Тарталья увидел, как Лейяти сжалась и кинула на них виноватый взгляд. Как будто она была этому причиной. – Хотя, честно признаться, не удивлен.       Ну да, вяло подумал Тарталья. В Фатуи состояло предостаточно распоследних мудаков, которые не гнушались ничем ради достижения поставленной цели. Куда ни ткни пальцем, нарвешься на экземпляр, после общения с которым хочется помыть руки – а то и глаза, и рот – с мылом. Он искренне уважал госпожу Царицу, но с трудом мирился с контингентом организации, хотя не мог не признавать эффективности используемых методов.       Но дети! Как они осмелились использовать в экспериментах детей? Этого Тарталья просто так оставить не мог: в нем бурлила жажда деятельности, которая подначивала сорваться с места и помчаться туда, в подземную лабораторию, и разнести все к чертям. Он не задумываясь хрустнул костяшками и оскалился, а после услышал, как Злат фыркнул. Вечно он портил настроение, что с ним вообще не так?       – Я понимаю, что вам хочется как можно скорее помчаться наносить добро и причинять справедливость, но мы не можем отправиться в логово культистов без какого бы то ни было плана, – с намеком произнес Злат, и Тарталья закатил глаза, нетерпеливо притопывая ногой.       Лейяти, сидевшая рядом со Златом, выглядела спокойнее, чем до начала рассказа, но из нее, казалось, высосали всю энергию, которую она обычно щедро выплескивала на окружающих. Вероятно, краткий пересказ событий совсем ее измотал, и теперь она лишь глубоко хмурилась, поджимая тонкие губы и перекатывая в пальцах Анемо Глаз бога.       – Да-да, мы не можем просто так всех перебить, потому что неясно, где могут находиться другие подразделения, я понял, – помахал рукой Тарталья, как бы отбривая невысказанное замечание Злата, и добавил: – Даже твое пыточное мастерство здесь не поможет, потому что напуганные крысы могут забиться в щели и спешно свернуть свою деятельность, и мы никогда их не найдем.       Злат некоторое время молчал, и Тарталья ощутил себя неуютно. Лейяти смотрела то на Тарталью, то на Злата, и тоже молчала, не понимая, вероятно, что происходит.       – Что? – недовольно спросил Тарталья, скрестив руки на груди.       В конце концов Злат тряхнул головой и, механически сложив ладони на коленях, проскрежетал:       – Да вот, не знал, что у вас, оказывается, время от времени варит котелок.       Тарталья замахнулся, и Злат бодро отскочил в сторону, не дожидаясь, пока тяжелая рука приземлится ему на лицо. Только спустя пару мгновений Тарталья сообразил, что Лейяти, вероятно, было лучше не пугать лишний раз, и кинул на нее быстрый взгляд. Она слегка втянула голову в плечи, закусила губу, круглыми глазами таращась на Злата, замершего в защитной позе… а потом вдруг рассмеялась: сначала тихо и боязливо, потом с каждой секундой все громче и громче.       Злат отмер, слегка качнул головой и не скрываясь показал Тарталье большой палец, и Тарталья едва сдержал довольную ухмылку, слегка поджав губы. Такая незамысловатая похвала бальзамом легла на встревоженную душу, разбереженную последними событиями. Лейяти была какой-никакой, но… ответственностью Тартальи, потому что она оказалась под крылышком у Злата и, следовательно, у Тартальи тоже – должен же кто-то за ними двумя приглядывать, верно?       Мысли о том, что приглядывали как раз-таки за ним, причем в две пары глаз, Тарталья старательно отодвигал в сторону.       Лейяти отсмеялась не сразу – вероятно, это было истерическое, и темные глаза подозрительно блестели, – но вскоре успокоилась и приложила к щекам ладони. Тарталья фыркнул, отворачиваясь, когда наседка Злат подвинулся к Лейяти поближе и что-то тихо забормотал; Лейяти покивала, сложила непонятную фигуру из пальцев и снова взглянула на Тарталью.       Она уже казалась не такой загнанной в угол, как несколько минут назад, но и не такой солнечной, какой Тарталья увидел ее впервые, во время поединка. Лейяти сделала глубокий вдох, постучала ноготками по поверхности Глаза бога и произнесла:       – Прошу прощения, молодой воин. Я невероятно благодарна вам, что вы согласились помочь вашей скромной молодой весенней луне в ее просьбе. Я буду рада помочь вам всем, чем только смогу.       – А ты сама-то откуда так много знаешь? – с подозрением прищурился Тарталья, вскинув бровь. Злат выпрямился, расправил плечи и замер гордой статуей самому себе, вероятно, стараясь слиться с местностью, а не помогать с допросом. Причин не верить Лейяти было множество, но Тарталья не спешил перечислять их одна за другой: решил предоставить ей возможность объясниться самостоятельно.       Лейяти повела плечом и посмотрела на Тарталью. Радужки ее глаз были такими черными, что, казалось, поглощали солнечный свет, и полностью сливались со зрачком, из-за чего ее прямой, пристальный взгляд казался довольно пугающим… для неподготовленных людей, разумеется. Тарталья видел вещи и похуже, чем глазки безродной натланки, которая присела ему, черт возьми, на хвост.       А еще ему не нравилось, что Злат увивался вокруг Лейяти, как курица-наседка вокруг своего ненаглядного чада, и верил ей чуть ли не больше, чем самому себе, не говоря уже о Тарталье. Это заставляло задуматься: что такого было в Лейяти, раз она умудрилась очаровать ядовитого до мозга костей Злата и ни разу не нарваться на колкость, которыми изобиловала речь Злата? Тарталья не сдержался и фыркнул; вероятно, Злат просто повелся на милое личико и искреннюю улыбку.       Насчет искренности улыбки судить было сложно – Тарталья только начал разбираться в мимических мелких изменениях, или как их там Злат по-умному называл, – но Лейяти действительно была очаровательной, неудивительно, что Злат ее так обхаживал. Интересно, а если Тарталья поделится этой, несомненно, «прекрасной» новостью с Яной, например, как она отреагирует и как скоро Злату придется искать политическое убежище?       – Лириум погубил моего друга, и я начала расследование, – произнесла Лейяти, отводя взгляд. Злат слегка склонил голову, и Тарталья, сам не до конца понимая, что делает, последовал его примеру. – Я выяснила не так много, как могла бы, и все рассказала вам. Я следила за культистами Итцли и пару раз смогла проникнуть в места временного хранения лириума, но также чуть не попалась. Будь я чуть менее быстрой, здесь бы сейчас не сидела.       – Ну и зачем ты продолжаешь в это лезть? – решил додавить Тарталья. Он не отводил глаз от Лейяти и воочию, с каким-то внутренним довольством проследил за тем, как она распрямилась и снова взглянула на него. В этот раз на ее лице не было ничего, кроме решимости. – Не жалко свою шкуру?       Злат подозрительно молчал и даже не пытался вступать в разговор, что для Тартальи казалось практически дикостью: обычно острый на язык и скорый на моральную расправу над противником Злат не упускал ни единого шанса Тарталью подстебать и в очередной раз зацепить. А тут нате вам, пожалуйста: замолчал именно тогда, когда мог бы принести максимум пользы. Хотя это с какой стороны посмотреть; Злат, конечно, был умным малым и за словом в карман не лез, да и старался направлять разговор в ту же сторону, в которую нужно было Тарталье, но... Пора было становиться самостоятельным, не зависящим от Злата мальчиком и учиться отстаивать свою позицию.       Безусловно, помощь Злата была неоценима, потому что тот умел поддерживать разговор и тянуть его в нужном направлении, что, зачастую, никто даже не замечал. Тарталья и то обратил внимание только потому, что находился рядом со Златом двадцать четыре на семь и некоторые его трюки успел выучить, а вот ничего не подозревающим «жертвам» приходилось проблематично: их Злат обрабатывал с завидным усердием.       Тарталья не раз был тому свидетелем. Кстати, может быть, Лейяти так сильно привязалась к нему по той же причине?..       – Нет, – отрезала Лейяти, стискивая наливающийся энергией Глаз бога. – Я не хочу, чтобы лириум загубил еще больше невинных душ, и по вашему приказу готова положить на это жизнь. Если я погибну, но избавлю Натлан от смертельной заразы, то тому воля Огнеликой Мураты.       Тарталья усмехнулся. Лейяти, насупившаяся, как воробей – или козодой? – выглядела донельзя решительно и явно не собиралась отказываться от своих слов, даже когда Тарталья намеренно выпустил из-под контроля жажду крови. Мир замер. Темная, пахнущая металлом и смертью аура накрыла беседку, в которой они находились, и на мгновение Тарталья поддался искушению, прикрывая глаза. Бездна, ядовитая, скалящая острые клыки, выбралась из-под ребер, растеклась по крови мазутом, соблазнительно зашептала на ухо о силе и власти, подчинении и расправе; Тарталья застыл, как муха в янтаре, а затем привычно поймал прочную нить, соединяющую с реальностью, и дернул за нее.       Спокойный, размеренный голос Пульчинеллы, внушавшего о важности контроля, отдавался в ушах набатом.       И Тарталья сделал вдох, любопытствующе склонил голову вбок и уставился в глаза Лейяти. Она побледнела, поджала губы, и ее тело сотрясала крупная дрожь, а на лбу выступили капельки пота, но взгляда – перепуганного до смерти, при этом решительного – не отвела.       Поразительная стойкость, удовлетворенно подумал Тарталья. Далеко пойдет.       Он вздохнул, щелкнул костяшками, и давящая густая аура пропала. Вернулись звуки: щебетание птиц, шелест листвы, находящиеся где-то в отдалении голоса людей; ветер взъерошил волосы, солнце скользнуло лучом по щеке и щелкнуло по носу; воздух наполнился запахами травы, земли и чего-то пряного, мускусного. Тарталья криво ухмыльнулся и горделиво выпрямился, полностью довольный произведенным впечатлением: не каждый раз ему удавалось понтануться имеющимся добром, которое в мирное время воспринималось как бесполезный придаток к способностям.       Тарталья знал, что его ауру, насквозь пропахшую-пропитавшуюся Бездной, мало кто мог переносить, особенно будучи не подготовленным к «теплому» приему. В бою она, скорее, мешалась, чем помогала: требовался колоссальный контроль, чтобы одновременно сражаться и грамотно управлять аурой, к которой со временем наверняка можно было привыкнуть, следовательно, она перестала бы доставлять неудобства. Не то чтобы Тарталья пробовал, но попытаться стоило; в конце концов, у него под боком вечно находился подопытный, на котором можно было законно ставить любые эксперименты.       Он бросил заинтересованный взгляд на Злата, который сидел с такой прямой спиной, будто проглотил жердь; за маской не было видно его лица, но Тарталья не сомневался, что ему удалось удивить вечно невозмутимого помощника. Самодовольство заставило его горделиво надуться, и даже насущные проблемы ненадолго отступили на второй план.       – Чем дальше в лес, тем больше дров, – поучительно произнес Тарталья и кивнул в подтверждение. – Если ты глубже залезешь в это дело, то увязнешь по уши. Конечно, ты неплохой воин, но неужели у тебя там, – он неопределенно махнул рукой куда-то в сторону, намекая на Мекоче, – не осталось никого, кто бы ждал тебя?       – Но я теперь принадлежу вам, – слабо заметила Лейяти, стискивая до побеления костяшек Глаз бога, и испустила дрожащий вздох. – Вы выиграли ритуальный бой и теперь вольны распоряжаться мной по своему вразумлению.       – Да ладно тебе, я закрою глаза, если ты сбежишь в родные пенаты, – продолжил давить Тарталья, поведя плечом. Его пьянило ощущение пойманной волны, и он седлал ее со всем возможным усердием. – Никто из нас, – он показал пальцем сначала на себя, потом на Злата, – тебя не осудит.       – Я вам не нравлюсь, – вдруг огорченно констатировала Лейяти, опуская взгляд долу.       – Я не хочу, чтобы ты жертвовала собой только потому, что какие-то там ритуальные штуки предписали тебе посвятить себя мне в услужение, – возразил Тарталья. Лейяти непонимающе сдвинула брови и смешно раздула ноздри. – Ты хочешь помочь. Я понимаю. Но ты и так уже помогла: предоставила информацию, разложила все по полочкам. Нет необходимости участвовать в дальнейших разборках, большие дяди сами решат, что дальше делать.       На периферии Тарталья чувствовал обжигающий взгляд, сверливший висок. Он даже не знал, что Злат может так пристально, внимательно смотреть. Конечно, Тарталья не мог не признать, что в принципе до сих пор плоховато его знал; Злат был на удивление верткой, скрытной скотиной и на личные вопросы – если таковые вообще появлялись – отвечал неохотно, хотя хотелось надеяться, что хотя бы честно.       Лейяти моргнула, глядя на Тарталью так, будто у него выросла вторая голова. Этот ее образ – растерянный, напуганный – так сильно отличался от той Лейяти, которую Тарталья знал до этого, что даже становилось как-то неуютно.       Он преследовал простую цель: проверить Лейяти на прочность. Тарталья прекрасно понимал – уж пришлось понять! – что ритуалы для натланцев были священными и просто так от них нельзя было отвертеться, но со снежнийцами правила игры менялись, и с этим следовало смириться. Если Лейяти действительно хотела к нему присоединиться, ей стоило пересмотреть свои взгляды и поменьше полагаться на божественный промысел. Тарталье не нравились люди, которые слепо повиновались судьбе; ему нравились те, в ком горел огонь решительности.       В Лейяти он был, но мог ли он разгореться так сильно, что достал бы до небес?       – Скажем так: в тебе есть недюжинный потенциал бойца. Это меня радует. С другой стороны, ты следуешь за мной только потому, что так разрешился ритуальный бой. Это меня не радует. Это мне не нужно.       В черных глазах Лейяти Тарталья видел свое отражение. Она смотрела на него не мигая, даже дыхание затаила, будто боялась упустить что-то донельзя важное, без чего не смогла бы жить дальше.       – Реши для начала, чего ты хочешь, а уже потом мы поговорим, – добавил он и дернул уголком губ, когда Лейяти медленно, осторожно кивнула. – Славно. Впрочем, раз ты так сильно рвалась помогать нам в этой нелегкой миссии, теперь не отвертишься.       Лейяти кивнула снова, и выражение смуглого лица снова стало решительным. Злат, сидевший рядом, наконец-то отмер – а то Тарталья стал подозревать, что его заклинило, – и дипломатично проскрежетал:       – Может, наконец-то приступим к обсуждению плана, а все проникновенные разговоры оставим на потом?