Рэндом эксесс мемориз

Галстук на шею давит ужасно — дышать тяжело. Завязывали его с бабушкой полчаса наверное — распсиховались оба — а в итоге все равно приехали слишком рано. Это у Сани такое проклятие — он всегда слишком рано. Угораздило ведь связаться с тем, кто всегда слишком поздно. Саня весь день как на вахте в сторожке — утро провел у монитора, обновлял без конца сайт с результатами ЕГЭ — поперек горла уже встало крутящееся колечко загрузки. А теперь сидит у неплотно задернутой шторы, не моргает, смотрит в щелочку — ждет, когда Леха придет наконец. В прореху кулисы пока что только бабушку видно, она тоже все время оглядывается, хотя сама всю дорогу Саню успокаивала, что «придет, никуда не денется», когда Саня бурчал что-то недовольное про Лешину пунктуальность. Леха в смсках раз пять извинился, даже с восклицательными знаками, но Саня все равно обижается. Сегодня мог бы и вовремя прийти. Но разве ж Леха виноват? Это все электричка, и ржд, и судьба, и господь бог — а Леха тут не при чем. Естественно. -Квашонкина ждешь? — Саня подпрыгивает, как будто ему не вопрос задали, а ледяной воды за шиворот налили. Настолько явно он пялится на дверь, что ли? Неловко. Про то, что они с Лехой дружат, вся школа знает, это ничего. Это даже приятно — Леха все-таки звезда местная. Только вот в слове «дружат» с каждым годом все отчетливее слышатся кавычки. И даже сейчас одноклассник у Сани за плечом ухмыляется двусмысленно, мол, все про тебя знаю. Не хочется такие догадки подтверждать. И ведь Саня так сильно Леху ждет не потому, что соскучился — хотя месяц уже не виделись, соскучился ужасно. И не дай бог не из-за этого выпускного дурацкого — тоже мне, повод для праздника. Самое главное, что у Лехи с телефона — в отличие от Саниной нокии — в интернет зайти можно. И снова обновить ебучий сайт обработки региональной информации. Потому что утром Саня от крутящегося колечка так ничего и не дождался, а сегодня результаты английского. Надо девяносто — минимум. Это чтобы в вышку. А никуда кроме вышки Саня не собирается. Саня мнет пальцы до хруста, силой отводит взгляд от зала, где заняты уже почти все места — кроме одного, рядом с бабушкой. До начала минут десять, и у Сани все туже сворачивается в животе тревожность — хочется хотя бы посмотреть на Леху, прежде чем начнется вся эта поебень с вручением аттестатов. Пальцы не хрустят больше, на губах солоноватый привкус в трещинках, и дышать как-то совсем тяжело. Но это так, ерунда. У Сани тревожность — это уже утренний ритуал, вместо зарядки. Просыпается, пытается научиться дышать заново, запивает глицин валерьянкой, курит по три подряд, а в груди все скребет, тянет и не отпускает. Все нервы себе посадил с этими экзаменами. Саня гипнотизирует взглядом отвалившийся от стены плинтус за сценой, делая вид, что участвует в разговоре с девчонками из параллельного класса, кивает, улыбается, а в голове только сердце стучит, в затылке где-то, и ничего за этими ударами не слышно. На секунду опять косится за кулису — и оно еще быстрее припускает, теперь и в висках пульсирует — Леха пришел. Покрасневший, веселый, стоит — улыбается. На рубашке две пуговицы расстегнуты, на одну больше чем нужно, и Саня утыкается взглядом в ямочку между ключицами, глубокую, колючую от щетины, с прожилками голубенькими. Отсюда конечно видно плохо, но Сане видеть и не обязательно — помнит, кончиками пальцев помнит, губами, языком даже. Леха стоит в проходе неловко, сжимая в руках кожанку, пока вокруг него собираются учителя, обнимают, говорят что-то. Еще бы, Квашонкин пришел — для них, наверное, целое событие. Леха все лыбится, а Саня губы поджимает и глаза закатывает — поклясться готов, что знает, что там Леха учителям втирает. Ах, альма-матер, ах, родные стены, я Алексей Квашонкин, больше всех на свете люблю выебываться. Бесит ужасно, как его все любят. Сане в пример ставят постоянно — как будто Леха его старший брат, и надо обязательно быть как Леха. Если бы не эта ямочка под рубашкой (боже-боже, пальцы покалывает — так сильно потрогать хочется) — вообще не смотрел бы как мило он со всеми беседует. Бабушка тоже Леху обнимает за плечи, и Саня вздыхает тихо. Завидует, что ли? Ревнует? Совсем с ума уже сошел из-за этого стресса. Скорее бы уже все закончилось — а потом просто подойти к Лехе, посмотреть результаты. Главное, чтобы больше девяноста. Если будет меньше — то Саня в этом мире очень сильно разочаруется. Столько времени он за последний год за учебниками провел, что смотреть на них больше не может. Столько часов не доспал, тусовок проебал, столько прорешал ебучих вариантов — что вселенная ему обязана помочь. Леха конечно тоже молодец — нашел куда поступить — в вышку. Как будто полегче ничего не нашлось. Саня вообще не понимает, как Лехе это удалось, при том, сколько вечеров и выходных они вместе провели. Когда Леха учиться-то успевал? Одаренный какой, посмотрите на него. Саня себя одергивает — нельзя Леху ругать, нечестно это. Леха так помогал весь год, что Сане даже неловко было — хотелось как-то ему отплатить за это, только как — непонятно. Леха в полночь звонил, проверял, не заучился ли Саня, не сидит ли допоздна за книжками. «Сань, не выебывайся, иди спать». Все истерики выслушивал — а их было много, ой много. Саня вообще в основном всхлипывал в трубку, что ничего не сдаст, а Леха на том конце как мантру повторял, что все будет хорошо. Леха даже по конспектам Саню гонял, выспрашивал, поправлял мягко и тихо смеялся, когда Саня путался и матерился зло. Разве можно его ругать за что-то? Идеальный, откуда ни посмотри. Приходить только вовремя не умеет. Когда выпускной начинается, Санина тревожность немного отступает, как будто прячется ненадолго. Саня в зал старается не смотреть — неловко, что там Леха — но смотреть на него все-таки очень хочется. Такой он во всей этой атмосфере праздника… красивый? Не побрился, естественно, рыжеватая щетина над губой вылезла, и на подбородке, и на шее, под воротником рубашки. Лехе щетина идет очень, взрослый он такой сразу, серьезный. Как будто по ошибке его занесло в эту дыру, в восьмую школу, на чужой выпускной, и быть ему надо не здесь, а среди таких же как он — умных, взрослых и успешных. Леха утыкается в Саню глазами наконец, и брови взлетают радостно так, высоко-высоко. Взгляд у него… растроганный какой-то, как будто Саня его сын или внук. Прям как у бабушки взгляд, точно такой же. И не отводит, только на Саню смотрит, лыбится, многозначительно так бровями двигает. Дурак. Саня минуты считает, пытается прочитать по Лехиному лицу, сколько у него баллов за английский, но по его улыбке умиленной понять ничего невозможно. Остается только сидеть и ждать, сжимать в руке тоненький аттестат, из которого так и норовят вывалиться листочки с неутешительными результатами Саниной многолетней ебли в средней школе номер восемь. И потом даже не верится, что все заканчивается, что Саня оказывается наконец совсем рядом с Лехой, стоит, ждет, пока он поздоровается с Саниными одноклассниками, ревнует, хочет, чтобы и до него дотронулись эти загорелые руки, сильные, нежные, чтобы и его ладонь обхватили эти длинные пальцы. Саня смотрит сердито на пацанов вокруг Лехи, жует тонкую кожицу на губах. Знали бы вы, что Леха этими руками делает, эх, знали бы. -Санек, привет, — Леха прижимает к себе на секунду, хлопает по плечу. Саня задыхается — отвык совсем. У него в шкафу — футболка Лехина, Саня ее не носит, хранит на полке — иногда приоткрывает створку украдкой, нюхает, как будто даже перед самим собой стыдно, жмурится. А теперь не просто футболка — тут теперь целый Леха, настоящий, как голове не закружиться? -Лех, можно я посмотрю результаты? -Прости, Сань, телефон разрядился. Саня от возмущения и выговорить ничего не может. Лехины глаза смотрят все так же радостно, как будто он не понимает совсем, как Санек себя чувствует. Безответственность Лехина доконает когда-нибудь. Саня себя заставляет не материться, давит только сквозь зубы «я домой» и уходит быстро, на ходу набирая номер такси. Страшно, ужасно страшно, так страшно, что плакать хочется. Саня думал полегче будет, последний экзамен все-таки, да и английский он хорошо знает, но разве его кто-то спрашивает? Просто накрывает с головой паника, не дает ни вдохнуть ни выдохнуть, потряхивает, к горлу подступает. Еще и галстук этот дурацкий расслабить не получается, давит на горло как удавка, хоть сейчас вешайся. -Сань, ты че творишь? Леха догоняет на крыльце перед школой, обнимает — не по-дружески уже — ласково, прижимает к груди за плечи и за голову, по спине гладит. Саня сердито вырывается, толкает Леху, а тот только смеется: «ну хватит тебе, перестань». -Лех, тут же окна, отпусти. Не хватало еще, чтобы весь класс увидел, как они обнимаются по-гейски. Это не только стыдно, это для здоровья вредно. Надо все-таки помнить в каком городе живут. -Будешь выебываться, я тебя еще и поцелую. -Да блять, конечно. Леха отстраняет за плечи, смотрит весело, с задорной такой искринкой в глазах. Это что еще за хуйня? Ты че удумал, Леха? А он наклоняется, прижимается губами к Сашиному виску, горячо, крепко. Саня кривится, пытается заглянуть в окна — видит их кто? Не в губы конечно, но разве есть разница? Так интимно и долго Леха прижимается к нему, что сомнений у того, кто их увидит, остаться не может — ебутся, совершенно точно ебутся. Леха, он всегда так. Сказать, что любит — целое испытание, хрен Саня когда дождется, а поцеловать у всех на виду — это пожалуйста, это с большим удовольствием. Саня бы разозлился, но слезы вдруг сами из глаз катятся, прямо на Лешину рубашку, а он все гладит по голове, путается в волосах. Саня Лехино сердце прямо под ухом слышит, бьется громко, медленно, как метроном — мол, Санек, и ты подстраивайся, а то ишь как припустил. -Сань, прости меня. Не волнуйся так, поедем вместе домой, бабушка сейчас тоже придет. Все будет хорошо. Леха в такси садится рядом, держит Саню за мизинец, пока тот промакивает глаза галстуком. Держит крепко, как будто Саня шарик на веревочке и может улететь куда-то. Леха не волнуется, Леха знает, что Санек точно в Москву поступит. «В одном городе — и хорошо». Но Саня уже слишком хорошо себе представил, как они с Лехой будут все время рядом, в одной общаге, а может и в одной комнате. Чтобы руку протянуть — и до Лехи дотянуться. Чтобы курить вместе на лестнице и пить чай вечером на кухне. Очень уж Санек устал от того, что Лехины губы только по праздникам и выходным, а голос Лехин — все время с шипением и помехами. И не для того он учился целый год как проклятый, чтобы потом просто «в одном городе». Бабушка еще в такси расплачивается, а Саня уже включает компьютер, скороговоркой бормочет под нос «блять-блять-блять», а Леха над плечом нависает, дышит прямо в ухо. -Сань, хватит щелкать, загрузится сейчас. Компьютер слишком медленный, и интернет слишком медленный, даже бабушка их успевает догнать, стоит рядом, ругается тихо, что Саша очень нервный стал, и что не стоят экзамены такого стресса. Колечко загрузки пропадает наконец, и у Сани сердце удар пропускает. Так бы и сидел наверное, и смотрел в одну точку, но Леха утыкается ему носом в плечо, обнимает за грудь, смеется. -Девяносто два, Сань. Ты молодец. Бабушка тоже их обоих обнимает, они с Лехой наперебой Саню поздравляют, а у Сани сил нет ни слова в ответ выдавить. Сжимает только их руки, кивает, улыбается сквозь слезы. Получилось, господи, все получилось. Самому не верится. Бабушка уходит на кухню за шампанским, а Саня оказывается опять прижатым к Лехиной груди, и Леха цепляется за спину пальцами и шепчет в ухо: -А теперь пообещай, что вернешься на выпускной, будешь всю ночь пить вино и танцевать с девочками. -Лех, я соскучился вообще-то. -Я тут теперь на все лето, а выпускной раз в жизни бывает. Саня вздыхает тяжело, кивает, а в голове эхом звучит «все лето». И не только лето, а еще и осень, и все что там дальше по календарю полагается. Леха опять наклоняется к Сане, близко-близко. -И еще. Ты в этом костюме… очень сексуальный. Саня бы что угодно отдал, чтобы с Лехой вдвоем остаться, чтобы ни выпускного, ни бабушки, только они и целая ночь впереди. Чтобы Лехина щетина щеки колола до красноты, чтобы трогать и трогать, губами и пальцами, и глаза не открывать, и расстегивать одну за одной пуговицы на Лехиной рубашке. Но Саня только прижимается губами к ложбинке под Лехиным ухом, а Леха цедит воздух сквозь зубы. -Сам не снимай потом. Я помогу. В коридоре шаркают бабушкины шаги, и Леха мягко отстраняется. -За Сашу? — улыбается он, разлив по фужерам шампанское, которое уже пару месяцев хранилось забытое в холодильнике. -За Сашу, — подхватывает бабушка, и Саня прячет улыбку за толстым советским стеклом и желтыми пузырьками. Все еще не верится. Дождался, получается.