Вожделение

      Всё, что осталось у Орихимэ после Уэко Мундо — пустота. В некотором роде иронично: последние несколько месяцев её жизнь заключалась в уничтожении Пустых, а теперь она и сама стала одной из них. Фигурально, конечно. Хотя… Быть может, будь это реальность, было бы легче.       Орихимэ закрывает глаза и протяжно выдыхает от усталости. Улыбаться Рукии, смотреть влюблёнными глазами на Куросаки, благодарить Чада и успокаивать Исиду так утомительно, что хочется вскрыть себе вены. Да только нельзя: её отыщут даже на том свете, среди бесконечных улочек Ругонкая, и тогда уж придётся отвечать на вопросы. И отвертеться никак не получится.       Орихимэ давит всхлип и плетётся в ванную, глупо надеясь как-то отвлечься. Наполняет её до краёв, добавляет какие-то масла и зануривается в холодную, как его руки, воду. В нос ударяет лёгкий аромат шалфея, и она совершенно не может вспомнить, откуда у неё масло с эти запахом. Зато вспоминает другое: того, от кого также пахло шалфеем, у кого кожа была бледной и гладкой, словно белый мрамор, и такой же по не живому холодной. Вспоминает, и кусает ребро ладони, глуша всхлипы.       «Ты боишься меня?»       — Нет, — выдыхает, стоит слезам прекратиться, и прикрывает глаза.       «Она одна из нас».       Орихимэ думает о том, как же глупа она была в тот момент. Она должна была его остановить! А в итоге…       Орихимэ ударяет по воде, словно сможет прогнать ненужные мысли. Слабые волны мягко щекочут кожу. Орихимэ думает, что редкие прикосновения Улькиорры ощущались точно так же. Глупая, совершенно наивная и такая запретная мысль закрадывается в голову, и у Орихимэ нет никакого желания с ней бороться. Наоборот, хочется раствориться в ней полностью.       Если бы мы были вместе?       Эта мысль так желанна, что Орихимэ позволяет ей наполнить себя до краёв. Что, если бы он целовал её? Воображение живо рисует тонкие губы, которые так часто отдавали ей приказы. Какими эти губы были на вкус? Жаль, но она теперь не узнает, по собственной вине.       Орихимэ позволяет себе всего на мгновенье представить, что было бы зайди дальше поцелуев, и эта фантазия отметает любые другие мысли, оставляя лишь эмоции, чувства и желания.       Орихимэ ведёт пальцами вдоль тела: от бёдер к груди, и представляет, что это его руки ласкают её. Холодная вода следует за её движениями, остужает разгоряченную кожу и делает ощущения острее и реальнее. Потому что его руки не могут быть тёплыми.       Орихимэ осторожно сжимает грудь, а в голове бесстрастный голос спрашивает: «Сильнее?» И она стонет в ответ что-то нечленораздельное. Смещает пальцы на сосок и слегка сжимает, дальше сильнее — пробует как приятнее. Вода уже не охлаждает.       Внизу живота пульсирует, и Орихимэ тянется туда свободной рукой, надеясь хоть как-то уменьшить дискомфорт, но замирает, потому что его голос шепчет: «Ещё рано». Она слушает, а потому ласкает бёдра, живот, проводит пальцами вблизи от клитора, распаляя себя лишь сильнее. Принимается ласкать вторую грудь: сжимает её, мнёт, гладит и снова сжимает, из-за чего жар внутри разгорается сильнее.       В фантазии Орихимэ он проводит костяшками пальцев по чувственным складкам, и она забывает как дышать, когда её собственные пальцы сделали то же самое. Она снова касается себя там, другой сжав грудь чуть сильнее от переполняющих ощущений. С губ срывается протяжный стон.       Орихимэ проводит большим пальцем по клитору, и инстинктивно разводит ноги шире, открываясь для собственных прикосновений. Терпеть становится почти невыносимо. В её мыслях он ласкает ей клитор, и её пальцы послушно повторяют его действия. Но ей хочется ещё. Ещё больше прикосновений, больше задетых нервов, больше его.       — Пожалуйста, — полувсхлипывает-полувыстанывает она свою просьбу, неизвестно к кому обращаясь       «Слабая женщина», — говорит он в её голове, и вводит один палец в неё.       Орихимэ может лишь выдохнуть что-то отдалённо напоминающее «спасибо», а дальше все звуки превращаются в стоны и всхлипы. Она насаживается на свой палец, добавляет второй, лишь бы усилить трение, ласкает клитор, а второй рукой практически насилует свою грудь. Орихимэ чувствует, что уж на пике, а потому движения становятся жёстче, резче, быстрее. Она, в прямом смысле этого слова, трахает себя, лишь бы избавиться от душевной боли хоть на мгновение.       Орихимэ ещё несколько раз резко толкается в себя пальцами, сильнее сжимает клитор и с громким криком: «Улькиорра!» — кончает.       Она лежит в ванной, закрыв глаза, и тяжело дышит. Вода расплескивается по полу, но на это Орихимэ глубоко плевать. Как и на всё остальное, честно говоря. Она вынимает из себя пальцы и подносит их к лицу: они влажные из-за воды и смазки. Орихимэ с любопытством смотрит на них, а после подносит к губам и облизывает. Сосёт собственные пальцы, чёрт возьми. Но на это тоже как-то плевать. А вот на то, что вода смыла практически всю смазку — не плевать, потому что реальность накрывает быстрее, чем хотелось.       Если бы Орихимэ могла, то никогда бы не покидала мир грёз, но в реальности это, увы, невозможно. Поэтому, как-только последние следы недавнего оргазма проходят, она вылезает из ванной и, даже не одеваясь, идёт в спальню и заваливается на огромную холодную кровать.       В сердце вновь закрадывается пустота.