undone

Василий сидел в кресле, с книгой в руках, пока жена, напевая, разрушала свою строгую укладку. Шпильки одна за другой ложились на туалетный столик, и мягкие черные пряди падали на ей на плечи. — Ты в порядке? — спросила Лена, глядя на него через зеркало, — Я спрашиваю, потому что ты делаешь вид, что читаешь, но за последние семь минут не перевернул ни страницы. Волнуешься перед встречей с американкой? — поддразнила она мужа. — Нисколько, — улыбнулся Василий. И это было правдой. Завтрашняя партия его не волновала. Но дневное происшествие чуть было не выбило из колеи. Элизабет Хармон и ее случайные слова, которые он осознал с опозданием на несколько секунд. — Но я что-то устал. Приму душ и лягу спать пораньше, — он поднялся, проходя в ванную, поцеловал жену в щеку. Горячие, обжигающие струи смывали напряжение, в котором он пребывал с момента, как покинул номер Хармон. Не обошлось бы без разбирательств, если бы кто-то увидел его выходящим из номера его соперницы. Вопросы могли возникнуть у шахматной федерации, Елены и, конечно, КГБ. Но все обошлось. Коридор был пуст и он медленно, чтобы успокоить пульс, пересек его, и по лестнице поднялся на свой этаж. Василий опустил голову, позволяя воде падать на основание шеи и скатываться вниз по спине. Когда он стоял в ее номере, подбирая английские слова для объяснения, на него вдруг накатила такая… тоска, смешанная с вожделением и нежностью. Он как будто увидел ее впервые. Не соперницу с флагом чужой страны за спиной, не утенка-подростка, какой он запомнил ее в Мексике, а юную и красивую, очень красивую девушку. Девушку, которая еще не родилась, когда на его предплечье проявились латинские буквы, складывающиеся в «не стоит разговаривать с этим человеком». Думать, что она была предназначена ему судьбой, также как шахматы, было волнительно и больно. Он резко выкрутил вентили и на него обрушился ледяной поток. Никто никому не предназначен судьбой. Человек — кузнец своего счастья, своей судьбы, своего будущего. У Элизабет Хармон оно будет связано с ним только тогда, когда они будут оказываться по разные стороны шахматной доски.

***

Она опаздывала. Организаторы отправили в ее номер портье, убедиться, что мисс Хармон собирается появиться на турнире. Василий узнал о ее приближении по гомону журналистов и щелканью затворов фотоаппаратов. Он поднял взгляд от доски, на которой все это время чертил невидимые ходы, и потратил две или три секунды, чтобы окинуть ее взглядом, прежде чем поднялся, и они поприветствовали друг друга рукопожатием. Ее ладонь была влажной и чуть дрожала, локоны, обычно аккуратно уложенные, развились. Он отметил ее бледность, лихорадочный блеск глаз, нервозность. Она была не готова, растеряна, даже фигур касалась так, будто не знала, какую игру ведет. Ощущение неминуемой катастрофы накрыло его, и не отпускало до момента, когда Элизабет произнесла «Я сдаюсь» и вышла из-за стола. Он посмотрел на пустой стакан, из которого она все это время пила, пытаясь утолить жажду. Он знал, что в этом не было его вины. Почему же он чувствовал себя так скверно? На церемонию награждения Хармон не пришла, и это только усилило его беспокойство. Подниматься к ней второй раз было чистой воды глупостью, но Боргову удалось улучить минуту, когда Елена паковала их чемоданы. Он выскользнул из номера и через минуту уже стоял у знакомой двери. Постучал. Было слышно, что за стеной кто-то ходит. Василий постучал еще раз, громче. И добавил: — Элизабет. Открой, пожалуйста. Дверь распахнулась так резко и широко, что он едва не покачнулся от неожиданности. А затем замер в замешательстве. Хармон видимо только что вышла из душа. На голове тюрбаном было закручено полотенце, прядь медного цвета выбилась и влажным завитком лежала на лбу. Фигуру облегал темно-синий шелковый халат, в разрезе ворота влажно блестела кожа. — Не стойте как истукан, — девушка удалилась вглубь комнаты, оставляя дверь распахнутой. Через мгновение он последовал за ней. Она собиралась. Посреди гостиной стояла сумка, в которую без разбора летели книги, какие-то мелкие предметы, сложенная доска. — Элизабет… — Бет. Все зовут меня Бет. — Бет, — повторил Василий. — Послушай… — Вы зря пришли. Мое поражение не имеет никакого отношения к нашему вчерашнему разговору. Ни малейшего! Я просто сорвалась, — она говорила слишком быстро, глотая половину слов, и он едва ее понимал. — Так что незачем тут стоять с покаянным видом. Вы должны праздновать победу. Со своей женой и агентами КГБ. — Бет, мне жаль, если я обидел тебя вчера, — его голос был тверд и полон решимости. — Но алкоголь не решает проблем, он их только создает. Ты загубишь свой талант, если будешь продолжать в том же духе. Она вонзила в него исполненный ярости взгляд. — Я могла бы принять подобный совет от друга. Или от матери. Но вы мне никто, и вам нет нужды заботиться о моем состоянии, — она мотнула головой, отчего полотенца упало на пол; темные от воды волосы обрамили бледное лицо. — Но я не чувствую себя «никем», — выпалил Боргов, не успев обдумать эту мысль. Бет сделала несколько шагов вперед, и Василия накрыло ароматом ее волос. Его жена после ванны пахла мылом и чистотой, а Бет благоухала как цветок или спелый фрукт. Он не успел опомниться, как ее руки легли ему на шею, а маленький бюст оказался прижат к его груди. Его тело, все, от макушки до пят, вдруг будто вспыхнуло, стало горячим и податливым. Не ко времени вспомнился Зигберт Тарраш(1), который чтобы не сделать импульсивный ход, садился на свои ладони. Боргов не успел отдать такой приказ собственным рукам, они легли на талию Бет и притянули ее еще ближе. Пальцы Бет скользнули выше, к его затылку, и она потянула его голову вниз. Их носы стукнулись, прежде чем его рот прислонился к ее, и жаркая волна накрыла обоих. Боргов провел языком по ее полураскрытым губам, таким сладким и мягким. Бет застонала, и он углубил поцелуй. Через минуту или час, он не сказал бы точно, Бет отстранилась, но только затем, чтобы покрыть легкими поцелуями его лицо — щеки, подбородок, линию челюсти. Он задыхался, горел, чувствовал, как пульсировал в брюках поднявшийся член. Боргов легонько подтолкнул Бет снова поднять лицо и вновь поймал ее губы своими. Его руки бродили по ее спине, сминая ткань халата. Все кончилось также внезапно, как и началось. Словно кто-то включил свет в темной комнате. Бет отстранилась, ее ладони скользнули к его груди, и он ослабил объятия, а потом и вовсе разомкнул их. Они оба сделали по шагу назад, будто трезвея и осознавая, что произошло. Полы халата Бет распахнулись шире, и Боргов отвел взгляд. Наваждение исчезло. — Мне нужно идти, — сказал он и поразился, как безжизненно и глухо прозвучал его голос. Девушка кивнула с видом совершенно подавленным и растерянным, и Василий дорого бы дал, чтобы узнать, что она чувствовала в этот момент. Ему хотелось снова обнять ее, просто обнять, чтобы успокоить и сказать, что все у нее будет хорошо. Но вместо этого он вышел из ее номера и так же медленно, как и вчера, пошел к своему. Перед тем как войти провел рукой по лицу и с удивлением обнаружил влагу в уголках глаз.