Расцвет расизма эпохи Цин

Яньлинь зная на сколько Юймин не образован да еще и не признает власть, на землях куда его насильно привезли. И не желает преклоняться перед теми, кто убил его народ, семью и теперь пытает остатки выживших, быстро толкнул дурга в бок, и откланялся перед отцом. Юймин неловко повторил только что увиденные почести. Император с яростью и отвращением посмотрел на спутника сына, и буквально прошипел: — Почему из всех возможных вариантов, ты водишься с грязью? И в этот момент он обнажил свой меч, Яньлинь даже вскрикнуть от ужаса не успел, в его голове промелькнула мысль, что тот хочет отрубить ему голову. — Отец! И послышался громкий звук, Юймин упал на землю, а на его щеке теперь горела красная отметина, которую оставила рукоять меча. Император тут же убрал со звоном меч в ножны и развернулся, сын побежал за ним, разрываясь между другом и отцом. Юймин присел, дрожа. Ему было такое не в первой. И в его голове не укладывалось противоречие, образ зазнавшийся знати, это типичное воплощение отца Яньлиня, но почему Яньлинь совершенно не такой? Ведь он сын самого императора. Маленький Господин чуть не плача промолвил: — Зачем?! Что он тебе сделал?! — Убил бы на месте эту мерзость, да только я слышал что он преуспел в тренировках, поэтому пусть ждет своего боя. А ты больше не смей с ним водиться! Я-то думал откуда у тебя интерес к мечам! Когда ты бегал играть к нему, я закрывал на это глаза, но тренироваться с падалью-самоучкой я тебе не позволю. Завтра приедет лучший тренер из провинции Шинь, ты будешь тренироваться с ним. Яньлинь ничего не мог возразить отцу, но в душе он хотел плакать и кричать. Если Юймина отправят на бой ради потехи, он там и умрет, и даже перед считанными днями до смерти, они не смогут видеться. И он невольно начал вспоминать прошлое. С тех пор как убили зачинщика травли Юймина, на поле перед всеми, остальные побаивались продолжать сильно травить его. Правда стража за малейшие задержки и оплошности дубасили бамбуковыми палками только Юймина, оправдывая это тем, что он нарушает строй своей медлительностью и не аккуратностью, хотя обычно его подставляли его же «товарищи». Летом трава наливалась насыщенным зеленым цветом, даже в семь утра не сходила прохладная роса, а подъем был всегда в пять, но после утренних тренировок оставалось время полежать на лугу еще в сохранившейся свежести. В свободное время они играли и Яньлинь пытался научить Юймина грамоте. Они понимали друг друга за счет духовных сил, которые переводили сказанное на доступный язык для пленных. Позже, находясь в такой разговорной среде, невольно начинаешь говорить на втором языке, правда грамоту освоить очень сложно. Яньлинь бесконечно смеялся над уродскими загогулинами Юймина, он безуспешно пытался научиться писать иероглифы. Кипа свитков, которую с собой захватывал Янлинь вся израсходовались за раз. Они любили в жаркий летний день сидеть под деревом после тренировки, либо на пне, либо на траве выводить кистью грамоту. Внезапно Яньлиня осенило. — А как выглядят иероглифы на твоем языке? — Мы используем буквы. — Это что? Покажи, мне кажется пока ты учишь один иероглиф, я смогу запомнить весь алфавит на твоем языке. — Если ты выучишь мой язык и случайно ляпнешь на нем что-то, отец точно тебя убьет. — Ха-ха, ну и пусть, зато я смогу напоследок выругаться, а он даже не узнает. В итоге Яньлинь был прав, он с детства привык изучать множество наук и искусств, и выучить новый язык ему не составило труда. Позже они придумали секретную почту, оставлять в дупле бонсая записку на языке Юймина. Вряд ли бы их кто-то нашел, а если нашел бы ничего не понял, либо подумали, что это вражеский шифр. В один из дней Яньлинь спросил, как будет на их языке «я люблю тебя», позже он посмотрел как это пишется. А на следующий день хохотал над Юймином, который прочитал записку: «Я люблю тебя».