Оказавшись наедине с собой, Чонгук цепляется пальцами за край раковины и устало выдыхает. Сегодняшний день был таким длинным, изматывающим как морально, так и физически, а самое обидное было то, что он всё никак не хотел заканчиваться. Чонгук был уверен на все сто, что альфы так просто не успокоятся, не перестанут кидать осторожные выжидающие взгляды в его сторону до тех пор, пока он не поделится с ними произошедшим. Невозможно было и дальше игнорировать слона в комнате, они заслуживали знать правду.
Когда Чон улавливает собственное отражение в зеркале, на него огромной волной накатывают воспоминания. Они смывают все остальные мысли со своего пути, оставляя после себя звенящую пустоту. В ответ на него глядит совершенно другой человек: на его глазах совсем некрасиво растеклась подводка, высохшие дорожки слез мерцали в тусклом освещении ванны, а завершал всю картину красный след от пощёчины на левой щеке. Чон надавливает на ушиб пальцами и сразу же отдергивает руку, боль яркой вспышкой опаляет всю щеку. Нет, он, конечно, ожидал, что отец не поскупится на силу, но чтобы настолько? Чонгук невесело фыркает на своё побитое отражение и включает тёплую воду, чтобы смыть остатки косметики с лица.
По завершении водных процедур, Гук вспоминает, что щека была не единственным местом, куда отец захотел выместить злобу на непослушную омегу. Под действием адреналина ссадины и синяки совсем не беспокоили его, но стоило мальчику приподнять край футболки, как боль в полную силу дала о себе знать. Чонгук закрывает рот рукой, чтобы альфам не было слышно вскрика ужаса. Он неверяще прикладывает ладонь к пострадавшим участкам, его рёбра и живот покрыты синяками всех цветов и размеров, в нескольких местах уже образовались кровоподтеки, что не переставая пульсировали и болели. Чонгук не поворачивается к зеркалу спиной, ему больно было даже просто смотреть на своё искалеченное тело. Вместо этого он быстро скидывает с себя футболку и натягивает безразмерную фиолетовую толстовку. Тёплая вещь, пропитанная запахами обоих альф, приносила непередаваемое чувство защищенности и спокойствия. Соблазн зарыться носом в ворот толстовки был так велик, что юноше пришлось приложить все оставшиеся силы, чтобы не поддаться мимолетным желаниям омеги внутри себя. Эмоциональные качели в их с Чимином отношениях делали ситуацию только сложнее и ещё больше загружали уставший мозг омеги. «И зачем он вдруг решил изображать из себя заботливого альфу, когда сам же оттолкнул меня?».
Толстовка всё никак не давала ему покоя, даже не внюхиваясь, Чонгук почувствовал, как знакомый запах зелёного леса вкупе с землистым ароматом клубники впитался в его кожу. «Они заявляют права, они точно заявляют свои права на нас!», его омега радостно заверещала, Чонгук же устало потёр лицо руками. Он всё ещё старался мыслить рационально, и было бы хорошо, если его волк действовал с ним сообща, а не пытался усидеть на двух узлах одновременно. «Я для нас же стараюсь, неблагодарный щенок! И вообще, об узлах здесь думаешь ты, а не я».
Туше.
Внутренний спор Чона заканчивается поражением его человеческой стороны, а пока его волк победоносно хихикал, Чонгук тенью выскользнул из ванной комнаты, чтобы направиться прямиком в гостиную. К дивану, с которого на него пристально смотрели две пары обеспокоенных глаз, Чон проходит с низко опущенной головой. Собственные действия казались ему неправильными, он до последнего не хотел впутывать кого-то ещё в его разборки с отцом, но после каждой новой ссоры это «хочу» было всё сложнее сдерживать. Каждый раз, сбегая из дома, он боялся, что это будет последний раз, когда он уйдёт по собственному желанию. Боялся, что в следующий раз его насильно вытащат из дома и посадят в машину, которая увезёт его в только его отцу известном направлении. Он жил в страхе, что больше никогда не сможет вернуть свою свободу.
— Тебя долго не было, все в порядке? — жужжащий рой мыслей развеивается вопросом. Это был Тэхён. Чон заметил грусть, затаившуюся в глубине глаз альфы, он умело скрывал её за теплыми улыбками и участливыми взглядами, но Гук видел его насквозь. Каждое одёрнутое движение, каждый нервно брошенный взгляд, вся эта аккуратность говорила о том, как ему было больно и страшно за свою омегу. Он хотел прикоснуться, хотел утешить, но наперекор своим желаниям выдерживал уважительную дистанцию. Он знал, что Чону потребуется время и личное пространство, чтобы собраться с мыслями.
— Все хорошо, подводка не хотела оттираться, — Тэхён понимающе кивает, позволяя Чону скормить им эту наглую ложь. Чимин рядом с ним ничего не комментирует, лишь молчаливо оглядывает, анализирует поведение омеги перед ним.
Комнату накрывает толстый слой тишины, альфы терпеливо выжидают, когда Чонгук наберется решимости все рассказать. Они опустили эту тему в первый раз, когда Тэхён невзначай спросил почему Гук носит только закрытую одежду во время работы в баре, они опустили ее во второй раз, когда нашли Чона задыхающимся в темном переулке, они сделали это в третий раз, когда Чимин сжал руку омеги чуть сильнее обычного, а тот вскрикнул от боли.
— Так, что с твоей щекой, Чонгук? — голос Пака спокойный, можно даже сказать, умиротворенный. Чонгук бросает на альф беглый взгляд, чтобы заметить, как крепко Чимин сжимает руку Тэхёна в своей. Он сдерживается только чтобы снова не напугать Чонгука.
Чон чертыхается, ненавидя свою слабость перед отцом, он так напуган, что не может вымолвить ни слова. Воспоминания душат его, оборачиваются колючей проволокой вокруг шеи, с каждым вздохом затягиваясь все сильнее вокруг нежной кожи. Слёзы катятся по щекам, когда он прикладывает пальцы к собственной шее и остервенело трёт ее, пытаясь избавиться от следов, оставленных отцом. Шея омеги должна быть чистой, не запятнанной чужими прикосновениями, следами, метками. Он хотел сохранить чистоту для своих альф, хотел быть красивым, идеальным, но отец снова нарушил все его планы.
Чонгук хнычет, когда собственные руки отнимаются от шеи, он дергает ими один-два раза, но так и не может понять, почему они не слушаются его. Слёзы застилают обзор и юноша не сразу замечает, что его руки теперь покоятся в заботливых хватках двух альф. Они ничего не говорят, просто находятся рядом, оказывают молчаливую поддержку, которая была нужна Чону все эти долгие годы. Тэхён подносит к его губам стакан воды, все также не отцепляя пальцы от тонкого запястья, и Чонгук благодарно прислоняется к краю стакана, делая несколько внушительных глотков. Он поочерёдно смотрит в глаза обоим хенам и не находит в них ни капли отвращения, лишь забота, стойкая уверенность и готовность защищать. И Чонгук решается, потому что доверяет, доверяет настолько, что готов вытащить все скелеты, которые он кропотливо складывал за свой шкаф рядом с запрещённой в доме гитарой и старой папиной картиной.
— Мой отец, он… Он беспокоился о том, что я стал часто пропускать занятия в университете. Он — личность авторитетная, поэтому у него есть свои люди во многих сферах, мой университет не исключение. Он поинтересовался моей успеваемостью… и поведением, — Чонгук тяжело сглатывает на последнем слове, в горле снова стоит ком, но утешающее сжатие обеих ладоней даёт ему силы продолжить говорить.
— Спросил у своих людей обо мне, но… к сожалению, его информаторы очень редко говорят что-то хорошее. Они доложили о моих пропусках, и о том, что меня стали часто видеть в компании альф. Он вывалил на меня кучу оскорблений, назвал… — омега делает глубокий вдох, чтобы голос предательски не дрогнул на грязном слове, — Шлюхой. И, я не знаю точно, но он мог нарыть что-то на Тэ. Я так боюсь, что он мог сделать это. Боже, меньше всего я хотел, чтобы вы были замешаны в проблемы с моим отцом.
— Чш-ш, Волчонок, это не так страшно, как твоя ссадина на щеке. Скажи, это был он? Твой отец ударил тебя? — Тэхён нежно обхватывает запястье двумя руками и подносит его к губам, чтобы оставит на тыльной стороне множество мелких отрезвляющих поцелуев.
Чонгук долго молчит, он загнанно смотрит в наполненные болью глаза Тэхёна, будто тот собирается вскрыть что-то невероятное важное, зарытое глубоко внутри под осколками души Чонгука.
Чонгук переводит взгляд вправо, когда что-то или скорее кто-то несильно тянет его правую руку на себя, а обернувшись, он замечает серьезный взгляд Чимина, направленный прямо на шею омеги.
— Это была не только щека, верно? — Пак кивает в сторону отпечатков на шее и Чон вынужденно кивает ему в ответ. Глаза тяжело закрываются в момент, когда омега выкидывает из своей головы последние унции страха и боли, решаясь показать весь масштаб побоев, предоставленный ему "заботливыми" руками отца.
Он без особых усилий высвобождает руки из захвата альф и нерешительно тянется к краю одолженной толстовки.
— Это не только щека и шея. Он сделал больше, намного больше.
Когда толстовка оказывается поднятой до самых подмышек, тишина разрывается раздосадованным голосом Тэхёна:
— Как он мог… детка, моя бедная детка, — Чонгук только слышит, как альфа всхлипывает позади него.
Тёплые руки осторожно обнимают его со спины, они ложатся чуть ниже тазовых косточек, заведомо боясь причинить боль своими прикосновениями. Чон боится обернуться и взглянуть Тэхёну в глаза. Если он лишь краем зрения застанет на его лице ту боль и сожаление, что он услышал в одной лишь фразе альфы, то наверняка снова расплачется. Не сможет продолжать делать вид, что с ним все в порядке. Все потому что Чонгук доверился, пожалуй, впервые в жизни, он отдался чувствам с головой и перестал отталкивать каждого, кто пытался вытащить его из темноты. И его открытую душу встретили не презрением, с последующим выяснением отношений, а лаской и сочувствием.
Молчать, подавляя боль и обиду, было намного легче, чем сделать глубокий вдох и выпустить первый крик о помощи. Но Чон больше не был намерен продолжать эту игру в "идеальную семью", настало время найти свой голос и раскрыть всем правду.
Он не понял, когда глаза под закрытыми веками начали щипать непролитые слёзы. Слёзы стали для него чем-то привычным, естественным, тем, что сопровождало его на каждом этапе нелегкого пути к свободе. Но в отличие от всех прошлых разов, причиной этих слез был не страх и не боль, ни одна негативная эмоция не скрывалась за ними. Это было облегчение, чистое и легкое, давшее ему возможность вдохнуть полной грудью наперекор ноющей боли по всему телу.
Из его горла не донеслось ни единого звука пока капли медленно стекали по его щекам. Он нервно облизнул губы, чувствуя знакомый соленый привкус на языке. С закрытыми глазами он не сразу ощутил мягкое прикосновение под своей челюстью, изящные пальцы скользнули ниже, слегка надавили, заставляя приподнять подбородок вверх. Пальцы другой руки прошлись по закрытому веку, безмолвно прося Гука открыть глаза и встретиться лицом к лицу со своими страхами. Красный взгляд Чимина внимательно следил за каждым, даже самым мельчайшим, изменением эмоций Чонгука. Но все это время он до ужаса боялся увидеть на бледном лице гримасу боли. Ему хотелось помочь, забрать хотя бы половину причинённых страданий, стереть с изящной талии грязные фиолетовые пятна и раскрасить их любовными красными, но он не мог. Он мог только спрятать омегу в тепле их с Тэхёном логова, вылечить и дать набраться сил, прежде чем Чонгук захочет распрощаться с ним, также, как он сделал это со своим отцом-тираном.
— Как давно он так обращается с тобой? — Чимин оттесняет назад подступивший к горлу ком, тот неприятно застревает у него в груди.
Глаза Чонгука испуганно расширяются от неожиданного вопроса. Первая возникшая мысль — спрятаться, уйти, сбежать, лишь бы только не ворошить пережитое прошлое. Гук хотел бы испариться на месте или переместиться, как можно дальше отсюда, только чтобы больше никогда не поднимать эту тему. В принципе, это он и попытался сделать. Стоило только вопросу сорваться с губ Пака, как Чон уже вовсю вырывался из ласковых, но сильных рук. Чимин с предупреждающим рычанием повернул лицо омеги обратно к себе и посмотрел на него так пристально-пристально, пытаясь понять границы. На сколько глубоко в душу он сможет заглянуть, прежде чем тонкие струны той самой души окончательно порвутся?
— Не знаю, он делал это столько, сколько я себя помню. Старался держаться первые годы, но смириться со смертью папы так и не смог. Я для него всего лишь болезненное напоминанием о том, что он не спас свою пару от смерти, — слова омеги были чуть громче шепота, словно он рассказывал им свой самый страшный секрет, только секрет этот был не его, возможно его семьи или в частности отца, но не его.
Чонгук понял, что все это время не имел никакого отношения к человеку, чью фамилию носил и кого называл отцом, не после всех всплесков гнева и попыток манипулировать сознанием маленького ребёнка. Его отец оказался слабым и глупым человеком, он не был способен справиться со своей проблемой самостоятельно, но также был слишком горд, чтобы обратиться за помощью к специалисту. И вот к чему все это привело… Институт Благородных Омег? А не пойти бы его отцу нахуй. Чонгук больше не боялся своего чокнутого папашу, он боялся того, что тот мог сделать с дорогими ему людьми.
— Мне жаль, Гук. Ты не заслуживаешь всего этого, — вся решимость Чимина сходит на нет, когда он видит, как краска сходит с лица младшего. Его голос тоже становится тише, он с нерешительностью в движениях прикасается к старому шраму на левой щеке омеги. Чонгук еле заметно вздрагивает, все тело покрывается мурашками, а перед глазами всплывают воспоминания из детства.
Пьяный отец, разбитая бутылка, осколок и картина папы.
— Я знаю, что не заслуживаю… Но жизнь почему-то продолжает подкидывать мне на пути альф, которые предпочитают вымещать злобу на омегах, вместо того, чтобы сначала разобраться в себе.
В словах Чонгука не было изначально заложенной туда издевки, они были пустыми, бесцветными, все краски из них высосала монотонная жизнь в доме его отца. Все время там он был в клетке, золотой клетке, из которой было только два выхода: дождаться пока владелец сам откроет дверцу ключом или перегрызть прутья самостоятельно. К счастью, у омеги Чонгука были крепкие зубы.
Несмотря на отсутствие укора в словах младшего, Чимина те все равно задевают. Пустота в голосе Гука только больше напоминает о том, как херово он обошёлся с омегой в тот вечер. Тэхён тихо фыркает из-за плеча младшего, не вмешивается, выступает молчаливым наблюдателем или скорее судьёй, который объявит брейк, если они перейдут черту.
А пока Чимин виновато тупит глаза в пол, Ким пользуется моментом и придвигается вплотную к Чону. Он не напирает и не наваливается, дабы не надавить на свежие синяки, двигается плавно и неспешно против тела парня, утыкается носом возле мочки уха и выпускает успокаивающие феромоны, чтобы утешить раздосадованную омегу. Тогда Чонгук расслабляется впервые за весь вечер, доверчиво льнет спиной к теплу тела альфы и склоняет голову набок, открывая больше места для обнюхивания. Тэхён довольно вдыхает рядом с запаховой железой юноши и нетерпеливо утыкается носом чуть ниже заветного местечка. Чонгук, в свою очередь, стремительно краснеет от такой бурной реакции на собственный запах, а его расхрабрившаяся омега выпускает всё больше сахарно-персикового аромата. Вообще-то, Гук всегда гордился своим запахом, он в меру сладкий и пряный, как раз подстать характеру его омеги. В уме не укладывается, что ему так долго пришлось скрывать эту важную часть себя.
— Извини, я не хотел, чтобы все так… — Чонгук не убежденно приподымает бровь и смотрит в виноватые глаза альфы. Ехидное лицо Кима, скрытое в шее омеги, видно только наполовину, но Паку этого достаточно, чтобы понять на чьей стороне находится барабанщик.
— Я исправлюсь, честно. Просто мне нужно ещё немного времени, чтобы разобраться со своим прошлым, с собой… со всем, что я натворил. Дождитесь меня, пожалуйста, — он нервно заламывает пальцы на руках, боясь получит заслуженную пощечину или же услышать громкий хлопок двери, но ничего из этого не происходит. Его щёки мягко обхватывают несвойственно большие для омеги ладони, а затем тянут его лицо поближе к себе.
— Мы будем ждать столько, сколько потребуется. Ты только не отталкивай нас, ладно? — лицо Гука больше не было омрачено болью, теперь там покоилась, хоть и изнеможённая, но все же улыбка.
Чимин отвечает на заданный вопрос быстрым кивком, слова Чона приятной дрожью сотрясают каждую клеточку тела альфы. Оказывается, признание расслабляет натянутые от напряжения мышцы не хуже горячей ванны. Паку даже приходится закусить нижнюю губу, чтобы спрятать от парней рвущуюся наружу ухмылку.
♪ ♫ ♪
Утро следующего дня для Чонгука наступает около одиннадцати часов. Оно и неудивительно, при нем все ещё не было телефона, который мог бы разбудить его бесчисленными уведомлениями, да и к тому же очутиться в постели он смог не раньше четырёх ночи. Удивительно, как Пак с Кимом вообще смогли разлепить глаза и отправиться на учебу.
Раскинув руки в стороны и сладко потягиваясь под пока ещё редкими лучами весеннего солнца, Чонгук с улыбкой вспоминает их ранний разговор.
Беспокойный мозг всё никак не давал погрузиться в глубокий сон, Чонгук вздрагивал от каждого звука, а потом подолгу лежал без сна, пялясь в белый потолок чужой спальни. Так, в очередной раз, он проснулся в самую рань, когда солнце ещё даже не встало, как и оба альфы, что мирно посапывали с обеих сторон от Чона. Гуку пришлось неловко вывернуться из цепких рук Тэхёна, осторожно перегнуться через бок Чимина, и наконец, обнаружить телефон одного из альф на прикроватной тумбочке. Он только кнопку разблокировки и успел нажать, как знакомые руки молниеносно оплели его талию и одним рывком возвратили на прежнее место.
— Тэхён-а, — Чонгук тихо ноет на ухо Кима, когда тот оборачивает вокруг него все свои конечности и с еле слышным мурлыканьем утыкается носом в шею. Чону по-хорошему бы возмутиться и заполучить своё личное пространство назад, но он по неосторожности уже разбудил одного альфу, будить ещё и второго не входило в его планы.
— Куда ты собрался? — возле уха раздаётся хриплый после сна голос брюнета, от которого тело Чона покрывается мурашками, а возбуждение начинает покалывать даже кончики пальцев. У Тэхёна голос по природе низкий, такой богатый бархат, являющийся самым дорогим подарком для хорошего слуха Чона. Но когда он понизился ещё на несколько октав… Омега стойко игнорирует тёплое чувство внизу живота. Не сейчас.
— Время хотел посмотреть, — он старается говорить тихо, честно слово, старается, но делать это очень сложно, когда все, что ты хочешь - это визжать уткнувшись лицом в подушку. Его нервная система ещё не готова к таким близким контактам. Он надеялся, что ему хотя бы дадут время привыкнуть к такому. Тэхёну как-то наплевать на что он там надеялся.
— М-м, зачем тебе? — альфа сонно трется носом о висок младшего, посылая новую волну мурашек по рукам Гука.
— Разве нам не нужно на учебу?
— Не нужно, — громогласно звучит за их спинами. И пока Тэхён весело фыркает, Чонгук чувствует как его белье начинает мокнуть от одного только тона голоса Пака. Властный, не терпящий пререканий, голос настоящего альфы. Омега Чонгука ещё не перед кем не хотела так сильно представиться, как перед этими двумя.
Чонгук тяжело сглатывает, стараясь подавить в горле желание заскулить и только через пару долгих секунд подаёт голос:
— Если нас троих не будет сегодня,
он сразу все поймёт.
Всего лишь одной фразой безопасный пузырь со смятыми простынями, сонными голосами и осторожными прикосновениями лопается, возвращая их к реальности, в которой все ещё продолжают существовать кучи нерешенных проблем.
Руки Тэхёна уходят с талии младшего, вместо этого перемещаясь на макушку и начиная нервно перебирать каштановые пряди. Через плечо омеги его взгляд встречается с хмурым взглядом Чимина. Они действительно не могут позволить себе действовать безрассудно. На кону стояла безопасность Чонгука. Если их троих не будет замечено на учебе сегодня, то информаторы непременно доложат об этом своему заказчику.
— Он уже следит за Тэхёном, я не хоч-… — горло сжимается на полуслове, говорить становится тяжелее от подступивших слез. — Не хочу, чтобы кто-то причинил вам боль.
— О, детка, — Чимин спешит прижать расстроенную омегу к своей груди, чтобы успокаивающе провести руками по подрагивающим плечам и спине.
— Он никогда не доберётся до нас, — спокойный голос Тэхёна ощущается, как самое лучшее лекарство. Рука Кима приятным грузом ложится на колено Чонгука и начинает поглаживать вверх-вниз. — Мы сделаем все возможное, чтобы больше никто не смел указывать тебе, что делать и как жить.
— Мы сделаем все, чтобы ты был счастлив, — добавляет Чимин.
Это звучит как клятва. Клятва, которую Чонгук готов дать в ответ. Он сделает все, чтобы эти двое прекратили цепляться за прошлое и начали двигаться дальше, навстречу будущему, где не будет места глупым бывшим и нераздельным влюбленностям.
♪ ♫ ♪
Чону нечем было себя занять во время отсутствия альф. Телевизор в гостиной был больше похож на предмет декора, чем на работающую технику, на ноутбуке Чимина стоял пароль, а телефон Гуку никто так и не вернул. Поэтому-то единственное, что могло помочь омеге скоротать время, было его воображение.
Он уже минут как тридцать тупо пялился в стену, сидя на кровати, когда слова для новой песни сами начали строиться в ряд в его голове. Гук слишком быстро подскочил с места в поисках листа и ручки, за что был награждён головокружением и потемнением в глазах. Вскоре зрение прояснилось, и он бросился к рабочему столу, в котором сегодня утром заметил Чиминов блокнот с набросками песен. Не то чтобы он искал его намеренно, просто случайное стечение обстоятельств. Открыв последнюю страницу, он быстро выписывал слова из головы, одно за одним, пока весь лист не был исписан его внезапным приливом вдохновения. Его взгляд осторожно вернулся к самому началу страницы, с трепетом пробежался по каждому написанному слову, но… чего-то все равно не хватало. Как и всегда собственно, каждая его попытка написать песню заканчивалась одинаково. К нему приходила идея, он исписывал целые тетради в порывах вдохновения, а потом, вернувшись к самому началу, не мог найти в своих строчках этого волшебного чувства завершенности.Словно в его песнях не отражался весь спектр чувств, который он в них вкладывал. И Чонгук ненавидел это. Ненавидел факт того, что не может преодолеть барьер между его эмоциями и словами на листе. Он считал, что все его песни были пустыми, не содержащими той искры, что сияла в его мыслях.
Он тихо произносит первую строчку припева снова и снова, в надежде, что она станет звучать так, как того хочет его сердце, но ничего не меняется ни после первого раза, ни после десятого. С досадливым стоном он отбрасывает блокнот на стол, отчего пару страниц переворачивается, останавливаясь на практически пустом листе. Чонгук всего на долю секунды улавливают строчку, написанную поспешными почерком: «
Это может закончиться катастрофой»*. Он знает, что брать чужие вещи неприлично, но его пытливый взгляд уже бежал по другим страницам, датировавшимися числами этого месяца. Помимо записей Чимина там были и отрывки, написанные Тэхёном, это были всего лишь четверостишия, практически не связанные между собой кусочки, с помощью которых Чонгук наконец-то смог заполнить пробелы в своей песне. Они были именно тем, что Чону было нужно все это время. Страницы переворачиваются, карандаш зачеркивает ненужное, чтобы рядом, красивым столбиком вписать то, что придумали альфы.
— Это оно, — руки Чонгука дрожат, когда он снова перечитывает слова песни, но в этот раз в ней нет недосказанности, что преследовала его всегда. Она закончена, она прекрасна. Их слова словно вдохнули в неё жизнь, эмоции, которые Чонгук чувствовал, но не мог выразить. Не теряя ни минуты драгоценного времени, он делает небольшую распевку, параллельно пытаясь подобрать темп песни и представить мелодию в своей голове. Ему никогда не доводилось зайти так далеко, поэтому ни одна из его песен не имела полноценной мелодии, возможно какие-то отрывки, что приходили ему в голову во время пар или работы в баре, но сейчас все иначе, сейчас песня готова, а он не может ее спеть, потому что не знает
как.
— Тогда будем импровизировать, — с глупой улыбкой Чонгук разминает костяшки пальцев и начинает петь.
♪ ♫ ♪
Он не знает сколько времени проходит, возможно час, два или вовсе полдня, тяжело сказать. Горло немного болит от того сколько раз он повторял слова куплетов, снова и снова, а потом ещё несколько раз, чтобы те отпечатались у него на подкорке мозга.
— Это может закончиться катастрофой! Так много причин, например, что если ты разозлишься и мы прекратим общаться в самый важный момент…* — слова песни легко слетают с языка, пока чувство удовлетворения растекается по венам Чонгука. Юноша чувствует себя так легко и непринужденно, словно снял с плеч один из самых тяжелых грузов. Он даже написал целую песню, хотя не мог сделать этого годами! А нужно было всего ничего: немного личного времени и свобода действий, ну и ещё несколько правильных слов на листке бумаги.
«Интересно, что они скажут о песне», Чонгук устало откидывается на спинку кресла и поворачивается на нем в сторону кровати. Какого же было его удивление, когда он заметил старшего альфу в дверях спальной комнаты. Встретившись взглядом с Чимином, он, сам не зная почему, подскакивает со своего места, будто его застукали за чем-то непристойным. Сердце бешено колотится в груди, когда взгляд Пака с него переводится на блокнот на столе, а потом быстрой молнией возвращается обратно. Чонгук вздрагивает от этого взгляда, как от пощёчины. Чимин может ещё ничего ему и не сказал, но омега сразу понял свою оплошность. Он не должен был трогать вещи Чимина, и особенно читать их с Тэхёном тексты. Учитывая, как ревностно Пак относился к своему творчеству… Чонгук мог лишь надеяться, что сможет выйти из этой ситуации живым.
— Это были наши стихи, Чонгук? — голос у Чимина какой-то слишком спокойный, думается Чону. Чонгук честно не знал, чего ему стоило ожидать от альфы. Блондин обычно открыто выражал своё недовольство, но сегодня был не тот случай.
Что вообще происходит в его голове?
— Я-я не хотел читать, правда. Мне нужен был листок, чтобы записать…кое-что, но ничего кроме твоего блокнота под рукой не нашлось, — Гуку приходится истратить львиную долю храбрости, чтобы произнести хоть слово под внимательным взором Пака.
— Ты писал в моей тетради? — уравновешенный тон музыканта холодными мурашками пробегает по позвоночнику, проходит по рукам и останавливается в кончиках пальцев, заставляя руки омеги неконтролируемо подрагивать. Ещё чуть-чуть и Чонгук упадёт в обморок.
— Чимин, ты пугаешь его! — злостное рычание Тэхёна разрезает напряжение в комнате. Сначала Чон слышит только его голос, но уже через секунду Ким протискивается мимо Пака в комнату, чтобы поймать дрожащую омегу в свои объятия.
— Вырази хоть каплю эмоций, он ещё не может понимать тебя по одному только взгляду, — брюнет устало закатывает глаза, пока его руки приглаживают непослушные пряди волос Кука.
Чимин мгновенно меняется в лице, взгляд его смягчается, а складка между бровей пропадает. Его глаза фиксируются на лице Чонгука, наполовину спрятанном за плечом Тэхёна. Гук же отчаянно старается выдержать этот взгляд, хотя весь его вид кричит о том, что он не справляется с этой задачей, еле сдерживается от того, чтобы позволить кому в горле сделать его и без того остекленевшие глаза мокрыми от слез.
— Чонгуки…
Ну, он хотя бы постарался держать лицо, правильно? Ласковая форма имени, слетевшая с губ альфы, заставляет Чона смущённо спрятать лицо в плече Тэхёна. Лишенный зрения он может только почувствовать, как Чимин подходит к ним ближе, склоняется вниз, а потом шепчет прямо на ухо:
— Я не злюсь, слышишь, Гук? Все в порядке, — младший нерешительно выглядывает из-за своего укрытия с лицом полным раскаяния.
— Извини, я не должен был трогать твои вещи. Мне жаль, мне так жаль!
— Не извиняйся. Ты не сделал ничего плохого.
— Тогда почему ты, почему ты так странно отреагировал?
Чимин вдруг застывает оленем и смотрит на Чона широко раскрытыми глазами. А ведь и правда, чего это происходит с ним последнее время?
— Я опешил, услышав твой голос, твоё чудесное пение… А потом, к этому прибавилось еще и осознание того,
что ты поешь. И это… было так красиво, Чонгук. Я никогда не думал, что мои наши стихи могут звучать так успокаивающе, без громких басов и остервенелого рокота барабанов, это было так чисто и невинно. Я словно погрузился в транс пока слушал твой голос.
— Я испортил текст, снова написал сопливую балладу, которые тебе так не нравятся.
— Нет, Гук, ты чего. Чёрт, мне следовало извиниться перед тобой ещё тогда в баре, мое нежелание прислушаться к другому мнению было таким глупым. В следующий раз я хорошо подумаю, прежде чем начну говорить что-либо о других жанрах музыки. В тот день я был так напуган и зол на самого себя, все валилось из рук, и группе нужна была новая песня. Я не мог заставить себя написать хоть что-то, что соответствовало бы нашему прежнему стилю, я менялся, моя музыка и мысли менялись, и эти перемены пугали до дрожи.
— А потом ты предлагаешь нам сменить жанр, и у меня все сразу встаёт на свои места. Ты был тем, кто вызвал во мне все эти перемены. И я снова потерял бдительность, стал слабым и беззащитным, как и пару лет назад. Возможно, это чувство привело мой спусковой механизм в действие, заставило меня поставить защитный барьер перед собой, чтобы ситуация не повторилась и во второй раз. Я решил, что если оттолкну тебя, то смогу вернуть прежнего себя, смогу защитить себя. Я ошибся.
— Ты боишься, — Чонгук на мгновение замялся. Были ли они в достаточно близких отношениях для таких вопросов? — Что я сделаю с тобой то же, что и твоя бывшая?
—
Безумно. Но почему-то я все равно верю тебе. За все время нашего знакомства ты не сделал ничего, что могло бы навредить мне или Тэ, в то время как мы оба вынуждали тебя проходить какие-то глупые проверки, которые успокоили бы чувство тревоги внутри нас. Но ты не жаловался, стойко терпел и в конце концов доверился нам, хотя у тебя были все причины этого не делать. Что мы такого сделали, чтобы заслужить тебя, Чонгук?
Они долгое время молчат, стоя посреди тихой спальни и глядя в глаза друг другу. Слёзы высыхают, а все прошлые страхи кажутся такими мелкими и незначительными, что о них даже никто и не вспоминает.
— Давайте же, обнимитесь и мы забудем об этом конфликте как о страшном сне, — Тэхён подталкивает Чона в спину, и тот с облегчением обхватывает Пака руками.
Объятия альфы ощущаются как глоток свежего воздуха после долгих дней заточения в душной комнате. Ему хочется быть ближе, сжать сильнее, прижаться вплотную и не отпускать пока кислорода не останется в лёгких. Чонгук утыкается альфе в грудь, губы его невесомо касаются яремной впадины, а нос плавно скользит вверх по столбику шеи, вдыхая тёплый аромат красных ягод.
— Я скучал по тебе.
— Я тоже, солнце, я тоже, — Чимин тихо посмеивается. Нос его уткнут в разметавшиеся на макушки пряди Гука, из-за чего его голос звучит приглушенно.
— Мне не хватало твоего присутствия. Я так быстро привык к твоей компании, что не успел понять, как стал зависим от нее. Даже во время нашей ссоры ты был рядом, хоть и старался держаться отстраненно. Я знал, что нахожусь под твоим присмотром и мне было спокойно от этого, — довольный вздох покидает губы омеги, когда он зарывается глубже в ворот футболки Пака. Руки Чимина скользят вверх по шее младшего и останавливаются, оказавшись на стыке с челюстью:
— Я давно уже присматриваю за тобой, Гу. Просто раньше ты был слишком увлечён этими глупыми книжками и совсем не замечал, как я каждый раз провожал твою фигуру взглядом.
Кровь моментально приливает к щекам омеги, ему всё еще тяжело принять обилие комплиментов, сыплющихся в его сторону, но если альфы продолжат в том же духе, то он быстро привыкнет к такому обращению.
— Мне нравится как спеет твой запах, когда ты смущён, — ухмылка тянет губы Чимина вверх, напоминая Чону о том, каким большим любителем подразнить альфа был всё это время.
— Вы закончили лобызаться, можем ли мы вернуться к песне? — вмешавшийся Тэхён был как всегда вовремя. Чон был уверен, что альфа ещё не раз вытащит его из смущающих ситуаций своими беззлобными подначками. — Идём уже, мне ещё партию ударных придумывать!
Да, с этими двумя Гук точно не соскучится.
