Тео

      Днем я еду в библиотеку. За три часа конспектирую две статьи и скармливаю уткам полбатона. Ещё половину съедаю сама вместе с голубым сыром и мелкими томатами, по консистенции и вкусу похожими на теннисный мяч. Недозрелый, кисловатый теннисный мяч.       Несмотря на неистово яркое солнце, в парке прохладно. Я сижу на траве и уже через десять минут чувствую, как холод просачивается под пальто и брюки. Толстые утки, переваливаясь, выбираются на утиный остров в середине пруда и рассаживаются у берега. Им, кажется, совсем не холодно. Но эти ребята всю зиму рассекали ледяную воду.       — Знаешь, хлебом ты убиваешь уток!       Я замечаю девчонку, только когда она подходит почти вплотную. Голос у нее слегка хриплый и тихий, как шорох плотной бумаги. Лица я не вижу — солнце бьет в глаза, как ни заслоняйся. Девчонка с бумажным голосом выглядит просто размытым темным пятном.       — Кого?       — Уток. И пруд. Им это вредно. А в воде из-за хлеба развивается патогенная микрофлора.       — Оу.       — Парковые работники целыми днями вылавливают из воды размокшие булки.       Я машинально обшариваю взглядом пруд. Мимо неотвратимо, как трамвай, следует толстая такса в сопровождении длинного худого мужчины. Школьники галдят на мосту. Пара голубей пытается вписаться в компанию дремлющих на острове уток. Никого, хоть немного напоминающего паркового работника, нет.       — А вы снова их бросаете.       Девчонка присаживается, чтобы строго заглянуть мне в лицо. Она укутана в огромный зеленый шарф, наружу торчит только розовый нос и короткая каштановая челка. В огромном коричневом пальто и шарфе до ушей она похожа на одну из уток, сидящих на другом берегу. На вид ей едва восемнадцать, но она стыдит меня, как школьная учительница.       — Значит, хлеб убивает уток?       — Да. Утки заболевают и потом мрут толпами при первых же заморозках.       Шутит ли она? Кажется, нет. Она — самый серьезный человек, что я встречала за последний год.       — Сколько же уток я уже убила? — я стараюсь не улыбаться, но губы сами разъезжаются в стороны.       — Думаю, ты настоящий уточный маньяк, — девчонка смотрит совершенно серьезно. — Не приноси больше хлеб.       — Не буду, — торжественность стоит мне больших усилий.       — Обещаешь?       — Клянусь университетским архивом семнадцатого века и вином по акции.       Девчонка смотрит на меня, как на чокнутую, и поднимается, снова превращаясь в размытое солнцем пятно. Будто возвращается в свою вселенную, из которой явилась только ради защиты уток.       — Как тебя зовут?       — Эми, — неохотно отвечает пятно.       — Я — Тео.       — Я слежу за тобой, Тео, — она медленно идет прочь по стылому газону. Из коротких голубых джинсов торчат тонкие щиколотки, розовые от холода.       — Чем их тогда кормить? — я почти кричу, но Эми не оборачивается. Между нашими вселенными плохая связь.       — Приходи сегодня пить вино! — снова кричу я. В ответ долетает хриплое:       — Спятила?       Когда я снова оборачиваюсь к пруду, остатки моего батона треплет голубь.       — Знаешь, — говорю я ему, — возможно тебе тоже нельзя хлеб. Наешься и умрешь. При первых же заморозках.       Но голубь к близкой смерти относится с достойным уважения фатализмом.              В кафе у библиотеки всегда можно кого-нибудь встретить. Поблизости несколько университетских корпусов, цены вполне мирные, так что зал битком. Гвалт, как на ярмарке. В очереди я пританцовываю, выстукивая каблуками навязчивый попсовый мотивчик. Громко играет радио. Музыку заглушают волны множества голосов. Новые компании вкатываются в двери, вливаясь в шум толпы, и так же выплескиваются наружу.       За соседним столиком кто-то всхлипывает от смеха, и этот звук подхватывает вся компания. Птичий базар.       Остро хочется к морю. Если зажмуриться, легко представить его мерный шелест и вскрики чаек.       Матиас появляется внезапно и ниоткуда. Его просто подбрасывает очередной волной прямо в длинную очередь к кассе и в следующий момент он уже запускает руку в мое расстёгнутое пальто.       — Вернулась? — мурлычет он. Из-за акцента половина звуков выкатывается из его речи, так и не достигнув языка, слова становятся мягкими, урчащими, как котята. К счастью, говорит Матиас медленно, слегка растягивая гласные.       — Почти.       Мне нравится, что от него пахнет свежим маслянистым деревом. Ладони у Матиаса широкие, как лопаты, сильные и очень теплые. Я чувствую это даже сквозь брюки, когда одна ложится мне на ягодицу.       — Опять сидела на земле, — он не спрашивает, а отчитывает меня. — Совсем ненормальная. Хорошо, что есть кому тебя согреть.       На нас поглядывают. Матиас привлекает внимание, даже когда молчит и не двигается. А когда открывает рот и распускает руки — тем более. Иногда мне кажется, что его забросили к нам из дикого древнего племени, где люди так же заплетают в волосы керамические бусины, вставляют в нос металлические кольца и ничего не слышали о личном пространстве.       — Где ты был всю неделю? — спрашиваю я негромко.       Очередь двигается медленно. Но я не спешу, а рука Матиаса действительно согревает. Я замерзла так, что на брюках изнутри, наверное, появился иней.       — Где я был? В мастерской. Большой заказ. У меня есть фото, я покажу. А где была ты?       Я не успеваю ответить, потому что происходит еще одна встреча. Из очереди появляется профессор Этье и сразу видит меня. Возможно, где-то над моей головой горит значок активного персонажа, у которого можно взять квест. Или дать. Мне как раз нужно сдать профессору Этье пару квестов.       Она приближается широким чеканным шагом, малиновые губы слегка поджаты, волосы воинственно развеваются. Светлый костюм ее не смягчает. Она напоминает облаченную в белое богиню, не менее суровую, чем Афина, и куда более справедливую. Бумажный стакан кофе в ее руках скорее кубок.       — Добрый день, профессор!       Матиас оборачивается. Теплая рука исчезает, о чем я сразу немного тоскую.       — Здравствуйте, профессор!       — Добрый день. Тео, как ваши дела? — она выгибает бровь так выразительно, что это передает сразу все. Сейчас она передаёт, что очень мною недовольна. Я редко ее разочаровываю, потому она всегда меня прощает.       — Я сегодня пришлю вам очередную главу исследования. Как раз закончила черновик.       Очередное движение брови говорит, что я помилована. Не могу сдержать улыбку.       — Хорошо, что мне не нужно напоминать вам о сроках.       Профессор Этье пробует свой кофе, делает пару шагов и останавливается.       — К слову. Вижу, вам уже лучше. Профессора Дюбе обеспокоило ваше отсутствие на лекциях, — ещё один выразительный взгляд. «Я больше не стану оправдывать ваши прогулы». — Я объяснила, что вы приболели, но скоро вернётесь к занятиям.       — Разумеется, профессор!.. — «У меня были веские причины для отсутствия».       Она слегка кивает.       — В таком случае, я надеюсь, здоровье позволит вам посетить ближайшую лекцию!       — Разумеется.       Профессор уходит, Матиас медленно выдыхает.       — У меня от нее желудок сводит, — признается он шепотом и сам же смеется.       — Она классная.       Матиас морщится.       — Ты так говоришь, потому что она вечно тебя прикрывает. Вот бы мой профессор так надо мной трясся.       — Просто ты двоечник, — я похлопываю Матиаса по плечу. — А я — талантливая студентка.       — Ох, ну да, — он снова кладет ладонь мне на ягодицу. — Как я мог забыть. Ну что, звезда, блеснешь завтра?       — Теперь придется. Слушай, ты не знаешь, чем кормят уток?       — Хлебом, — Матиас смотрит на меня, как на лунатика.       — Да нет же, утки от него мрут.       — От чего? От хлеба? Ерунда, — тянет он с сомнением, достойным Гамлета.       На выходе мы ненадолго застреваем в дверях.       — Ты домой?       — Нет, в библиотеку, нужно закончить черновик для Этье. А ты?       — А я к тебе.       — Там и увидимся.       На прощание Матиас треплет меня по волосам.       — Не сиди на земле! — говорит он строго. И кричит уже вслед:       — И не корми уток хлебом!