Тео

      Наконец, квартиру окутывает сонное оцепенение. Даже у Мишель становится тихо. Мы с Матиасом собираем в гостиной посуду, но даже фарфоровый звон не нарушает тишины, словно скатывается в нее и тает.              Потом Матиас идёт в душ, а я — к Клэр. Но сегодня дверь заперта. Я прислушиваюсь. В щель просачиваются неуверенные отсветы. Она не спит. Просто не хочет меня видеть.              Я не стучу. Каждый может не хотеть меня видеть. По крайней мере иногда.              В спальне открываю окно, зажигаю ночник, достаю ещё подушку. Раскатываю на полу запасной матрас. Что-то вроде футона. Теплое одеяло тоже есть, можно не бояться сквозняков.              Матиас уже жил здесь неделю. Это было в феврале. Несмотря на холод, он предпочитал спать отдельно, на полу, расплескавшись по матрасу, а не тесно прижавшись друг к другу в теплой постели. Матиас странно понимает личное пространство. И комфорт.              Лежа поверх скомканного одеяла, я понимаю, что вот теперь, в собственной постели, спать уже совсем не хочу. Внутри все требует движения. Дело, наверное, в полнолунии. Огромная, идеально круглая луна висит над крышей соседнего дома и ее синеватый свет заглушает фонари. Лёгкая дымка облаков похожа на кокетливый тюль, шифон. Мы смотрим друг на друга, не отрываясь, пока в комнату не входит Матиас.              Он в моем изумрудном османском халате, но на султана тоже не тянет. Какой султан станет светить худыми коленками? Разве что очень современный.              Матиас садится на край кровати, потягивается, как кот, даже что-то муркает. Он пахнет кокосовым лосьоном для тела и мятным — после бритья. Кожа у него сатиновая, нежная. Я молча прижимаюсь к ней щекой, проглаживаю кончиками пальцев, запускаю руки под халат. Косички и дреды мокрым змеями вьются по плечам. Сладость кокоса, мята и мускус, и лёгкая пряность гвоздики, и терпкое тепло табака. Мне хочется укусить его. Облизать. Запечатать в стеклянную банку, как эфир, сохранить на годы в темноте и прохладе. Вдыхать от тоски и скуки.              — Кто изваял тебя из темноты ночной…              Мы лежим, обнявшись. Матиас погасил ночник. Только Луна подсматривает за нами в окно.              —…Какой туземный Фауст, исчадие саванны?       Ты пахнешь мускусом и табаком Гаваны,       полуночи дитя, мой идол роковой…              Слова перекатываются на языке, пока мы медленно касаемся друг друга. Матиас слушает, улыбаясь. Его глаза блестят, как колодцы в лунную ночь. Мой голос становится тише, бархатнее. Прерывается нашим дыханием.              — Кто это? — шепчет Матиас. Изумрудный халат валяется на футоне. Его сердце под моим ухом бьётся быстро-быстро, словно ритуальные барабаны в африканской ночи.              — Бодлер.              — По-моему это мужчина должен читать женщине, — улыбается он шепотом.              — Выучи и прочти мне в следующий раз. Красиво ведь?              — Красиво.              Дважды щелкает зажигалка. Я привстаю, чтобы открыть окно. Смущенная луна почти целиком скрылась в своих вуалях, как викторианская старая дева.              — Мне ещё никогда не читали стихи, чтобы затащить в постель, — смеётся Матиас.              — Наверное, потому что ты уже на первой строчке оказывался без трусов?              Он всегда понимает мой юмор. И сейчас тоже смеётся ещё громче. Лёгкий пляжный смех, пропитанный беззаботным солнцем.              — Ты скучаешь по морю? — шепчу я сквозь дым. Мне вдруг становится тоскливо, как зимой. Когда кажется, что апрель никогда не настанет. Он — выдумка, фантазия. Есть только низкое серое небо, и звенящий ледяной ветер, и дождь, сквозняки и насморк. Тьма едва спадает утром, чтобы вернуться через несколько часов. Солнце — мифический бог.              И хотя за окном конец марта, я в несколько мгновений переношусь назад. Окунаюсь в этот мрак, как в смолу. Сердце тяжелеет, прилипает к ребрам.              — Конечно, — отзывается Матиас, а я уже не помню, о чем он говорит. — Мне оно даже снится. А что, хочешь к морю?              Он вырос в прибрежном испанском городке. Я такие видела в кино. И читала у Хэма. Но сейчас Матиас здесь. А я ревную его к морю.              — Все хотят. Зайди в интернет, Мишель говорит, море — новая Святая Земля и Край Обетованный.              Матиас молчит. Потом приподнимается и заглядывает мне в лицо. Вместо него самого я вижу только черную тень Горгоны.              — Тео, ты чего? — шепчет он серьезно.              Я возвращаюсь в март. Мне даже стыдно за этот флэшбек. Как герой Воннегута вообще справлялся со всеми этими прыжками во времени?              Я расклеилась от одного.              Нет, двух. Первый был в будущее, которое обязательно наступит.              — Настроение капризное, — шепчу я, улыбаясь, и тяну его обратно.              Сигареты докурены. Луна медленно утекает за крышу. Спит ли Клэр? В квартире глухая тишина, но может она снова рисует, не закрыв окна, на сквозняке.              — Пойдешь завтра на выставку?              — Конечно, а ты?              — А у меня Дюбе.              Матиас издает сочувственный звук. Он уже почти спит.              — Ну его к черту, — бормочет он. — Я тоже на лекции не иду.              — Это потому, что ты двоечник.              Я нежно глажу змей, разметавшихся по наволочке. Матрас улыбается, но на ответ его уже не хватает.