Тео

      Я просыпаюсь в пасмурную монохромность. Стены комнаты кажутся серыми. Как и пустая мятая наволочка. Матиас лежит на футоне, из-под одеяла торчат только плети волос и смуглая рука. Даже его кожа сегодня кажется не такой золотистой.              Ужасная рань. В квартире тихо, словно я в ней одна. Хочется скатиться на пол, просочиться под одеяло и прижаться к Матиасу теплым утренним котом. Пересчитать языком позвонки на его шее. И спать дальше.              Но я придаю себе вертикальность, одеваюсь — халат оставляю Матиасу — и все время, пока затягиваю ремень на брюках и застегиваю пуговицы рубашки, ищу выход.              Мне очень нужен маховик времени или двойник, чтобы показался на лекции, пока я буду создавать массовку в галерее. Чтобы немного подискутировать с Дюбе, пока я буду подбадривать Клэр. Чтобы остаться хорошим другом. И не обмануть профессора Этье. Это неразрешимая дилемма. Придется что-то выбрать.              Все, что нужно — просто принять решение. Любое. Или одно, или другое. Выбрать вариант и следовать ему.              Я выбираю не выбирать. Словно в кино наблюдаю, как надеваю довольно приличный костюм, потом едва не пачкаю его зубной пастой, вымачиваю рукав в холодной воде, варю кофе.              Если в кухню зайдет Клэр, я скажу, что примчусь сразу после лекции. Вынырну прямо в окно, лососем преодолею лестницу, опережая других стремительных рыб. Захвачу автобус или попутку и окажусь в галерее, она и соскучиться не успеет.              Но Клэр не появляется. Квартира хранит тишину и прохладную серость, как зимой. Спальня Клэр открыта и пуста. Свежестиранные, но мятые занавески треплет ветер. По подоконнику стучат редкие капли. Спала ли она сегодня? Постель измята, но Клэр редко ее заправляет.              Я вдруг придумываю панический сценарий: Клэр ушла ещё ночью и растворилась в сумрачных улицах. Слилась с темным городом и больше никогда не найдется.              Бывают такие утра, когда можно одной мыслью довести себя до отчаяния.              Я включаю везде свет и пью кофе. Уже в автобусе размышляю, что стоило разбудить Матиаса. Это бы не отменило дождь, но точно подняло настроение. Мы бы соорудили завтрак, потанцевали, а потом поехали к Клэр, которая, конечно, никуда не пропала. Но я смотрю, как дождь смывает с окон дорожную пыль, и чувствую себя, как на сеансе скучного восточноевропейского артхауса. Кажется, я проснулась не в свою реальность.              Может ещё не поздно встать и уйти. Вернуться в квартиру, к Матиасу, утренним блинчикам и Полю, неприлично бодрому даже спросонья.              Но я никак не могу решиться. Течение несёт меня в университет. Я дрейфую среди таких же сонных плоских фигур. Мраморный холл заполнен сыростью и гулом. Аудитория полузаполнена, здесь жужжат унылые утренние голоса, напоминая монотонное гудение электричества. Я сажусь в первый ряд, поближе к окну. На приветствия нет настроения. Дождь все никак не кончится.              Клэр сейчас в пустой галерее, среди тщательно подобранного света. Она ходит от полотна к полотну, придирчиво вглядывается в каждое. И с каждым новым кругом, видит их все более скучными и нелепыми. Ив оттаскивает ее, пытается заболтать, но она не слушает. Она плавает где-то между мирами, не спит, не бодрствует. Реальность после нескольких суток без сна зыбкая, как мираж. Ив похож на галлюцинацию. Она боится, что никто не придет. Или придут — слишком много. Она то и дело выбегает курить, и тоже смотрит на дождь. Жалеет, что не осталась дома.              Я тоже хочу курить. Толпа в коридоре немного поредела, и среди студентов я вдруг вижу Утку-Эми. Она бежит вверх по лестнице, распахнутое пальто хлещет вокруг, словно крылья.              — Эй! — я машу ей рукой, но Эми не оборачивается. Взлетает на второй этаж в косяке других студентов.              Мне навстречу по коридору переваливается профессор Дюбе. Он тоже похож на утку. Старого толстого селезня. Ему по лестницам летать уже не солидно. Говоря, он слегка жмурится и втягивает голову в плечи.              Ситуация мгновенно обретает решение. Я не успеваю его обдумать, просто делаю прыжок против течения.              — Доброе утро, профессор Дюбе!              — А, Тео, — он жмурит маленькие коричневые глазки. — Рад вас видеть. Рассчитываю на ваше активнейшее участие в лекции, вам наверняка снова будет, что сказать.              Я хватаю губами воздух и широко улыбаюсь.              — К сожалению, я не смогу присутствовать на лекции, профессор! Если вы позволите, я изложу свои размышления на тему аполлонического и дионисийского начала в письменном виде. Мне действительно есть, что сказать по этому поводу.              Профессор Дюбе сбит с толку. Он смотрит на меня, на двери аудитории, перекладывает портфель из левой руки в правую. Первая пара. Сейчас он спросит, что я в таком случае вообще здесь делаю. Нет, не спросит. Дюбе не настолько скучен.              — Ницше так вам ненавистен? — шутит Дюбе наконец. Я встречаю реплику улыбкой.              — Я бы предпочла Кьеркегора, если позволите. Но дело не в этом. У меня неотложное дело. В голове совершенно нет места для Ницше.              Дюбе слегка хмурится.              — Нет ничего хуже, чем слушать о Ницше вполуха, — прибавляю я. — Философия требует внимания. Самоотречения.              Он ловит иронию в последней реплике и усмехается.              — Ох, Тео, у вас будут проблемы с моим экзаменом. Что ж. Эссе. Пришлете мне на почту. Не посрамите Ницше. Если это будет отписка…              — Я безропотно приму цикуту, профессор. Спасибо за понимание!              Через пять минут я вылетаю под дождь. В зеркале асфальта сверкают редкие солнечные лучи, пробивающиеся сквозь облака. Воздух пахнет июнем. Я бегу к остановке и дождь брызжет из-под ботинок. Впереди полный времени день.              Я даже могу вернуться к Матиасу и переиграть это утро. Если только захочу. Но я не хочу. Мне нравится обретенное ощущение лёгкости и свободы. Я больше не унесенная течением щепка и не плывущий против течения лосось. Я кувыркающаяся в воздушных потоках птица. Стоит поймать волну и ветер подхватывает меня за крылья.              Двери галереи ещё заперты. На стук никто не реагирует. Но это мало меня останавливает. Сейчас я бы даже заболтала апостола или приручила цербера. Достучаться до Ива — ерунда.              Дождь уже кончился, небо почти очистилось. Белые клочья расшвыривает ветер. Я снова думаю о море и пятнах пены, которые оставляет прилив на прибрежной гальке.              В этот момент дверь открывается.              — Боже, Тео! — Ив возмущен, но больше удивлен. За его плечом мелькает Клэр, видит меня и ныряет вперед, как хищная птица.              — Ты что здесь делаешь?              Глаза у нее окружены изумрудным, черным и разноцветными блестками. Не глаза, а галактики.              — Принесла вам кофе.              Клэр смотрит на стаканы в бумажной подставке, на мой официальный наряд. Ничего не понимает.              — Проходи, проходи, — Ив закрывает дверь за моей спиной, отсекая хвост пронизывающему ветру.              Галерея совсем крошечная для полотен Клэр. Пустого пространства почти нет. Ее картины затопляют комнату, берут взгляд в заложники. Я мечусь среди красок, пятен, теней и линий. И могу сказать только:              — Ох…              Словно я ухнула с головой в ее голову. Ощущение пугающее, как прыжок с парашютом.              — Ну? — требовательно произносит Клэр, не глядя на меня.              Вместо слов я сую Иву стаканы и обнимаю Клэр за лысую голову.              — Детка, ты просто космос, — шепчу я.              Она облегченно фыркает и закатывает глаза. И тоже меня обнимает, укутав в складки своего черного оверсайза.              — Клэр, — я серьезно заглядываю ей в лицо. — Чем кормить уток?              Клэр таращится на меня разбуженным лунатиком.              — Не знаю.              — Хлебом, — подсказывает Ив. Он сидит на столе в углу и пьет кофе. Я тоже беру стакан и победно тычу в Ива пальцем:              — Ага! Еще один убийца уток! Никогда больше не корми их хлебом. И ты, Клэр.              — Да я вообще никогда их не кормила, — она обнимает острые локти. Маленькая, лысая, большеглазая, совершенно потусторонняя. По взгляду читается, что ночью она так и не спала. По лицу Клэр блуждает загадочная улыбка, словно она видит что-то, недоступное нам. Наверное, сны.              Я подаю ей кофе.              — Совсем никогда?              — Совсем никогда.