***
— Я не спорю, здесь очень красиво, но моя дыхалка просто не вывозит — омега уже едва плёлся вверх по тропе и тихо сожалел, что дал истинному право выбирать место официального свидания. Где была адекватная, не помешенная на альфе, часть Юнги в тот момент, почему она не остановила, почему не напомнила, что восхождение на гору Намсан — занятие не из лёгких? Ах точно, она же тогда поплыла блаженно от одного только предложения провести день вместе, как пара, как альфа и омега. — Давай-давай, развалюшка моя, — Пак тепло на теперь уже своего парня смотрит и усмехается мягко с него, с такого румяного, запыхавшегося. Омега цветом почти с листвой клёнов красных сливается и бурчит тихо, хотя ещё полчаса назад восхищённо окрестности разглядывал и светил улыбкой яркой. Осень — самое время для прогулок по живому островку в центре трудолюбивого мегаполиса. Это место почти утопает в насыщенности огненных красок. А шелест массивных крон не унимается ни на минутку, всё шепчет он о красоте момента. — Мы почти пришли — Чимин только крепче ладошку любимую сжимает, согревая, и вперёд Мина ведёт. — Ну всё, давай устроим привал, — омега останавливается, почти пополам сгибается, дыхание переводя. — Я устал! — они дают фору прогуливающимся бабушкам и остаются на дорожке совсем одни посреди городского парка. — Сильно? — альфа заботливо выбившиеся пряди старшему за ушко заправляет и ловит в ответ кивок утвердительный. — Уверен? — Более чем! Давай найдём место, где можно будет присес… — парень договорить не успевает, вскрикивает, когда руки сильные его от земли отрывают. — Чимин! — всё вокруг кружится, смазывается в пламенную картинку, а Мин себя листочком с дерева опавшим чувствует, в полёте плавном кружась. — Поставь меня на землю! — проговаривает Юнги нервно и крепче за истинного хватается, ближе жмётся, сам того не осознавая. — Поставь, поставь, сейчас же! — И не подумаю — а от Пака разит небывалой уверенностью и лёгкостью — ты ведь устал, придётся мне тебя понести… — с наигранным смирением и довольной улыбкой он продолжает остановленную прогулку. — Ну, Чимин, пожалуйста, отпусти — парень старается сильно не дёргаться, что бы не утащить на землю вместе с собой и альфу. — Нет, это даже не обсуждается — они вверх по дорожке, кирпичом мощёной, продвигаются размеренно. — Тебе ведь будет тяжело! — не оставляет Юнги попыток вернуться в прежнее положение, а Пак очередной оборот вокруг собственной оси совершает сопровождаемый испуганным тихим вскриком. — Помнишь, истинный путь не всегда лёгкий — младший драгоценного человека бережным поцелуем в висок одаривает. А Мин глазами всё ещё изумлёнными хлопает и шепчет едва слышно. — А если нас увидят? — в проследовавшей после тишине Чимин только поудобнее свою небольшую ношу перехватывает, выдыхает, казалось, почти весь воздух из лёгких и снисходительный взгляд на истинного переводит. — Пусть видят… — голос парня кажется предельно серьёзным, несмотря на то, что лицо его озарено улыбкой доброй. — Пусть видят, что мы есть, что мы такие же люди, как и ещё семь миллиардов. Пусть знают, что мы заслуживаем уважения, заслуживаем быть счастливыми… — а слова правдивые старшего очередной раз глаза на мир распахнуть заставляют, вместе с болью щемящей в сердце в чувства приводят. И от неприятных ощущений после признания истины, от которой Мин до встречи с младшим отворачивался, избавиться хочется. Поэтому он льнёт ближе к дарованному судьбой человеку и запах его, уже родной, вдыхает, забивает им себя изнутри под завязку, чтобы всем мыслям нехорошим места там не осталось. — Обществу трудно это принять… — в изгиб шеи крепкой слова с дрожью врезаются. — Ничего, пусть привыкают!***
Может быть, в далёком будущем однополые альфа и омега престанут вызывать столь сильную волну негатива у общественности. Может когда-нибудь Мин Юнги не будет нуждаться в таблетках так же, как в воздухе. Может его когда-нибудь перестанут осуждать за то, в чём он совсем не виновен, за то, кем он является. Может его когда-нибудь примут так же, как сделали это Хосок и Чимин, когда-нибудь, но точно не сейчас. Открываются стеклянные, вычищенные до блеска, двери, впуская пару в большой, наполненный людьми зал. В ресторане играет тихая, умиротворённая музыка, редко слышится звон бокалов и неназойливый гул. — Чимин, нам действительно сюда? — Мин с ноги на ногу переминается, сжимает рукав чужой куртки, взволнованно и неловко рассматривая дорогое убранство обеденного зала. — Я ведь обещал тебя откармливать — шепчет альфа насмешливо у самого уха. Так, чтобы кроме Юнги никто не слышал, и отстраняется малость недовольно, заприметив подошедшего к ним хостеса. — Добрый вечер, добро пожаловать в «The PLACE Dining» Namsan Seoul Tower — серьёзного вида молодой человек приветствует гостей улыбкой сдержанной, рабочей, а омеге хочется исчезнуть из-под взгляда пристального, изучающего. — Здравствуйте, у нас бронь на имя Пак Чимина, — а младший предельно точно нервозность истинного ощущает, поэтому феромон свой чуть сильнее обычного распыляет, спокойствие даруя. Не может он иначе, обещал ведь, что покажет жизнь нормальную. — В-вижу-вижу… — кажется не только Мин волну аромата вспыхнувшего почувствовал, но и парень незнакомый тоже. — Я так понимаю, молодой человек с вами? — на вопрос ему только улыбкой спокойной, многозначительной отвечают. — Тогда я вас провожу — альфа пару незамедлительно к столику, заранее подготовленному, ведёт. Человек этот впереди идёт, так что лица совсем не видно, но его токсичная неловкость на затылке просвечивает заметным пятном. А Юнги в ответ на это медленно курточку истинного из захвата выпускает и глазами несколько пристыженно в пол упирается. А чего он ожидал? Другой реакции? Любое «неправильное» поведение и общество с удовольствием тебя заклеймит позорной ошибкой природы, обрекая на вечное душераздирающее презрение. Мин Юнги давно уже эту метку получил, метку болезненную и незаслуженную. Ходил он с ней ещё будучи ребёнком, не совсем правда понимал, за какой такой страшный грех страдает. Мальчик взрослел, росла с ним метка и росло её влияние. День за днём, по воле общественности, она поглощала парня-омегу в кровоточащую бездну и чуть было не уничтожила вовсе. Её остановили. Улыбчивый альфа, будто всю жизнь только этим и занимался, вырвал истинного из лап людского гнёта. Он промокнул повреждённое место мягким носовым платочком, подул нежно и прилепил поверх яркий пластырь, говорил, что от прошлого не избавит, но обещал помочь его принять. Юнги чувствует, рана больше не кровоточит, но на её месте образовался грубый шрам, ноющий, напоминающий о несправедливости, о пережитых страданиях. И выход Мин видит только один, сделать всё возможное, чтобы те самые страдания не оказались напрасными, чтобы клеймо, которым его наградила общественность, имело хоть какой-то смысл, нужно его оправдать. Старший одёргивает себя, жмурится сильно, выдыхает судорожно и надеется, что позже не пожалеет. Он дрожь преодолевая обратно к Паку тянется, оплетает пальцы его своими крепко-крепко, так, что костяшки парня теряют розовый подтон. Юнги со взглядом горящим, полным восхищения встречается и понимает, что он на правильном пути, трудном, но правильном.***
— Юнги… — альфа свою ладошку поверх сжавшегося кулачка старшего кладёт. Пак осторожничает, но старается истинного из мыслей липких на свет белый вытащить. Они за столиком в самом конце зала уединились за ширмой деревянной. Резная преграда только наполовину от постороннего присутствия защищает, но разговоры чужие всё же доносятся до пары тихими отголосками. Чимин не мог не заметить переживаний Мина, не мог не заметь осуждающего взгляда, который хостес на них направил тогда. Парень улыбку на лицо в тот момент натягивал и с трудом бьющееся в груди сердце утихомирить пытался. Но оно, как и подобает ответственному негоднику, стало по ребрам, как по доске стиральной, проезжаться отрывисто, когда Юнги пальчики, наверняка прохладные, с ткани куртки убрал. — Всё нормально? — стоит омеге сейчас только заикнуться о дискомфорте и они тут же уйдут, младший клянётся. Клянётся, потому что частенько вину испытывает, за то что Мина из раковины его маленькой и комфортной вытягивает, а точнее за то, что таким образом как раз и лишает парня комфорта. Вспоминаются в такие моменты причины, по которым омега мира окружающего остерегается, почему таблетки глотает, почему вздрагивает, когда к нему прикасаются неожиданно. — Если не считать того, что нас окружают психи, то всё прекрасно! — Мин губы мнёт, сжимает между ними застрявшую улыбку, но вот блеск в глазах скрыть не может. Он помнит каждое слово, которое ему когда-либо говорил Чимин. Эти фразы в отдельной папочке хранятся в памяти о самом прекрасном на этой земле. И послать на хер хочется всех неадекватов, которые в прошлом по своей глупости заклеймили не того… — Чёрта с два они испортят наше свидание! — на последнем слове омега громкость голоса сбавляет, но не искренность, и яблочки щёк его наливаются спелым красным. А с души альфы груз тяжкий спадает, когда старший, без колебаний, признаётся в том, что не сдастся так просто. Пак выдыхает с небывалым облегчением и дарит в ответ улыбку нежную. А ведь ещё совсем недавно, когда он загорелся желанием встретить истинную пару, то даже представить не мог, что будет тонуть в приятном тёплом чувстве к другому парню, к парню-омеге. Что будет беспокоиться о нём больше, чем о себе, что будет млеть от открывшегося одному ему прекрасного вида. Парень напротив, поглощённый лучами закатного солнца, смущение своё за бокалом вина прячет. И не нужно больше Чимину ничего, просто позвольте ему лицезреть это прекрасное, не потерявшее доброту после всего пережитого, создание… как минимум, вечность! — Почему именно это место? — вопрос звучит будто издалека и так неожиданно, так что альфа, увязший в волшебном образе, такого же тёплого, как солнечные лучики, омеги, не сразу отвечает. — Почему мы пришли именно сюда? — Мы… Здесь красиво — вспоминает парень о том, что говорить умеет. — И это только перевалочный пункт, на самом деле… Нужно ведь отдохнуть после прогулки, а потом я отведу тебя ещё в одно место, я всё продумал… — его перебивает живой переливистый смех. Мин тыльной стороной ладони прикрыть свою несдержанность пытается, но не особо выходит. — Что не так? — младший с чистейшим недоумением ресницами длинными хлопает. — Прости, просто, — он пару раз грудь успокаивающим воздухом наполняет и продолжает. — Я думал, что ты меня сюда тащил, чтобы поиздеваться! — кажется у Юнги щёки болят, так сильно он улыбается. — Юнги, я не… — Я думал, что с ума сойду, пока мы в гору поднимались! — Когда ты говорил, что далёк от спорта, кто же думал, что настолько?! — а старший только плечами пожимает, мол, что имеем, то имеем. — Честное слово, у меня и в мыслях не было как-то издеваться! — и Мин это прекрасно знает, просто потому, что это Чимин. Просто это Чимин, который любит активничать, не всегда может, но очень любит. Просто это Чимин, который планирует всё до малейших деталей и не стоит удивляться, если у него уже распланирована вся жизнь и даже загробная. Просто это Чимин, который на самом деле не кичится своими деньгами, просто он привык к дорогим вещам и ресторанам, но никогда не будет против лапшичной. Просто это Чимин, весь такой замечательный, которому хочется хоть как-то отплатить за всё то хорошее, что он делает. — Я знаю… — просто теперь это его Чимин.***
И время тянется, до невозможного приятно и сладко, и забывается, что вокруг ещё целый мир. Солнечный круг давно уже закатился за горизонт и больше не жжёт небо, оставив на нём угольно-чёрный след, который смоется только с наступлением нового дня. Исчезло солнце и исчезло последнее осеннее тепло. Воздух прохладой сковывает лёгкие и обрывает вдохи, он сиротливо пробирается под озябшую кожу. А тусклые фонари всё ведут и ведут куда-то вдаль, вовремя гаснут, скрывая от посторонних и загораются вновь, освещая лицо родного сердцу человека. — Ты боишься высоты? — вероятно стоило спросить об этом прежде, но что поделать, если вы уже топчите смотровую площадку, но лучше поздно, чем никогда. А сверху шумят толстые тросы, и из-за утонувшего в городских бликах горизонта неспеша выплывает крохотный вагончик. — Нет… — почти вплотную кабина подъезжает к платформе. Остаётся только шагнуть, чтобы оказаться внутри, но странное чувство — не успеть, охватывает Мина. Уж больно пугает необходимость сделать первый шаг, нагнать уплывающую из-под ног поверхность. — Запрыгивай! — Пак парня под локоть аккуратно подхватывает и помогает в вагончик забраться. Он душит страх, не успевший зародиться, хваткой нежной, а после и сам решительно шагает внутрь. Дверца стеклянная неторопливо закрывается, спасая пару от незапланированных полётов. Платформа остаётся где-то позади, оставляя местечко в окне для захватившей дух панорамы. Там, внизу, парк, окруживший гору Намсан, будто вспыхивает одинокими клочками пламени в свете желтоватых фонарей. Удивительно, ведь совсем недавно он горел, а сейчас едва ли тлеет. Но есть тот, чья сила не иссякнет никогда. У самого горизонта расположился ночной город. Он широкой лентой из миллионов огней, как колье с драгоценными камнями, что мерцают без устали, обрамляет край неба переливистой красотой. — Значит здесь всё это время была канатная дорога, у тебя были билеты, а мы шли пешком? — словно опомнился старший, он на предельно довольного собой альфу прежде прикованный к окну взгляд переводит. — Вообще-то, это всё был хитрый, продуманный до мелочей план, — с игривой напыщенностью младший, сдаётся внутреннему магниту и подступает ближе. — Так сказать… план по покорению! — он под боком омеги устраивается, осторожно укладывая ладошку тому на спину, после пальчиками торопливыми ухватывается удобнее и парня к себе тесно прижимает. — Свидание… Мне наверное стоит тебя поблагодарить, — Мин выдыхает тяжко и в отблески живого Сеула вглядывается. — Но я не буду… знаешь, я остался недоволен… — альфа мог бы возмутиться, но почему-то не хочется. Отчего-то слова Юнги не расстраивают, вероятно потому, что совершенно не соответствуют его эмоциям. От него не пахнет тем самым недовольством, скорее волнением, хитростью, смущением. — Меня обманули! — Да? — младший подхватывает настроение истинного, подыгрывает ему. — И в чём же проблема? — голос его бархатистым тембром застилает уши, к мурашкам взывая. — Мне обещали романтическое свидание, но оно… — Мин, как ему и свойственно во время обиды, даже ненастоящей, губы сжимает. — Ммм… недостаточно романтическое! — Ух ты! Вот как? — намёки Юнги, скромные в своём исполнении, но не в содержании, не могут оставить альфу равнодушным. Омега палец тонкий на слегка запотевшее стекло опускает, задумчивым взором ловит скатившуюся вниз каплю прохладную. Что им движет сейчас? Что заставляет вывести на стекле дугу неровную? Что так стучит в груди? — Да, чего-то определённо не хватает для полноты картины… — а в аромате парня нежный трепет плещется с томительным ожиданием и кто Чимин такой, чтобы не удовлетворить маленькое желание того, кто сигналы недвусмысленные ему посылает. Он поверхности холодной влажной касается, дополняет рисунок деталью, точно такой же, как у Юнги, только отзеркаленной. Рисунок складывается на окне вагончика в маленькое сердечко, подсвечиваемое огням города. Оно — точная копия тех, что колотятся о рёбра истинных. В тишине, позабывшей о времени, они взглядами пересекаются пылкими и дыхание одно на двоих делят. И губы, от которых Юнги уже со второй встречи взгляд отвести не может, он на волнительной близости находит. Остаётся лишь податься вперёд и расстояние проклятое, от блаженной нежности отделяющее, развеять, как прах над рекой Хан. Но не получается. Держат дистанцию страхи — быть непонятым, стать отвергнутым, не дают они парню возможности шаг первый совершить. Сейчас, как никогда, омега в помощи нуждается, потому в янтарь тёмный и тягучий напротив вглядывается, ищет там одобрение и взаимное желание. Он ищет на том берегу человека, который прежде ждал его долго и верно. Находит. На пустоши пляжа песчаного виднеется фигура нечёткая, но что-то изменилось, что-то определённо не так. Может потому, что человек больше не машет рукой, не привлекает к себе внимания, а наоборот стоит безучастно, понурив голову, может потому, что он даже в даль не вглядывается, не ищет глазами того, кто с кошмарами собственными сейчас борется. И казалось бы, что самое время волнам отчаяния захлестнуть парня, погрузить на дно, но… Дальше происходит невообразимое. Человек тот, шагает навстречу, позволяет волнам окутать ступни его пеной морской. Он без раздумий лишних и сомнений вперёд продвигается водам бескрайним наперекор, на помощь… Чимин первым сокращает дистанцию, он губами прохладной щеки истинного касается нежно, неторопливо. Меньше всего сейчас альфе хочется напугать парня действиями неосторожными, но и останавливаться младший не видит смысла. Он дыханием жарким чуть ниже ведёт по коже бледной, новую цель намечая и выстреливая ещё одним лёгким касанием в уголок кукольных губ, а после внимательно так в глазах пары истинной одобрение поступку своему ищет. Чувства необычные, волнительные от подобного обуревают омегу, наполняют грудь его собой и с придыханием высвобождаются в порыве страстном. Юнги припадает к губам дорогого человека, втягивая того в поцелуй ласковый, может несколько неловкий, неумелый, но всё же полный благодарного, любовного тепла. Их пошатывает, ни то от движения вагончика, ни то от пьянящего послевкусия вина, ни то от самого процесса. Младший руки парню на талию опускает, придерживает, к себе прижимает ближе, направляет неопытную ромашку. Он улыбается в поцелуй хитро, когда юрким язычком по губе Мина пробегает и слышит выдох блаженный. И Юнги от подобного дрожь пробирает щекотливая, бабочек в душе волнуя. Он поцелуй этот, запоминает в деталях, чтобы позже излить впечатления о нём на бумаге молочной дневника, жизнью измученного. Отстраняются они нехотя друг от друга, когда динамик оповещает о скором прибытии. Влажные губы вдруг резко обдаёт колющей прохладой. Но чувство неприятное больше никуда не распространяется, потому что пара будто сплелась в единое целое и хранит тепло внутри их уютного клубочка. И зрелище это от мира окружающего закрывает лишь мутная пелена запотевших стёкол. — Ну что, свидание спасено? — альфа бровями играет, напоминая Юнги, кто именно стал инициатором только что произошедшего. Но в ответ он ничего не получает, только чувствует, как в плечо ему лбом упираются пристыженно. — Ты так смущаешься, будто пришёл на групповуху с незнакомцами, но встретил там родителей! — Замолкни! — булькает Мин в складки чужой одежды. — Ой-ой, какие мы грубые стали! — шепчет он на ушко. — Не то что минуту назад! — не унимается парень и чувствует, как в грудь прилетает удар несильный. Чимин обнимает истинного крепче и последний раз, перед тем, как дверца вагончика со скрипом откроется, целует его в макушку тёмную. — Приехали… Так день, который по всем прогнозам обещан был быть замечательным, прошёл в разы лучше, хотя подобное, к величайшему сожалению, случается не всегда.***
По зонту барабанят капли разыгравшегося дождя. Промозглая сырость холодит внутренности так, что хочется спрятаться от неё поскорее. Парень спешно перебирает ногами к хорошо известному адресу. Он вздрагивает каждый раз, когда после рассёкшей небо молнии, грохочет гром, перебивающий даже сердце, бьющееся где-то в ушах. Гроза однозначно разразилась не вовремя. Она подло напоминает о том дне, когда омега забыл выпить подавители, как мучался от боли страшной и в дыхание прерывистое за дверью вслушивался. Мин головой встряхивает, отбрасывая мысли дурные. Сегодня всё хорошо, он под подавителями, к сожалению под обычной дозой, больше принимать врач не разрешил. Уже совсем скоро Юнги окажется в тёплой квартире, рядом с тёплым надёжным человеком, который все тревоги лишь своей улыбкой и присутствием снимет. Как ни крути, а течку рядом с истинным проводить в разы легче — это парень на собственном опыте выяснил. В прошлый раз, он попросил альфу поприсутствовать рядом скорее от страха, что одной таблетки нового препарата не хватит, что боль вернётся. Но тогда всё обошлось, и это не могло не радовать. Именно поэтому сегодня парень просто отпросился с работы пораньше и планировал остаток дня отсыпаться, чтобы день первый и самый сложный переждать, да только вот не вышло. Подавитель вроде бы работал исправно, запах блокировал да и все неприятные чувства гасил, как свечи праздничные, но что-то всё же омрачало маленькое торжество. На протяжении всего дня омега неосязаемый дискомфорт ощущал беспрестанно, подавленность противную и одиночество, с некоторых пор, позабытое. Юнги тогда поразмышлял немного, о собственном состоянии и о просьбе младшего, рассказывать тому о всех беспокойствах, решился и настрочил сообщение внушительных размеров. Собственно поэтому омега сейчас и шагает по лужам, свет фонарей отражающих, не замечает, как вокруг сменяется пейзаж. Светлый двор, препятствие в виде охранника и консьержа, лифт с циферблатом ярким, лампами слепящими и наконец нужная дверь. Мин терзает звонок долгим нажатием и наблюдает, как с зонта и обуви вода дождевая тонкими ручейками стекает. И чем дольше парень будет ждать, тем больше следов он после себя оставит, особенно если учитывать его состояние. Но дверь открывается вскоре, а из квартиры веет знакомым ароматом и Юнги носом шмыгает умилительно. — Впустишь? — конечно впустит, Чимин ведь сам омегу пригласил, когда тот сообщение до поразительности открытое прислал. Он щёлкает замком позади старшего, после зонт забирает, шикая. — Ну почему ты такой упрямый? — он головой качает негодуя. — Если бы немного подождал, я бы за тобой заехал и не пришлось бы мокнуть и мёрзнуть! — хозяин квартиры тапочки, отныне только Юнги принадлежащие, перед парнем ставит. — А если заболеешь? — он с максимально осуждающим взглядом, на который только способен, полотенце сухое передаёт омеге. Его очень упрямому омеге, который отказался ждать только закончившего с работой парня, а просто перед фактом того поставил, что уже ждёт свой поезд. — Да ладно тебе, от станции досюда минут десять ходьбы, не больше! Всё в порядке! — пытается отшутиться Юнги, но что-то не особо получается. Хмурая морщинка меж бровями Пака всё никак не разглаживается и это отнюдь не способствует улучшению состояния омеги. — Ну Чимин… — в голосе и запахе досада ярко ощущается. — Я вообще-то ехал сюда не для… — он слова подбирает правильные — чтобы к тебе, чтобы быстрее! И для чего всё? Чтобы меня осуждали? — Мин бросил попытки расправиться со змейкой на курточке, руки на груди сложил, с полотенцем их спутывая, и взгляд в пол направил. На душе и так паршиво, а ему ещё что-то тут предъявляют. Кажется маленький обидчивый Юнги проснулся, но даже такой омега безжалостно плавит чьё-то сердечко. — Какой же ты вредный! — младший цыкает, но подходит совсем близко, истинного в объятия заключая. — Весь такой вредный и милый одновременно, я прямо не могу! — он пару истинную феромоном крепким окутывает, никаких лишних эмоций, только спокойствие, которое сейчас так необходимо. — А ещё очень мокрый! — альфа кожей прохладную влагу на курточке ощущает, но не отстраняется, потому что в нём по-прежнему защиту ищут. — Это прозвучало крайне двусмысленно! — тихий смешок и наконец нотки чего-то позитивного в аромате омеги. — Прошу заметить, что иной смысл этой фразы пришёл не в мою голову! — ехидничает младший, с удовольствием смущая своего парня. — Снимай одёжку и пойдём поедим, потому что я смертельно голоден! — Пак порозовевшего Юнги выпускает из рук цепких и уходит в направлении кухни. Старший легонько себя по щекам хлопает, чтобы в чувства прийти и наконец с одеждой верхней прощается. Он ещё выжидает пару секунд и горло прочищает от неловкости, после из-за угла выглядывает, второго обитателя этой квартиры высматривая. На горизонте никого, значит можно выдвигаться. Юнги идёт на звук закипающего чайника и приглянувшееся ему прежде местечко за барной стойкой занимает. — А что будем есть? — О, тебе понравится! — он улыбается хитро. — Молекулярная кухня! — Пак прячется за стойкой и уже оттуда продолжает — Блюдо от лучшего шеф-повара во всей Корее! — восклицает он с явным самодовольством и хорошо, что не видит взлетевших вверх бровей истинного, выражающих высшую степень озадаченности. Альфа вылезает на свет божий и опускает на поверхность две чаши с до боли знакомой упаковкой. — Будем есть рамён! — Мин прыскает со смеху, весь скептицизм с лица смывает счастливая улыбка. — Прошу прощения, а того гениального повара случайно не Пак Чимин зовут? — всё же прийти сюда было очень хорошей идеей и она определённо стоила того, чтобы немного промокнуть. Так становится немного легче… В доме Чимина уютно, хотя вряд ли всё дело в самом доме. — Ты тоже его знаешь? — Пак ладошкой рот прикрывает в наигранном удивлении, а после чайник закипевший снимает. — Я большой фанат, между прочим, каждое утро смотрю его кулинарные программы! — парень хвастливо нос вверх задирает, но ненадолго, он почти сразу к делу возвращается, лапшу крутым кипятком запаривая. — Выбирай, тебе рамён с иллюзией кимчи или рёбрышек барбекю? — Рёбрышек… — до потери пульса приятно осознавать, что находишься там, где тебе рады, где принимают любое твоё решение (ну почти любое, потому что голодать тут никому не позволяют). Место, где тебя, кажется, любят, а не просто из вежливости или необходимости не дают загнуться. Это легко понять, увидеть, по поступкам, по словам, но главное — не забывать. Вечер за чашкой лапши плавно перетёк в вечер перед экраном лэптопа. В приглушённом свете небольших ламп парочка на кровати расположилась чуть поодаль друг от друга, но всё ещё очень близко. Гроза только набирает обороты, электрическими вспышками разбивает небо на части, но далеко, за окном, в квартире грохот почти не слышен. Юнги в сторону поглядывает раз через раз, потому что там Чимин, серьёзный такой, увлечённый, сопереживающий персонажам. Парень совсем как открытая книга, эмоции с его лица считать с лёгкостью можно. Да и в запахе природном сейчас он ничего не скрывает, это на мысли определённого рода наталкивает. Омега ещё немного ёрзает, но потом всё же решается, конечно сомневается сильно, что ему откажут, но на всякий случай спросить хочет: — Чимин, — приглушённым голосом Мин к своей персоне взывает и всё же смущается, когда на него внимание обращают, слюну вязкую сглатывает. — Можно, я тебя сейчас обниму? — кажется голос дрогнул, он определённо дрогнул… Юнги в ответ кивают, открывая руки в пригласительном жесте. Старший медлит, может секунду, может две, но потом подвигается ближе, голову на грудь истинного укладывает и… Господи Боже, как же это волнительно, но в тот же момент до невообразимого приятно. Слышать стук не своего перепуганного сердца, а чужого, спокойного, приятно чувствовать тёплые руки, что приобнимают бережно. Прекрасно… Для полного удовлетворения собственных хотелок, омега ещё и ногу на парня закидывает и спешно в профиль его всматривается, чтобы убедиться, что не доставил тому дискомфорт. Но на лице Чимина лишь улыбка кроткая, нежная проявляется, она успокаивает и на губах парня взгляд фокусирует. Такие сочные и мягкие, недавно они целовали Юнги любовно. В памяти восстают эпизоды со дня свидания, они табун мурашек разгоняют по коже и интерес в крови поджигают. Мин глаза прикрывает, сосредотачиваясь, и все силы, которые только у него имеются, он направляет на воплощение прелюбопытнейшей затеи. Он мысли свои собирает в кучу, придаёт им форму ясную, желание истинное отражающую, которую альфа должен распознать по запаху. Человек рядом, кажется, от фильма отвлекается, а в феромоне его смятение явное ощущается. Неужели у Юнги получилось? — Ты меня пугаешь! — омега в удивлении глаза распахивает. Это ещё что значит? — Почему? — или очередная попытка передать эмоции при помощи феромона пошла крахом. — Как сцена с убийством героя заставила тебя прийти к подобного рода мыслям? — Чимин растерян, потому что то, что он почувствовал, никак не вписывалось в происходящее. От омеги веяло и смущением, и хитростью, воспоминаниями о приятном жаре, и страхом из-за неопытности, благодарностью и в некоторой степени волнительным желанием. Всё это напоминало об одном единственном событии и призывало к действию. — Может фильм тут ни при чём? Может я сам себя привёл к этим мыслям и пытался туда же доставить тебя? — глаза в глаза, ни толики лжи и приятное искрящееся напряжение. — Ты передал мне свои эмоции? — одними лишь губами парень в осознании фразу произносит и такой же, почти немой ответ получает. — Я просто дома тренировался и должен был на ком-то себя испытать… — Юнги щеку изнутри прикусывает, чтобы не запищать от радости. — У тебя, — слова в предложения не вяжутся — получилось… хорошо очень! — разговор капля за каплей наполняется чувством странным, которое, кажется, вот-вот вспыхнет. — Да, — от глаз полюбившихся, сияющих, оторваться Юнги не может, ему жарко, ему горячо. Фильм забыт, почти не шумит в сторонке, внимания к себе не требует. — Только вот, что делать дальше? — альфа над парнем склоняется, ладонь осторожно на щеку укладывает, он медленно пальцем большим по нижней губе истинного проводит в пределах розового контура. — Мне показалось, что я весьма точно выразил свои мысли… — чека сорвана. Чимин не медлит, впивается в парня поцелуем пылким, требовательным, судорожный вздох вызывая, после которого всё вмиг стихает до беззвучного звона в ушах. Пак словно глохнет в момент, теряет связь с реальностью. И если отныне всегда будет так прекрасно, то он готов лишиться всего, кроме Юнги. Альфа сминает губы розовые, прикусывает кожу нежную, срывая первый тихий стон. Он извиняется, шустро языком боль смывает и отстраняется от наслаждения, чтобы взглянуть на него прямо сейчас. Омега румяный, губы его зацелованные блестят, а маленькие прядки тёмных волос отчаянно пытаются спрятать затуманенные от возбуждения глаза… прекрасен. Он что-то шепчет, совсем не ясно, а после сам притягивает Чимина ближе, призывая к продолжению, и целует вновь. Атмосфера вокруг накаляется до невозможного, при вдохах сгорают лёгкие, при выдохах кожа партнёра. Ладошка Юнги отправляется в жаркое приключение, смещается на шею истинного и радует хозяина громким выдохом альфы прямо в поцелуй. Мин оглаживает грудь парня, под тканью футболки скрывающуюся, и скользит за спину, ухватиться пытается, но тщетно… Расслабленные пальцы едва ли удаётся сжать, когда на теле собственном омега чувствует горячие руки, с большим интересом изучающие каждый миллиметр. Парня пробирает холодящая дрожь, когда первые прикосновения под одеждой смутно отдаются в памяти чем-то… неприятным. Ощущения собираются шустро в почти ясные образы, и вот уже по телу гуляет четыре большие руки. Вспышкой молнии перед глазами мелькают страшные картинки, чувства, воспоминания. Юнги точно помнит, что после шли удары, абсолютная слабость и неспособность защититься. Не в этот раз… Всё происходит слишком быстро, чтобы что-то понять. Мин с силой губу пухлую прикусывает и запасом адреналина пользуется мгновенно. Он отталкивает от себя человека и в самый уголок кровати забивается, крупно дрожа, коленки обнимает острые. Во рту вкус солоноватой крови, позывом рвотным, болезненным отдаётся, совсем как тогда. — Юнги? — голос знакомый доносится издалека, кто-то тянется вперёд, но замирает, останавливаемый хрипящим вскриком: — Нет! — от омеги феромон волнами дикого страха исходит, теряется всё вокруг. Мин пустыми совершенно глазами в пространство перед собой не смотрит, он будто не здесь. — Юнги, пожалуйста… — парень сам не знает о чем просит. Он напуган не меньше, на краю кровати сидит так, как его оттолкнули, а взгляд направлен лишь на содрогающийся маленький комочек. Пак стекающую по подбородку каплю кровавую рукой стирает, шипит от боли, потому что губу цепляет. Нужно собраться… — Юнги, я могу тебе как-нибудь помочь? — альфа старается успокоиться, но получается не особо хорошо. Его прямо сейчас, пришедшая на смену страху вина загрызает — увлёкся, расслабился, забылся… Он забыл, с кем имеет дело, а сейчас разгребает последствия. Почему думал, зная прошлое Юнги, что может спешить? Почему не уследил секундную смену настроения? А в голове ещё сотня таких же вопросов. — Не прогоняй меня пожалуйста? — вместо грома фраза летит ошеломляющая, пространство разрывая. Парень по-прежнему смотрит в никуда, но во взгляде его мелькает ещё больший страх. — Я проблем много доставляю, не могу дать всего, что ты заслуживаешь, но не прогоняй… — он лепечет быстро, а в перерывах между словами выдыхает лёгкие судорожно. — Мне всегда так хорошо с тобой, не прогоняй, как другие! — омега наконец одаривает истинного взглядом, полным горячих, горьких слёз. — Я далеко не подарок, тебе не повезло так, как мне, прости… — Юнги ресницами слезу одинокую смаргивает и вместе с ней срывается с места. — Прости, пожалуйста! — он на коленях подползает к и без того изумлённому Чимину. — Прости, ладно? Я исправлюсь, честное слово! — а в голосе только глупые мольбы, страх и надежда. — Сможешь простить? Д-да? Пожалуйста! — парень протягивает руку к пораненной губе дорогого человека, но коснуться не решается, только искривляет лицо в болезненной гримасе, кажется, слёзы вот-вот сорвутся водопадом и затопят его и всё вокруг. Чимин не выдерживает он притягивает к себе старшего, но обнимает его, как малое дитя. Он все эмоции омеги через себя пропускает, коря всех и вся, кто хоть немного виновен в происходящем. — Мой хороший… — и плотину, прежде сдерживавшую буйный поток, прорывает. Мин заходиться в горестной истерике, всхлипывает так отчаянно и безысходно, глотает солёные бусины мутных слёз. Альфа держит пару очень крепко, покачивается вперёд-назад под звуки безутешных рыданий и повторяет одно и то же: — Не брошу, мой хороший, не брошу… Повторяет из раза в раз, до тех самых пор, пока всхлипы не утихают, пока человек на руках не перестаёт содрогаться. — Испугался, да? — ответа не требуется, всё предельно очевидно, но привести Мина в чувства необходимо. — Ничего, справимся… — Чимин осторожно пряди взмокшие то ли от слёз, то ли от пота со лба парня убирает и слышит, как тот носом хлюпает. — Тебе не за что было извиняться, я тебя ни в чём не виню… — он разъясняет, казалось, обычные вещи. — Потому что мне тоже с тобой хорошо и тебе не нужно подстраиваться, чтобы быть рядом — младший старается феромон развеять успокаивающий настолько, насколько это возможно. Он склоняется над истинным, шепчет тому на ухо, будто их могут послушать. — Раз есть что-то, что тебе неприятно, значит обойдёмся без этого и винить тебя никто не будет, обещаю, — альфа улыбку ломаную растягивает, пренебрегая ноющей болью, жалеет глаза напротив покрасневшие и протягивает пухлый мизинчик. Не будь человек перед омегой Чимином, не поверил бы ни единому слову, ни единому жесту, никогда и ни за что, стоял бы на своём, а так выхода не остаётся. Парень цепляет маленький пальчик своим, в очередной раз убеждаясь, что ему всё же повезло гораздо больше.