тысяча и одна ночь

— Джамиль-сан, сегодня ты задумчивее, чем обычно. Азул проводит ладонями мягко, еле касаясь тонкими бледными пальцами чужих сильных плеч. Это движение до смешного противоречиво — оно похоже на дыхание теплого пустынного ветра: ничего не обещающее и столь же мимолетное, не значащее ничего. Но в нем столько алчности и власти, что тянет сплюнуть. Ашенгротто мастер сочетать горечь и сладость, превращая два этих несовершенных вкуса в единый хмельной коктейль. Выходит у него неплохо, Вайпер не против порой испить этой терпкой, дурманящей смеси из несбыточных обещаний и беспринципных встреч. Особенно, если подают подобное питие таким необычным, но вполне себе интересным способом — сидя у Джамиля на коленях. — Разве это важно? В ответе читается не сокрытое «какое тебе дело?», но вшивая гордость слуги не позволяет открыто насмехаться над хозяином, что столь любезно ночь за ночью приглашает к себе столь неблагодарного гостя. Насмехаться Джамиль будет иным способом, который куда больше приходится по душе Азулу. Он каждый раз стонет от удовольствия, стоит заломить ему руки в порыве пылкой страсти. Прекрасный способ показать, кто на самом деле раб, а кто господин, при этом не прибегая к такой низости, как словесные оскорбления. Рука Вайпера ложится на чужую талию. Скользит по прохладной коже, что белоснежнее лепестков нубийских лилий. Приятно. Джамиль выдыхает медленно, сдержанно. Они уже давно избавились от одежд, да и комната Азула располагает к подобному бесстыдству. Как и сам ее владелец. — Мне важно все, что связано с тобой, — Азул отзывается на полтона тише, и в его голосе сразу золотой тесьмой струится странное наслаждение. Ему так мало нужно, чтобы распалиться — всего лишь немного внимания. Простое касание, в котором, быть может, есть жалкая горсть восхищения чужой проклятой красотой. Одно только движение от бедра до талии, переходящее к ласкам груди. И так до самой шеи, пока чужие пальцы не оставят горячие следы на мягкой скуле. Джамиль без особых мыслей и признаний прикасается. А Азул уже вновь хочет продолжить их ночь. Хотя они только закончили. — Может тебе скучно? — Ашенгротто отвечает на свой же вопрос новым вопросом, прижимаясь чуть теснее. Без наглости предлагает себя в той нужной мере, дабы Джамиль ощутил чужое желание. Они слишком близко, слишком далеко зашли, чтобы стесняться собственной плоти. Да и таким наглецам, как они, какое дело до мелочей, вроде совести и морали? Если хочешь — просто покажи. Если нуждаешься — просто попроси. Нет ничего такого, чтобы ловить наслаждение от близости друг с другом, даже если эта близость без чувств. Без тех глупых и наивных чувств, которые воспеты в поэмах и стихах. — Может быть, — Джамиль не хочет ни в чем проигрывать. Его руки крепко обхватывают Азула поперек поясницы. Если отбросить все размышления о том, как достал его этот хитрый делец, что день ото дня изводит своими предложениями, то не так уж и плохо владеть им. Доводить до алого смущения, проявляя свою не самую лучшую сторону. Не самую учтивую, не самую честную. Ту сторону сознания Вайпера, что всю жизнь шепчет ему о превосходстве над другими несчастными людьми. Ту сторону, что любит власть. Любит доминировать и подчинять. — О, Джамиль-сан, тогда мне стоит скрасить твой досуг, — Азул растягивает губы, склоняясь к чужому лицу. Не целует, хотя так легко заметить, что очень хочет. Но пока еще рано. Джамиль не любит излишки в чужой нежности. Поэтому на миг они так и замирают — не касаясь губами, но их дыхания мешаются в одно долгое и влажное. Их тела изнывают от жара, который не понять никому иному. Джамиль крепко держит Ашенгротто рядом. Тот еще крепче обнимает его за плечи. Ловушка идеальна в своей простоте и обреченности. — И как же ты собираешься это сделать? — усмешка Вайпера ярче и острее, чем поцелуй. Пряная, как красный перец и куркума. Азул не отвечает словами. Он лишь прикрывает глаза, строя из себя покорность благоверной жены, что стремится во всем радовать своего господина-мужа. У него почти получается обмануть Джамиля, но лишь «почти». Ведь на самом деле за любой покорностью Азула — выгода и тонкий расчет. Очередная игра, еще одна интрига. В которую Джамиль каждый раз почему-то падает. Тонет в ней. Легкое прикосновение к груди, и Джамиль понимает, о чем его просят. Он откидывается на шелковые подушки, чуть раздраженно вздыхая. Он в этом месте не за тем, чтобы вновь выполнять чужие приказы. Но любопытство и настроение развлечь себя берут свое — хочется увидеть, что же такого в эту ночь покажет Ашенгротто. — Джамиль-сан, закрой глаза, — Азул прикладывает палец к губам почти смеясь. Он так очарователен в своем нетерпении показать, в нетерпении насладиться, что Вайпер снова вздыхает обреченно с толикой допустимой злобы. Но прикрывает глаза. Когда липкое, скользкое и влажное начинает касаться кожи, оплетать плечи, Джамиль стискивает зубы. Не то чтобы неприятно, скорее… необычно. Касания осторожны и даже трепетны, проходятся именно там, где нужно. Именно там, где ожидаешь и ждешь. Медленно, вкрадчиво. — Джамиль, — Ашенгротто зовет лукаво, проводя стылой рукой по торсу. В его голосе победа и предвкушение. Он хорошо чествует, как напрягается чужое тело, отзываясь. Вайпер цокает языком, наконец заглядывая в чужие глаза. В них бьется о скалы сизое море. Они кажутся еще ярче в темноте. Горят, как подводные огни. Щупальца повсюду. Они так ловко переплетаются между собой, туже затягивая кольца, что становится не по себе. Не по себе от ощущения скорее тягучего и запретно-сладкого, что наполняет в миг тело. По животу растекается маслом тепло. Мелкая дрожь по пояснице, когда Азул начинается ластиться ближе, двигая бедрами. Джамиль не удивлен чужому виду — истиной форме. Темный перламутр играет на глянцевой коже, переливы волн стекают вместе с сумрачным светом по рукам. Соблазнительно, красиво, желанно. То, что Ашенгротто далеко не человек, известно каждому. Но все-таки необычно вот так обнаружить себя в одной постели с осьминогом. Интересный опыт. Обрывки света падают масляными бликами на черные щупальца, что начинают настойчивее оглаживать. Азул, знающий все слабости своей жертвы, осторожно начинает ими пользоваться. Проходится именно там, где чувствуешь лучше всего, ощущаешь липкий трепет. Он дарит удовольствие везде и сразу, покусывая собственные губы. Издевается, стараясь сделать вид, что он сама невинность. Теперь ему даже не нужны руки, дабы заставить Вайпера дышать чаще и сбивчивее. Заставить ощущать тот же азарт и желание, что ощущает сейчас Ашенгротто. — Пери, — это слово с едким презрением срывается с уст, когда Джамиль вдруг выгибается в спине, стоит щупальцу обхватить его шею. Совсем не попытка задушить — напротив — слишком мягко и ласково. До постыдного возбуждения от такого точного попадания в эрогенную зону. — Пери? — Азул повторяет с ужасным акцентом, почти разрушая атмосферу. Но его развязная улыбка исправляет ошибку, искупает грех. — Что это значит? Он вновь двигается, седлая бедра Джамиля. Дразнится, так и ожидая, чтобы его прижали покрепче к кровати. Хотя, трудно прижать осьминога, что переплелся с тобой так тесно. Но Вайпер постарается. Когда он чего-то хочет — добивается этого любыми путями. Тем более, Азул сам только и ждет того. Все эти игры ради одной единственной цели. — Пери, — отзываясь вновь с непроизвольным придыханием, Джамиль старается не выдать более положенного собственное наслаждение. — Это «ведьма вод». — О, сочту за комплимент и… Азул не успевает фальшиво и жеманно восхититься чужим оскорблением. Его утягивают в жадный и долгий поцелуй.