тысяча и одна ночь

Если бы чужой голос был саблей, тонкой серебряной саблей с костяной рукоятью, он бы убил. Безупречно-безжалостное движение, которое рассекает стылый воздух — кожа медленно рвется там, где клинок прикоснулся к шее. Почти поцелуй. Но голос Азула — пока только лишь человеческий голос. Проклятие это или благословение, Джамиль не в силах понять. Меч отнял бы у него жизнь быстро и жадно. Но вот пытка чужими льстивыми словами, речами сладкими, как золотой мед, мучит медленно. Вытягивает не жизнь, но что похуже — гордость. Заставляет забыть о той горстке уважения к себе, что еще осталась где-то на дне почерневшей души. Заставляет обращать внимание на кого-то кроме себя, играть по чужим правилам в чужую игру. — Господин. Ашенгротто тянет каждый звук с придыханием, словно бы лишь от одних своих постыдных мыслей о чем-то совершенно недозволительном, что было (и будет) между ними, ему уже хорошо. Умелый трюк достойный базарных воришек — вроде бы простая попытка привлечь и привязать к себе, но работает идеально и безотказно. Азул всегда зовет Джамиля именно так, когда последний не в духе. Когда Вайпер раздосадован своей судьбой, когда устает от невежества жалких людей вокруг, когда вымотан капризами одного мальчишки. Как только на лице Джамиля отражается пренебрежение и надменная злоба, тихая, как шепот змеи, но ядовитая, как ее кривые клыки, каждый раз Азул зовет его жарко и страстно. — Господин. Ашенгротто скользит ладонью по чужой шее, после тонкими пальцами осторожно касаясь острой щеки. Ему не страшны чужие укусы или же хлесткий упрек. В его расчете есть место даже ухмылке на губах Джамиля, которая красноречиво говорит о том, что сегодня последний не намерен делить ложе с осьминогом. Но Азул каждым прикосновением, новым и томным, словно бы задает немой язвительный вопрос «что же тогда ты намерен делать? зачем пришел сюда?». Зачем пришел, если обычно после первого же бокала кровавого вина вы переходите к языку не слов, но тел? Джамиль бы сам хотел ответить. Почему именно здесь тратит вечера и свое сокровенное редкое время: даже когда настроение подводит, когда ощущение беспомощной ярости подступает к горлу; даже в те дни, когда вспоминаешь столь отчетливо, кто ты, а кто вечно радостный юноша подле тебя. Все равно ноги сами несут в темноту чужой спальни. Тошнит от самого себя и своих решений. Впрочем, в подобном не много новизны. — Господин, — в голосе Азула на миг скользит витиеватая обида, столь детская и искренняя, что Вайпер все-таки переводит взгляд на несчастного. Так забавно, уже почти час Ашенгротто пытается разговорить своего извечного нерадивого гостя. И уже почти час ластится к Джамилю, словно бы бездомный котенок с улиц Багдада. Красивая иллюзия. — Неужели господин не уделит мне время сегодня? — мягкие губы в коротком поцелуе прикасаются к волосам цвета каштана. Джамиль вздыхает нервно, когда его так бесцеремонно ласкают. Но тягучее «господин» умоляет его пыл. Редко кто его называет этим прозвищем по собственной воле. Редко кто зовет его с дрожью и сахаром в голосе. Азул продолжает пытать — целует волосы, вдыхая их аромат. Его пальцы поглаживают без стеснения плечи и шею. Он словно девица, которая не искушена в любви, но огонь меж ее чресл горит слишком неумолимо, чтобы остаться в стороне и молча ждать милости от мужа. Смешно, но Ашенгротто порой переигрывает в своей невинности. Ведь Джамиль лучше других знает, что умеет Азул, как умеет и сколько. Что при желании ему не составит труда довести до исступления любого лишь парой движений рук. Все, что он сейчас так неосторожно и якобы неумело творит — лишь красивый предлог, прелюдия, сеть. Взятка, что должна подкупить. …и все-таки в итоге же подкупает. Голос, особенно голос. Повторяющий только одно слово. На разный манер, от сладострастного и несдержанного «господин», до восхищённого и почти обреченного «повелитель». Чужое тело резонирует мыслям и словам. Азул утыкается носом куда-то в щеку. Джамиль ощущает его желание. Что хуже — ощущает свое. Но все еще молчит, не в силах (пока) поступиться с дурным нравом. Но и эту трудность под силу решить умелому дельцу. — Господин, — последнее сказанное перед липким молчанием. Шепот, который опалил кожу, в котором узелки сплели воедино обожание и укор, скрытое повеление и самую низкую просьбу. Ашенгротто не изменяет себе, он мухлюет, заставляя делать, что ему нужно. При этом выражая полную покорность, стелясь шелковой тканью. Азул переплетает их пальцы, послушно опуская голову на чужое плечо. Джамиль вздыхает обреченно. Ведь он, дурак, не лучше, чем этот наглый морской шайтан — тоже заводится от каких-то глупостей. Например, от звуков чужого голоса. Такого нежного и преданного, что порой невозможно не поверить в то, что между ними не только и не столько расчет. У Азула свои планы, и они удивительно разнообразны. Там есть место и циничности морской ведьмы, и ее же милосердной влюбленной щедрости. Ашенгротто готов дарить свои чувства. Он слишком открыто и безвозмездно шепчет порой «господин», зная, как это нужно Вайперу. Раскрывает карты, при этом все равно выигрывая. Думается, даже не получая взамен ничего, ни ласки, ни близости, Азул все равно бы продолжил так называть своего любимого (гостя). Просто, потому что. Потому что может и хочет. Ему не нужны причины, дабы звать и восторгаться, дабы целовать, дабы наслаждаться. Причины тут нужны лишь Джамилю, что каждый раз оправдывает себя перед собой. Находя новые уловки, чтобы продолжить хитрую партию игр. — Ты когда-нибудь слышал о сиранисах? — Джамиль касается пальцами чужого подбородка, заставляя смотреть на себя. Радость бьется волнами на дне чужих глаз. — Нет, но я бы с удовольствием послушал твои рассказы о них, — улыбка лживая и бесчестная, а тон голоса сразу становится привычным. Вежливым, угодным, зачарованным. — Господин, — с тихим смехом, достойным самого дьявола, добавляет Азул. Он выиграл, получил, что ему было нужно. Но его торжество — только затишье перед настоящей бурей. Джамиль целует его жадно. Кусая губы. Утягивает себе на колени, не гнушаясь задрать идеально выглаженную рубашку повыше. Азул стонет что-то в поцелуй, не теряя времени. Он расплетает темные волосы, зарывается ладонями в пряди. Подается вперед. У Ашегротто все просто и четко — он получает, что хочет. Добивается всего любыми способами. И пожирает. И правда Сиранис. С прекрасным голосом.