тысяча и одна ночь

Пар похож на тонкую вуаль шелка. Прозрачную, дорогую, роскошную. Пар, что наполняет сладким туманом спальню, вьется непокорно во мрак. Он, подобно маслу лампады, стирает границы сумрачного света и вязкой темноты. Уютно, так, что даже забываешь о подвохе, который шелестит покрывалами где-то рядом. Азул улыбается своей самой развязной и счастливой улыбкой. Тянет руки. Зачем-то обнимает, прижимаясь щекой к плечу. И в этом его жесте столько нежности, что даже пряный дым не спасает от ощущения… странного ощущения, что быть так не должно. Они здесь не для любви, а только потому что оба слишком устали от правил. — Как тебе Кальян, Джамиль? Тихий треск углей и новое, идеально ровное, кольцо дыма вырывается из груди. Вайпер не любитель портить себе жизнь, но порой хочется вдохнуть немного яда. Тем более за чужой счет. Ашенгротто был снова так приторно любезен, что не погнушался найти и такую игрушку для постоянного гостя. На что только не пойдет человек ради своих целей. Потратить баснословные деньги, уладить множество бесцельных проблем, произнести тысячу речей — и все ради довольной ухмылки Джамиля. Разве оно того стоит? Когда-нибудь стоит наконец задать сей вопрос. — Гальйан, — сизый дым приятно греет грудь. Когда говоришь, где-то в горле расцветает огонь. Любые беседы сейчас лишь мешают насладиться тонким вкусом шафрана. Но позволить Азулу произносить столь простое слово столь неправильно — невозможная уступка для гордости. — Ах да, да, — смех морской ведьмы кроется в улыбке Ашенгротто. Он прекрасно ощущает терпкое презрение в чужом упреке, но все равно льнет ближе. Ладонью поглаживает шею. Целует в скулу. Он всегда игрив после того, как они разделят ложе. Хочет еще и еще. Готов извиваться морской змеей, только бы заполучить желаемое. Он алчен до внимания. — Прости, но все же — что думаешь? — Азул проводит кончиком пальца по мундштуку, который греет руки Джамиля. Почему-то от этого движения тянет повести плечами. Оно слишком интимное, слишком близкое. Даже для Ашенгротто такие игры — уже наглость. — Вкусно. И снова бесплотный дым утекает к потолку. Он растворяет в себе комнату, заполняет собой все. Перламутровый, еле заметный. И все равно его слишком много. Дым — Азул. — Пар похож на марида, — усталость плещется в мышцах, вырываясь из уст словами ни о чем. После каждой их ночи Вайпер ощущает себя приятно измотанным. Не остается сил думать о чем-то сложном и обреченном, но и не остается сил следить за языком. Плата за нечто прекрасное всегда высока. Снова смех ведьмы. Не выученный-фальшивый, а обычный смех. Звенящий медью и золотом смех, который сопровождает богатых в их сладостных жизнях. — Я не знаю, что такое «марида», Джамиль, — Азул проводит пальцами вновь и вновь по белой кости мундштука, порой задевая своей ладонью руки Вайпера. Он радуется с прекрасно сыгранной наивностью тому, что они вместе. И что говорят. Порой даже забываешь, почему ты здесь. Кто он, а кто ты. — Марид, — вздох, как паутина, окутывает обоих. Иногда устаешь поправлять тех, кто думает, что знает все языки. — Марид — белый джинн. Он рожден из воздуха. Белый и льстивый, ужасно нежный. Умеет все. Мариды — чудесные маги, которые исполняют желания страждущих. Они любят проводить жизни подле людей. Они создают родники. Строки из старых песен произнесены почти на распев. Совсем как в детстве, в ночь сказок. Раньше Джамиль рассказывал предания старины своему юному господину. Теперь же настал черед что-то поведать чужеземцу, который и слышать не должен всех древних имен. Но почему-то не получается утаить от Азула ровным счетом ничего. Молчать рядом с ним — глупо и бесполезно. Поэтому Вайпер наперекор самому себе говорит, говорит, говорит. А дымка утекает караваном. Между сплетения двух тел и восходом солнца всегда звучат голоса. Джамиль почти привык к этому, хотя все еще не понимает, зачем и почему. Не понимает, как он каждый раз попадает в ловушку чужих слов. Чужих губ. — Марид, — Азул повторяет уже не столь отвратно. Старается, как и всегда. Вся его жизнь — старание, дабы стать лучше кого-то. Даже если этот «кто-то» — ты сам. — Какие прекрасные существа. Нежные… — повторяет только то, что хочет. Кладет голову на грудь Джамилю и прикрывает глаза блаженно. Хрупкость и беззащитность, конечно, иллюзия, но от нее тепло ползет по венам. Иногда упоительно думать, что ты хозяин для такой красоты. Ведь Азул красивый, ровно настолько, насколько и двуличный. То есть безмерно. — Я похож на марида? — вопрос в никуда, но он достигает чужих ушей. Джамиль откладывает трубку. — Да, ужасно похож, — он касается чужого лица. Осторожно и даже слишком. Заставляет Азула смотреть себе в глаза, так, чтобы этот несчастный утонул во взгляде. Задохнулся зыбким, как песок, счастьем. Пусть думает, что похож. Ведь в этом нет лжи. Вайпер лишь не сказал, что, несмотря на красу, магию, улыбку и ласку, все мариды жаждут одного — предать. Находят себе игрушек среди смертных, только чтобы когда-нибудь разрушить очередную жизнь. Вся их доброта и щедрость — изящная прелюдия к предательству. Джамиль целует первым. Если Ашенгротто на него накинется, было бы не плохо, чтобы кальян не спалил комнату, пока они предаются разврату.