Пленник

Blonde Redhead — The Dress

— Хватит, пожалуйста. Я больше не могу. — Ты же хотел знать. — Нет. Нет, — я качаю головой и отдаю дневник Ричи. На обложке следы от моих пальцев. Мне жарко и плохо, меня всего трясет. Ричи тыльной стороной ладони вытирает губы, забирает тетрадку. Рука у него дрожит так же, как и все мои внутренности, — я хочу уйти отсюда. Прошу тебя.       Ричи без слов встает и начинает ходить по своей комнате. Не помню, как от того подвала с клеткой мы добрались до его комнаты. Большой и светлой. На стенах плакаты и фотографии. Книги на полках. Шкаф с одеждой. Разные безделушки на стенах. Эта комната самого обычного подростка. И от этого мне становится еще более дурно.       Ричи кладет тетрадку под подушку, я прикладываю руку ко рту. Боюсь, что меня может стошнить прямо тут, на его светлый ковер. Ричи поворачивается, обхватывает себя руками. Пока я читал, он сидел молча на кровати, подтянув колени к подбородку и устремив пустой взгляд в стену позади меня. Он вытащил вторую линзу. Взгляд сразу стал подслеповатым и беззащитным.       Я не хотел этого читать. Я не хотел этого знать, но Ричи просто положил мне тетрадку на колени, как только привел сюда. Чем дальше я читал, тем больше понимал и мне хотелось спрятаться, убежать, стереть себе память и никогда этого не видеть. — Мне жаль.       Это все, что я могу произнести, но и эти слова кольями царапают мне нёбо, когда я их произношу. Ричи равнодушно пожимает плечами. Он даже на меня не смотрит. — Мне тоже. — Ты… Что… Как… — Ты же отказался читать. — Я больше не могу, — говорю я и сжимаю голову руками, — я и это не должен был читать. Это писалось не для меня. — И уж явно не для меня, — огрызается Ричи. Мне кажется, если я сейчас прикоснусь к нему, меня ударит током. Я сижу за письменным столом Ричи, прямо напротив него, но между нами огромная пропасть из целой жизни, которую он смог прожить. В голове все мешается, снаружи как будто давит железный обруч. Я пытаюсь выровнять дыхание. Я не пленник. Я могу сбежать, если постараюсь, да и полиция, наверняка, уже нашла хоть какие-то мои следы после похищения… Но как сбежать от такого прошлого? — Ричи? — зову его я, и он лишь переводит на меня взгляд, но не двигает головой. Он щурится, чтобы разглядеть меня. — Что? — Мне жаль, — повторяю я, хотя этих слов ничтожно мало. Всего было бы ничтожно мало. Ричи молчит. — Я это уже слышал. — Я не знаю, что еще сказать. Но… Наверное, с какой-то стороны ты прав, что обязан этим психам… Твоим новым родителям тем, что ты больше не там, — тихо произношу я, и Ричи снова пожимает плечами. — Где угодно лучше, чем там. Поверь мне. — Я тебе верю.       Ричи встает с кровати, она слегка скрипит под ним. Начинает ходить по комнате, заложив руки за спину. Я подтягиваю колени к себе обхватываю их руками. Я хочу домой. К маме. Какой бы она ни была, я хочу к ней и забыть ту историю, о которой я прочитал. — Я не знал, что мне делать, когда она умерла, — Ричи останавливается у окна, спиной ко мне. Я даже не уверен, что в данную минуту он обращается ко мне. Я кошусь на дверь. Когда мы вошли, он тут же полез под подушку, и не закрыл ее на ключ. Я могу воспользоваться его мыслительным процессом и сбежать. Стоит только сделать два шага, незаметно открыть дверь и выскользнуть в коридор, но… Тело меня не слушается. Я не могу сдвинуться с места, — я уже давно тогда понимал, что мы живем в странном месте, и все эти мужчины. Я просто не знал, как правильно себе это объяснить. Мне хотелось жить обычной жизнью, про которую писали в книгах. Хотелось общаться с детьми моего возраста. Не прятаться под кроватью, пока моя мать работала. Я… Я не знаю. — Ричи, не надо, — я пытаюсь говорить мягко, но Ричи не двигается у окна. Мне видно только как он то сжимает, то разжимает руку в кулак, — прости, что задавал тебе вопросы. Ты не должен ничего мне рассказывать. Я все понял. — Ни хрена ты не понял, — Ричи упирается лбом в окно, и я снова боюсь, что он начнет биться головой, — я жил там. Я все это видел. Я все это терпел. — Я же сказал, что мне жаль. — А ты думаешь, мне стало от этого легче?! — голос Ричи срывается, ломается. Я сильнее вжимаюсь в стул. — Нет. Не стало. — Вот и заткнись.       Я затыкаюсь. Снова краем глаза смотрю на дверь, но теперь что-то заставляет меня остаться, я как будто прирос к месту и не могу пошевелить ни единой мышцей. Это так страшно, что ком все еще стоит в горле. — Я неделю не разговаривал. Ни с кем. Не отвечал на вопросы, не ел даже. Просто лежал на кровати, пытался понять как такое возможно? Почему моя мама умерла? Почему так случилось? И что мне теперь делать? Хозяйка часто приходила ко мне в комнату, но ничего не говорила. Просто смотрела. И от этого становилось еще хуже.       Я не знаю, что я тогда делал. Просто лежал, спал. Я даже не кричал, когда мне сообщили. Просто зашла кто-то из девушек и сказала, что-то типа «Эй, пацан, твоя мамка умерла». Я даже слова не сказал. Наверное, чувствовал, что будет что-то такое. Просто отказывался в это верить, и когда услышал… У меня как будто сердце остановилось. А потом пошло заново. Хотя думаю, я тогда пережил мини-инсульт. Не знаю. Я не помню то время.       Мне даже не дали посмотреть на нее. И попрощаться. Ронни, девушка, которая жила в соседней комнате, пришла ко мне и сказала, что теперь моя мама будет в лучшем мире, а я теперь сирота. Она еще спросила, знаю ли я, что значит это слово, как будто я был каким-то отсталым. Я кивнул, и она потрепала меня по голове. Когда уходила, сказала, что мне не дадут умереть с голоду, и Хозяйка что-нибудь придумает. Я не знал, что это значит. Спустя какое-то время Хозяйка позвала меня к себе. Она не менялась внешне вообще. Выглядела так же, как и когда мне было три, и двенадцать. У нее был огромный кабинет, и она носила высокую прическу, такую, знаешь, по типу начеса. Она поманила меня к себе пальцем, как собачку. И тоже стала разговаривать со мной так, словно я дурачок. — Ну, что, Ричи. Мне очень жаль, что так вышло, и твоя мама нас покинула. Она работала и жила у нас двадцать два года. Это огромный срок. — Да, мэм. — И у тебя больше нет никаких родственников. — Да, я теперь сирота. — Ты знаешь, что значит это слово? — Да, мэм. Это значит, что у меня нет никаких родственников, — я помню, что старался не смотреть ей в глаза, и уставился в ковер. Она пощелкала пальцами. На каждом пальце у нее было по два, а то и по три кольца. — Хорошо. И тебе двенадцать. Ты не учишься, не работаешь. Но я не могу держать тебя здесь за бесплатно. — Я могу работать. Я могу убираться. — У нас тут есть уборщики. — Стричь газон. — И садовники. — Научусь готовить. — Вас здесь плохо кормили?       Я начал понимать, что у меня нет путей отступления. Я еще ниже опустил голову, и заметил, как тень Хозяйки встала из-за стола и подошла ко мне. Я боялся смотреть ей в лицо. От нее несло тяжелыми духами. — Ричи, — она остановилась в метре от меня, — ты вообще знаешь, где находишься? Я не знал, что ей ответить. Я смутно представлял себе, что это за место. Мама называла это пансионатом. Я ответил так же. — Нет, милый. Это бордель. Твоя мама говорила, что ты умный мальчик. И много читаешь. Ты знаешь, что значит слово бордель?       Я покачал головой. — Здесь работают женщины. И к ним приходят мужчины за определёнными услугами. Эти услуги называются секс. Мужчины покупают женщин, как товар, чтобы они их удовлетворяли. Ты знаешь, что это значит?       Я не знал. — Тебе уже двенадцать. Ну-ка, посмотри на меня.       Я кое-как поднял на нее взгляд. Хозяйка подошла ко мне, возвышаясь дородной фигурой, и взяла меня пальцами за подбородок. — Ты уже бреешься? — Нет, мэм. — И у тебя совсем детский голос. — Да, мэм. — Ты уже мастурбировал?       Я вспыхнул от стыда. Я примерно представлял, что это значит, но мне стало не по себе только от одного вопроса и тона, которым он был задан. Я покачал головой. — Ты видел здесь, чем занималась твоя мать? Она ведь прятала тебя в комнате, верно? — Я не подсматривал. Только один раз. Но… — Я тебя поняла, — она слегка улыбнулась красными губами, — я не стану выгонять тебя на улицу или сдавать в приют, потому что там ты, скорее всего, не выживешь. Я оставлю тебя тут, в твоей комнате. И ты продолжишь здесь жить, ни в чем не нуждаясь. — Спасибо. Я очень благодарен. — Но ты будешь работать, Ричи, — ее голос тут же изменился с обычно вежливого на жесткий и не терпящий возражений, — я могу тебе обещать твою безопасность, если ты будешь слушаться меня и выполнять все, что я скажу. Ты меня понял? Наверное, не зря со мной иногда разговаривали как с умственно отсталым, потому что я не понял, но все равно кивнул. — Я сейчас вернусь. Никуда не уходи.       Хозяйка прошла мимо меня, вышла из кабинета, и не возвращалась несколько минут. Когда она вернулась, я все также стоял на том месте, где она меня и оставила. На полу я увидел вторую тень, но обернулся, только когда мне разрешили. — Ронни, он согласен. Ты знаешь, что надо делать. — Пойдем. Не бойся, все будет нормально, — я увидел Ронни, которую знал лучше всех, потому что часто встречался с ней в коридорах. Она жила в соседней комнате и была самой молодой — на вид ей было не больше двадцати. Она взяла меня за руку и вывела из кабинета в коридор. Подмышкой у нее был какой-то пакет, перевязанный лентой. Она жевала жвачку и постоянно поправляла выпавшие из хвостика короткие пряди волос. — Пойдем к тебе, а то у меня не убрано. Некогда было, — она повела меня по коридору обратно в комнату, и все это время держала за руку. — Что сейчас будет? — тихо спросил я. Я был одного роста с Ронни. Слишком высокий для своего возраста, и от этого приходилось сутулиться. Она посмотрела на меня с какой-то ужасной жалостью, пропустила первым в комнату и вручила пакет. — Открывай.       Я открыл пакет. Развернул бумагу, еще один слой и достал оттуда платье. — Это не мне, — я тупо посмотрел на Ронни, а она привалилась спиной к двери, — мальчики не носят платья. — Ты теперь будешь девочкой, Ричи. Теперь это твоя работа.       Я уставился на Ронни и закричал. — Нет! Нет, нет, не буду! — Тихо, тихо, — она подлетела ко мне, попыталась обнять, но я стал вырываться, — ты не о том подумал. Тебя никто не будет трогать. Ты будешь просто какое-то время носить платье… Ну, и там мужчины будут на тебя смотреть. Тебе ничего не надо будет делать. Ричи, посмотри на меня, успокойся. Так надо. Если ты будешь кричать, тебе сделают больно, — она взяла меня за руку, чуть пониже локтя, двумя пальцами за кожу так, будто собиралась меня ущипнуть, — ты же не хочешь, чтобы тебе сделали больно?       Я закачал головой, и огромные слезы потекли у меня по щекам. — Ну-ну, не плачь. Ты будешь красивой девочкой. Со временем ты все поймешь. Ричи, ну хватит, — она притянула меня к себе, стала вытирать слезы рукавом рубашки. Но я не успокаивался, и она ударила меня по щеке, — я сказала, хватит ныть. Если ты сейчас не заткнешься, я все расскажу Хозяйке и она отправит тебя в тюрьму. Хочешь в тюрьму? — Нет, — ответил я, и попытался перестать плакать. — То-то же, — Ронни улыбнулась и снова стала милой. Она подняла с пола платье и протянула мне, — одевайся. А я тебя потом накрашу. Тебя никто и пальцем не тронет. Обещаю. Просто будешь сидеть красивым в платье и все. О такой работе тут все мечтают. Тебе повезло.       Я стал перебирать ткань платья. Белое, длинное. С воланчиками на руках. Пока я мялся, Ронни подошла и потрогала мои волосы. Они уже обросли такими длинными, что спускались ниже плеч. — Со спины тебя и правда можно принять за девчонку. Мужики сейчас повалят, с ума сойти, — она улыбнулась, — ну, че ты медлишь? — Ты не выйдешь? — я прижал к груди платье, хотя мне все это еще казалось дикостью. Я же мальчик, мальчики не носят платья. И мама никогда не смотрела, как я одеваюсь, выходила или отворачивалась. Я стеснялся своего тела. — Ричи, — Ронни закатила глаза, — ты не в том месте, где можно думать о стыде. Сколько тебе лет, двенадцать? — Да. Исполнилось три месяца назад. — Ну, нормально. Уже почти совсем взрослый, — она подошла и положила руку мне на плечо. Повела чуть ниже, и я замер. Вцепился в платье, как в спасательный круг. Она положила руку мне на грудь, прямо на белую рубашку. Я попросил маму купить мне рубашку, как носят в школу другие дети. Я же не знал тогда, что я очень сильно отличаюсь от других детей, и белая рубашка никак меня к ним не приблизит, — если что, потом, через годик, или когда захочешь, сможешь обратиться ко мне. Ты милый. Вырастешь, будешь красавчиком. Только смени очки. Они тебя портят. — У меня плохое зрение, — я потянулся поправить дешевенькую оправу, — без них я ничего не вижу. — Это тебе даже может быть плюсом, — Ронни улыбнулась и выдула огромный пузырь из жвачки. Я почувствовал его запах, — ну ладно, одевайся, первый раз я выйду, не буду тебя смущать. Но тебе лучше забыть об этом чувстве. Как и многих других. Пойду принесу косметику.       Она была уже в дверях, когда я окликнул ее по имени. Мне было страшно. Я держался за это платье, понимая, что готов ступить на какой-то очень странный и неправильный путь, и такого не было бы, если бы мама была жива… — Чего тебе? — Сколько тебе лет? — почему-то спросил я, и Ронни вскинула брови. Мне хотелось спросить совсем другое; задать миллион вопросов, но я не решился, и спросил первое, что пришло мне в голову. — По паспорту двадцать два. А для других шестнадцать. А тебе лучше долгое время притворяться двенадцатилетним. Точнее, — она кивнула на платье у меня в руках, — двенадцатилетней, если не хочешь проблем. Одевайся, я вернусь через минуту. И я надел это платье, Эдди. И позволил себя накрасить. И заплести волосы. Мне было двенадцать, и я надеялся и верил, что мне не сделают по-настоящему больно. И я боялся тюрьмы, хотя сейчас думаю, что это было бы не так страшно… — Ричи… — я встал со стула, хотя все тело ощущалось желейным и дрожало. Ричи ударился лбом об оконную раму, — прекрати. Пожалуйста. — Они одевали меня в женское платье и заставляли притворяться девочкой, чтобы всякие извращенцы могли смотреть на меня и дрочить! — Ричи! — я схватил его за плечо и рванул на себя, потому что он снова ударился лбом об оконную раму, и стекло слегка задрожало, — хватит. Хватит. Успокойся. — Это было отвратительно. Они ведь на самом деле верили, что я маленькая девочка, и делали эти ужасные вещи, пока могли подсматривать за мной. Пока я сидел в этом платье! Я… Я не знаю. Это было ужасно, — Ричи посмотрел на меня. На лбу у него покраснела кожа. — Они тебя не трогали? — Нет, — Ричи покачал головой, потирая покрасневшее место на лбу пальцами, — первые два года нет. Я даже смог привыкнуть и выдохнуть спустя какое-то время. Ведь они меня не трогали, и я не видел их. Мог только слышать через дверь их стоны и вздохи, но я представлял, что это никак меня не касается. Я просто играл роль. Я был не собой. И это меня спасало. И я был рад, что мама умерла. Что она этого не видела. — Ричи, господи, я… — Но миссис Тозиер не обманула. Меня правда не трогали. Поначалу. — Тозиер? — я посмотрел на Ричи, — это же твоя фамилия. То есть ты хочешь сказать, что миссис Т.?.. — Она дала мне свою фамилию. Оформила как своего племянника. Потому что оказалось, что желающих выебать племянника хозяйки борделя очень много, Эдди. А когда это никакой не твой племянник, с ним можно делать, что угодно. И вот тогда-то все твои фантазии стали моим страшным кошмаром.