Пленник

SIGURD — Hug Me

      Я хочу, чтобы Ричи заткнулся, но он только быстрее и громче начинает говорить. Я вскакиваю, хочу бежать к двери, бежать куда угодно, хоть до Аляски, но не могу сдвинуться с места. Что-то заставляет меня остаться, какой-то ужас, который сцепляет все мое тело намертво, и не дает пошевелиться. И это что-то Ричи. — Ты же хотел все знать! — кричит он, отходя от окна. Он сломан. Я впервые вижу, чтобы человек так двигался, так разговаривал, так кричал. Он неровными шагами подходит ко мне, — что, такая правда тебе не нравится?! — Ричи, хватит, прошу тебя. Я все понял, ты можешь… — Можешь заткнуть свой рот?! Я травмирую тебя этим, Эдди? Ооо, в твоих фантазиях все было по-другому?! — Хватит! — я уже не выдерживаю и тоже кричу. Его липкие, жуткие, страшные рассказы просочились сквозь меня, прилипли изнутри к моим органам и стали душить. Горло распухло как при аллергии. Я хватаю Ричи за руку, прося его закрыть рот. — Я тоже просил! Я тоже умолял прекратить и меня никто не слушал! — Ричи отпихивает мою руку, сильно бьет по ней, но мне не больно. Его удар отрезвляет, и я понимаю, что мне нужно взять себя в руки. Хоть кто-то из нас должен сохранять мнимое спокойствие, и не сходить с ума окончательно. И это моя роль, Ричи уже окончательно слетел с катушек. Но я даже не могу его винить. Я ни за что не могу его винить в этой ситуации. — Знаешь, как я просил остановиться и не трогать меня? Ты не знаешь! Наверное, в своих фантазиях ты так красиво просил, с картинными охами, да? Стонами? «Пожалуйста, не трогайте меня»? Но твои красивые насильники продолжали выполнять все твои извращенные фантазии. Так, да? А у меня вот было не так! — Ричи начинает носиться кругами по комнате, широкими шагами, как будто переступает через невидимые препятствия, — у меня не было красивых насильников. Насилие — даже в шутку, это некрасиво, Эдди! Это гребанное насилие! И я просил меня не трогать. Я рыдал и умолял не трогать меня, я был готов сделать все, что они попросят, только не это. Я не понимал, что это вообще такое, и почему это так больно. Хотя первые два года все было нормально. Меня никто не трогал. Представляешь? Мне просто нужно было раздеваться в маленькой комнате, пока толпа пьяных, мерзких, потных, старых мужиков дрочили на это за дверью. Мне говорили, что мне повезло, о таком в борделе мечтали все девушки. Ничего не делаешь, никого не трогаешь, никто не трогает тебя — а деньги идут. У меня была небольшая комната, где я должен был сидеть спиной к двери или в профиль, в легком полумраке, чтобы не так было заметно, что я все-таки не девчонка, и раздеваться. Я слышал все то, что они там говорили друг другу за дверью, когда смотрели на меня. Они все по возрасту годились мне в отцы. Возможно, кто-то из них был моим отцом, ты представляешь? Я много об этом думал. Когда стало все равно и я больше не закрывал глаза — я вглядывался в лица, пытался увидеть знакомые черты. И они все приходили туда, чтобы посмотреть, как раздевается маленькая девочка, хотя потом они возвращались домой и были примерными отцами и мужьями, главами семьи. Почему это так происходит? Почему? Когда я оттуда выбрался… Когда меня забрали, — поправляет сам себя Ричи, а я хочу оглохнуть и не иметь возможности слышать весь его бессвязный монолог, — я часто стал думать о том, какие извращения скрываются в головах у самых обычных людей. Вот, например обычная продавщица в супермаркете, каждый вечер мечтает о том, чтобы ее трахнул гоблин. А вот мужчина, водитель автобуса, каждое утро развозит детей в школу, сигналит им на прощание и улыбается, а по ночам представляет, как имеет всех этих маленьких деток, просто он боится сделать это на самом деле и попасть в тюрьму. А вот ты, — Ричи поворачивается ко мне и смотрит прямо, зло, — примерный маленький мальчик, который мечтает… — Достаточно, — резко говорю я, — мы это уже проходили. — Да, да. Проходили, — Ричи хмыкает и снова начинает шагами мерить комнату, — и все это время, что они просто смотрели на меня. Я выполнял свою работу. И много думал. Почему со мной? Почему я? Я не знал, как на самом деле живут другие люди, но я много читал, и я был уверен, что то, что делаю я — неправильно. Грязно. Постыдно. Я отмывался после этого по два часа в ванной, хотя меня даже никто не трогал. Понимаешь? Никто ко мне даже не прикасался, но мое тело уже не принадлежало мне, оно было выставлено как товар за витриной, и кто угодно мог пялиться на него и дрочить.       Но удивительно, миссис Тозиер была мной довольна. Мужчин повалило еще больше. Кто откажется подсматривать за маленькой девочкой в платье? Миссис Тозиер каждый раз звала меня к себе и гладила по голове, хотя мы были почти одного роста с ней. Она брала меня за подбородок, всматривалась в мое накрашенное лицо и говорила, что я умница. — Если ты и дальше будешь слушаться меня, Ричи, никто тебя не обидит. Я желаю тебе только добра.       Но добро кончилось через два года, когда мне исполнилось четырнадцать, и скрывать свой настоящий пол стало намного сложнее. Я уже не влезал в детские платья, а в профиль в полутемной комнате было видно кадык. Миссис Тозиер тоже это заметила и позвала меня к себе в кабинет. — Ричи, ты два года работал у меня просто замечательно. Все твои деньги я храню на твоем личном счету, и как только тебе исполнится восемнадцать, ты будешь миллионером и сможешь уехать отсюда в любую точку мира. Но до восемнадцатилетия тебе еще четыре года, а выполнять прежнюю работу ты уже не можешь. У тебя уже почти совсем мужское тело. Ты красивый, Ричи. И пользуешься здесь популярностью. Мои девочки ревнуют, что их любимые клиенты стали приходить к тебе и только к тебе, просто посмотреть, а платят столько, как за целую ночь с любой из дам. Что ты предложишь мне делать?       А я не знал, что можно предложить. Я пожал плечами. — Могу предложить смотреть на себя, только уже как на мальчика. Им ведь все равно.       Миссис Тозиер цокнула языком. — Ты дерзкий, Ричи. Советую тебе не распускать свой язык при мужчинах. Ты уже достаточно взрослый, чтобы работать тут как все. — Что? — мои брови поднялись вверх, а глаз зачесался от обилия туши. Я был без очков, и видел все нечетко, а когда комок туши попал в глаз, он заслезился, и я обрадовался, подумал, что мои слезы растопят сердце миссис Тозиер, хотя на самом деле я уже даже не мог плакать, — Вы хотите, чтобы я?.. — У тебя будут только самые лучшие мужчины. Они не сделают тебе больно. Если ты будешь хорошим.       Не помню, что я тогда кричал ей. Я орал и бился в истерике. Надеялся, что она сочтет меня умственно неполноценным и лучше выкинет на улицу, чем будет подкладывать под мужиков. Но мне не повезло, актером я был плохим, и спустя пару пощечин и стакана холодной воды, вылитого на голову, миссис Тозиер выставила меня за дверь со словами, что завтра мой первый рабочий день и мне лучше подготовиться.       Я не спал всю ночь. Плакал, и Ронни пришла ко мне. Уселась на кровать в растянутых клетчатых штанах и стала обнимать. — Ну, говорят, вам легче, — она похлопала меня по плечу, — у вас там в заднице есть что-то, от чего приятно в процессе. Типа, иначе, зачем все пидоры этим занимаются? Так что если не будешь напрягаться, может, даже понравится.       Я сказал ей, чтобы она уходила. Я даже не смыл косметику, и в тот момент, наверное, действительно выглядел как шлюха. Ронни обиделась. Встала и ушла, но вернулась через пару минут, молча поставила мне на прикроватную тумбочку клизму и ушла.       Я не спал всю ночь.       Ну, а потом началось. Я помню первого, но не помню остальных. Какой-то мужик. Лет сорока, в костюме, с бородой. Солидный, похожий на профессора, — Ричи остановился посередине комнаты, поднес ко рту большой палец и стал грызть ноготь, — он казался спокойным и нормальным. Представился Грегори и просил, чтобы я его назвал так по имени. Миссис Тозиер сказала, чтобы я всегда называл свой возраст, и четырнадцать мне было даже когда исполнилось восемнадцать. Она долго шепталась о чем-то с этим мужчиной, пока я стоял в углу ее кабинета, и до меня долетали только слова «Он совсем мальчик… Мой племянник. Да-да, будьте с ним поосторожнее». А потом она вытолкнула меня из кабинета и отправила с ним в комнату.       Я думал, что он окажется человеком. Нет. Его не остановили ни мои просьбы, ни мои слезы. Я не знал, что это будет так больно, что в итоге потерял сознание. Он дотрахал меня так, пока я был в отключке, — Ричи закусил верхнюю губу, — ну, а остальных я уже не помню. Они все были одинаковые. Мужик, который заставлял меня надевать школьную форму и называть его учителем. Мужик, даже, скорее дед, который обожал кончать мне на волосы, а потом заплетать косы. Разные мужики в костюмах, солидные, богатые, которым нравилось иметь маленького мальчика.       Они говорили миссис Тозиер, что их заводит то, как искренне я прошу их ничего со мной не делать. Они думали, что это игра. Что я набиваю себе цену, но это не так. Каждый раз был отвратительный. Грязно, липко, мерзко. Я никогда не был к этому готов, поэтому каждый раз казался мне первым, и поэтому все новые и новые мужики верили, что имеют девственника. Они не били меня, и я знаю, что платили очень много, а чем больше я плакал и умолял их не трогать меня, возбуждали их еще больше, и они кончали так быстро, что я мог хотя бы немного передохнуть.       Мне было четырнадцать, Эдди, когда меня впервые вытрахали в рот, и чуть не свернули челюсть. Но это было ничего. Это были богатые клиенты, с репутацией, и они знали, что если сделают со мной что-то слишком жестокое, то миссис Тозиер это так не оставит. Я был у нее одним таким. Ценным бриллиантом. Она давала мне выходных больше, чем остальным. И мужчины были богатые, ухоженные, потому что ценник у меня был очень высокий. У меня была очень красивая одежда, украшения, и они по-прежнему заставляли меня красить глаза черным. Единственным условием было — плакать и просить остановиться, как пугливый девственник, хотя на тот момент таких спектаклей я отыграл уже не меньше сотни.       А мне только-только исполнилось шестнадцать.       Ричи замолчал, приложил руку к груди, и я испугался, что у него сейчас случится сердечный приступ, такой же, от которого умерла его мать. Он тяжело дышал, мыслями был не здесь. Я не думал о себе. Я забыл о том, что я существую. Я думал только о Ричи, о том, что он сейчас мне рассказывает и переживает все это заново. Мне хотелось ему помочь, но мое сердце разрывалось на огромные лоскутки, и я ничего не мог сделать. — А в какой-то момент я просто устал. И забыл. Очень сложно уже было потом изображать из себя девственника, когда тебя имели по три-четыре раза в неделю все новые и новые мужчины. Каждый раз новый, и я просто не отыграл. У него был такой маленький член, просто сантиметров семь, наверное, что я даже не почувствовал, когда он вошел. Я лежал, смотрел в потолок и думал о том, что мне осталось дочитать сто тридцать страниц в очень интересной книге, когда он ударил меня по лицу. — Что такое? — Тебе что, не больно? — А. Да. Очень. Осторожнее, пожалуйста.       Но он все понял. Слез с меня, оставив меня с липкой задницей после смазки и молча ушел. Я перевернулся на бок и попытался заснуть. Прошлая ночь была очень долгой — один богатый хер выкупил меня на всю ночь, и заставлял все это время ему отсасывать. Но я не успел заснуть, потому что в комнату ворвался этот мужик и миссис Тозиер. — Вы меня обманули! Он не девственник! Ему все равно, он даже не почувствовал! Не кричал, не выбивался! И какие ему четырнадцать?! Ему минимум шестнадцать, он слишком высокий для своего возраста! И взгляд! Дети так не выглядят!       Миссис Тозиер кое-как заставила его заткнуться и выпроводила. А потом подлетела ко мне, влепила звонкую пощечину и сказала, чтобы это было в последний раз. Я никак не отреагировал, но раз действительно был последний.       Этот мужик поднял истерику, стал рассказывать всем в городе, как его надули в приличном заведении, и видимо, слухи и сплетни дошли и до прошлых моих клиентов, для каждого из которых я был девственником. Они не могли потерпеть такой обман и вернулись вместе. Разбираться.       Я не знал об этом, слышал только, что внизу, на первом этаже, подняли шум, было много мужских голосов, хотя еще было рано. Ронни выбежала из своей комнаты. — Кажется, это из-за тебя. Что ты устроил?       Я пожал плечами и уткнулся в книжку. Но вот когда на пороге моей комнаты оказались все мои клиенты, для которых я и отыгрывал свои девственные слезы, мне стало не смешно. Мне стало страшно. Их было восемь человек и они встали полукругом в комнате. — Ричи, не надо, — прошептал я, и ком в горле разросся еще больше. Ричи закрыл лицо руками и опустился на пол, точнее, осел так, словно у него в минуту отказали ноги. — И сколько тебе лет на самом деле? — Четырнадцать, — ответил я, но они мне не поверили, — клянусь. Мне четырнадцать. — Врешь. Тебе уже почти семнадцать, и вы вместе с этой старой сукой водили нас за нос. Но ей ничего не будет — а вот тебе, маленький ублюдок, сейчас придется извиняться. — А мне что-то его лицо знакомым показалось, — сказал тот, который заставлял меня надеть школьную форму и потянулся к ширинке брюк, — так его мамашка здесь была. Он же сын шлюхи. Сын шлюхи должен быть наказан. — И бесплатно, — ответил другой, который заставлял только сосать ему, а потом размазывал мне сперму по лицу, говоря, что так я буду выглядеть еще моложе, — кажется, припоминаю его мать. Мы ведь и ее трахали, верно? Вот она была ничего, столько членов могла… — Заткнитесь! Не смейте так говорить! — заорал я, и плюнул в одного из них. Но, — Ричи повернулся ко мне, и у меня пред глазами пронеслась вся жизнь. Вся его жизнь, — их было восемь, и у них был нож. Шрам ты видел. Они хотели сначала исполосовать мне лицо, но потом передумали, и оставили пометки на теле. Сказали, что такое тело никто никогда больше не будет ебать за деньги. Так и случилось. Они… Они все изнасиловали меня, оставили шрам, и после этого миссис Тозиер уже не называла меня ценным бриллиантом, — Ричи заплакал, отворачиваясь. Я сам захотел умереть, — теперь меня могли брать кто угодно, почти за бесплатно, и делать, что угодно. Никаких богатых клиентов, которые могли позволить себе такое дорогое извращение. А самые обычные работяги, алкаши, наркоманы. Кто угодно. Так я был наказан еще на два года, пока меня не забрали родители. — Ричи… — ком подступил к горлу вместе со слезами. Я опустился на колени рядом с ним в его комнате, и он повернулся ко мне. Сейчас передо мной сидел не злостный похититель, а маленький мальчик, чья жизнь была испорчена еще до его рождения. И мне было очень, очень жаль. — Эдди, — Ричи раскинул руки, как будто бы приготовился к распятию. Но я понял его жест без слов. Подполз к нему на коленях и обнял, что было сил.