***
Случившееся с Обломовой поселило в моей душе одно единственное чувство навязчивого беспокойства. Сжав зубы до боли, я погрузилась в агонию размышлений. Минуты размеренно отмеряли часы, пока перед глазами двигалась жизнь. Если её можно таковой назвать, скорее отрезок существования. Раньше мне казалось, что Андрей Черник — хороший парень. Он никогда не ассоциировался у меня с теми людьми, что так хладнокровно могут стереть в порошок чужую репутацию таким омерзительным способом. Я задумалась о том, как уязвлён человек в отношениях. Доверившись один раз не тому человеку, мы обрекаем себя на боль. Боль, которая будет напоминать о себе даже спустя несколько лет. Мне страшно представить себя в такой ситуации. А что будет, если окружающие узнают о том, что я делала с Максом и Димой. Это будет похуже подробностей отсутствия у меня интимной стрижки. И пока мои одноклассники потешались над новым поводом для сплетен, меня каждый раз передёргивало только от мысли, что на месте Обломовой могла оказаться я. Почему даже в великих произведениях литературы не пишут о том, что реальный мир в сотни раз более жесток? Почему мало кого мучает совесть? Почему многие люди наслаждаются чужим горем? Выходя из школы, мне очень хотелось сорваться на бег и поскорее оказаться дома. Спрятаться под одеялом и больше никогда не покидать собственной комнаты. Эмпатичное сопереживание стыду, который испытала сегодня Катя, настолько сильно меня накрыло. К моему ужасу, у ворот школы стоял знакомый автомобиль, принадлежащий Ковалёву. И стоило мне сойти с крыльца, как Дима вышел из машины и , нахмурив брови, бросил на меня пронзительный взгляд. Я же, испугавшись, только прибавляю скорость. Мне стоит пройти мимо, как ни в чем не бывало, а дальше бежать. Как бы по-идиотски не выглядело для него моё поведение. — Ну, и долго ты собираешься меня игнорировать? — на выходе с территории школы он ловит меня за руку и отводит в сторону. Выронив на первом же шагу своё сердце, я на секунду теряю контроль над своим телом. — Что ты тут делаешь? — не поднимая головы, пытаюсь возмутиться его поведению. — Ловлю пугливого лисёнка по пути в норку, — усмехаясь, отвечает парень. Нехотя поднимаю глаза и замечаю, как он играет ямочками на щеках. В медовых омутах искрится непостижимая для меня эмоция. Он и рад меня видеть и... Не понимаю... Есть что-то ещё. — Ме-ня не на-до ло-вить, я прос-то не хо-чу с то-бой раз-го-ва-ри-вать, — произношу по слогам, чтобы он понял. И, похоже, получилось слишком грубо, потому что его лицо меняется на глазах. Вместо слов, Дима тащит меня к машине и открывает дверь с пассажирской стороны. — Отпусти, — из моих уст раздается шипение, это от злости и от небольшого чувства боли. Ковалев слишком сильно сжал пальцы на моём предплечье. — Садись в машину, — строгим голосом требует парень. — Тут идти до дома пять минут,— пытаюсь высвободить руку, но мои старания бесполезны. Дима не на шутку разозлился. В его глазах плескаются эмоции, и мне становится страшно. — В машину, — грубо добавляет он, а затем усаживает меня на сиденье и захлопывает за мной дверцу. Я не успеваю среагировать и сбежать. Ковалёв меньше чем за секунду занимает водительское место и блокирует двери. — Значит так. Кнопка, повторяю один раз, — заглядывая в мои глаза, он с невероятной обидой в голосе начинает свою тираду. — Я не играю в молчанки. Если у тебя ко мне претензии, ты говоришь. И игнорировать меня не нужно. Всё ясно? — выслушав его нотации, я закусываю губу и медленно киваю. Мне не ясно, но он так зол, что лучше не рисковать. У меня даже поджилки трясутся, настолько сильно Ковалев меня напугал. — Теперь объясняй причину своего поведения, — парень недовольно фыркает, а затем поворачивает ключ зажигания, чтобы завести машину. — Я ничего не должна объяснять. Вы с Максимом сговорились и... — нервно выдохнув, дрожащим голосом начинаю говорить, но он не даёт мне закончить. — Стоп. Во-первых, я ничего не знал, во-вторых, можно было взять трубку и спросить, если ты так решила, а не бегать от меня, как от конченного пиздабола. Во-вторых, зачем мне было тебя подставлять? — произнесённый им вопрос был явно риторическим. Дима не ждал ответа, потому что прекрасно понимал, что я не смогу сказать что-нибудь внятное. — Не знаю, — снова кусая губы, мычу себе под нос. На самом деле у меня было не много вариантов, одним из которых — поиздеваться. Второй — Ковалёв с Вербицким хотели меня совратить в тот вечер. Это был самый обидный и душераздирающий вариант. — Вот и я не знаю, четыре дня ходил и думал, что не так... — стукнув руками по рулю, он случайно коснулся кнопки гудка. От неожиданности я подпрыгиваю на месте и ударяюсь головой о крышу автомобиля. — Ай! Мог бы и догадаться, — бормочу с досадой, потирая ладонью место ушиба. Дима, нахмурив брови, опасно близко наклоняется ко мне и запускает пальцы в мои волосы. Я замираю, хлопая глазами. Нос окутывает запах его парфюма. Он усмехается. — Кнопка, когда на свет появляется мужчина, к члену и яйцам ему не прилагается дар ясновидения. Поэтому, если ты на меня обиделась, или мы поругались, я должен об этом знать наверняка, — Ковалёв произносит с иронией, а затем нащупывает пальцами место ушиба. Вполне убедительный аргумент. — Будет шишка, — тихо добавляет он, а затем целует меня в висок. Невесомо и почти неощутимо оставляя горячий след. Пока мы едем к дому, я веду себя так, будто удар головой был сильнее, чем казалось. Дико неуклюжее чувство. Меня отчитали, как маленького ребенка. Ещё и шишку набила. Желание спрятаться под одеялом никуда не исчезло. Дурацкий день. Войдя в квартиру, я поспешила уйти в свою комнату. На кухне был Макс. И с ним мне точно не хотелось говорить. Одно дело помириться с Димой, другое — с эгоистичным белобрысым троллем. Его поступок не стал менее отвратительным. Ему было похуй. Почему мне должно быть не похуй на его поведение. Эпоха тотального игнора продолжается. Скрывшись в своей норке, мне ничего не оставалось, как занять себя домашкой. Все было бы хорошо, но только Макс и Дима постоянно над чем-то громко смеялись. Это периодически отвлекало меня от уроков. Надо же так громко ржать. Через час от этого гогота у меня задёргался глаз и свело желудок от голода. В школе я не обедала, и это дало о себе знать. Прошел ещё час и вой моего желудка стал громче, чем смех бабуинов, которые развлекались на кухне. Набравшись смелости, решаю выйти из комнаты, чтобы перекусить. И вместо привычной тактики прийти к холодильнику незаметно, выбираю блицкриг. Быстрым шагом прохожу по коридору и захожу на кухню. Боковым взглядом улавливая холодный взгляд блондина. Мудила! Парни играют в карты, и судя по купюрам на столе — на деньги. Полиамория, азартные игры — что ещё я о них узнаю? — Ма-а-а-кс, — Дима произносит имя друга, так словно намекает на что-то. Открываю холодильник и ищу на полках сыр и колбасу. Бутербродов мне вполне хватит, чтобы утолить голод. — Что? — недовольный тон Вербицкого бесит меня настолько, что хочется запулить в засранца яйцами. Жалко тухлых нет. — Ты должен извиниться, — громко выдыхая, отвечает Ковалёв. Я закатываю глаза, понимая насколько глупая сейчас происходит ситуация. Мне не нужны извинения Максима. Я бы выбрала его переезд в другой город вместо извинений. — Саша, извини, — лениво проговаривает блондин, бросая карту на стол. — Ты проиграл. — Извинения не приняты, — беру в руки нож, чтобы нарезать колбасу и слышу усмешку Вербицкого. Не знаю, что смешного, да и знать не хочу. Чувствую, как желудок крутят обида и голод. — И что же я должен сделать? Встать на колени? — язвительно интересуется белобрысый поганец, источая чистый сарказм в каждом своём слове. — Хм. Объяснить всё моей маме, и извиниться перед ней, — задумавшись на секунду, отвечаю без единой эмоции. Других вариантов мирно существовать просто нет. Либо так, либо мы станем просто соседями по квартире. — Этого я точно делать не буду, — Макс отрицательно качает головой с надменным видом. Ковалёв недовольно хмыкает, перемешивая карты в колоде. Я же молча продолжаю готовить бутерброды, глотая со слюной обиду. — Хотя, если ты выиграешь в карты — я извинюсь. Нет — ты выполнишь моё желание, — поворачиваю голову на голос Максима, и смотрю на него как на идиота. — А что? Твоя мама с тобой не разговаривает. И это в твоих интересах, — от его наглости у меня практически выпадают глаза. — А не пошел бы ты в жопу! — я хотела послать его в другое место, но вовремя передумала. Мы с минуту сверлим друг друга глазами, а затем Вербицкий начинает смеяться. — Трусиха, — Макс похоже решает меня задеть, но я не в том настроении, чтобы вестись на эту чушь. — По-твоему, я идиотка? Я в твои дебильные игры больше не играю! — беру тарелку с бутербродами и уже собираюсь уйти, как вдруг Дима заявляет: "Я сыграю вместо Саши". Максим смеётся, его друг фыркает. Выглядят они, конечно, по-идиотски. Ковалёв изо всех сил пытается нас помирить, но его белобрысый приспешник упирается рогами. — Ладно. Я согласен, но учти. Мои желания могут быть безумными, — блондин дьявольски улыбается, и у меня по спине пробегают мурашки. Хорошо, что он обращается не ко мне, а к Диме. — Ты садись ешь. Хватит точить всухомятку свои бутербродики. Закатив глаза подхожу к столу и сажусь рядом с Ковалёвым. Парни берут карты в руки и начинают играть. Кусаю бутерброд и наблюдаю за началом игры. Вербицкий безо всяких эмоций на лице сбрасывает шестерку. Кажется, они играют в дурака. Я последний раз играла в карты с двоюродной сестрой у бабушки в гостях. Мама нас тогда отругала, сказав, что азартные игры не для детей. — Саш, чего нос повесила. Опять что-то в школе? — явно пытаясь завести беседу, начинает шатен, отвечая своему другу. Громко вздыхаю, выдавая себя с потрохами. — Хоть, я и трезв, но тоже готов послушать, — Макс усмехается, явно припоминая мне тот день, когда мы были в старом доме его матери. Вербицкий просто ужасен. Даже не знаю, кто хуже — он или Колесник. Мне становится интересно, и появляется дикое желание их сравнить. И вместо того, чтобы рассказать о сегодняшнем дне, я задаю ребятам вопрос: "Я так понимаю, вы уже состояли в полиаморных отношениях. Почему вы расстались со своей последней девушкой?" Мальчики удивлённо округляют глаза, явно не ожидая от меня такой смелости, или наглости. Не знаю. В любом случае, для них вопрос был крайне неожиданным. — Наши отношения сошли на нет, — сухо отвечает Максим, делая свой ход. — Это не из-за её недостатков там... — мля, что я несу?! На секунду замолкаю, подбирая слова. — Не знаю, может она не устраивала вас в постели, — дико краснею, осознавая всю дурость своего любопытства. Надо же было догадаться задать такой вопрос. Парни начинают смеяться, Дима даже накрывает лицо руками, отложив карты в сторону. — Александра, откуда такие вопросы? — еле сдерживая смех, спрашивает Макс. Он и сам покраснел, и выглядит сейчас довольно непривычно. Обычно его кожа белая, как снег. — Мне интересно, что было не так, — сконфуженно отвечаю. — Наши отношения сошли на нет, а о подробностях тебе не стоит знать. Это только между мной, Димой и одной особой, — уже холодным голосом произносит Вербицкий. Странно, но даже Макс не опускается до оскорблений и сплетен о своей бывшей. Да, неудобно вышло. В комнате повисает тишина. Боже, какая я идиотка. Нужно объясниться. — Сегодня в школе один мальчик написал в одном мерзком чате гадости о моей однокласснице. Это были очень неприятные и интимные вещи. И я решила проверить, можете ли вы так поступить... — быстро говорю, закрыв глаза руками. Мне дико стыдно, и не хочется смотреть на парней, пока они слушают меня. — Да, не думал, что я в твоих глазах ниже плинтуса, — Максим потирает бровь указательным пальцем. Он недоволен. То, с какой строгостью Макс бросает свою фразу, вызывает во мне странные чувства. Я не понимаю мужчин. Какой всё-таки он странный. Подставил меня перед мамой и думает, что это для меня ничего не значит? Всё же мальчики — странный предмет, логика есть, но она работает только в пользу носителя сосиски между ног. — Ты подставил меня, как я могу ещё к тебе относиться, — откусываю бутерброд, от этого моя фраза звучит неразборчиво. — Я бы не поступил с девушкой как мудак. У меня есть принципы, у Димы тоже, — на столь высокоморальной фразе моего собеседника я еле сдерживаю желание закатить глаза. Дело не в том, что он сказал, а в том как. Похоже, что самомнение Вербицкого раздуто до немыслимых размеров. Хорошо хоть друга не забыл обелить. — Давайте будем честными, я вас практически не знаю. Стоило мне расслабиться в вашей компании, как ты, Макс, меня подставил. Со стороны — это не выглядит хорошо. Вообще-то это был эгоистичный и отвратительный поступок. Но я, пожалуй, умолчу в этой части своих умозаключений. Мне стоит только надеяться на победу Димы, иначе его блондинистый друг затянет мою с мамой ссору. Мог бы и просто извиниться. Уж слишком сложный он человек. — Твоя мама с тобой не разговаривает не из-за моего поступка, а потому что она не знает других методов воспитания. Ей просто повезло, что ты пытаешься ей угодить, дабы получить порцию внимания. Ведь все примерные девочки так поступают? — могу поклясться, что пока Максим это произносил, у меня начал дёргаться глаз. И вместо того, чтобы запустить в него бутербродом, я просто сижу и хлопаю глазами, раздувая в гневе ноздри. — Не смотри на меня так. Потому что это правда — твоя мать нихуя не знает о воспитании, потому что этим занимались учителя в школе, твои занудные книжки и, похоже, твоя бабушка. В этот момент моё терпение лопается как мыльный пузырь и половина надкусанного бутерброда летит засранцу прямо в лицо. Дима, не сдержав эмоций, издает глупый смешок. Хитрец решил понаблюдать за происходящим со стороны и воздержаться от комментариев. Стряхнув с себя кусочки еды, Вербицкий с невозмутимым видом продолжает говорить: "Ты хотя бы задумывалась о том, что же будет дальше? Да, после золотой медали ты поступишь в универ, который с успехом окончишь на "отлично". А что потом? Успешная карьера? Да хрен там! Ты будешь ждать похвалы от начальника на работе. Но во взрослой жизни это так не работает. Тебе семнадцать. У тебя нет друзей. Нет парня. И вместо того, чтобы радоваться жизни, после уроков ты точишь бутерброды в своей комнате в обнимку с учебниками." Не знаю, как объяснить, что всё это время я смотрела на него и перед моими глазами проносились кадры из будущего. Пугающие кадры. Настолько жалкие, отчего мучительно обидно. У меня не хватило смелости остановить его. Проблема в том, что он говорил правду. Горькую, жестокую, но правду. — Если ты такой гений в психологии, то должен признать, что твоя выходка ничем не отличается от моей манеры поведения. Я привлекаю внимание мамы своими достижениями в учёбе или чем-то хорошим. Ты же делаешь гадости, чтобы отец тебя заметил, — как бы я ни старалась говорить уверенно, мой голос дрожал. Рёбра с такой силой давили на внутренние органы, что казалось через секунду меня просто вырубит от недостатка кислорода. — Она тебя уделала, — усмехаясь, произносит Ковалёв, бросая карту на стол. — А ты проиграл, — холодно отвечает другу Вербицкий, кладя козырь поверх карты друга. На мгновение я чувствую, как в венах закипает кровь. Настолько сложно мне сдержать свои эмоции. Холодный и расчетливый мудак вновь выиграл. Где вообще справедливость в жизни? — Не заводись ты так, — Максим издает язвительный смешок, затем потирает указательным пальцем висок и добавляет: "Саша, научись расслабляться и более похуистично относиться к некоторым вещам. Я сделаю тебе одолжение" — он переводит свой ртутный взгляд с меня на Диму и улыбается только одному ему понятной улыбкой. — Брат, моим желанием будет... — Макс замолкает выдерживая паузу, от которой воздух вокруг словно становится тяжелее, нагнетая напряжение, — Ты научишь Сашу мастурбировать. Моя челюсть падает на стол. Сказать, что я охренела от такой наглости — ничего не сказать. Брови Ковалёва взмывают вверх от удивления. Он качает головой в отрицательном жесте. — Ты больной! — выкрикиваю, а затем беру нетронутый бутерброд и бросаю в Вербицкого, на этот раз он уворачивается. — Карточный долг — долг чести, — его шаблонная фраза ещё сильнее злит меня. Бутерброды кончились, из снарядов осталась только тарелка. — Это ваш спор. Я в этом не участвую! — выплюнув свою фразу, резко выхожу из-за стола и делаю несколько шагов к выходу, как вдруг холодный голос Вербицкого провозглашает надменным тоном: "А если я поговорю с твоей мамой и извинюсь?" Резко оборачиваюсь и начинаю смеяться как сумасшедшая. Ей Богу, мир сошел с ума! Ковалёв, наклонив голову вбок, странно улыбается. Даже не буду анализировать его поведение. — Я сама с ней поговорю. Ты просто болван, если думаешь, что я поведусь на твои уловки, — договорив, разворачиваюсь на пятках на сто восемьдесят градусов и покидаю кухню. Пошел на хуй! Мудила!***
За окном только что стемнело. Я больше не выходила из своей комнаты. Макс и Дима остались в квартире, что существенно нарушало мой покой. Идиотский день, спор и еще более неадекватное поведение Вербицкого. Он абсолютно невыносим. Сначала меня переполняла злоба. Затем его слова всё чаще стали стучаться в мою голову, и с ними пришла грусть. В таком настроении я за себя не отвечаю, поэтому сдуру решила пересмотреть "13 причин почему". Не лучший выбор для невыносимо грустного вечера. Заплакав глаза до жуткой красноты, я завалилась на кровать, обняв подушку. Мне осталось посмотреть всего три серии первого сезона, когда в комнату вошла мама. — Саш, ты что плачешь? — она сходу завопила, только заметив моё красное и опухшее лицо. — Я сериал смотрю. Он грустный, — не такой, как моя жизнь. Но, определенно, без хэппи энда. — Максим мне всё рассказал, — качнув головой, словно не веря в мои слова, она проходит к моей кровати и присаживается у моих ног. — Не знаю, зачем он это сделал. Довольно глупый поступок, но Дима подтвердил, что ты ничего не знала. Я окончательно запуталась, не понимая, как такой мудак мог извиниться, выиграв в карты на спор. В моей голове никак не укладывалась причина его столь благородного жеста. — Мам, извини. У меня села батарейка. Я бы позвонила... — Не надо. Всё в порядке. Странно. Почему я всегда извиняюсь? Даже когда не виновата. Какая-то часть меня абсолютно не может без прощения, даже если оно не требуется. — Мы с Костей едем к его друзьям на юбилей. Вам на ужин я заказала китайскую еду, доставят где-то через час. Не забудь поесть, — явно нервничая, мама пролепетала, а затем, поправив одеяло у моих ног, привстала с кровати и поцеловала меня в лоб. Это извинения на её языке жестов. Меньше, чем через минуту, она ушла, а я навела мышку на кнопку "PLAY", чтобы продолжить вечер грустных страданий. Ещё одна серия — очередной короткий отрезок потраченного мною времени. Я знаю, чем всё закончится, но всё равно досмотрю, попутно размышляя о Кате Обломовой, Андрее Чернике и одном спермотоксикознике. Судя по звукам, мама и Константин уже уехали, в квартире довольно тихо, и я надеюсь, что Дима и Макс свалят куда-нибудь как можно скорее. Не может быть, чтобы они пропускали очередную пятницу. Это же любимый день всех студентов. Запустив предпоследнюю серию, я слышу дверной звонок. Похоже, это доставщик еды. Шорох шагов в коридоре, звук открывающейся двери и неразборчивый разговор. Я бы с удовольствием чего-нибудь перекусила, но в этот раз лучше останусь голодной или дождусь, когда все уснут. Ночью едят не только обжоры, но и те, кто делит одну квартиру с надменным засранцем, портящим окружающим жизнь. Да, Вербицкий поговорил с мамой, но это не отменяет всех его поступков и слов. Карму одним хорошим жестом не почистить. И стоит мне только подумать о ночном путешествии к холодильнику, как дверь в мою комнату отворяется и с подносом входит Ковалёв. На его лице кошачья улыбка. Он слишком обаятелен для этой комнаты с розовыми стенами и девчачьей мебелью. — Я принёс тебе поесть, — очевидная фраза для подобной ситуации. — Я не хочу, — вру довольно уверенно, осознавая, что стоит ему сделать хотя бы шаг в мою сторону, он увидит заплаканные глаза. — Ты не умеешь врать, — он проходит к кровати и по-хозяйски устраивается рядом, отчего мне приходится сдвинуться с ноутбуком ближе к стене. Судя по сервировке подноса, Дима старался произвести впечатление. Даже салфетки не забыл. Ковалёв был бы идеальным мужчиной, если бы не его непредсказуемость. Он как хитрый хищник — сначала ходит такой милый вокруг, и только тебе стоит расслабиться — бам! И ты забываешь, как себя вести, что говорить и куда бежать. — Я надеюсь, что ты не используешь мой голод, чтобы затем выполнить идиотское желание Максима? — прищурив заплаканные глаза, смотрю на парня, оценивая его реакцию на мой вопрос. — Нет. Я не исполняю идиотских желаний Макса. Но могу поклясться, что ты возбудилась, когда осадила его на кухне, — а вот и "БАМ!". Мне стоило быть готовой к его словам, но моё лицо предательски наливается краской. — Дурак, — отставив ноутбук в сторону, отбираю у наглеца поднос. Взяв две бамбуковые палочки в пальцы, перевожу глаза на курицу в кисло-сладком соусе. Или свинину, порой из-за приправ в китайской кухне совсем не ясно, что ты ешь. — Кнопка, ты же когда-нибудь доставляла себе удовольствие? — чёрт.... Моё сердце замирает, а челюсть сводит в самый неудобный момент. Я уже закинула кусочек курицы (свинины) в рот. — Ты вже понимаеф, фто я моу подаится? — перевожу на человеческий свою фразу с набитым ртом: "ты же понимаешь, что я могу подавиться?" Но Ковалев не смеётся, он спокоен, как удав, и лишь легкая улыбка выдает его коварство. — Что смотришь? — Дима искусно меняет тему, и мне не понятна его тактика. Остаётся только с опаской наблюдать за поведением истиного хищника. — "13 причин почему", — услышав ответ, он хмурит брови, а затем глубоко заглядывает в мои глаза. Такой пронзительный взгляд, что даже жевать трудно. — Поэтому ты зарёванная? М? Молча киваю, пережевывая пищу. Ковалев усмехается моей сентиментальности, но мне кажется, что дело не только в этом. Он читает меня словно открытую книгу, в то время как он для меня талмуд, перевернутый вверх ногами. — Ты когда-нибудь доставляла себе удовольствие? — томным завораживающим голосом интересуется парень, наклонившись ко мне настолько близко, что я чувствую, как его дыхание опаляет кожу на моей шее и лице. Опасный вопрос. — Ты всё-таки решил выполнить его желание, — быстро прожевав кусочек пищи, гневно выпаливаю. Или всё-таки возбужденно, мне сложно сфокусироваться на своих эмоциях и правильно определить, что я сейчас испытываю. — Нет, просто мне показалось странным, что ты не ответила Максу что-то вроде "меня учить не надо", — а он прав, я ведь просто психанула. В медовых глазах сверкает победный блеск, и вместо ответа я набиваю рот до отказа едой. Чертовски сложно не выкинуть поднос в данный момент и не укрыться одеялом с головой. — Раз ты молчишь. Задам ещё один вопрос. Что именно тот парень написал о твоей однокласснице, что тебя так задело? — меня удивляет его вопрос. Почему он вообще об этом вспомнил? И зачем Ковалёв уже не первый раз интересуется моими переживаниями. Точно, он несостоявшийся психиатр или психотерапевт. Возможно или вероятно... Не знаю. — Он написал, что она очень быстро прыгнула к нему в постель, про отсутствие интимной гигиены и ... — сложно договорить, учитывая уже сказанное, но я наталкиваюсь на его заинтересованный взгляд и договариваю быстрее, чем стоило бы: "Написал целый рассказ про её густую растительность, ну там.... " Указываю пальцем вниз, дико краснея от стыда. И зачем я только решила открыть рот, нужно было и дальше молчать. — Он настоящий урод, — на самом деле Ковалёв был искренне удивлен тому, что услышал. Немного зол, что говорит о его склонности к сопереживанию. — Зачем ты спросил? — немного поморгав, чтобы стряхнуть с себя разные мысли, решаюсь спросить. — Сама говорила, что у тебя нет друзей. Ты переживала, а Макс не дал тебе нормально высказаться. Ты смотришь не самый оптимистичный сериал и заливаешься слезами. Сначала я подумал, что этот тип написал про тебя. Теперь мне кажется, что ты просто боишься оказаться в такой же ситуации. Маме явно такое не рассказывают... — договорив, он аккуратно касается моей щеки и стирает пятнышко от соуса, а затем немного тише произносит: "Макс был не прав, сказав, что у тебя нет парня. Он есть, и это не обсуждается." — Димон, ты скоро? — стоило только упомянуть местного засранца, как его голос раздается где-то в коридоре. Он-то и вырвал меня из атмосферы ахуинеза. Так любит говорить Самохина. — А как же полиамория? — это единственное, что приходит мне на ум. — Ты к нему привыкнешь, — поднимаясь с кровати, отвечает Дима, уходя, он оборачивается, ловя мой гневный взгляд. Его, собственно, не интересует моё согласие. Ковалёв берет то, что хочет. —Чёрта с два, — почти выплевываю гневную фразу, но шатен лишь усмехается. — Не зарекайся, кнопка, — он подмигивает и исчезает в дверях, не дожидаясь ответа. Мне, собственно, кроме бранных слов ничего не приходит в голову. Оказывается, самомнение у них общая черта. Не жизнь, а чёрт-те что вверх тормашками.