***
Прошли сутки с незадачливого завтрака. Макс так и не появился дома. Он ушел в домашних штанах и футболке. Константину было абсолютно всё равно. Казалось, что они со своим сыном существовали в разных измерениях одной Вселенной. Мамуля же была занята подготовкой к скорой свадьбе. Она пыталась со мной поговорить, но всё закончилось обменом нескольких шаблонных фраз. Я же целый день делала вид, что всё нормально, что ничего не изменилось. И несмотря на внешнее спокойствие, мои внутренности пожирала тревога. Мне хотелось поговорить с кем-нибудь, но увы, друзей у меня как не было, так и нет. Я понятия не имею как вести себя, и даже боюсь подумать о том, что меня ждёт полное одиночество после рождения моего младшего брата или сестры. Пол будущего ребенка ещё не известен, но это не важно. Мама будет занята своей новой прекрасной жизнью, где со временем не останется времени на старшую дочь. Сегодня не было дурацких семейных завтраков. Я выходила всего лишь раз из собственной комнаты, чтобы проверить не вернулся ли Максим, и заодно почистить зубы. К обеду мой разум атаковало чувство страха. За стеной было жутко тихо, на сообщения Макс не отвечал, хотя и читал. Моя богатая фантазия всё чаще и чаще подкидывала мне страшные картинки, пересматривая которые, мой разум начал сходить с ума. Я сдаюсь. Уровень моей тревожности перешёл на очередную стадию, а дальше только паника. Мне просто необходимо знать, что поводов для вафель в ближайшие дни больше не будет, и с Максом всё в порядке. Узнать это можно только одним способом. Набравшись смелости, беру в руки телефон и набирают номер Ковалёва. Чёрт! Сердце в буквальном смысле выпрыгивает из груди, чтобы заранее избежать той неловкости, которая вводит меня в ступор от бархатного голоса Димы. Несколько гудков в трубке, и я слышу его сонное: «Что-то случилось?» Ни здравствуй, ни привет. Почему он так ответил? — С чего ты взял? — прочистив горло, отвечаю вопросом на вопрос. Слава Богу, что он меня не видит. Мои коленки дико трясутся, а пальцы нервно перебирают карандаши на письменном столе. — Ты в моём присутствии дышишь через раз, а тут позвонила, — усмехается парень, и я замечаю, что у него довольно хриплый голос .Не сонный, именно хриплый. Неужели заболел? — Макс у тебя? — мало того, что я никогда не звонила Ковалёву и чувствую себя полной идиоткой, так он ещё и издевается надо мной. От неловкости ситуации ощущаю, как к моему лицу приливает кипящая кровь. Я бы положила трубку, но тревога сильнее меня. — Эм... Нет... — удивлённо отвечает Дима, что весьма нехорошо. Мозг начинает рисовать очередные жуткие версии происходящего, и все они с ужасным исходом. Несколько версий суицида и несчастных случаев, один кошмарнее другого, всё по нарастающей. — Понятно, — не знаю, что ещё сказать, мой разум взаперти воображаемого кинотеатра, где на быстрой перемотке крутят весьма реалистичные ужастики. — Что понятно? Кнопка, говори как есть! — Ковалёв явно недоволен моей немногословностью. Я молчу, молчу, чтобы набраться смелости и рассказать о том, что вчера произошло. Делаю вдох, а выдохнуть не могу. Кислород застревает в груди. Ощущения похожи на паническую атаку. Перед глазами плывут полупрозрачные белоснежные круги. — Саш... Не молчи... — бархатным голосом произносит парень. — Вчера мама с Константином сказали нам, что у них будет ребёнок, и Макс ушел, — на выдохе, который даётся мне как никогда тяжело, я выдаю набор слов, наполненный эмоциями. Меня словно только что снесло волной из переживаний и страхов. Я всё ещё стою на ногах, но не верю даже в возможность остаться в реальности. — Ох...хренеть... — он хотел сказать совсем другое слово, но вовремя себя поправил. — Я думала, что он у тебя, — тихо добавляю, а затем присаживаюсь на кровать, чтобы не упасть. — Значит так, я сейчас вышлю тебе адрес, ты приедешь ко мне и мы его поищем, — твердо заявляет парень, а затем кладет трубку, не дожидаясь ответа. Он сделал так специально, чтобы не выслушивать мои бессмысленные попытки сопротивляться его плану. Однако, самое странное сейчас то, что я и не хочу сопротивляться. Пусть лучше кто-то решит хотя бы одну проблему вместо меня.***
Полчаса. Ровно столько времени мне понадобилось, чтобы одеться, вызвать такси и приехать к нужному дому. И только стоя у дверей квартиры, я заметила, что её номер восемь. Ещё несколько недель назад мы с мамой жили в квартире номер восемь. И пока мой разум утонул в этом воспоминании, моя рука непроизвольно нажала на кнопку дверного звонка. Восемь. Раньше я не придавала значения символичности цифр, их значению в нашей жизни. Похоже меня накрыло лёгкой ностальгией, с ноткой уюта, который я ощущала только дома. — Ну, привет, — даже не осознаю, как дверное полотно отворяется, и вместо цифры восемь у меня перед глазами хмурое лицо Димы. Синеватые мешки под глазами, больной вид. Он встречает меня в растянутой футболке и спортивных шортах. — Привет, — прохожу в квартиру и тут же спотыкаюсь о чьи-то ботинки, стоящие прямо на проходе. Ковалёв подхватывает меня за предплечье, не давая мне окончательно потерять равновесие. — Тут бардак, извини, — растерянно произносит парень, явно не ожидая моего фиаско. Я же только киваю, стыдясь собственной неуклюжести. Что, трудно было под ноги посмотреть? Вот же дура! Темная прихожая, по которой разбросаны вещи, отнюдь не выглядит отталкивающе. Она не стерильно чистая, как у Вербицких, и всем своим видом уведомляет меня, что я попала в чисто холостяцкое логово, куда лет пять не ступала женская нога. — Пойдём в зал, — Дима указывает на приоткрытую дверь, занавешенную то ли простынёй, то ли пододеяльником. Я неуверенно прохожу в комнату и от яркого света щурю глаза. Огромное окно практически во всю стену освещает всё пространство, словно солнце, оказавшееся в помещении размером в двадцать квадратных метров. Большой угловой диван бежевого цвета занимает четверть комнаты. Стеллаж с книгами и семейными фотографиями стоит по левую руку от меня. Всё покрыто пылью. Напротив дивана на стене огромный телевизор. Несмотря на небольшое количеством мебели, зал загромождён вещами, разбросанными буквально повсюду. В воздухе пахнет подгулявшими бананами. — Тут... Уютно, — запинаясь, вру, из-за чего, естественно, слышу громкую усмешку. Ковалев сбрасывает кучу вещей с дивана, чтобы освободить для нас место. Я осторожно прохожу и присаживаюсь, чувствуя как у меня начинает дёргаться правый глаз. Тут такой беспорядок, что у меня скоро начнётся уже второй приступ панической атаки за день. Еле останавливаю себя, чтобы не включить домохозяйку с синдромом чистюли. Желание прибраться невыносимо зудит под кожей, сводя с ума буквально за считанные секунды. Я немного утрирую, но в таком бардаке мне сложно не гиперболизировать ситуацию. — Ты ему звонила? — от наступающего приступа паники меня отвлекает вопрос Димы. — Нет, но я писала. Он читает, но не отвечает, — сглотнув слюну, отвечаю, в этот момент в моё поле зрения попадают грязные носки на паркетном полу. Они стоят посреди комнаты. Нет, я не ошиблась, они именно стоят, а не лежат. — Значит, я позвоню... — сказав это, шатен набирает номер на своём мобильнике, и я перевожу свой взор на его длинные пальцы, крепко сжимающие смартфон. Мне всегда нравились его пальцы, и, возможно, они смогут отвлечь меня от стоящих носков. Вызов тут же сбрасывается. Ковалёв звонит снова, однако, Максим похоже не хочет с ним говорить. Снова быстрые гудки, за которыми тут же следует сообщение: «Занят, перезвоню позже.» — Мудак, — на выдохе произносит Дима, отбрасывая телефон на журнальный столик. — Куда он мог пойти? — не знаю, что ещё спросить, и что делать дальше, если Вербицкий не хочет говорить даже с лучшим другом. А что, если на сообщения отвечает кто-то другой? Да уж, не стоит об этом думать. Я решаю успокоить себя мыслью о том, что Ковалёв знает своего друга лучше, и сейчас он зол, а не бьётся в панике. — Скорее всего в старом доме своей матери, но мы туда не поедем. Подождем, и позвоним ему снова, — шатен откидывается на спинку дивана, и громко вздыхает. Он кусает нижнюю губу и почему-то этот момент замедляется в моём восприятии, словно кто-то включил кнопку слоумо. Лучше бы Дима так не делал, это сбивает меня с толку. — Ты в порядке? — внезапно мой залипательный приступ он прерывает своим вопросом. Я отрываю глаза от его губ и перевожу в сторону, чтобы незаметно спрятать своё стеснение. Мои щёки в очередной раз начинают пылать багряным пламенем позора. — Почему ты спрашиваешь? — мой голос дрожит так, будто я продрогла от холода. Конечно в комнате тепло, но на душе так больно. Хочется даже не плакать, а рыдать. Набираю воздух, чтобы без клинической смерти пережить этот разговор. — Сейчас ты выглядишь так же, как и на похоронах своей тёти, — какое точное замечание... Как можно быть таким проницательным, будучи девятнадцатилетним парнем? Я поднимаю глаза, и смотрю на его тревожное лицо. Вместо слов только слеза по щеке, она обжигает мне душу. Даже не понимаю, как заплакала. Как это чувство вырвалось изнутри, буквально разрывая сердце на окровавленные куски. Почему я такая тряпка? Ковалёв наклоняется ко мне, а затем целует меня в лоб и притягивает к себе, и в этот момент во мне что-то ломается. Разделяя жизнь на две части: «до» и «после». Не знаю почему, но это ощущение врезается в мою память. Я чувствую это на подкорках собственного сознания. Мне остаётся только обнять его в ответ, чтобы окончательно не рассыпаться на части. Его тело слишком горячее для нормальной температуры, но мне совсем не хочется отстраняться от него, уж лучше сгореть. Сгореть, но не чувствовать себя одинокой. Дима осторожно поглаживает меня по спине, он словно окутывает меня заботой, которая мучительно медленно проникает в моё разорванное сердце, чтобы склеить по швам рваные раны. И несмотря на отсутствие расстояния между нашими телами, я дышу. Рвано и через раз, но всё же вдыхаю воздух. В ушах дико шумит кровь, заглушая практически все другие звуки. Я даже не осознаю, как шатен укладывает нас на бок, крепче прижимая меня к себе. Он больше ничего не делает, только молча обнимает моё несопротивляющееся тело. Я готова поклясться, что без его рук точно рассыпалась бы по кускам. Ковалёв не даёт мне сойти с ума и умереть от невероятной обиды, такой детской и глупой. Мне совсем не хочется что-то менять, уже достаточно того, что мама выходит замуж, а теперь ещё и это. Громко всхлипываю, а затем облизываю соленые на вкус губы. — Тшш... — поцеловав меня в лоб снова, Ковалёв проводит длинными пальцами по моим волосам. Но я начинаю плакать лишь сильнее. Моя маска храбрости сломалась, а иллюзия спокойствия рассеялась в воздухе. — Тише, дыши, кнопка. Дыши, — трогательным голосом произносит парень, продолжая поглаживать меня по волосам. — Никто ведь не умер, а наоборот... Всё просто и логично, и даже предсказуемо... Мне семнадцать, но, похоже, в душе где-то пять. Глупая, эгоистичная плакса, которой к тому же не стыдно. — Я знаю, но... Мне всё равно хреново, — сквозь слёзы неразборчиво проговариваю я. Сложно отвечать в такие моменты. Кажется, одно лишнее слово — и разревёшься ещё сильнее. — Ты злишься? — меткий и весьма точный вопрос. Ковалёв решил не осторожничать с маленькой плаксивой бомбой, которая в любой момент может взорваться и потопить в слезах его квартиру. — Немного... — с трудом отвечаю, проглатывая желание упасть на пол и биться об него головой. — Сашуль, тебе радоваться надо. Твоя мама счастлива и не одинока. Я бы всё отдал, чтобы мой отец был так же счастлив, — шатен немного отстраняется, чтобы посмотреть в мои заплаканные глаза. Даже сквозь пелену всех этих эмоций, я чувствую как горечь его слов пробивается ко мне. У его боли весьма печальное послевкусие. — Он так и не оправился? — проглатывая слёзы, спрашиваю. — По-твоему это квартира счастливого человека? — он оглядывается вокруг, а затем замолкает буквально на несколько секунд, чтобы после объяснить, что он имел ввиду: «Мой батя — однолюб. Он никогда не сможет забыть маму». Мне стало ещё хуже, ведь Дима всего тремя предложениями поставил меня в неудобное положение. Я — эгоистка! Нет. Эгоистка — слишком мягкое определение. Я —законченный эгоцентрист. Но от осознания этого факта не могу перестать злиться на собственную мать, даже находясь в квартире, чьё второе имя "Одиночество". — Мой тебе совет: не расстраивай маму и не ломай её счастье. Она его заслужила, — если закрыть глаза, то может показаться, что эти слова произносит не девятнадцатилетний парень, а потрёпанный годами старик. В них столько боли и отчаяния, что сложно оставаться в реальности, не погружаясь в пучину скорби. — Не буду, не буду всё портить... — снова сглатывая слёзы, проговариваю. На самом деле, мне трудно представить, что я смогла бы даже обидеть маму словами. У меня бы язык не повернулся ранить её, и уж тем более ломать ту идиллию, в которой она теперь живёт. Обижаться я могу сколько угодно, но только молча. — Вот и умничка, — Дима целует меня в уголок губ, а затем снова прижимает к себе. — Но мне всё равно хреново, — шмыгнув носом, добавляю, уткнувшись лицом в мокрую от слёз футболку парня. — Это пройдёт, — успокаивающе произносит Ковалёв, прижимая крепче к себе. От него исходит такой жар, что мне становится трудно дышать. — Ты такой горячий... — неосознанно из меня вырываются слова. — У меня температура, — услышав это, я отстраняюсь и, нахмурившись, смотрю в его глаза. Он мягко улыбается, а затем добавляет: «Всё в порядке, я выпил жаропонижающее до твоего прихода. Скоро подействует.» — Может, вызовем врача? — касаюсь внешней стороной ладони его обжигающего лба и складываю в голове ряд фактов. Температура, хриплый голос, уставший вид. Ковалёв не приехал за мной, а просто скинул свой адрес. Похоже, что ему тяжело садиться за руль, иначе бы мы поехали искать Максима. — Это всего лишь ангина, не переживай, — он усмехается и качает головой из стороны в сторону, отказываясь от моего предложения вызвать врача. — Не боишься заразить меня? — щурю глаза и недовольно выдыхаю. Заболеть мне не страшно, если честно, то я бы сейчас повалялась в постели пару деньков. — Поэтому я целую тебя в лоб, а не в губы, — от такого ответа издаю истеричный смешок. Даже с температурой он продолжает шутить, хотя, возможно, это была и не шутка. Я слегка касаюсь его уст своими, оставляя кроткий поцелуй. Почему? Не знаю, это сложно объяснить. Просто порыв. Желание, которое невозможно остановить. И мне не стыдно. Я закрываю глаза, скрываясь от чарующего медового взгляда. Тёплая темнота медленно подступает, забирая меня в объятия Морфея.***
Мне снилось тихое море с мелкой зыбкой спокойных волн. Горячий белый песок под ногами и яркое солнце. На душе полный штиль и безмятежный покой. Я обнимала себя за плечи и смотрела сквозь пьянящий воздух на плывущие по голубому небу причудливые облака. Вокруг не было никого, но и чувство одиночества тоже не присутствовало рядом. Мне казалось, что за спиной кто-то стоит, безмолвно защищая меня от приступов грусти. Открыв глаза, я осознаю, что так и не поменяла положение тела, так и спала в объятиях Ковалёва. Не знаю, сколько времени прошло, похоже немного. В комнате всё также светло, а Дима же мило спит с умиротворённым лицом. Осторожно касаюсь рукой его лба, температура спала. Неосознанно улыбаюсь. Он невыносимо красив, особенно сейчас, когда мне не стыдно вглядываться в его черты лица, скользить взглядом по его скулам, подбородку, губам. Я могу дышать, это оказывается так просто. У меня есть время, время, чтобы насладиться этим приятным моментом. Так проходят минуты в полной тишине и сладких объятиях. Мне не хотелось его будить, но и уйти тоже было нельзя. Поэтому, осторожно встав с дивана, я побрела по квартире, собирая разбросанные вещи. Лазить по шкафам мне было неудобно, поэтому пришлось сложить часть в стопки на стиральной машине, а остальное отправить в корзину для белья. Скоро нашлась швабра и тряпка, чтобы стереть пыль и помыть полы. В комнате Димы я задержалась, и дело было не в том, что там пришлось убираться больше. Просто мне было интересно, как она выглядит. Его комната была далека от моих представлений. Много книг, даже больше, чем у меня, и большинство из них не по юриспруденции, а по психологии и медицине. Целая кипа грамот за волейбол, но они не были развешаны, а только пылились на подоконнике. У меня сложилось впечатление, что Ковалёв не питал особой любви ни к своей будущей профессии, ни к спорту, в котором был практически богом. После трёх комнат, приведённых в полный порядок, я добралась и до кухни. Посуда, плита и даже холодильник через какое-то время просто блестели от чистоты, а у меня перестал дёргаться глаз. Кажется, прошло часа три, мне позвонила мама, и единственное, что я смогла ей сказать, что мы с Димой поехали к Максу. Она не стала расспрашивать ни о чём, будто чувствуя вину. Закончив с уборкой, мне не пришло ничего в голову, кроме того, что стоит приготовить куриный суп. С недюжинным спокойствием я нарезала овощи, стоя спиной к двери, когда на кухню кто-то вошёл. — Я уже подумал, что перепутал этажи и попал в чужую квартиру, пока не нашел тебя в зале, — незнакомый мужской голос заставляет меня вздрогнуть и резко обернуться. Высокий мужчина, шатен в помятой серой рубашке, по-хозяйски устроился во главе большого круглого стола. Его черты лица дико напоминали мне Диму, такие же ямочки на щеках, скулы и глаза. Моему мозгу понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что передо мной отец Ковалёва. Его сын же входит в кухню, спустя мгновение с пакетом из местного ресторана. Похоже, я зря готовлю суп. — Давай рассказывай, когда ты успел жениться? — продолжает шутить мужчина, в то время, как у меня совершенно онемел язык. Я даже простое «здравствуйте» не могу сказать. Дима же по-доброму усмехается. Он бросает на меня свой игривый взгляд, и я тут же краснею, превращаясь в спелый томат. — Пап, знакомься! Это Саша! Я считаю её своей девушкой, но она пока выпендривается, — театрально вскидывая свободной рукой, произносит Ковалёв с ноткой торжественности. Его отец же начинает смеяться. — Здравствуйте, — еле выдавливаю из себя. — Ну, здравствуй, тёзка, — с невероятной улыбкой на лице отвечает мне мужчина. Тёзка? На секунду мой мыслительный процесс зависает, вместо того, чтобы обработать информацию. — Вы Александр? — выпучив глаза, спрашиваю мужчину с нелепой интонацией в голосе. Мужчина кивает, а затем издает забавный смешок. Конечно, Александр! Идиотка! — Я не помню, когда в квартире в последний раз было так чисто, — отец Димы оглядывается по сторонам, не переставая улыбаться. Мне довольно приятно, потому что прозвучало это как комплимент. — Когда я просил тебя завести собаку, и ты придумал мне целый перечень испытаний, — парень, не задумываясь, отвечает, в его голосе не то сарказм, не то детская обида. Судя по тому, что в квартире нет животных, он всё-таки не справился с каким-то из испытаний. — Ты почти был у цели, пока не подрался с одноклассником, — строго произносит мужчина, а затем смотрит на наручные часы. Похоже, он куда-то торопится. Заметив это еле заметное движение головы отца, Ковалёв-младший решает спросить «Во сколько поезд?». И в это время я вспоминаю, что готовлю суп. Неуклюже поворачиваюсь к плите, скрывая под мнимой маской нахлынувшее смятение. Поезд? О чём речь? — Через два часа. Как себя чувствуешь? — Александр ловко переводит тему, явно чтобы не акцентировать внимание на своем отъезде. Ему словно стыдно, что он оставляет больного сына. Возможно, что я ошибаюсь в оценке ситуации, но прозвучало это именно так. — Нормально, температуру сбил. Саш, что ты там готовишь? — похоже, в этой семье часто переводят темы для разговора, мне довольно неловко быть свидетелем происходящего, тем более я тут совсем чужой человек. — Куриный суп с овощами, — не повернув и головы, тихо отвечаю, продолжая нарезать морковь. — Ммм... Вкусно пахнет, пожалуй, я не буду есть купленный стейк, а подожду суп, — звучит довольно мило из уст Александра, но мне всё так же неудобно. Я боюсь, что из того, что было в холодильнике, произведения кулинарного искусства мне не приготовить. Тем более, когда за мной наблюдают сразу две пары глаз. В ближайший час я пыталась вести себя тихо, как мышка в кошачьем логове. Когда суп был готов, старший Ковалёв накрыл на стол, сказав, что теперь его пора потрудиться на благо семейного ужина. Мне было приятно, странно, но приятно. Не считая лёгкого чувства дискомфорта, всё прошло вполне нормально. Я ответила на пару вопросов, и в основном только вслушивалась в диалог между сыном и отцом. Они обсуждали всё подряд: футбол, погоду, учёбу и бизнес. Мне мало что было понятно, но местами Ковалёвы соревновались в весьма неплохих шутках. Чувство юмора у Димы от отца. Единственное, чего им не хватало, это матери для одного и жены для другого. Меня постоянно не покидала мысль о стуле, что стоял по правую руку от главы семейства, он то и дело бросал на него взгляд, словно по привычке. Александр не смотрел в сторону, а хотел увидеть кого-то на опустевшем стуле. Скорее всего свою усопшую супругу, чьи фотографии были в каждой комнате этой квартиры. Их было слишком много, и меня это немного пугало.***
Александр ушел сразу после ужина. Максим так и не перезвонил, но поиски Вербицкого снова ушли на задний план, и причиной тому стало ухудшение самочувствия Димы. Он словно раскис после ухода отца, у него поднялась температура, а меня утопило новой волной тревоги. — Тридцать восемь и пять. Давай вызовем врача! — скрестив руки на груди, раздувая ноздри, с полным негодованием в голосе пытаюсь образумить упрямого шатена. Он же, лишь закусив нижнюю губу, отрицательно качает головой. — Ты просто невыносим, — раздражённо добавляю и тянусь к своему телефону, который лежит на журнальном столике, чтобы вызвать скорую. Температура не сбивается, а этот упрямый болван просто жутко меня бесит. Однако, Ковалёв одним ловким движением перехватывает моё запястье и притягивает к себе. От столь опасной близости мой желудок просто скручивается внутри. Парень громко цокает языком, а затем я замечаю, как уголки его губ коварно поднимаются, а глаза наполняются насмешливым взглядом. Несмотря на болезнь, он умудряется устраивать мне ловушки. В моём горле застревает глоток воздуха, а грудь застывает в позиции глубокого вдоха. Мне нужно что-то предпринять, чтобы снова не проиграть в очередную игру, которая кажется ему лёгкой забавой. Его медовые радужки загораются, когда я чуть подаюсь вперёд. Это мгновение буквально застывает в воздухе с частичками пыли. Дима наклоняет голову так близко, что я чувствую жар его губ, даже не касаясь их. Его правая бровь изгибается, а глаза бегают по моему лицу. Они жадно пытаются насытиться моментом. Усмешка исчезает, её заменяет лёгкая, сладкая, как патока, улыбка. Я встаю на цыпочки и тянусь к его губам. Соприкосновение, будто взрыв окситоцина в сердце. Мне хотелось бы сказать, что это квинтэссенция счастья, но это не так. На самом деле я чувствую боль, и уже не понимаю, кому на самом деле она принадлежит. Меня поглощает обида за то, что Ковалёв не хочет принять мою помощь, словно отталкивая меня. Он закусывает мне нижнюю губу, и от лёгкого пощипывания что-то щёлкает в сознании. Дима полностью погружён в наш сладко-горький поцелуй, и у меня есть возможность его перехитрить. Я неуверенно углубляю поцелуй, вторгаясь своим языком в его рот. Он издаёт еле слышный, но в тоже время очень требовательный стон. Мне сложно совладать с собой, чтобы не утонуть в этом сплетении переменчивых эмоций. Слишком сложно, но я должна остановиться. Касаюсь пальцами его шеи, ощущая, как под подушечками ползут мурашки по упругой коже. Внизу моего живота скручивается узел из возбуждающей истомы. Ковалёв расслабляет свою хватку и высвобождает моё запястье. Пора! Освободившейся рукой я толкаю парня к дивану, он усмехается, и напрасно. Не могу сдержать коварную улыбку. Попался! Игриво подмигнув, хватаю телефон с журнального столика и с несвойственной для себя скоростью выбегаю в коридор, и уже через несколько секунд я запираюсь в туалете. Пальцы дрожат от прилива адреналина, и мне сложно совладать с собой. Сердце колотится, как сумасшедшее, и я практически задыхаюсь от собственного самодовольства. Стук в дверь, довольно угрожающий и дерзкий. — Саша, открой дверь! — приказным тоном вопит Ковалёв, явно недовольный моим маленьким фокусом. — Только вызову тебе врача, и открою, — непослушными пальцами набираю номер. — Тогда, я подопру эту чёртову дверь, а врачам не открою. Будешь объясняться перед мамой за ложный вызов в скорую, — его угроза звучит дьявольски убедительно. Млять! Злоба наполняет мои вены, выталкивая кровь ближе к сердцу, которое вот-вот разорвётся на части. — Позволь мне тебе помочь. Ты же знаешь, мне уже пора домой, а я не хочу тебя оставлять, — жалобно прошу, не прошу, а больше умоляю. — Я тоже не хочу тебя отпускать, но это обычная ангина, я сто раз ей уже болел, мне нужно просто отлежаться и почаще полоскать горло, — громко выдохнув, проговаривает парень, и я слышу глухой шорох за дверным полотном, словно он скатился вниз и присел на пол. — У тебя температура не сбивается, — от затаившегося внутри упрямства мне хочется взять ремень его отца и отшлёпать невыносимого засранца. — И что сделают врачи? Ты знаешь? Нет, а я — да. Они поставят мне укол в мою сексапильную попку, соберут свои вещички и поедут на другой вызов, — с глубокой долей уверенности и иронии говорит парень, а затем замолкает и язвительно усмехается. — Ахаха, я понял! Ты хочешь запечатлеть этот момент в своей пошлой памяти. Идиот! Ну просто неимоверный идиот! Не удерживаю в себе глупый смешок. Боже! Он невыносим! Ковалёв начинает смеяться, несмотря на болезненные хрипы. Я не могу его оставить, и поэтому принимаю решение позвонить Максиму. Надеюсь, он возьмёт трубку. Быстро набираю номер и прикладываю смартфон к уху. Гудки. Твою мать! — Алло, — слышу уставший голос Вербицкого, и сердце падает на пол, совершая удар, такой громкий, словно последний. — Максим, — я прерываю свой вопль, чтобы отдышаться, боясь, что он сейчас бросит трубку. — Дима болеет, у него температура не сбивается, его отец уехал в командировку, и он не хочет вызывать врача, — протараторив, снова делаю попытку восстановить дыхание. — Мелкая, успокойся! Мне позвонил дядя Саша, и я уже еду. Нужно что-нибудь купить? — Макс говорит ровным голосом, без нотки эмоций и тем более тревоги. Его стальное самообладание меня немного пугает. Ему словно не впервые спасать друга от ангины. — Заскочи в аптеку, купи жаропонижающее и мозги для Ковалёва, — с долей гнева добавляю и кладу трубку. Пару секунд злюсь на себя, шутника за дверью и белобрысого киборга. Бог явно поиздевался над ними, перепутав их правильное восприятие эмоций. Отперев замок, осторожно выхожу из своего временного убежища, обходя Диму стороной. — Тебе не стыдно? Ты поцеловала меня, чтобы стащить телефон? — его шутливые вопросы летят мне в спину. — Вообще-то это мой телефон, — развернувшись полубоком, замечаю, как он улыбается странной, но такой обворожительной улыбкой. Шатен выглядит довольно вымотанным, но счастливым. «Тебе нужно прилечь, я присмотрю за тобой, пока Макс не приехал», — наклонив голову вбок, проговариваю практически шёпотом, но так чтобы он услышал. Ковалёв поднимается на ноги, и я поворачиваюсь лицом ко входу в зал, чтобы сделать шаг. Внезапно обжигающее дыхание касается спины у основании шеи. Лёгкий поцелуй жарких губ оставляет след из мурашек на коже. Этот мимолетный приступ нежности отзывается в моей душе необыкновенной негой. Мы проходим в комнату вместе, и Ковалёв падает на диван. Я присаживаюсь рядом и замираю, чтобы рассмотреть его от макушки до кончиков пальцев. Задерживаю свой взор на его закрытых глазах, спускаясь ниже к губам, на которых ещё остался вкус моей кожи. Стыд, от которого мне сложно было разглядеть его раньше, куда-то исчез. Похоже, что я привыкаю. С каждым разом становлюсь сильнее и любопытнее. Так сложно оторвать глаза от сплетения мышц и бархатной кожи. И его попка действительно выглядит очень сексапильно. Закусываю губы, чтобы сдержать нервный смешок. Не знаю почему, но мне хочется прилечь рядом. И я повинуюсь этому желанию, чтобы очередной приступ страха всё не испортил. Хорошо, что диван довольно широкий, и, приняв горизонтальное положение, мне удаётся практически не касаться тела парня. — Спасибо, — тихо шепчу, наслаждаясь тем, как неимоверное чувство приятного спокойствия растекается по всему телу. Меня словно отпустило после резкого приступа душевной боли. — Это тебе спасибо, ты провозилась со мной целый день, — не отрывая глаз, произносит Ковалёв, он так устал, и я чувствую это своей кожей. — Нет, ты сделал для меня гораздо больше, чем думаешь. Спасибо, — на лёгком придыхании дарю ему свою искреннюю благодарность без привкуса боли. За последние два дня было слишком много эмоций. От этой карусели сложно было не сойти с ума, но похоже, что это первый мой шаг к истинному взрослению. Ведь дело не в том, сколько тебе лет, а в том, кто находится с тобой рядом. Даже очередной повод для вафель больше не кажется таким пугающим.