Бесстыжие

      Раньше я романтизировала любые мысли о сексе, явно не понимая, что он не только приятен, но ещё и полезен. Волшебное времяпрепровождение с Ярославом подарило мне, помимо наслаждения, ещё и сладкий вкус спокойствия. Мысли перестали разрывать черепную коробку, душа больше не ныла, а сердце стало равномерно биться. Кажется, я нашла способ успокоить свой внутренний мир в дни, когда мне трудно дышать. Положительный эффект от умопомрачительного секса сохранил своё действие до самых выходных.       Воскресное утро встречает меня странным шумом в соседней комнате. Грохот и трехэтажные маты звучат за стеной. Открываю правое веко, в комнате чертовски светло, словно вчера я забыла задвинуть шторы, и на улице не ноябрь, а солнечный июль. Закрываю единственный открытый глаз и накрываю лицо ладонью. Громко выдыхаю. Мне требуется несколько минут, чтобы окончательно проснуться. Тянусь в тёплой постели до лёгкого хруста рёбер в грудной клетке. Макс вопит что-то неразборчивое в своей спальне, явно не собираясь угомониться. Фак! Неохотно поднимаюсь с кровати, беру телефон и иду, шатаясь, в соседнюю комнату. Останавливаюсь на секунду перед тем, как открыть дверь. Вдох, нажимаю на ручку пальцами и толкаю дверное полотно бедром.       Вербицкий роется в шкафу, выбрасывая один за другим дневники своей матери себе за спину. Прочищаю горло, не затем, чтобы спросить о том, что происходит. Просто извещаю сумасшедшего блондина о своём присутствии. Он оглядывается по сторонам, делая вид, что не замечает меня. Его глаза мечутся по твердым переплётам дневников. Максим явно что-то потерял. Выглядит неважно. Да и в комнате попахивает подростком, что не принимал душ уже неделю. Бледно-серая кожа лица и острые скулы, которые кажутся неестественными из-за впавших щек. Он всё так же прекрасен, но теперь его красота наполнена нестерпимой болью.       — Тебе помочь? — спрашиваю парня ещё сонным голосом. Он хмурит брови, а затем бормочет что-то себе под нос, продолжая игнорировать моё нахождение в его комнате. Раздуваю щеки, а затем шумно выдыхаю. У меня нет желания помогать ему, когда он этого не хочет. Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов на цыпочках и выхожу в коридор.       — Я потерял один из дневников. Ты его не брала? — вопрос Макса летит в мою спину. Я же моментально покрываюсь красными пятнами. Чёрт! Хорошо, что он не видит моего лица. Максим всё-таки заметил пропажу. Тише, Саша! Дыши!       — Нет, — коротко отвечаю, а затем поворачиваюсь в сторону кухни и делаю несколько шагов перед тем, как Вербицкий догоняет меня в коридоре. За секунду до — я чувствую его горячее дыхание у себя на шее. За секунду до — меня накрывает мимолетное ощущение страха. Он впечатывает меня в стену, прижимает всем телом к холодной поверхности, а затем хватает длинными пальцами подбородок. В его глазах медленно разрастается тьма.       — Ты меня не обманываешь? — он хрипит, захлёбываясь в собственном отчаянии. Я не сопротивляюсь, мне это не интересно. Моё сердце должно биться как сумасшедшее, но вместо этого меня отпускает. Ухмыляюсь, но ничего не отвечаю. Максим несколько раз моргает, очевидно от замешательства. Я не брыкаюсь, не пытаюсь вырваться. Мне индифферентно, что будет дальше.       — Ты ничего не хочешь мне сказать? — он ещё сильнее вжимает моё тело в стену, от чего появляются болезненные ощущения в районе лопаток.       — Тебе стоит перестать читать эти дневники, — выдавливаю из себя слова, в такой позе неудобно говорить, когда лёгкие прижаты к позвоночнику. И самое странное, что мне сейчас приходит в голову — это похоть. Где-то глубоко в подсознании рождается мысль расставить ноги пошире. И это чертовски безумная идея! Я усмиряю свою похотливую сущность, отмечая, как в глазах Макса пропадает интерес. Вербицкому не нравятся покорные девочки, его впечатляют только те, кто бросают ему вызов. Не сегодня. Будем считать, что у сильной Саши наступил короткий отпуск.       Парень отпускает меня, и я с лёгкой улыбкой на губах ухожу на кухню. Дома, кроме нас, никого нет. Мама и Константин ещё вчера уехали в загородный дом и останутся там до завтра. Ставлю чайник на плиту, напевая себе под нос: «Ты подаришь целый космос — я включу его в комнате. За окном зима и твой голос на проводе. И снова без тебя я умру в этом городе. А-а…». Моя голова покачивается в такт мелодии, что звучит в моей голове.       — Что с тобой? — за моей спиной слышится голос Вербицкого. И что мне ему ответить? Знаешь, Ярик хорошенько меня оттрахал в среду. И теперь мне не страшны твои загоны. Можно сказать, что у меня теперь иммунитет к мудацкому поведению Максима.       — Со мной всё прекрасно, — оборачиваюсь, не скрывая издевательской улыбки на своих устах. Со мной — да, с тобой, определенно — нет.       — Ты виделась с Димой? — Между нами расстояние в два метра, а я вижу, как надуваются его ноздри, и слышу, как поскрипывает ревность где-то в груди. Не угадал!       — Нет, — произношу, одновременно покачивая головой из стороны в сторону.       — Я тебе не верю, — Максим хрипит, пока на его шее надувается артерия, а в глазах мелькают искры злобы. Закатываю глаза и достаю из кармана пижамных штанов телефон. Набираю номер Ковалёва и прикладываю мобильник к уху. Гудки.       — Алло! — слышу сонный голос, и ещё шире улыбаюсь, что выбешивает Вербицкого, который явно понял, кому я звоню. Он где-то потерял свою привычную маску, и теперь все его эмоции обнажены.       — Доброе утро, Димочка! — сладко проговариваю его имя, впервые называя так ласково, — Твой лучший друг рехнулся, читая дневники своей матери. Тебе стоит приехать или я вызываю психушку, — договорив, сбрасываю вызов, не дожидаясь ответа.       Максим напряженно повернул голову чуть в сторону, отчего хрустнула его шея. Его зрачки полностью заполнили пространство ртутных радужек, а челюсть скрипнула. Время замирает в воздухе в ожидании кровавой расправы надо мной. Однако, вместо того, чтобы рвануть ко мне и хотя бы придушить, блондин проходит к дивану и падает на него. Слышу, как он рвано дышит. Вербицкий наверняка решил, что я хочу с ним поиграть. Но, на самом деле, меня посетила идея — переложить весь психический геморрой на Ковалёва. Пусть он разбирается со своим другом. Пока Макс пытался привести своё дыхание в нормальный ритм, на плите закипел чайник. Я покопалась в шкафчиках и нашла чай с ромашкой. К моменту прибытия Димы на обеденном столе стояли три чашки чая и тарелка с бутербродами.       Шатен вошёл в квартиру и, заметив меня, улыбнулся. Мы общались всё это время, но не виделись. Макс просил меня не встречаться с его другом, и по какой-то странной причине, я сдержала своё немое обещание. Однако, это не мешало мне отвечать на сообщения и звонки Ковалёва. Он был милым и общительным, впрочем, как всегда.       — Я приготовила нам чай, — говорю голосом, наполненным нотками спокойствия, когда Дима проходит на кухню и выбирает место напротив меня. Максим поднимается с дивана, обходит стол и присаживается рядом со мной. Гнетущая тишина воцаряется на кухне. Шатен делает глоток из кружки и берёт бутерброд. По его растрепанному виду можно четко определить, что я вырвала Ковалёва из собственной постели. Взъерошенные волосы, футболка, в которой он, вероятно, спал сегодня. Улыбаюсь, когда Дима берёт бутерброд и жадно его кусает.       — Мне интересно, сколько раз вы успели потрахаться за моей спиной? — не притронувшись к чашке, задает вопрос Вербицкий.       — Один раз, — отвечаю, пока парень напротив старательно прожевывает бутерброд. У него родинка на основании шеи, которую я раньше не замечала. Эта маленькая темная точка отвлекает меня от злосчастно усмехающегося Максима.       — Мне что-то не верится, — блондин заявляет, а затем берет в руки чашку и запивает чаем свою злобу.       — Кнопка не врёт. Мы занимались сексом только один раз, — киваю словам Ковалёва, и делаю глоток, наполняя себя теплом и очередной дозой спокойствия. Максим недовольно фыркает.       — И почему же она такая счастливая и ходит с улыбкой до ушей? — блондин выдает странное, но довольно меткое замечание. Конечно, в жизни множество оснований, чтобы быть счастливым, не только секс. Но, по какой-то неведомой мне причине, он угадал. А мне надоело врать и скрываться. Меня задолбало разрываться и делать выбор. Я — Саша Дорохова, семнадцати лет. И я мечтаю наслаждаться жизнью, а не хлебать ложкой горечь изо дня в день.       — Меня до потери пульса отрахал Ярослав, в среду, — от моих слов Ковалёв поперхнулся и начал кашлять. Беру в руки телефон и открываю поисковик, чтобы загуглить понятие «полиамории». Затем копирую текст из первой же статьи и отправляю в чатик «Сашкин гарем». Звуки уведомлений звучат в комнате. Парни берут в руки свои смартфоны, чтобы прочитать следующее сообщение: «Полиамория — это любовные отношения с несколькими людьми одновременно с обоюдного согласия».       — Все прочитали? — интересуюсь, но не дождавшись ответов, продолжаю свою маленькую сымпровизированную речь: «Где-то две недели назад мы договорились, что всех всё устраивает. Я закрыла глаза на ваш возможный тройничок с Лерочкой. И сейчас мне хочется, чтобы вы закончили со своими играми. Перестали меня обманывать. Поговорили друг с другом и разобрались в собственных обидах. Либо так, либо никак».        Ковалёв откашлялся, но ничего не сказал. Максим вообще завис. Я же дала им минуту, а после встала из-за стола, чтобы театрально покинуть кухню.       — Стой. Мы поговорим, — Вербицкий обхватывает моё запястье и тянет вниз, чтобы моя пятая точка снова вернулась на стул. Не знаю, что стало причиной его согласия. Ревность или здравый смысл?       — Тогда начинай. Потому что я вообще не понимаю, что с тобой происходит, — Ковалёв обращается к своему другу, после чего вздыхает достаточно громко, чтобы на моём лице появилась улыбка. Он сдался, очень быстро. И мне льстит тот факт, что один из возможных мотивов к такой покорности — чувство, которое парень испытывает отнюдь не к Максиму. Дима замечает мою улыбку и слегка наклоняет голову вправо, лизнув кончиком языка уголок губы.       — Почему ты солгал о сексе с Сашей? — ну, естественно, Вербицкий начинает именно с этого вопроса. Неосознанно закатываю глаза.       — Потому что не хотел обсуждать. Ей было больно, мне хреново. Я имею право не говорить о таких вещах, — шатен лениво отвечает, словно мечтал не затрагивать эту тему до конца своих дней. Затем он подносит кулак левой руки к устам и закусывает зубами подушечку большого пальца. Я никогда раньше не видела, чтобы Дима так делал. Где-то внутри меня рождаются новые мысли, подталкивающие мой разум к новым вопросам.       — Почему тебе было хреново? — не даю возможности Максу что-то сказать и фактически вклиниваюсь в их разговор.       — Я не испытываю удовольствия, причиняя людям боль, — не задумываясь, произносит Дима, убирая руку на стол подальше от лица. Его плечи слегка напряжены, это заметно, несмотря на просторную футболку, в которую он был одет. Я касаюсь внутренней стороной стопы его икроножной мышцы, спрятанной за плотной тканью джинс. Макс этого не видит. Столь нежный жест скрыт под твёрдой поверхностью столешницы.       — Хорошо. Тогда хочу, чтобы ты вспомнил один момент из нашего прошлого. Это было лет семь назад. Ты уговорил меня встретиться с Ярославом, а потом сдал меня матери, чтобы пойти на день рождения к Смольниковой в одиночку. Помнишь такое? — Макс довольно вымученно произносил слова, по привычке растягивая гласные. И в какой-то момент я еле сдерживаю смешок, который пытается вырваться из моей гортани. Димин зоркий глаз замечает это. Он смотрит на своего друга с притворно серьезным лицом, его выдает только уголок правой губы, который слегка подрагивает от того, что обладатель медовых глаз пытается подавить насмешливую улыбку. Максим совсем расклеился, раз детские обиды захватили власть над ним.       — Ну, во-первых, ты сам изнылся, — начинает шатен, дождавшись окончания непродолжительной речи своего друга, — Сам хотел потусоваться с Яром, но боялся свою маму. Я только тебя подтолкнул, одобрив твоё желание. Во-вторых, я не сдавал тебя. Твоя мать чуть не вытрясла из меня душу, потому что кое-кто… — Ковалёв наклоняет голову чуть-чуть вперёд и в бок, отчего его взгляд, брошенный в сторону Максима, становится довольно тяжёлым. — Не отвечал ей на звонки в течение нескольких часов. Дана придумала себе самую безумную историю про наркотики и плохую компанию, а затем решила вынести мне мозг, чтобы добиться правды. Мне было тринадцать лет, а твоя мама — выглядела довольно безумно. Я не вынес этой… — Дима прерывается на середине предложения, потирая местечко немного выше левой груди, — Психологической пытки, — он заканчивает фразу, а в моей голове проскакивают сомнения. Психологическая пытка. Интуиция подсказывает мне, что в интонации, с которой парень произнёс последние два слова, скрывается какой-то иной смысл.        Макс молчит. Ему нечего сказать. Невольно поворачиваю голову, чтобы увидеть, как гнев на его болезненном лике сменяется непониманием. Возможно, что где-то внутри него маленький мальчик думает о том, почему его мама была такой сложной. Писала все эти вещи в дневниках и изводила себя тревожными мыслями. Дана не была счастливым человеком, и от этой мысли мне хотелось избежать повторения её судьбы.       Мой чай практически остыл, а в желудке заурчало чувство голода. Беру наконец-то бутерброд и откусываю кусочек, пока мальчики молчат. Моя нога всё ещё касается икроножной мышцы Димы, не осознавая, что нам обоим это приятно.       — Где ты взял дневники Даны? — Ковалёв решается нарушить тишину. Вербицкий продолжает затянувшееся молчание, будто вообще не услышал вопроса друга.       — Моя мама их где-то откопала и отдала ему, — отвечаю вместо Макса. — Он читает их и днём и ночью. Я думаю, что скоро наш Максим сойдёт с ума.       Голова блондина поворачивается в мою сторону на слове «наш». Замечаю боковым зрением, как парень морщит лоб, но молчит зараза.       — Поэтому ты завалил тест по конституционному праву? — неразборчиво спрашивает Ковалёв, вернувшись к поеданию бутерброда. В воздухе витает запах сыра и колбасы. Вербицкий кивает.       — Ну, вот. Ты уже на учёбу забил. Похоже, мне придётся устроить обыск в твоей комнате и изъять дневники, — улыбаюсь от того, с каким нарочито серьезным тоном произношу слова. Макс наконец-то усмехается, а затем отпивает глоток чая из кружки и берёт бутерброд. Я же возвращаю свой взгляд к маленькой родинке на основании шеи шатена и почему-то невольно облизываю губы.

***

       Наш хмурый мальчик оттаял к обеду. Он принял душ, пока мы с Димой выбирали фильм. После долгих споров решили посмотреть «Сияние». Когда Ковалёв искал фильм в хорошем качестве, Максим вернулся из ванной комнаты. На его шее висело полотенце, а на голом торсе блестели капельки воды. Он похудел. Рёбра слегка выступали под грудной клеткой, а живот впал. Поймав мой взгляд на своём теле, Вербицкий самодовольно улыбается. Я же стыдливо отвожу глаза на экран телевизора. Не понимаю, Макс намеренно расхаживает с голым торсом по дому, или ему так удобнее.        — Что будем смотреть? — блондин присаживается на диван по правую руку от меня, отбрасывая одну из подушек на пол. Я же сдвигаю пятую точку поближе к Диме, чтобы случайно не коснуться нагого торса Максима.       — «Сияние» — отвечает шатен, выбирая нужный перевод в плей-листе онлайн кинотеатра.        — Опять, может посмотрим что-то другое? — недовольно фыркает Макс, сбрасывая с себя полотенце на стул. Я пожимаю плечами, мне всё равно, что смотреть, лишь бы не «Сумерки».       — Тогда предлагай, — Ковалёв откладывает пульт на подлокотник дивана и громко выдыхает.       — Может, «Мечтатели» с Евой Грин? — после нескольких секунд раздумий отвечает Вербицкий, бросив странный взгляд в сторону своего друга. Шатен хмурит брови и слегка покачивает головой, словно не понимая невербального посыла адресованного ему.       — Хм. Я не видела. О чём фильм? — интересуюсь, перебрав в голове кинотеку, что я когда-либо видела. Актерская игра Евы Грин мне нравилась, но я не видела всей её фильмографии, и о «Мечтателях» слышала впервые.       — Тебе понравится, — произносит Максим, откидываясь на подушку, что лежит позади него. Он совершенно расслаблен, поэтому я чувствую подвох. Окей!        Уже через минуту Дима находит фильм и включает его. Мэтью — студент по обмену из Америки, приехал в Париж изучать французский язык. Он знакомится со свободолюбивыми близнецами Тео и Изабель (эту роль играет Ева Грин), которые, как и он, увлечены кинематографом.       Я расслабляюсь, наблюдая за неторопливым повествованием кинокартины, в то время как пальцы Ковалёва касаются внешней стороны моей ладони.        После ужина у родителей Тео и Изабель предлагают Мэтью пожить у них, пока их предки будут в отъезде. Мэтью соглашается, считая их своими «первыми французскими друзьями». Между Мэтью и Изабель проскакивает искра. Ева Грин играет прекрасно, она так обворожительна в роли французской студентки.       Мэтью в первую же ночёвку ходит по квартире и от любопытства открывает дверь в спальню Изабель. Там брат и сестра спят в одной кровати. Тео полностью обнажен, а вот Ева Грин в одних трусиках. От этой сцены меня бросает в краску.       — Макс! Это что сейчас такое началось? — осознав, что подвох всё-таки был, вскрикиваю довольно писклявым тоном. Бросаю колкий взгляд на блондина, но тот не отрывает глаз от фильма.       — Смотри, — хрипит блондин, махнув указательным пальцем в сторону экрана телевизора. Я поворачиваю голову влево, чтобы послать недовольный взор Ковалёву. Он же пожимает плечами и шепчет: «Я не видел этот фильм».       Возвращаюсь к просмотру кинокартины, но уже с каким-то неподдельным ожиданием чего-то очень пошлого. Мне стыдно признаться, но обычно я избегала подобных фильмов. Возможно, причина крылась в строгом воспитании. Мама долгое время цензурировала всё, что мне хотелось посмотреть. Даже ужастики были под запретом. Когда же мы с ней смотрели киноленты, в которых даже мельком показывали наготу, я закрывала глаза руками. Так делают все дети, но во мне эта привычка сохранилась до сих пор.       Шестерёнки в моей голове заскрипели из-за очередной откровенной сцены, разворачивающейся на экране. На автомате накрываю лицо руками, но всё же слегка развожу пальцы, чтобы украдкой продолжать просмотр. Максим замечает моё по-детски нелепое поведение, он недовольно цокает языком, и хватает меня за запястье, дабы убрать руку подальше от лица. Ковалёв издаёт невольный смешок, потому что я меняю положение левой ладони, тем самым полностью перекрывая себе обзор.       — Саш, перестань закрывать глаза. Это не ужастик, — ворчит Вербицкий, и я неохотно ему подчиняюсь. Кладу левую руку обратно на кожаную поверхность дивана, и слегка касаюсь костяшками пальцев бедра шатена. Тем временем Тео периодически сверкает голым задом на экране, абсолютно не стесняясь ни сестры, ни Мэтью. Не успеваю опомниться, как Изабель приговаривает, проигравшего в викторину, брата — дрочить на плакат с Марлен Дитрих. Слава Богу, что тема мужских гениталий не раскрыта в этой сцене, иначе я бы умерла от стыда.       — Мне что-то подсказывает, что к концу фильма мы увидим групповушку с Евой Грин, — не шутя, произносит Ковалёв, а я бросаю на него взгляд украдкой. Его глаза широко распахнуты, а на лице виднеется лёгкое недоумение.       — Ты не угадал. Режиссер вырезал большинство откровенных сцен, — с ленцой отвечает Макс, продолжая держать мою правую руку за запястье. Кожа в месте соприкосновения вспотела, но причина не только в том, что в комнате становится жарко, но и сценах, разворачивающихся на экране. Тема мужских гениталий всё-таки раскрывается, и настолько откровенно и пошло, что у меня сжимает от перенапряжения горло.       — Значит, режиссер вырезал большинство откровенных сцен? — хриплю от возмущения, ощущая как слова царапают гортань. Дима усмехается, а затем берёт мою левую ладонь в свою. Наши пальцы переплетаются. Я ловлю на своих губах его обворожительный кошачий взгляд. Он, определенно, что-то задумал. Пошлая Саша облизывается где-то внутри. Его глаза демонстративно скользнули к моей груди. Чёрт! Я и не заметила, как затвердели соски. Вновь покрываюсь алой краской с макушки до кончиков пальцев на ногах. Возвращаю своё внимание к фильму, чтобы не обращать внимание на хищный и пошлый взгляд. На экране телевизора в ярких красках передо мной предстаёт сцена секса между Мэтью и Изабель, за которыми наблюдает Тео.        Я чувствую как ко мне прилипает грязное ощущение чего-то запретного. Закусываю нижнюю губу, и задерживаю дыхание, словно погружаясь в воду.       — Саш, расслабься! Мы же не хотим, чтобы ты перевозбудилась, — коварно заявляет Вербицкий, усмехаясь собственной саркастичности.       — А, по-моему, вы этого и добиваетесь, — проговариваю сквозь зубы, вжимаясь в диван. Хорошо бы провалиться сквозь него и пол, чтобы оказаться этажом ниже.       — Ты уже промокла? — ощущая горячее дыхание на своей ушной раковине справа. Моё сердце предательски пропускает удар.       — Ты этого не узнаешь, — из моих уст падают хриплые буквы. Я слегка вздрагиваю, когда Дима цепляет зубами ворот моей футболки и оттягивает ткань в сторону. Он целует нежный участок кожи на плече, запуская волну мурашек.       — Мышка, я хочу знать. Ты промокла? — У меня не получается выдохнуть, мои лёгкие просто забыли о способности сокращаться. Губы Максима касаются моей мочки уха, жадно посасывая.       — Нет, — отвечаю дрожащим голосом. Шатен целует мою шею, слегка закусывая кожу.       Успеваю только пискнуть, когда властная рука блондина сдвигает ткань пижамных штанов, и ныряет к местечку между моих ног. Он проводит пальцами по трусикам, цепляя клитор.       — Врёшь, — Вербицкий улыбается. Я же продолжаю наблюдать за страстной сценой секса на экране, не в силах определить, что возбуждает меня сильнее: фильм или пошлые игры в реальном времени. Ковалёв целует вновь мою шею, но уже нежнее. Волна мурашек пробирается по коже. Сдвигаю бёдра, Максу это не нравится. Он качает головой.       — Саш, разведи ножки, — даже не знаю, что это — просьба или приказ.       — И что будет потом? — спрашиваю, смотря ему в глаза, в которых плещется неприкрытая болезненная похоть.       — Ты познаешь, что такое полиамория на практике, — его пальцы проскальзывают под тонкое кружево, и я раздвигаю бёдра, наконец-то выдыхая. Ладонь Димы ложиться на мой живот, а затем медленно поднимается к моей правой груди, он находит затвердевший сосок и проводит по нему несколько раз. Откидываюсь назад отдавая своё тело под чужой контроль. Мои глаза чуть приоткрыты, и часть разума продолжает смотреть фильм.       Вербицкий проводит пальцами вдоль складочек больших половых губ, собирая тёплую влагу, чтобы позднее смочить комочек нервов, и начать изводить меня дьявольскими ласками. Дима сжимает окружность груди, я задыхаюсь. Мои зрачки закатываются за прикрытые веки. Моё тело обездвижено от сладкого предвкушения.       Макс магнетически притягивает меня. Его взгляд полон жажды покорить мир и душу своего противника. Он напористый и жестокий в своих поступках, не знающий никаких границ. Мне страшно с ним, но я не могу сопротивляться его прикосновениям. Блондин целует мою челюсть, впиваясь устами в кожу.       Фильм, который проигрывается на экране, превращается в нереальный фон, только подчеркивающий наше безумие. С каждым поцелуем чувствую себя украденной, но не могу найти в себе силы остановить это.       Ковалёв отпускает мою руку, а затем резким движением разрывает на моей груди футболку. По комнате разносится громкий треск рвущейся ткани. Жадно хватаю воздух, когда оголенных сосков касаются губы парней, по одному на каждый. Пальцы Димы присоединяются к пальцам друга между моих ног. Они терзают клитор по очереди, я развожу ноги как можно шире, ощущая, как растёт напряжение внутри живота. Кожа покрывается мелкими капельками пота.       Разум не уверен, что я вынесу такую пытку. Кажется указательный палец шатена, первым проскальзывает внутрь влагалища. Мне стыдно осознавать, насколько промокла ткань трусиков. Пижамные штаны трещат по швам. Громкий стон оглушает стены кухни.       — Мышонок, ты предохраняешься? — внезапно Вербицкий задаёт вопрос. Киваю, как раз на днях, я решила воспользоваться советом Ярослава и купила противозачаточные таблетки.       — Умничка, ты не против, если мы в тебя кончим? — интересуется Дима, и я распахиваю глаза от испуга. Качаю головой из стороны в сторону.       — Хорошо, — Ковалёв кусает мои уста, а затем целует, проталкивая язык в мой рот. Максим стягивает с меня пижамные штаны, не отрываясь от соска, через секунду на пол летят и кружевные чёрные трусики. Перед глазами темнеет, когда два пальца начинают толкаться во мне, растягивая тугие стеночки влагалища. Божечки, как же это пошло! Мне хочется кончить только от одной этой мысли. Я приподнимаю бёдра и толкаюсь им на встречу. Вербицкий оставляет мой сосок и сладко улыбается, ему нравится такая Саша. Его глаза черные, они не поменяли цвет, просто зрачки настолько расширились, что ртутной радужки почти не видно.       Я кладу руку на шею Димы и нежно поглаживаю упругую кожу, чтобы углубить поцелуй. Моё сердце грохочет внутри. Время ускоряется вопреки законам физики. Ковалёв сбрасывает футболку, затем встаёт и моё внимание переключается на Макса. Его большой палец кружит вокруг клитора, пока указательный продолжает трахать меня властными толчками. Моё тело вздрагивает несколько раз, а затем и вовсе начинает биться в сладкой агонии. И в этот момент, я вижу абсолютно обнаженного и прекрасного шатена. Его половой орган напряжен до такой степени, что заметны пульсирующие вены. У меня определённо поехала крыша.        Пальцы Максима выскальзывают из моего лона, он встаёт и берет большую диванную подушку, а затем приподнимает меня за бедра, чтобы она оказалась подо мной. Ковалёв подходит слишком близко, в мою голову на секунду приходит мысль о том, чтобы сбежать сейчас. Пока меня не оттрахали до потери пульса.       Одной подушки недостаточно, Дима хватает меня за колени и приподнимает вверх, чтобы подложить вторую. Я оказываюсь в самой развратной позе, что когда-либо могла появиться в моих фантазиях. Мои бёдра резко задраны вверх. Максим издаёт подобие победной усмешки. Он обхватывает мою левую ногу под коленным суставом, в то время как Ковалёв сжимает пальцами талию. Блондин возвращает свои губы к соскам, по очереди кусая оба. Негромко вскрикиваю. Шатен направляет головку члена и прижимается к влагалищу.       Вербицкий тут же забывает о сосках, он цепляет пальцами левой руки мой подбородок, чтобы повернуть мою голову к себе.       — Ты такая красивая, — шепчет он. — Я так долго ждал этого, — парень облизывает губы, а затем целует меня, его рука покидает мой подбородок и слишком быстро спускается вниз. Она останавливается в месте на теле, что больше всего требует прикосновений. Дима медленно погружается в меня, из моих губ вырывается хрип, которому не суждено увидеть свет, ведь его поглощают уста Макса. Горячий язык толкается в мой рот, в то время, как сердце раз за разом пропускает удары.       Один мальчик полностью проникает между стенок влагалища, а другой нетерпеливо изводит клитор круговыми движениями. От двойной стимуляции и ощущения всепоглощающего безумия, я больше никогда не буду прежней. Это ненормально. Даже не знаю, возможно ли меня будет чем-то удивить после такого бесстыжего сношения с собственной совестью.        Обхватываю ладонями шею Вербицкого из-за ложного ощущения падения. Мне страшно упасть, ведь я на самом краю пропасти, за которой только грехопадение. Чёртики в голове танцуют пошлое танго. Мне начинает казаться, что это весьма реалистичный сон, но чрезмерное возбуждение и сладостное наслаждение где-то в животе говорят об обратном. Стоны превращаются в крики. Макс ловит каждый, пока его лучший друг хрипит, вбиваясь своими бедрами в мои.       Я чувствую его член каждой клеткой стенок влагалища. От его пальцев на талии явно останутся синяки, он больше не кажется мне таким нежным. Дима Ковалёв оказался весьма страстным и нетерпеливым любовником, лукавым и довольно властным.        Шатен ускоряет темп, и мне сложно сдержать что-то рвущееся наружу, возникает ощущение, что это душа решила покинуть тело. И когда мне кажется, что мой конец уже близок, вместо смерти в мою мысленную дверь стучится оргазм. Я содрогаюсь, выкрикивая неразборчивые ругательства, открываю глаза, а лицо Максима плывёт. Он улыбается одной только ему понятной улыбкой.       Ковалёв издаёт самый прекрасный на свете рык, и выходит из меня. Я стараюсь отдышаться, насытиться кислородом. Дима падает рядом на диван, и его губы сменяют уста Максима. Парень целует меня сладко и нежно, его прикосновения так не похожи на то, что было всего несколько секунд назад. Его длинные пальцы рисуют на коже моего живота знакомый узор. Мне кажется, или это сердечко? Проваливаюсь в теплое облако, наслаждаясь истинной лёгкостью и умиротворением. В мыслях пусто. Меня ничего не тревожит, и дыхание медленно становится ровным.        Вербицкий убирает одну из подушек, что лежала под моими бёдрами. Я вздрагиваю, когда Макс подхватывает мои ноги под коленками. Разрываю поцелуй с Димой, чтобы увидеть, что происходит.       Обнаженный блондин с дьявольской ухмылкой смотрит на местечко между раздвинутых ног. Он закусывает нижнюю губу и толкается бедрами вперед. Его член упирается в мой клитор и тут мне становится по настоящему страшно.       — Макс, — сиплым голосом выкрикиваю имя. Белокурый дьявол наклоняется, чтобы поцеловать меня.       — Дай мне тебя помучить, я так хочу этого, что готов целую неделю ползать у твоих ног, — хрипло звучат слова из дрожащих уст. Обжигающий жар касается нежной кожи моих губ. Это самая странная просьба, что я когда-либо слышала.       Подаюсь бедрами вперед, ощущая клитором, как болезненно пульсирует его член. Парень приподнимается, и уже через секунду я вижу лицо Ковалёва.       — Расслабься, кнопка. Обещаю, он будет нежным, — шепчет шатен, перед тем как поцеловать меня в кончик носа. В комнате повисает тишина, время начинает казаться каким-то несущественным. Вдох, я решаю поиграть в любовный квадратик. Выдох, хватаю Диму за шею, и наши губы ударяются, впиваясь друг в друга. Мои бёдра приподнимаются, а ноги раздвигаются ещё шире. Этим пошлым жестом я даю своё согласие Максиму. Он входит в меня медленно и осторожно. Мне не больно, не страшно и даже приятно.       Пусть меня осудят те, кто наблюдают за нами на небесах. Но подобные ощущения стоят того, чтобы гореть после смерти в аду. Мой мозг не совсем понимает, что происходит. Я целую одного, впуская в себя другого. Ладони Ковалёва трепетно изучают каждый миллиметр моей кожи, на животе и груди. Мои острые зубки игриво прикусывают его язык, пока Вербицкий медленно, доводя меня до исступления двигается внутри. Моё тело напрягается от высшей степени возбуждения. Это так нереально, что сложно описать все чувства словами. Так глубоко и безумно приятно. Со мной явно что-то не так. Но думать об этом совсем не хочется.        Пальцы Димы добираются до клитора, и моё дыхание полностью сбивается. Громкий стон вырывается наружу, для Макса он звучит как отмашка. Блондин сжимает мои бёдра, чтобы удержать, когда одним резким движением он заполняет меня полностью. Дьявол облизывается, наблюдая за самой пошлой сценой, где-то в углу кухни. Я разрываю поцелуй, чтобы найти ту самую блядскую родинку, которая не давала мне покоя весь день. Касаюсь языком темного пятнышка на смуглой коже, вызывая стон, но уже из уст Ковалёва.        Максим выходит из меня полностью, а затем снова врывается, доводя до умопомрачительных искр на границах сознания. Он в буквальном смысле начинает изводить меня толчками, его член мучительно приятно касается точки внутри влагалища снова и снова. От этого нестерпимого трения, мои мышцы перенапрягаются. Всё…       Я потерялась в переизбытке ощущений. Таких сложных и неправильных. Перед глазами белеет, голова падает на подушку, пока спазматическая дрожь пробивает по телу, будто разряд тока. Прихожу в себя, когда Макс выходит из меня и изливается на мой живот, что всё еще содрогается от оргазма.

***

       Мне кажется, что даже стены покраснели от увиденного сегодня. На экране телевизора зависли финальные титры фильма. Несколько подушек мирно покоятся на полу. Мы лежим на диване, прикрытые одним лишь пледом. С права от меня Вербицкий, слева — Ковалёв. Максим практически вырубается, то и дело прикрывая глаза. Дима поглаживает кожу на моём предплечье. Я разглядываю лица обоих, лёжа на животе.       — Ярику в следующий раз придётся постараться, чтобы нас переплюнуть, — бормочет блондин с умиротворенной улыбкой, укрощающей его лицо.       — Я тут случайно узнал, что твоему брату нравятся всякие извращения, — говорит Ковалёв, и мне начинает казаться, что этот разговор спланирован заранее. Вербицкий кивает и выдавливает из себя язвительный смешок.Вот, нахрена портить такой момент? Они когда-нибудь угомонятся?       Громко вздыхаю, чтобы подавить желание закатить глаза.       — Ничего извращенного я в нём не замечала.       — Забавно. Мышка, я хорошо знаю своего брата. И ни капельки не удивлюсь, если в подвале его дома спрятана красная комната, — губы парня растягиваются в лукавой улыбке. Не буду делать вид, что меня это как-то напугало. Просто проигнорирую услышанное. Утыкаюсь лицом в подушку, дабы не видеть двух пар смеющихся глаз.       Когда Максим засыпает, через короткое время, обнимаю Диму. По нему не скажешь, что он устал. Его ресницы подрагивают, словно в голове целый океан мыслей. Приподнимаюсь, опираясь на локоть, чтобы разглядеть небольшой шрам чуть выше его правой груди. В центре круглого изъяна кожи тусклая синяя точка. Словно чернила, застывшие под слоем дермы.       — Откуда этот шрам? — тихо интересуюсь, чтобы не разбудить спящего блондина.       — Напоролся на гвоздь, — Ковалёв отвечает так, будто ждал этого вопроса и приготовился к нему заранее. В моей голове же всплывает недавнее воспоминание. Дима неосознанно касался шрама, когда упоминал сегодня о психологических пытках Даны.       — А если честно? — провожу пальцем по неровной поверхности на коже, не отрывая пронзительного взора от медовых омутов. Грудь парня вздымается под моей ладонью. Я чувствую, как его сердце стало биться громче.       — Дана воткнула в меня шариковую ручку, — признаётся мой горький мальчик, тут же жалея о том, что сказал. Он поджимает губы и бросает свой тоскливый взгляд на спящего Макса. Я же целую его в шрам, а затем кладу голову ему на плечо и закрываю глаза. «Я её ненавижу…» — теряю связь с реальностью, с одной лишь мыслью в голове.