***
Я была рада тому, что они ушли. Мне стыдно. Серьезно, зачем устраивать скандал в больнице? Их постоянные ссоры уже перешли черту. Они оба окончательно и бесповоротно рехнулись. Я не знаю, что будет дальше. Мама и Макс перестали находить консенсус. Вербицкий ведёт себя как настоящий психопат, он не видит границ. Он и раньше огрызался, но теперь перешёл на оскорбления и обвинения. И стоило мне только выдохнуть, как в помещение входит Катя. Твою налево! Что она опять тут забыла? В прошлый раз Ярик вызвал ей такси и спровадил её домой. Зачем Обломова пришла? — Привет, — девушка медленно проходит ко мне. В её руках пакет. Она смотрит в пол, словно боится взглянуть мне в глаза. — Мне сказали, что тебе нельзя говорить. Кто ей сказал? Кто её сюда пустил? Это что за сверхспособность такая? Знать всё и обо всём? Как медсестра смогла её проворонить после того, как из палаты вышвырнули двух нарушителей тишины? — Я принесла тебе фруктов, — украдкой взглянув на меня, говорит Обломова, — Не переживай, тут нет персиков. Только яблоки и бананы. Мама сказала мне, что апельсины не стоит приносить аллергику, — девушка начинает быстро бормотать себе под нос. Я же лишь хмурю брови, находясь в полном напряжении. — Ты была такая красивая, а сейчас меня пугает твой вид, — снова бросив взор на моё лицо, она опускает глаза. Её слишком невинный вид вызывает во мне волну подозрений. — Я хотела объясниться, — вздыхая, продолжает говорить блондинка. — Я не специально спряталась в твоей палате. Андрей смеялся, когда ты упала и начала задыхаться, — она сглатывает слюну и бледнеет. — Мне стало страшно. Я увязалась за твоим парнем, когда тебя повезли в больницу. А когда пришёл блондин, напугалась и спряталась за шкафом. Когда он ушел, в палате появился Ярослав. Я не специально, просто так получилось… Слова Обломовой звучат довольно правдоподобно. Она не кажется мне злодеем или марионеткой, что попалась на крючок психопата. Что-то в глубине души подсказывает мне, что Катя не опасна. Но я вполне могу и ошибаться. — Я никому не расскажу про тебя и твой любовный квадрат, — поджав губы, блондинка делает шаг и кладёт пакет мне в ноги. Через мгновение она поднимает свои глаза, чтобы посмотреть на меня. Она всё поняла. Блеск для губ. Признание Макса и моё. Обломова стала свидетелем того безумия, что затянуло меня в воронку водоворота событий. — Ты мне веришь? — в глазах девушки появляются слёзы. Ей больно. И все причины мне неизвестны. Как жаль, что я не могу говорить. Не способна даже спросить, почему она плачет. Киваю единожды и беру в правую ладонь её. Катя дрожит. — Андрей пугает меня. Он сказал, что Никита выложил тот рассказ в чат, а ещё добавил, что сам бы ограничился только фотографиями, — чувствую как со словами моей соседки по парте мне передаётся очередная доза тревоги. Черник действительно опубликовал красочный рассказ. На самом деле, на Никиту это не похоже, он недостаточно эрудирован. Андрей, именно он был автором рассказа. У меня нет сомнений по данному поводу. — Ой, я наверное тебя утомила… — смахнув слезу с щеки, тихо проговаривает Катя, — Если ты не против, я приду к тебе завтра, — она снова ждёт ответа. Я моргаю один раз и через боль киваю, чтобы Обломова не терялась в сомнениях. Блондинка слегка улыбается, её ресницы дрожат, а по бледным щечкам стекает прозрачная слеза. Она уходит, оставляя меня наедине с собой. Одиночество. Странная штука. Я его боюсь, но оно даёт мне время поразмыслить. Катя явно не рассказала всего. И стоит только догадываться о том, что происходит между ней и Черником. Сейчас мне сложно поверить, что я когда-то была влюблена в парня, чей искаженный образ растаял в моих воспоминаниях.***
После невкусного и несолёного обеда, мне захотелось поспать. За последние дни мои сны были похожи больше на бред. Я просыпалась каждый раз в поту, меня словно вырывали костлявые руки из омута мыслей и страхов. Перед глазами мелькали то лица, то стены коридоров больницы. Мой мозг не отдыхал, он пребывал в крайней степени напряжения. Тревожность играла со мной в жестокую игру. Психика подкидывала мне всё новые и новые поводы для панических атак. Вот и в этот раз мне начинает казаться, что за мной кто-то наблюдает. Поднимаю веки и вижу умиротворенное лицо Димы. Интересно, давно он тут? Сидит на стуле в полной тишине? Мы не виделись с того вечера, хотя по словам Кати Ковалёв ездил в больницу. Мне жаль, что так получилось, и я по сути испортила его праздник. — Привет, — мягко произносит шатен. Киваю и тут же жалею. Больно. Зажмурив глаза, притрагиваюсь к повязке на шее. В следующую секунду моего плеча касаются холодные длинные пальцы, мягко поглаживая по коже. Он так нежен и осторожен, словно я — фарфоровая кукла, которую собрали по осколкам. — Мне тут Макс передал твои подарки, —улыбаясь, шепчет парень, — над «Сумерками» я поржал, а вот прикола с книгой не понял… — он наклоняет голову вбок, ожидая от меня ответа. Замечаю, что он положил ту самую книгу к стопке, что ранее принёс Максим. Жестами рук пытаюсь объяснить, что мне нельзя разговаривать. Сначала направляю указательный палец на горло, а затем скрещиваю руки. — Прости, не знал, что ты не можешь говорить, — Дима довольно быстро понимает мои жесты. Ковалёв сдвигается вместе со стулом поближе ко мне. И берёт в свою ладонь мои пальцы. Его руки холодные, будто он только что пришёл с улицы. В палате тоже не жарко. Из окна постоянно сквозит, от чего я мёрзну даже под плотным одеялом. — Мне как-то не по себе… Ты чуть не умерла в мой день рождения, — еле слышно проговаривает шатен, а затем поджимает пухлые губы. Он смотрит не на меня, а куда-то в сторону, словно задумался о чём-то. Чуть не умерла. Действительно. Такого поворота событий мне даже в самых страшных фантазиях не приходилось испытывать. На душе начинают поскрёбывать острыми коготками чёрные кошки. — Я писал тебе, но сообщения не были доставлены, — выдыхая, произносит Дима, и мне становится грустно. Мне бы хотелось их прочесть. — Знаю, что момент не очень подходящий, но… — меня настораживают его слова. Так говорят перед тем, как расстаться? Его монолог становится похожим на печальную оду, отчего моё сердце с болью сжимается в груди. Закусываю нижнюю губу, время тянется слишком медленно. Жду, когда он наконец-то заговорит. — Честно говоря, я устал от этих любовных квадратов. Устал прятаться, делить тебя с Яриком. Мне кажется, что тебе стоит подумать, что делать дальше… — шатен медленно проговаривает, делая короткие паузы между предложениями. Он умудряется меня ошарашить. Сейчас уж точно неудачное время для подобных разговоров. Я не могу ему ответить, лишь одарить его непонимающим взглядом. Что делать дальше? Этот вопрос вызывает во мне чувство отторжения. Да, но он мягок, и говорит довольно деликатно. Самое обидное, что упомянул только Яра, о Максиме речи нет. Для него полиамория — это треугольник, где нет места для иного выбора. Я не могу даже шевельнуть головой, и мне ничего не остаётся, кроме того, чтобы глупо хлопать ресницами. В какой-то момент дверь в палату отворяется. Ярослав входит в небольшое помещение с белым непрозрачным пакетом в руках, я же наблюдаю боковым зрением, как мгновенно меняется выражение лица Ковалёва. Он сжимает челюсти до еле слышного скрипа. Орлов проходит к шатену, что сидит на стуле, но не произносит ни слова. Мне начинает казаться, что между ними что-то произошло. Я чего-то не знаю? Они успели поругаться? — Ладно, я пойду, — внезапно говорит Дима и поднимается со стула. Яр же провожает его хмурым взглядом. Как только двери за парнем закрываются, брюнет расслабленно занимает место своего конкурента. Именно конкурента, сейчас эти двое выглядят будто альфа-самцы, обхаживающие самку. В этот раз Яру удалось выдавить Ковалёва своим присутствием. Такое ощущение, что он чувствовал в какой момент эффектно появиться. Всегда вовремя. И как бы мне не было жаль Ковалёва за желание делить свою девушку только с лучшим другом, Орлов буквально спас положение. Выяснять отношения в момент, когда мне говорить нельзя — так себе идея. Мне физически хреново, психологически не лучше. — Привет, булочка. Как ты себя чувствуешь? — оголяя свои белоснежные зубы в яркой улыбке, хрипловато-бархатистым голосом произносит Ярослав. Моргаю один раз, ощущая как от его присутствия мне становится тепло. Тревога постепенно сходит на нет. Орлов единственный, кого сегодня интересует моё самочувствие. Я ждала его прихода. Очень. В моих мыслях неоднократно проносился момент моего признания. Нет, мне не о чем жалеть. Я сказала заветные слова не от страха перед смертью. Мои уста передали признание, исходящее из глубины души. — Я принёс тебе подарок, — он достаёт из белого пакета детскую магнитную доску для рисования голубого цвета. — Говорить тебе нельзя, поэтому я подумал о ней. Глупо наверное, — добавляет парень, а мои губы парализует улыбка. Не могу не улыбаться. Беру в руки стилус и тут же принимаюсь писать: «Что бы ты там не думал, я тебя люблю. И это замечательный подарок!!!» Он нежно усмехается, прочитав мои каракули. Его ресницы слегка подрагивают, а глаза цвета крепкого кофе внимательно изучают моё лицо. — Я тебя тоже люблю, — тихо произносит Ярослав, целуя меня в висок. Время застывает в воздухе. «Я тебя тоже люблю» — мой разум старательно выжигает столь значимую фразу в полотнах моей памяти. Мои чувства взаимны, душа улыбается где-то внутри, плавая в тёплом море счастья. Я так хотела услышать эти слова в ответ. Ждала, надеялась и верила все эти дни, проведенные среди холодных стен больничной палаты. Моё первое признание испортила Обломова — девочка с говорящей фамилией. Теплые пальцы нежно проводят невидимые линии по моему предплечью. Я поворачиваю голову, чтобы оставить на его устах короткий поцелуй. Это стоит мне дорого. Боль пронзает горло. — Подвинься, — внезапно говорит Орлов, и я бросаю на него взгляд, наполненный удивлением. Он что-то задумал? Не думаю, что моё тело способно на что-то пошлое. — Подвинься, — повторяет брюнет, и я сдвигаюсь на кровати. Он сбрасывает обувь и ложится на бок поверх одеяла. Яр кладёт левую руку на мой живот, а правую себе под голову. Его явно не смущает, что кто-то может войти сейчас в палату. Мне это нравится. Нравится не прятаться, а просто наслаждаться моментом единения, не думая ни о чём. «Как твои дела?» — пишу на доске под своим признанием. Его я оставлю, чтобы напоминать себе о словах, что были сказаны моим любовником после их прочтения. — Сегодня зачёт еле сдал, — Ярослав с шумом выдыхает слова. — Ты как? Мне не хочется портить предложения, написанные ранее, но я устала молчать. Мой немой ад подзатянулся. Поджав губы вывожу стилусом: «Приходили мама и Максим. Ругались из-за собаки и моей аллергии. Кажется, врач всё слышал. Мне было дико стыдно». — Нашли место. Я поговорю с Максом, — качает головой парень. Его голос звучит устало. Оно и понятно. Зачётная неделя. Ему и без меня достаточно проблем. Но я не чувствую необузданную потребность во внимании и понимании. Где-то внутри теплится надежда, что именно он выслушает меня. «Он думает, что это мама…» — решаюсь написать, не зная, как Орлов отреагирует. — Не понял, — Ярик снова качает головой, а затем потирает глаза рукой. После чего его ладонь возвращается на мой живот. Идиотка, он же не знает! Его не было ни в квартире, когда обсуждалась аллергия, ни в ресторане. Орлов только знает о том, что мне стало плохо. «Он думает, что мама отравила меня…» — вывожу буквы стилусом, после непродолжительной паузы. — Серьезно? — мой мальчик хмурит брови. Моргаю один раз. Он закатывает глаза. Даже смешно, как Максим и Ярослав иногда бывают похожи. Такие разные, но в них есть что-то общее. — Не могла она. Это бред какой-то. Не думай об этом. Я поговорю с Максом. Лучше скажи мне, ты сегодня поела? — тараторит брюнет, пребывая в полном недоумении. Он машет головой, словно старается поскорее выбросить эти безумные мысли. Вероятнее всего, что Орлов прав. Теория Макса звучит как полный бред. Ярик же чертовски устал и переварить подобное ему трудно. «Поела. Еда — отстой» — отвечаю, предварительно стерев все слова, за исключением своей первой фразы. — Потерпи немного. Слушайся врачей, и очень скоро мы с тобой пойдём на свидание, если, конечно, ты не против, — Ярослав бросил внимательный взгляд на мой лицо, изучая мою реакцию на своё заявление. «Только не в китайский ресторан!» — вывожу буквы стилусом по гладкой поверхности доски. — Уже шутишь, это хорошо! — улыбается парень, но какой-то горькой улыбкой. Возможно, моя шутка послужила грустной ассоциацией к последним событиям. Подумав об этом, ощущаю, как тревога тихо подступает ко мне. Я не хочу, чтобы он уходил. Ведь все приходят не надолго, а затем оставляют в одиночестве. «Побудь со мной…» — пишу от отчаяния. Довольно глупо и эгоистично просить его об этом. Ему нужно учить конспекты, сдавать зачёты, помогать бабушке. — А я никуда и не собираюсь, — Орлов произносит и целует меня в щёку, а затем поглаживает пальцами по животу. Его прикосновения действуют на меня как успокоительное. На мгновение задумываюсь о том, чтобы мне ещё написать. Как продолжить наш разговор по душам, который не состоялся бы без милого подарка у меня в руках. «Как Тиша?» — вывожу вопрос на доске, что первым приходит мне в голову. Ярик усмехается. — Хулиганит. Вчера стащил мою котлету, мелкий засранец, — он отвечает, а я в ярких красках и под музыку из мультфильма «Розовая пантера» представляю себе похищение котлеты, исполненное шпицем-рецидивистом. Казалось бы такая ерунда, а настроение поднимает. — Что тебе принести в следующий раз? — поправляя одеяло, интересуется брюнет. Его глаза слегка приоткрыты, будто он вот-вот уснёт. В палате тихо, даже не слышно голосов из коридора. «Не знаю, может блокнот и конспекты по химии» — вывожу буквы. Да, меня очень парит учёба даже в такой момент. Я пропускаю окончание четверти и боюсь, что в январе химичка на мне оторвётся. — Хорошо, принесу, — говорит Яр, кивая. Затем он достает из кармана смартфон, чтобы написать напоминание: «Блокнот и конспекты для Булочки». Неосознанно улыбаюсь. Булочка. Интересно со вкусом чего? Корицы? «Устал?» — вновь стерев все предложения, за исключением самого важного, записываю короткий вопрос. — Есть немного, — он хрипло отвечает, а затем, прокашлявшись, переводит тему нашего разговора: «Я давно хотел спросить, куда ты собралась поступать?» «На экономический, но мне всегда хотелось стать писателем». — Зачем тогда поступать на экономический? — Ловлю его печальный взгляд на своём лице. Интересно, как сейчас он расценивает свой возможный уход из медицинского? Не будет ли у меня подобных проблем в будущем? Если я вдруг не вывезу выбор профессии, продиктованный не моим сердцем. Дав себе минуту на размышление, принимаюсь писать: «Мама говорит, что писатели…» Останавливаюсь на середине предложения. Если цитировать дословно её слова, то стоит ограничиться лишь одним словом «нищеброды». Но остатки воспитания не позволяют мне этого сделать. И дело не в моём уважении к писательской профессии, а скорее в том, что я сболтну лишнего, в очередной раз выставив свою мать не в лучшем свете. «Мало зарабатывают» — выбираю более мягкую фразу, чтобы закончить недописанное предложение. Орлов сдвигается на подушке ближе к моей голове, чтобы шепнуть мне на ухо: «Мой тебе совет, поступай куда хочешь». Из-за его горячего дыхания по моей шее разбегаются мурашки. «А ты куда хотел?» Я уже задавала ему подобный вопрос, и он ответил мне. Но сейчас мне хочется узнать о нём побольше фактов. Хобби. Увлечения. Скелеты в шкафу. — Я задумался о меде в выпускном классе. Мои родители врачи. Одна из моих бабушек тоже. С ней я тебя ещё познакомлю, — внезапно брюнет прерывается, дав себе несколько секунд, чтобы о чём-то подумать, а затем продолжает: «Но когда другая моя бабуля заболела, я ни о чём другом и думать не мог». Его слова отражаются болью в моей душе. Он выбрал этот путь ради родного человека. А я зачем-то решила напомнить ему об этом. Мне всё было и так известно. «А ты ещё чем-либо интересовался помимо медицины?» — пишу на магнитной доске стилусом, чтобы увести тему нашего разговора в другое русло. — В школе мне нравилось снимать и монтировать видео, — Яр с уверенностью отвечает. Неосознанно поворачиваю голову, жалея тут же о лишнем движение. Боль саднит горло. Ярик — творческая натура? Просто удивительно! Хотя чему я удивляюсь? Он любит музыку. Его друг диджей. «Покажешь что-нибудь из своего творчества?» — старательно вырисовываю буквы с лёгкой улыбкой на устах. — Принесу в следующий раз, — отвечает Ярик и вновь достаёт телефон из кармана, чтобы в заметках набрать: «Принести Булочке свою порно-коллекцию». Зажмурив глаза бесшумно смеюсь.***
После длинного разговора мы проспали до самого вечера. Странно, что нас никто не побеспокоил. Ярослав ушёл, когда на улице стемнело. Включив лампу, я принялась читать книгу, которую подарила Ковалёву. Он забыл её у меня, когда покидал палату ещё днём. Книга Кэрри Дейнс и Джессики Феллоуз* начинается с изложения старой притчи: «Лягушка и Скорпион. Повстречались однажды у реки лягушка и скорпион. Скорпион хотел перебраться на другой берег и попросил лягушку перевезти его. — А вдруг ты меня ужалишь, откуда мне знать? — спросила осторожная лягушка. — Да что ты! Если я тебя ужалю, я ведь сам тоже погибну, — ответил скорпион. Успокоенная таким ответом, лягушка согласилась, и скорпион забрался ей на спину. Они проплыли уже полпути, как вдруг скорпион все-таки ужалил лягушку, и они оба начали тонуть. — Почему ты это сделал? — воскликнула перед смертью лягушка. — Такова моя натура, — ответил скорпион». Я несколько раз слышала об этой притче, но никогда не задумывалась о том, что она идеально описывает поведение психопата. Дочитав страницу до конца, в моё сознание буквально врезаются следующие два абзаца: «Психологи установили, что существует такое явление, как «психопатический континуум». На самом верху этой шкалы находятся серийные убийцы психопатического склада, внизу — «ангелы», которые и мухи не обидят, а где-то посередине — те, кто не нарушает закон, но умудряется наносить ощутимый вред окружающим. Возможно — даже скорее всего, — вы и не догадаетесь, что эти люди психопаты. Далеко не все они ходят по улицам с окровавленным ножом в одной руке и отрезанной головой в другой. Они гораздо — гораздо! — лучше маскируются.» Забавно, если верить этим словам, то Максим не попадает под категорию психопатов. Он использует маски, но для маскировки своих истинных чувств, но нет-нет да выдает себя с потрохами. В его поведении, скорее, читается тайна, чем неискренность. Есть вероятность, что я всё же ошибаюсь в нём, и Вербицкий никакой не психопат. Перелистнув страницу, продолжаю читать, всё больше погружаясь в книгу. С удивлением отмечаю факт, что всем окружающим людям нравится психопат. Он идеально приспосабливается к любым обстоятельствам. Психопаты любят исполнять роли трагических героев. Они носят «маску нормальности». Максим же скорее предпочитает «маску ненормальности». В какой-то момент в палате слышится скрип двери, я невольно вздрагиваю. Мои глаза устали от чтения книги при свете тусклой лампы, и не сразу приспосабливаются, чтобы разглядеть посетителя. Сначала в темноте еле различимо замечаю белую рубашку. Звук приближающихся шагов наводит на меня дикий ужас. И только когда силуэт появляется в освещенной зоне, мне становится легче. Это Максим. В его правой руке какой-то блокнот. — Меня тут Ярослав попросил найти твои конспекты по химии. И вот, что я отыскал, — парень протягивает мне дневник своей матери, который был надежно спрятан мною. Ну, как надежно. Я таскала его в своей сумке. Момент довольно неприятный и пугающий. Блядство! Сглатываю слюну и издаю болезненный хрип. Надо же было так проколоться. Я не думала, что Ярик попросит о помощи Максима, а про дневник и вовсе забыла. Беру с тумбочки детский планшет для рисования, чтобы написать дрожащими руками: «Я просто не хотела, чтобы ты его прочитал!» Вербицкий наклоняется, чтобы прочесть, после чего горько усмехается. Затем он с неприятным скрипом сдвигает стул к моей кровати, чтобы присесть. Я вжимаюсь всем телом в упругий матрас, мечтая просочиться в плотную поверхность, дабы спрятаться от Вербицкого. — Ты не хотела, чтобы я узнал о романе своей матери и отца лучшего друга? — задаёт вопрос Максим, растягивая гласные. Его глаза жутко сверкают в тусклом свете лампы. «Я не знала, как ты отреагируешь…» — мои пальцы всё ещё дрожат, отчего буквы сложно разобрать даже мне. — Отреагирую на то, что мой отец Александр? — язвительно усмехается блондин, после чего на его устах застывает хищный оскал. Он ещё никогда не выглядел таким пугающим. Мне некуда деваться, сбежать навряд ли получится. Понятия не имею, что ему ответить. Стоит ли говорить о том, что это не правда? Стоит ли упоминать те злосчастные тесты ДНК? Я не уверена, что должна раскрыть ему правду. Ему лучше поговорить об этом с отцом, а не мной. Или Макс решил уличить меня в краже вещей его матери? — Это не правда, — шмыгнув носом, произносит Вербицкий. В этот момент до моего обоняния доносится запах алкоголя. Он чертовски пьян. Как я сразу не поняла? «Что не правда?» — мастерски включаю дурочку, нацарапав вопрос стилусом на планшете. — Дядя Саша не мой отец. После смерти мамы я нашёл в папашином столе результаты теста ДНК. Я тогда не понимал… На кой чёрт он его сделал? И теперь, если честно, нихуя не понимаю… — откинувшись на спинку стула, он запрокидывает голову назад, глядя куда-то в потолок. «Зачем она так написала?» — вывожу на планшете ещё один вопрос, на самом деле не надеясь, что хотя бы Макс прояснит эту ситуацию. Парень, услышав скрип стилуса по магнитной поверхности планшета, наклоняется вперед, чтобы прочесть мою писанину. Он долго всматривается в слова, и я замечаю, что Вербицкий прочёл ещё одно предложение. Это была та самая фраза, которую мне не хотелось стирать. В его глазах проскальзывает та самая искорка грусти. Максим не заметил её сразу. — Забавно выглядит, — парень усмехается, а затем начинает зачитывать фразы по порядку: «Чтобы ты там не думал, я тебя люблю. И это замечательный подарок. Я просто не хотела, чтобы ты его прочитал. Я не знала, как ты отреагируешь…» Он словно намеренно избегает мой последний вопрос, переводя тему на моё признание в любви не ему. — Кого ты любишь, мышка? — грустно улыбаясь, спрашивает блондин. Где-то внутри вздрогнула моя душа. Она дала свой немой ответ, но Максим этого не услышал. «Не тебя» — медленно вывожу буквы, пряча глаза от его взгляда. Он признался в своих чувствах ко мне, но я лишь могу отметить некое сексуальное притяжение между нами и, временами, симпатию. — Ладно, переживу, — он отмахивается, а затем шумно вздыхает. — Мама страдала от психического заболевания. Врачи диагностировали пограничное расстройство. Я только сегодня узнал, — Макс сползает по спинке стула, упираясь коленками в кровать. Парень словно не может найти себе место, стабилизировать себя в одной точке пространства. Его душа определенно мечется, прошибая рёбра в грудной клетке. — Твоя мамаша швырнула в меня справкой из психиатрической лечебницы, когда я читал этот дневник, — он стучит пальцами по корешку блокнота. Вероятнее всего, Макс имеет в виду, что речь идёт о справке, выданной его матери. Блондин разбит и опустошен. «Мне очень жаль…» — пишу на доске, а по моим щекам растекаются слёзы. Как она могла? Зачем мама это сделала? В голове неосознанно рисую жуткую картину. Моя мать швыряет в лицо Вербицкого справку. Константин стоит молча в стороне. Жесть! Даже словами не передать, как мне стыдно. — Я знаю. Ты совсем не похожа на свою мамашу. Я тебя ни в чём не виню. Только давай договоримся! Не бери больше мои вещи без разрешения, — он тихо проговаривает слова, в то время как его пальцы собирают слёзы с моей левой щеки. Стираю всё написанное на планшете, а затем отвечаю: «Договорились!» — Что ты там читаешь? — Макс берёт книгу «Как распознать психопата» в руки, вглядевшись в название он закатывает глаза. — Серьезно? — Очередная усмешка нарушает неполную тишину больничной палаты. Уже довольно поздно, и в коридоре слышится посапывание грозной медсестры с бровями, как у Урсулы. — Давай я лучше почитаю тебе что-нибудь менее жуткое, — он отбрасывает книгу на тумбу и берёт в тонкие пальцы произведение Агаты Кристи «Десять негритят».