Малфой и магглы

«Дорогой дневник, я, кажется, гей. И я, кажется, влюбился в того, в кого совсем нельзя влюбляться. В гребанного, пикси его, Драко Малфоя». Драко Малфой перечитывал эти строчки раз за разом, будто не веря. Сердце непонятно отчего билось с большой скоростью, слизеринец ощущал, что душу словно окутало странным теплом. Отчего же? Из-за того, что узнал, что его любит враг? Его любит Гарри Поттер? Малфой, да тебя любит половина Хогвартса, если не больше, девчонки стелются перед слизеринским принцем. Почему же тебя теперь признание в любви так удивило? Робкое, написанное чуть корявым почерком на клеточных строчках. Что произошло? Больше тетрадок на полках и на сваленных вещах не было, блондин все проверил. Должно быть продолжение, обязательно! Из текста дневников Драко понял, что Гарри описывает далеко не каждый день, иногда и по две недели, и по три ничего нет, чаще всего гриффиндорец либо рассказывает важные моменты, которые он хочет запечатлеть, либо это какие-то рассуждения, мысли, которые парень не может держать в себе или с кем-то поделиться. Одна из них — это и было признание. Где же гребанное продолжение?! Прошло больше полугода. Должна быть новая тетрадь… Ну конечно! Малфой, ты идиот. Естественно, что Поттер взял ее с собой в Хогвартс! И там бы вряд ли оставил, следовательно, собирался брать в дом… «Хотя домом это маггловское жилище назвать язык не повернется…» — хмуро заметил парень. Драко соскочил с кровати и полез к двери, куда он скидывал кучу вещей в надежде закрыться от Дадли, который, к слову, больше и не лез пока, на счастье слизеринца. Блондин начал откидывать от двери книги, одежду и наконец-то добрался до чемодана. Открыв его, Малфой осмотрел имеющиеся вещи. Пара маггловских футболок, штаны, белье, полотенце, упаковка совиного печенья, несколько коробок с шоколадными игрушками… Тетрадь! Слизеринец схватил ее и, открыв на первой строчке, резко вдохнул. Взгляд расширился, глядя на то, что было вклеено в тетрадку. Колдография, с которой смотрел он, блять, Драко Малфой. Точнее, на двигающемся изображении присутствовала вся слизеринская команда по квиддичу, но на первом плане был именно ловец Малфой, с самодовольной улыбкой глядевший прямо в камеру. Где Поттер ухитрился достать эту колдографию? Драко вспомнил, что делал Колин Криви, гриффиндорец, снующий везде, где ни попадя. Кажется, это было в конце второго курса… Блондин даже крикнул на него тогда, мол, какого пикси он не снимает свою команду, но раз уж так, он с удовольствием будет позировать. Тогда Криви сделал буквально один кадр и тут же удрал так же быстро, как и прибежал. Малфой мягко улыбнулся неожиданно пришедшей на ум догадке. Колин повсюду таскался за национальным героем, все время пытался его сфотографировать. Ай да Гарри, есть же в тебе что-то слизеринское. Наверняка попросил своего личного мини-колдографа запечатлеть чужую команду по квиддичу! Интересно, Поттер, как ты ему потом объяснил эту просьбу? Не верится, что просто галлеонами заплатил. Или какой-то местью? Так будет проще всего отгородиться от дальнейших расспросов, правда же? Драко продолжил листать страницы дневника. Несколько описаний скучной летней жизни Поттера, а потом… — Твою ж пикси… — просипел Малфой, читая строки. Пугающие до ужаса строки. »…Дадли несколько раз ударил меня своим чертовым шокером. Он мог сколько угодно жаловаться дяде и тете, и я в любом случае получу ремнем — плевать, виноват я или не виноват. Но дневник — это подло. Не знаю, что Дадли забыл в моем чулане, но он полез сюда, когда я писал финальные строки прошлого дневника. Про мою ориентацию. Про Драко. На самом деле, то, что я хочу сюда написать сейчас, случилось еще летом. Но я никак не мог заставить себя записать. Мне было страшно, что он снова прочитает, увидит и… Не хочу даже думать. Дадли полез в чулан и увидел, что я что-то пишу. Выхватил тетрадь и прочитал мое признание. Там же увидел колдографию, которую я не успел вклеить… И решил этим шантажировать. И как только догадался, что влюблен я именно в Малфоя? Только из-за того, что он на главном плане на колдографии? Дадли что, поумнел? Не особо. То, что он предложил, было хуже всех прежних наказаний. Лучше бы я месяцами голодал. Я хорошо помню, как дядя Вернон орал и плевался слюной, крича об «этих …», сотрясал своими криками весь дом, честное слово. И тетя Петуния ему поддакивала. Я хорошо помню, каким взглядом он на меня посмотрел и фыркнул, что если я вдруг окажусь из «этих», то я буду жалеть, что выжил тогда. Я не могу описать его взгляд, когда он говорил об этом, но мне хорошо стало ясно, что тогда он со мной сотворит то, что не делал никогда. Мне реально стало страшно. Хотя тогда я не понимал, кто я на самом деле. Но, видимо, чувствовал в глубине души. За сокрытие информации Дадли потребовал… делать ему… это. То, что делают геи. Минет. Он сказал, что мне все равно надо тренироваться, ведь я буду всех в школе «ублажать» и на большее я не способен. Идиот ты, Дадли. И хоть бы почаще ходил в ванную. Меня чуть не вырвало. Мне было 13». Твою ж гребанную пикси. …Малфой сглотнул и вздохнул, нервно трясясь. Поттер, Поттер… Ты живешь в пиздеце. Мальчика-который-выжил, по сути, изнасиловали. А он никому не сказал. Даже собственному дневнику не сразу доверился. Боялся. Драко нервно провел руками по волосам. Точно, вряд ли он кому-либо об этом рассказал в Хогвартсе. Если даже об избиениях не решился, об этом… Поттер, Поттер, да что ж с тобой такое?! Почему тебе так не везет?! Ему было гребанных тринадцать лет, а ему за это время досталось столько, что ужас берет. Серьезно, от страха словно волосы на голове шевелятся. И Малфой все эти годы сидел недалеко от него на уроках, цапался с ним на переменах и понятия не имел, какой ад приходится проходить гриффиндорцу. А Драко не знал, почему в начале четвертого курса Поттер казался каким-то потерянным и стал похож на самого себя лишь позже. Теперь все становилось предельно ясно. И эта самая ясность пугала до ужаса. А ведь он, Малфой, его стебал еще в начале этого года. Значки эти ебанные придумывал. Травил ему душу. Делал все возможное, чтобы все в Хогвартсе его ненавидели. По сути, отнимал у Поттера единственный дом. И как-то на душе становится мерзко от самого себя. Слизеринец открыл новые записи, где говорилось о турнире, приезде учеников других школ… И заметил свою фамилию. Блондин снова уткнулся в текст взглядом. «Я не знаю, что мне делать. Малфой заколебал, если честно, со своими значками. Будто я сам, блять, рад, что меня выбрали состязаться на этом гребанном турнире! Да он мне вообще нахрен не сдался. Хотя бы один учебный год для меня может пройти в спокойствии?! Нет, обязательно что-то должно произойти. Я же, блять, Мальчик-который-выжил, непонятно только, зачем выжил-то. Чтобы каждый раз, когда я хочу просто спокойно учиться, быть обычным учеником, так обязательно случалась какая-то хрень! В этот раз хренью стал гребанный турнир. И мне никто не верит, что я не кидал бумажку со своим именем в кубок. Вообще никто. Рон так вообще меня чуть ли не послал, друг еще называется. Гермиона… если только она верит, хотя я вижу — ее саму изнутри рвет на части от того, что она не знает, чему верить. Впервые Гермиона чего-то не знает, надо же. Но она хотя бы меня не ненавидит, в отличие от Рона. А тут еще Малфой со своими значками. Идиот. Любимый, но идиот. Драко, ты даже понятия не имеешь о том, что я чуть ли не каждый день трогаю себя, думая о тебе. Ты, сам того не ведая, меня спас. Вижу твою наглую ухмылку каждый день, твой вредный взгляд и… знаешь, меня это утешает. Я вижу, что хотя бы тебе на меня не плевать. Ты меня ненавидишь всеми фибрами своей души. Но мне и этого чувства хватает. Хватает твоего взгляда, твоей ехидной улыбки… Но присутствие тебя спасло меня от мыслей о том, что мне пришлось делать из-за требований Дадли. Что мне пришлось делать из-за того, что я в тебя влюбился. И плевать, что моя влюбленность всему виной. Тем не менее, видя тебя, я становлюсь счастливее. И пусть драки, пусть издевательства, но мысли о тебе, ежедневное присутствие тебя рядом со мной вытеснило воспоминания о том, что случилось летом. Ты меня в самом деле спас. Спасибо тебе, любимый… хорек. Надеюсь, не в обиде на это слово. Хотя, откуда ты узнаешь, что я тебя тут так называю? Да и ты правда милый хорек. Если выживу — заведу себе хорька, будет напоминать о тебе. Знаю, такие вещи лучше не писать в дневник, но ничего не могу с собой поделать. Слишком много в моей голове мыслей, которые сложно рассказать кому-либо. Мне проще отдавать их листу бумаги. Рону и Гермионе я этого не расскажу. Нет. Никогда. То, что случилось — точно никогда. А вот про влюбленность в Малфоя… Рону я больше ничего не хочу рассказывать, ничем не хочу делиться. Он меня предал, не поверив. С Гермионой я могу поделиться многим, но… Не рассказывать же ей, как я дрочу на колдографию Малфоя, думая о Малфое, представляя Малфоя рядом с собой… Угораздило ж, блять, влюбиться в ублюдка. «Мы с отцом пари заключили…». Похуй. Серьезно, похуй. Твой отец, Драко, самый настоящий козел и я знаю, что в глубине души ты его боишься до одури, хоть и уважаешь. И я заметил, что ты — единственный из своей компании, кто не носит оскорбляющий меня значок. Почему же? Сам их придумал, но не решаешься? В чем дело, а? Мне правда интересно. Но не думаю, что кто-то это заметил, кроме меня. Просто я на тебя пялюсь постоянно, а ты не замечаешь. Знаешь, Малфой, а ты правда очень милый в образе хорька. Правда, лучше б ты оказался в моих штанах, а не у Гойла… Что. Я. Несу? Это, наверное, гребанные подростковые гормоны. Или еще что-то, о чем думать вообще не хочу. Интересно, именно они меня заставляют представлять слизеринского принца, стоящего по доброй воле на коленях возле меня? Ласкающего меня? Целующего меня? Да, Гарри Поттер, ты точно пошляк. Благо об этом никто не знает». Слизеринец внимательно перечитал эти строчки, почти не дыша. От признаний гриффиндорца щеки стали чуть ли не пунцовыми, он смутился, читая то, в каком ключе о нем думает мальчик-который-выжил. Как ни странно, эти признания были… приятны. Гарри Поттер, ну ты даешь. Ухитрился же влюбиться в него, Драко Малфоя… Дрочишь на него, Драко Малфоя… И ведь ничем, абсолютно ничем себя не выдал! Гриффиндорец хренов… Странно, но блондин вообще не чувствовал никакой ненависти по отношению к открывшейся для него информации, ни злобы, ни желания постебать… А ведь именно за подобным компроматом он и придумал весь этот план, чтобы было чем шантажировать Поттера. Так почему сейчас этого не хочется? А есть желание сохранить эту тайну для себя и гриффиндорца? Неужели так повлияли часы нахождения среди маггловского отребья? Драко, ты теряешь хватку. Отец бы сказал, что ведешь себя недостойно. А сам слизеринец понятия не имел, что в таком случае достойно. Травить еще больше Поттера? Ему и так с лихвой хватило. За что, собственно говоря, Малфой его ненавидел? За то, что он — самый известный мальчик в магическом мире. За то, что постоянно находится во всеобщем внимании. За то, что его все обласкивают. За то, что ему могут дать все по его первому зову. За то, что… отказался пожать ему, самому Драко Малфою, руку. Впервые за столько лет к блондину приходило какое-то иное понимание окружающего его мира. Сейчас он, после того, как почувствовал на себе ненависть Дурслей, после прочтения дневника, то есть, мыслей Поттера, слизеринец осознал, что Гарри поступил по отношению к нему… по справедливости. Нет, Малфой до сих пор был в злости за этот его отказ, но… теперь ему стала ясна истинная причина. Не высокомерие, не заносчивость, не горделивость — нет, нет, все эти черты принадлежат на самом деле Драко. А настоящая причина — в том, что Малфой тогда, в их первую встречу и потом вел себя по отношению к Поттеру как… придурок. Как этот гребанный Дадли на минималках. Он тогда оскорбил его единственного появившегося друга… Сам Малфой на месте Гарри запустил бы какое-нибудь заклинание типа того, что Уизли пытался направить в него, Драко, на втором курсе обучения. Да и известность, как оказалось, Гарри претила, он ее ненавидел всем, чем мог. От всей своей гриффиндорской души. Это для Драко было удивительно, поскольку сам он обожал кичиться популярностью своей семьи, властью, которую она дарует, влиянием своего отца, их знаменитой на весь магической мир фамилии. Слизеринец был этим доволен. Но мальчик-который-выжил имел больше власти и влияния, это ненавидел в нем Драко… А оказалось, гриффиндорцу оно и не нужно. Поттер, какой же ты… удивительный. Драко ощущал, что ненависть, которую он взращивал в себе по отношению к нему, будто бы слезает с его холодной души, будто кожа, обгоревшая на солнце. И вместо раненого участка проявляется новое. Малфой чувствовал это новое и не понимал, что именно. Но он точно знал — с такой ненавистью, как раньше, он не сможет относиться к гриффиндорцу. Ни при каких обстоятельствах. Он будто бы Поттера до этого дня совсем не знал. И это было удивительно. Ну что ж, вот и познакомились заново, Гарри Джеймс Поттер. Малфой пролистнул дневник дальше. Ничего интересного, кроме очередных возмущений гриффиндорца проходящим турниром, его мысли о ссоре с Роном (Драко удивлялся, что не заметил того, что Золотое Трио, оказывается, распадалось буквально у него под носом). Слизеринец наткнулся на текст, сделанный где-то за два месяца до этого Рождества. По мере прочтения его глаза будто расширялись все больше и больше. Перечитал еще раз. И еще. И еще раз пять. — Ебанный пиздец, — только и смог высказаться Малфой. Драко поступил действительно как идиот. Поттер и не собирался к Дурслям. Совсем. «Дневник, это потрясающе! Я не могу нарадоваться происходящим событиям. Теперь Турнир — это такая ерунда, честное слово! Это будет первое счастливое Рождество, которое пройдет не в Хогвартсе. В школе, конечно, тоже круто, и я рад его праздновать тут (а не в гребанном чулане, пока Дадли орет, что ему опять досталось мало подарков, и плевать ему, что ими завалена вся гостиная), но даже тут среди своих друзей и однокурсников я чувствовал, что порой… одинок. Думаю, это потому, что Рождество считается семейным праздником. Да, Гриффиндор для меня действительно семья, но… я немного другое имею в виду. Учителя как могут дают мне заботу и поддержку, которую я не получил в детстве… Но родительское плечо — это все же немного другое. И я наконец-то проведу Рождество с крестным!!! Конечно, по-прежнему он официально в бегах, но это не так важно. На самом деле вообще без разницы на все проблемы. Крестный смог проникнуть в свой дом, и Кричер, хоть и ворчал как старый хрыч (серьезно, профессор Снейп по сравнению с этим домовиком — просто лапочка (неужели я пишу Снейп и лапочка в одном предложении?!)), но был не против того, что хоть кто-то из его семейства появился в доме. Думаю, что Кричер соскучился, но, конечно, никогда такого не скажет. Это же не добродушный Добби. С директором я обо всем договорился, он все понимает. Да, я должен либо оставаться в Хогвартсе, либо быть у опекунов, но… Думаю, что такое небольшое нарушение правил никак мне не навредит. Уж скорее мне бы навредило присутствие в доме Дурслей. Не хотелось бы приезжать туда, но мне надо забрать у них часть моих вещей. Не то, что бы у меня их много… Но дневники, колдографии, игрушки (все же они мне дороги. Да, я уже подросток, знаю, но мне они важны) я все же хочу взять у них и оставить в доме у крестного. Там они точно будут в безопасности и никому до них не будет дела. Надо попросить Гермиону дневники как-нибудь зашифровать. Думаю, я как раз успею к рождественским праздничным хлопотам. По моим подсчетам, на поездку к дяде и тете у меня уйдет максимум день. Может, мне и ночевать там не придется и я сразу смогу отправиться к крестному. Может, получится сделать так, что я и на лето попаду к нему. Это теперь моя мечта. Там меня не сможет достать Дадли со своим сальным… И мне не придется больше делать ничего подобного из того, что он сотворил со мной раньше. И не надо будет прислуживать уродам, которые в любой момент меня могут выбросить на улицу. И с крестным мне будет интересно. Теперь мне есть, куда идти. У меня есть родной человек. И я счастлив». У Драко снова затряслись руки, и он отложил тетрадь в сторону. Малфой, ты настоящий идиот. Ты лишил Поттера единственной радости за ближайшее время. Лишил его счастья. Разрушил его мечту. Да, этот план с оборотным зельем — самая большая подстава, которую ты сделал для гриффиндорца. В былое время ты, Малфой, хлопал бы сам себе за потрясающую игру и идеально проведенную стратегию. Только теперь почему-то становилось стыдно. Отец бы явно этих чувств не одобрил, и это мягко говоря. Интересно, сколько минут он бы возмущался по поводу того, что Драко Люциус Малфой позорит благородную фамилию никому не нужным сочувствием, тем более, к полукровке, и к тому же — к Гарри Поттеру! Да, все-таки хорошо, что он сейчас во Франции вместе с мамой. А мама бы… Мама бы поняла его неизвестное доселе чувство стыда за совершенный поступок, чувство вины перед подростком, которому жутко как не везло. Мама всегда понимает. Гарри, прости… Стоп. Крестный. Кто у Гарри крестный? Откуда ему, Малфою, знакомо имя домовика? Кричер? Где он его уже слышал? Кричер… Мама… Зачеркнутые страницы дневника… Официально в бегах… Крестный… Сириус Блэк!!! Сбежавший из Азкабана преступник — Сириус Блэк, его родственник, кузен его матери, и есть крестный Гарри Поттера. Ну охренеть. В задумчивости Драко посмотрел в стену и, переведя взгляд на колдографию Золотого Трио на стене, выдохнул и вырвал несколько пустых страниц из дневника и взял перо из чемодана. — Надеюсь, Гарри, ты будешь не в обиде, что я испортил немного твой дневник, — пробормотал слизеринец и написал три письма с одинаковым текстом: «Вытащите меня!!! Я у Дурслей в чулане. Подробности объясню позже». Подписал их и вытащил сову из клетки. Прицепив к ней бумажки, он скормил ей найденное в чемодане совиное печенье, прошептал: — Сначала неси письмо Сириусу Блэку, потом — Грейнджер и Уизли. Поняла меня? Сова ухнула, соглашаясь. Тихо отодвинув вещи от входа, Драко с Буклей на руках вышел из чулана. Оглядевшись, он схватил большую статуэтку в виде немыслимой композиции (что за вкус у магглов?!) и со всей дури кинул в окно. Она разбилась вместе со стеклом, в комнату тут же проник свежий воздух маленького городка. Букля тут же взлетела и помчалась к окну, как вдруг входная дверь резко открылась и на пороге появились старшие представители семейства Дурслей. У Петунии выражение лица было испуганно-непонимающее с ноткой недовольства, а вот у Вернона — взгляд, полный ненависти. Такой, какой не было даже у Малфоя по отношению к магглам и грязнокровкам. — Ты поплатишься за это, гадкий, паршивый подон… — начал было мужчина, как Петуния взвизгнула: — Вернон, лови сову, она улетает!!! — пыталась сама допрыгнуть, но не успела. Мужчина, с диким криком пытавшийся словить птицу, побежал за ней и, схватив еще одну фигурку с полки, замахнулся и кинул в Буклю ровно в тот момент, когда та вылетела через разбитое окно наружу. А фигурка врезалась прямо Петунии в лицо. — Вернон, Вернон!!! — снова закричала она своим визгливым голосом, мужчина подошел к ней и доставал платок из своего кармана и приложил к ее разбитому носу, из которого уже шла кровь. — Не волнуйся, дорогая, я с этим ублюдком сам разберусь! — со злостью взглянул он в сторону Драко-Гарри. Малфою же взгляд этот был очень знаком. Очень он оказался похож на взгляд Люциуса Малфоя, когда тот узнал, что грязнокровка Грейнджер обошла его по баллам. Спина от его змеиной трости потом болела еще неделю. Драко мигом смекнул, что ему будет в ближайшее время, и тут же побежал к чулану — там он хоть как-то находился в относительной безопасности (похоже, Гарри тоже), но буквально перед его носом Дадли захлопнул дверь чулана и встал прямо перед ней. Да, такую махину, как кузен Поттера, только магией сдвигать надо! — Дадли, сынок, пожалуйста, отведи маму на кухню и возьми из холодильника лед, ей нужно… — но Вернона резко перебил подросток: — Она и сама может взять лед! — Да-да, Вернон, я возьму, не беспокойся, дорогой, — Петуния пошла в комнату, высоко задрав голову и прикладывая к носу платок, а мужчина схватил Драко за ухо и поволок к другой комнате. — А сейчас мы разберемся с тобой, несносный мальчишка! Забыл, как я тебя воспитывал за твои эти штуки?! Так я тебе напомню! — заведя его в комнату, оказавшуюся, как Малфой догадался, гостиной, Вернон оттолкнул его к столу и начал расстегивать ремень. Блять, Поттер, ты об этом в своем гребанном дневнике не писал! Тут либо вся семейка извращенцев?! Или… Твою ж пикси. У Малфоя — трость со змеей. А у Дурсля — ремень. — Ты не посмеешь этого сделать! Я тебя заколдую! — Драко-Поттер резко достал палочку (и ею оказалась палочка гриффиндорца) и направил на мужчину, но тот лишь с ехидством усмехнулся: — Это ты не посмеешь! Тебе запрещено пользоваться магией вне Хогвартса, а ты настолько трусишься за свое присутствие там, что испугаешься вылететь оттуда, позорник! — дядька вытащил ремень из брюк, штаны свалились, обнажая совершенно дикие, как посчитал Малфой, застиранные трусы. Вернон вышел из свалившейся одежды и, скрутив ремень, резко ударил Драко-Гарри по руке с выставленной палочкой. Слизеринец от боли заорал и выпустил палочку, которая с шумом свалилась на пол. Рука будто бы горела, пульсировала, и он заметил, что на ней появилась страшная красная полоса. Подобные, только уже, были у него на спине после окончания первого курса, когда отец не сдержался от недовольства сыном. — Вы… изверг… вы в курсе?! — в ужасе заорал Драко и предпринял попытку удрать, но проем тут же был закрыт коренастым телом Дадли. Тот с довольным выражением лица смотрел на него. — Это ты, Гарри Поттер, паршивый изверг!!! — кричал Вернон и, схватив Малфоя-Поттера за плечо, опрокинул того на стол. Он зашипел от боли и попытался встать, но тут же по ягодицам пронеслась новая боль от ремня. И снова, и снова… Только минут через пять пытка прекратилась. Вернон забрал палочку с пола и всучил ее Драко в другую руку, схватил того в очередной раз за ухо и поволок уже почти не сопротивляющегося парня к чулану. Затолкав его туда, мужчина закрыл дверь на замки. — И только попробуй кричать, останешься без еды не на неделю, а на все рождественские каникулы! — фыркнул он, и вскоре послышался отдаляющийся топот. Малфой рухнул животом на кровать и обнял старую сбитую подушку и уткнулся в нее ртом и носом, чтобы не заорать в голос. От унижения, от боли… На глазах у Драко проступили слезы. Все тело саднило, рука, спина, ягодицы и даже часть бедер сильно болели. Он сжал зубами подушку, лишь бы не закричать, лишь бы не дать понять, что ему больно. Поттер, ты же тоже так делал, правда? Точно, именно так ты и делал. И никак иначе. И они с тобой тоже творили такие зверства. А то и похуже. Чертов Поттер. Прости.