Курим и молчим

Билеты достались чудом. Девушка должна была ждать. Но вообще похер на эту девушку, не особо понятно, зачем она. Чтобы мать уважить. Чтобы было. Потому что положено. Концерта хотелось, девушку нет. Но что ж тут было поделать. Дискотека в деревне всегда самобытна. Девушки в платьях, пусть сейчас все же осень. Парни в моднявых футболках, самогон, сигареты, местный танцпол, басы из колонок — барахлят. Кто-то пьет, кто-то танцует, кто-то шушукается и строит глазки, кто-то говорит ему «Там твою Маньку это, смотри, уведут». Растолкать, выйти, найти и увидеть, как невестушка-то без зазрения совести крутится рядом с хлыщом, и дым, дым вокруг. Он даже сперва захлебывается этим, лимон? Кто курит лимон? Совсем идиот, что ли? Манька сжимается и отступает, но на нее как-то похер, а это… — Але, — хрипло вопрошает он, — ты кто? И спрашивает-то так, ради формальности. Кто-кто, хрен в пальто! В пальто и дурацкой расписной кофточке. Городской чистоплюй, интеллигент, девушку на танец пригласил! Да больно ты нужен здесь. Пялится еще, глаза такие… кхм… серые. — Але, Макс, гляди, девку прямо из-под носа у тебя уводят, — хлопает по плечу кто-то из друзей. Ну да, ну да, событие в деревне: тракторист наконец-то обзавелся невестой. А то мать все пилит, на всю деревню стыд, под сороковник, а все бобыль! Ну а что делать, если ни к одной душа не прикипает, и кто б знал, почему. С юности, лет двадцать уже, ни к одной сердце не тянется. — Да ты какой-то ненормальный, — смеются друзья. Так ото ж, оно и видать. Ну вот наконец, девчонку завел себе, сама вешается, не возражает, свадьба через три месяца, невеста нареченная уже и на сеновал зовет, а на кой Максу тот сеновал, там сено в жопу колется, да и нехорошо вроде, до свадьбы-то. Нет уж, — так и сказал невесте, — греха на душу не возьму, сперва под венец, потом все остальное. И вдруг — нА тебе! Что за хрен приехал, откуда взялся? А невестушка перед ним аж стелется, городские танцы какие-то танцует, ну зашибись! — Эй, отойди от моей девахи, — говорит Макс. И подходит ближе. Серые глаза, кофтенка расписная, и дым непривычный, лимоном пахнет и деревом каким-то, и прямо в лицо этот дым! Ах ты… — А ну, иди сюда, — говорит Макс. — Иди, я щас тебе покажу, почем солярка на селе!.. — Ну покажи. Рубль тридцать и вся вам цена, — тот намеренно тянет слова, зная, что бесит. Цигарка в зубах, мешается дым, а Маня молчит, и это так странно. Как будто напротив просто вулкан, и это отдельно сбивает с настроя. Он чувствует странность, но что это, пока не понятно. — Да, объясни ты ему! — кричат где-то сзади. — Макс, эй, чо ты смотришь-то на него? Дай ты ему в морду, чтобы дух вышибло! Серые. Серые глаза, и дым в лицо, и почему-то так голову повело — от дыма, наверное? Сердце — бабах, бабах, и словно катится прямо в сапоги, и ни-че-го не понятно, и слов нет, кроме «иди, иди сюда», и пальцы в кулаки сжались, так хочется этого городского взять за шкирку и… И дальше что? Встряхнуть как следует, схватить за плечи, и дышать, дышать этим дымом, да что за черт, что они там курят, в городе своем? Билеты. Билеты в руке, черт бы их подрал, тащиться с невестушкой на концерт, ах так, да пропади оно все пропадом!.. А он не идёт, он ошалело смотрит на то, как Макс топчет билеты, и не идет. Щелкает вейп, он выключает и делает шаг назад. — Да тресни его! Он криво смеётся и смотрит в упор. И Макс смотрит. В глаза, в эти серые, в эти предгрозные, в эти… — Недоволен? Хочешь дуэль? — говорит вдруг этот приезжий хлыщ. — За честь и любовь, все такое, охота? Тогда на рассвете на вашей дороге. Если характер, конечно, не подведёт. — Ишь ты, Макс! Дуель! — ржут за спиной дружки. — От тож те городские, морду набить по-простому не могут, все с какими-то изворотами! «Да пошел ты», — хочется сказать. Но язык не поворачивается. — Дуель, значит? — да, пусть смеется над его деревенским выговором, над грязными сапогами, над пропахшей соляркой и потом рубашкой. — А давай! Невестушка что-то там клекочет, мол, что вы, ребята, не надо, но — поздно. Надо тут выяснить, кто кого. Городской смотрит на Маньку, позерски кивает, почти поклонившись, и продолжает так, что Макс все слышит прекрасно: намеренно так делает, чтоб его, не иначе. — И вы будьте, барышня. Чтоб были свидетели, мало ли что. Макс все молчит. Парень уходит. Уходит и он, оттолкнув Маньку от себя и даже не обернувшись, когда она его все же позвала.