***
Повозки покинули переполненный людьми шумный Учан и неспешно покатили по дороге, петляющей между нежно-зелёных рисовых полей. Хотя Мо Жань беззаботно глядел вдаль, лениво перекатывая во рту сорванную травинку, будто крестьянский мальчишка, в его душе кипела сильная обида на учителя. Мало того, что в это самое время они должны были ехать к горячим источникам, так в Шу ещё зачем-то взяли явно бесполезного Сюэ Мэна и едва успевшего оправиться после болезни Ши Мэя, что раздражало до зубовного скрежета. Но Ши Мэй хотя бы мог помочь местному лекарю лечить обмороженных бедолаг и готовить отвары от простуды, а вот распрекрасный братец-павлин, по мнению Мо Жаня, не годился даже чистить улицы от снега. «Не хочешь, чтобы я слишком нос задирал, ну и ладно, — Мо Жань мысленно фыркнул, украдкой взглянув на учителя через плечо. — Хоть целую толпу возле себя собери, скоро ты поймёшь — даже худой верблюд лучше лошади». Мо Жань окинул рисовые поля рассеянным взглядом и с сожалением понял, что от невесёлых мыслей окружавшая их буйная весенняя красота вовсе не казалась ему заслуживающей внимания. Стараясь отвлечься, Мо Жань вспомнил о девушке, что пыталась кокетничать с Чу Ваньнином в обувной лавке, где ученики подбирали себе тёплые войлочные сапоги. Хотя учитель держался подчёркнуто холодно, от взгляда Мо Жаня не ускользнула та поспешность, с которой он расплатился с хорошенькой продавщицей, чтобы наконец-то выйти наружу. «Интересно, ему так неприятны любые заигрывания, или это земное воплощение Цзы-ду всерьёз стыдится своей внешности?» — от собственного предположения брови Мо Жаня удивлённо поползли вверх. Если отбросить жуткий характер, лицо и тело учителя казались идеальными. Даже уложивший в свою постель бесчисленное множество самых прелестных женщин и юношей бывший император мог поклясться, что никогда не видел человека столь же красивого, как Чу Ваньнин. Пускай даже эта красота пробуждала в нём одну лишь животную страсть и похоть, он… Разыгравшееся воображение живо нарисовало картину, от которой сердце Мо Жаня замерло, а дыхание участилось. Бледное, с пылающим взором лицо учителя в обрамлении чёрных как смоль волос, в беспорядке рассыпавшихся по плечам. Обнажённое тело, гибкое и упругое под его руками, звуки, запахи и ощущение горячего соития двух мужчин. Память Мо Жаня, точно огромная волна, всколыхнула тёмный омут его души и подняла со дна всё — и тесноту объятий, и сладость поцелуев, и яростные проклятия, слетавшие с искусанных до крови губ учителя вместе со стонами наслаждения. «Ваньнин, — ладони Мо Жаня вспотели так, что кожаные поводья скользили в руках, будто смазанные салом. — Если бы ты только знал, как сильно он… как я…» — Юный господин Мо, не угодно ли вам будет остановиться?! — громкий оклик одного из лавочников грубо оборвал его мысль. Мо Жань невольно вздрогнул и с рассеянной улыбкой уставился на старика, управлявшего соседней повозкой. Остановиться ему действительно стоило — во всех смыслах. — В чём дело, уважаемый? — потянув на себя поводья, Мо Жань услышал строгий голос Чу Ваньнина. — Что-нибудь случилось? — Сущий пустяк, бессмертный мастер, — старик вежливо сложил руки у груди. — В час Козы все добрые люди нашего города обязательно принимают пищу, подкрепляя силы и продлевая долголетие, как предписывает «Канон Священного земледельца». Трактир, что вы изволили проехать, прекрасно бы нам подошёл. Обернувшись, Мо Жань действительно увидел небольшую чайную в паре чжанов от них. За обе свои жизни он едва ли слышал название упомянутой книги, по-видимому, очень популярной у простого люда. В юности чтение вообще мало увлекало Мо Жаня, а вот учитель явно сразу понял, о чём речь. — Да, разумеется, — Чу Ваньнин кивнул, но в подчёркнуто-холодном тоне ясно слышалось недовольство. «Интересно, что не так с этим «Каноном»? Не еда же его разозлила, — Мо Жань поймал взгляд Ши Мэя и весело ему подмигнул. — Надо бы поподробнее расспросить лавочников про их глупые предписания».***
Спрыгнув на землю, Мо Жань тут же нагнал заходящих в чайную торговцев и, попросив прощения за беспокойство, непринуждённо обратился к самому молодому из них. — Скажи-ка, братец, — на лице Мо Жаня появилась добродушная улыбка, — что за книгу упоминал тот почтенный купец? Парень изумлённо раскрыл рот и уставился на него, как на полоумного. — Да ведь это «Канон Священного земледельца», неужто постигающий бессмертие молодой господин никогда о нём не слышал? «Ну вот, ещё и невеждой себя выставил», — невольно покосившись на Чу Ваньнина, мысленно фыркнул Мо Жань. На уроках они часто читали и обсуждали даосские трактаты о важности добродетели и разных способах культивации духовных сил, но, как бы Мо Жань ни пытался, никак не мог вспомнить книгу с таким названием. — Признаюсь, постигая бессмертие, я был малость оторван от внешнего мира, — невозмутимо произнёс Мо Жань, напустив на себя столь таинственный вид, будто на самом деле являлся древним монахом, лишь притворяющимся юнцом, — и не всё знаю о жизни простых людей… Так о чём же в нём говорится? — О разном, — парень растерянно почесал в затылке, — о том, как мужчине оставаться здоровым и полным сил, о том, как праведно дожить до глубокой старости, о пользе соития с женщиной, как сберегать и приумножать доходы и… После упоминания соития глаза Мо Жаня сверкнули озорным огнём. — Какая полезная книга! — он нетерпеливо прервал лавочника на полуслове. — Не смогут ли уважаемые купцы одолжить её мне на несколько дней? Каждый имеет право на здоровье и долголетие, а мне и моим товарищам по части… сбережения доходов явно недостаёт знаний. Видимо, найдя эти слова разумными, парень кивнул, оставив его одного. Наскоро осмотревшись, Мо Жань сразу понял, что маленькая чайная, куда они пришли, сильно отличалась от уютных городских трактиров. Посетителей было немного, да и те своим неопрятным видом походили на бродяг или разбойников. Ни трактирщика, ни его помощников не было видно, зато между столами запросто расхаживали куры, да древняя старуха в углу с монотонным стуком взбивала масло. — Не думаю, что здешняя еда хоть сколько-нибудь приятна на вкус, — недовольный голос Чу Ваньнина заставил его обернуться. — Что ж, если наши сопровождающие должны принимать пищу в строго определённое время — нарушать эту традицию мы не будем. Поняв, что новых посетителей так никто и не встретит, Чу Ваньнин указал ученикам на уединённый столик у окна. — Похоже, гостям тут не особенно рады, — Мо Жань с усмешкой провёл пальцем по засаленной столешнице. Выросший на улице, он никогда не отличался брезгливостью, чего нельзя было сказать об остальных. Гордый Учитель, конечно, не повёл и бровью, а вот лицо возлюбленного сына Небес, разглядывающего куриный помёт под ногами, едва не позеленело от отвращения. — Учитель, позвольте, я схожу на кухню и попрошу, чтобы для вас приготовили чай? — подражая отцу, Сюэ Мэн хмуро свёл брови. Он выглядел как сердитый щенок, что ищет, об кого поточить прорезавшиеся зубы. Видимо, понимая, что Сюэ Мэн может не сдержаться и нагрубить, Чу Ваньнин остановил его. — Я сам, вы оставайтесь тут и будьте бдительны, — он перевёл взгляд на сидящих за соседним столом лавочников, — теперь эти люди находятся под нашей защитой. Услышав его слова, старик лавочник привстал и с почтением склонил голову, глядя на него, то же самое сделали и остальные. — Что за город поблизости? — спросил Чу Ваньнин. — Город? — старик заискивающе улыбнулся, огладив седую бородёнку. — О, бессмертный мастер преувеличивает. Просто деревня змееловов, но если не встретим другого трактира до темноты, придётся остаться голодными до рассвета. Вам, конечно, известно про «Запрет одного дня». Лечь спать с полным желудком значит на целый год сократить свою жизнь, а уж если при этом выпить вина — умрёшь на пять лет раньше положенного срока. Точно призывая в свидетели Небеса, он многозначительно поднял указательный палец. Чу Ваньнин ожидаемо промолчал в ответ. Старик был излишне суеверен и помешан на долголетии, а возражать подобным людям — всё равно что дураку толковать сны. Стоило лишь учителю скрыться на кухне, Мо Жань подошёл к столу лавочников и тихонько окликнул молодого парня: — Братец, так что же моя просьба? Мо Жань насмешливо подумал, что Чу Ваньнин задержится на кухне какое-то время, а значит, у него будет возможность спокойно зачитать соученикам особенно любопытные главы «Канона Священного земледельца». Не совсем поняв, зачем книга нужна ему прямо сейчас, лавочник всё же выполнил просьбу. Передав Мо Жаню довольно потрёпанные, скреплённые дощечкой листы, парень взял с него обещание непременно вернуть книгу в целости и сохранности. Мо Жань с готовностью поклялся, что так оно и будет. Вернувшись за свой стол, он небрежно раскрыл книгу на первой попавшейся странице и принялся с выражением читать вслух: — «Не стоит мужчине быть без женщины. Без женщины мысли его приходят в возбуждение. Когда мысли приходят в возбуждение, то и дух истощается. Когда дух истощается, то вредит это долголетию. Запирание семени насильно — этого сложно придерживаться и легко утратить…» — Где ты это взял… совсем потерял стыд?! — Сюэ Мэн, едва успевший сделать глоток воды из тыквы, поперхнулся и возмущённо закашлялся. — А-Жань, по-моему, сейчас не подходящее время для чтения, — улыбнувшись одними уголками губ, Ши Мэй лишь мягко покачал головой. С юности к любым проделкам Мо Жаня он относился с поистине святой снисходительностью, и даже если не одобрял их, то никогда не пытался пристыдить или обругать, как это делал спесивый братец. — Да ладно, — насмешливо фыркнул Мо Жань, перелистнув страницу, — а чем ещё заняться в этой дыре, как не духовным совершенствованием. Боковым зрением Мо Жань вдруг заметил край белоснежных одежд, и сердце на мгновение пропустило удар. Возможно, он никогда бы не рискнул выкинуть подобное в школе, но здесь, при множестве свидетелей… И потом, это всего лишь учебный трактат. Он с трудом подавил лукавую ухмылку и продолжил с самым невинным видом, точно прилежный ученик, изо всех сил пытающийся оправдать высокие ожидания наставника. — «Если желаешь вступить в совокупление с женщиной, сначала ты должен прийти в возбуждение так, чтобы мужской корень твой сильно воспрял. Не торопясь, входи в неё, вбирая её инь-ци, — хотя это было всего лишь одно из сухих даосских наставлений по исполнению мужем супружеского долга, в устах Мо Жаня даже они неведомым образом звучали непристойно. Он не видел стоящего за спиной Чу Ваньнина, но и без того легко представил себе лицо учителя с надменно поджатыми губами и красными от смущения мочками ушей. Этот замшелый праведник, невинный, точно младенец, смутился бы и от меньшей ерунды. — Став крепким, используй это, двигайся медленно и расслабленно. Когда же твоё семя придёт в крайнее возбуждение…» За спиной раздались шаги, и Мо Жань успел заметить только взметнувшиеся рукава белых одеяний. — Не следует читать за едой, — Чу Ваньнин раздражённо захлопнул и забрал у Мо Жаня книгу, — тем более такое! С этим рассыпающим искры взглядом он напоминал рассерженного кота, которого бесцеремонно дёрнули за хвост. Мысленно потешаясь над этой картиной, Мо Жань спросил с наигранной обидой в голосе: — Книгу одолжил нам парень-лавочник для ознакомления, он сказал, что это священный даосский трактат, откуда мне было знать, что в ней написано? — Теперь знаешь, — холодно отрезал Чу Ваньнин. — Сейчас принесут еду. Советую всем поторопиться. — Бесстыдная псина, — проворчал Сюэ Мэн, сердито покосившись на Мо Жаня. — Что-то ты слишком напряжён, братец, возможно, тебе стоит почитать эту книжку в дороге, раз уж за едой нельзя… — хмыкнув, начал было Мо Жань, но поймав взгляд учителя, умолк и поспешно схватил пиалу с рисом, принесённую упитанной розовощёкой хозяйкой. Следом за женщиной из кухни вышли двое молодых парней и принялись проворно расставлять еду перед лавочниками. Хотя торговцы вовсе не были бедны, на столе у них Мо Жань тоже не заметил ни вина, ни изысканных кушаний. — Простой рис и острая тыквенная похлебка? — спросил он, уныло взяв со стола палочки. — Не лучше ли подкрепиться мясом или рыбой перед долгой дорогой? — В этой чайной непомерно высокие цены, — Чу Ваньнин придвинул к себе блюдо с простым белым рисом, — не удивительно, что заведение пустует. — А что мне остаётся, если всё так подорожало? — в ответ на его замечание хозяйка всплеснула руками. — Люди говорят, будто бы в Шу река замерзла так, что оттает теперь в год обезьяны, месяц лошади. Запасы риса и муки в округе почти на исходе, теперь уж каждый сам за себя. А если бессмертным господам не по карману моя стряпня, стоит поискать другое место. Хотя вряд ли выйдет — на этой дороге почти все трактиры позакрывались до лучших времён. — И это повод кормить гостей в такой грязи? — брезгливо скривился Сюэ Мэн. — Курицы гадят прямо на пол, как отвратительно! — Некогда мне их стеречь, — и тут не растерялась бойкая хозяйка, — двоих петухов проезжие вроде вас уже украли, вот и держу оставшихся внутри, чтобы нам самим не пришлось есть мякину и глотать траву. Растерявшийся Сюэ Мэн не нашёл, что ответить. Когда хозяйка ушла, каждому за столом стало ясно — нынешнее положение дел грозило людям даже за пределами Шу многими бедами.***
Весь день до самого вечера Мо Жань правил повозкой. Остановки делались лишь для того, чтобы справить нужду. Хотя по пути им попадались трактиры и гостиницы, как и сказала хозяйка чайной, почти все они были закрыты. Чтобы зря не терять время, спать решили прямо в повозках. Хотя старшим из лавочников это пришлось не по вкусу, Чу Ваньнин не стал менять решение, и старикам пришлось подчиниться. Чтобы ненароком не задремать под мерное сопение товарищей, Мо Жань вновь достал «Канон Священного земледельца», кое-как пристроив книгу на коленях, чтобы она не упала под конские копыта. «Ложась в постель, мужчина должен выработать в себе привычку держать рот закрытым. Если же держать рот открытым, то это приводит к потере ци, а вредоносные силы и болезни войдут в него через рот. По этой же причине мужчине нельзя громко петь в лесу». Мо Жань хмыкнул и обернулся, чтобы посмотреть, не открыл ли кто рот во время сна, но тут же заметил учителя, осторожно пробирающегося к нему мимо спящих учеников, видимо, чтобы дать отдохнуть. — Ты устал, — может, Мо Жаню это лишь померещилось, но взгляд Чу Ваньнина словно ненадолго смягчился, — я займусь лошадьми, а ты иди к остальным. Всего пара простых слов и призрачная тень заботы, ничего не значащей, если бы речь шла о любом другом человеке, но сердце Мо Жаня будто омыло тёплой волной. — Разрешите мне побыть тут, с вами, учитель? — выпалил Мо Жань, не сводя с него глаз. Не ответив ни «да», ни «нет», Чу Ваньнин молча сел рядом. Ночь была ясной и по-летнему тёплой. Высокое небо украшали тысячи сверкающих звёзд, а яркий блеск луны освещал широкую дорогу и очертания тёмных вершин на горизонте. Вторая повозка тихонько плелась где-то позади, монотонно поскрипывали колеса, вторя тихому перезвону бубенчиков на шеях лошадей, и в какой-то момент у Мо Жаня возникло чувство, что кроме них двоих на ночной дороге нет больше ни одного человека. — Можешь прилечь, если хочешь, — вдруг тихо сказал Чу Ваньнин, не оборачиваясь. Эти слова нельзя было понять превратно — облучок был слишком тесным и узким, и Мо Жань тут же улёгся, уложив голову учителю на колени. Знакомое ощущение заботы и тепла, точно мягкий ватный халат, укутало его душу, а лёгкий запах хайтана, исходящий от одежд учителя, одновременно успокаивал и волновал. — Учитель, — оторвавшись от созерцания дороги, Мо Жань повернулся и посмотрел на спокойное лицо Чу Ваньнина, находящееся теперь прямо над ним, — та девушка в обувной лавке, кажется ли она вам привлекательной? — Мо Вэйюй, что ещё за вопрос? — опустив на него глаза, Чу Ваньнин хмуро свёл брови. — А что в нём такого? — Мо Жань простодушно улыбнулся. В этом положении он мог хорошо видеть и мягкий изгиб длинной белоснежной шеи, и чётко очерченные на фоне тёмного неба линии скул и подбородка. — Вкусы у всех разные, я лишь хотел знать, что в женском лице и теле учитель находит красивым, а что нет. — Считаешь, я стал бы обсуждать подобные вещи? — губы Чу Ваньнина поджались, но голос всё ещё хранил теплоту и сердечность. — Может, и не стали бы, — Мо Жань усмехнулся, — я просто задал вопрос в надежде услышать ответ. — Хорошо, — тяжело выдохнул Чу Ваньнин. Он обернулся, но поскольку другие ученики давно спали, кроме Мо Жаня никто не мог его услышать. — Я отвечу тебе, и мы навсегда закроем эту тему. Внешность той молодой женщины показалось твоему учителю… — он немного замешкался, явно подбирая слова. — Показалась… весьма достойной. — Достойной моего учителя? — Мо Жань сам не понял, как брякнул подобное вслух. — Мо Вэйюй, прикуси-ка язык! — Чу Ваньнин грубо спихнул его с коленей, а от былой сердечности в голосе не осталось и следа. — Убирайся спать, твоя дерзкая болтовня меня утомила. — Сегодня этот учитель такой злой, словно в него демон вселился, — пожаловался Мо Жань, недовольно потирая шею, и ехидно добавил: — Верно, вы громко пели в лесу, да ещё и с открытым ртом выспались. — Похоже, этот ученик переутомился много сильнее, чем я думал, — недовольно покосился на него Чу Ваньнин. — Кроме прочего, ты тут единственный, кому и днём и ночью стоит держать рот закрытым. Вместо ответа Мо Жань, сердито сопя, улёгся прямо на пол, для удобства застеленный меховыми накидками. Лежащие рядом Ши Мэй и Сюэ Мэн, должно быть, видели уже десятый сон, и, невольно прислушиваясь к их дыханию, Мо Жань очень скоро задремал. Ему снился снег. Мягкий и белый, точно цветки хлопка, он падал с неба, укрывая всё вокруг глубоким пушистым покрывалом. Снег в волосах учителя, на его плечах и ресницах — когда-то, в прошлой жизни, Мо Жань уже видел такое… В этом странном сне Чу Ваньнин в одиночестве стоял посреди бескрайнего заснеженного поля, и его пальцы казались синими и холодными, как лёд. Мо Жаню тоже было холодно. Он не видел себя рядом с учителем, но всем телом ощущал нестерпимую дрожь. Во сне он вертелся, кутаясь в меховую накидку, и почти смог согреться, но неясное чувство тревоги заставило Мо Жаня распахнуть глаза.***
Чу Ваньнин не заметил, как уснул прямо с поводьями в руках. Его утомила не столько дорога, сколько предчувствие надвигающихся перемен. За ночь повозки почти достигли Шу, но Чу Ваньнин не увидел по пути ничего примечательного. Цветущие персиковые деревья и нежно-зелёные рисовые поля всё также обрамляли широкую дорогу, и хотя им не встретилось ни одной телеги или путника, на душе всё равно было неспокойно. Глубокая тишина казалась обманчивой. Внимательно вглядываясь в ярко освещённый луной ночной пейзаж, Чу Ваньнин поймал себя на мысли, что этот хрупкий красивый мир будто замер в ожидании, как готовый напасть хищный зверь. Неожиданно он услышал пение. Тихое и мелодичное, оно странным образом трогало за душу, словно кто-то оплакивал дорогого ему умершего. Чу Ваньнин не был уверен, но голос показался ему женским. «Так плачет вьюга, которую не впустили в дом», — мелькнуло в голове. В этот миг холод сковал всё его тело, а сердце защемило от неясной пока тоски. Слушая пение, Чу Ваньнин насторожился. Этот голос… мог ли он слышать его на самом деле? Когда Чу Ваньнин открыл глаза, из-за тёмных вершин на горизонте уже начало проглядывать солнце, а обе повозки стояли на месте. Всё ещё ощущая холод, он зябко поежился и осмотрелся. Картина, представшая его взору, была поистине странной: с низкого предрассветного неба хлопьями падал снег, повозку окружали голые деревья, но когда Чу Ваньнин обернулся, то увидел, что все кроны позади покрыты цветами и листвой. Лошади тоже вели себя необычно: тревожно фыркая и тряся головами, они упрямо отказывались идти дальше, точно их копыта приросли к земле. Поняв, что кричать на лошадей бесполезно, Чу Ваньнин легко спрыгнул с облучка и направился к обочине. Он оставил свою меховую накидку, потому что не хотел будить спящих под ней учеников. Погода начала меняться ещё ночью — тогда-то Чу Ваньнин и укрыл всех троих, старательно подоткнув ткань с боков. Он никогда не считал себя заботливым или хотя бы добросердечным человеком, просто громкая возня Мо Жаня, замёрзшего во сне, начала его раздражать. Именно так Чу Ваньнин сказал бы ученикам, решись они вдруг спросить, почему учитель отдал им свою накидку. Насколько мастерски Юйхэн управлялся со сложнейшими механизмами, настолько же плох был в выражении чувств, и стоило кому-то обратить внимание на его неуклюжие попытки проявить заботу, как он прятался в жёсткий «панцирь», будто испуганная черепаха. Чу Ваньнин сухо поздоровался с заспанным стариком-возницей, вылезшим из второй повозки. — Вот оно и началось, бессмертный мастер, — старик плотнее запахнул мяньпао, — даже если раньше вы изволили сомневаться, теперь видите всё сами. Почему эта проклятая зима никак не оставит нас в покое? Чу Ваньнин не ответил. Он присел и коснулся земли — покрытая снегом дорога показалась ему ледяной. Однако, обойдя повозки, Чу Ваньнин обнаружил, что позади почва гораздо теплее и мягче. Погруженный в свои мысли, Чу Ваньнин почти перестал замечать, как холод медленно пробирается под тонкие одежды, и как сильно дрожат его губы и пальцы. «Если защитный барьер имеет такие широкие пределы, тот, кто его создал, обладает поистине огромной мощью, — задумавшись, Чу Ваньнин хмуро свёл брови, — простое заклинание удержания с этим бы не справилось». Чу Ваньнин уже собирался вернуться к повозкам, но тут его взгляд задержался на старом персиковом дереве. Сухая кора выглядела потрескавшейся и сморщенной, листва давно облетела, но на голых ветвях Чу Ваньнин с удивлением заметил одну-единственную почку, каким-то чудом уцелевшую под снегом. «Это дерево похоже на меня, — медленно подойдя, Чу Ваньнин осторожно коснулся мокрой холодной ветки, — старое и уродливое, оно всё ещё не потеряло надежду встретить весну». Ему нестерпимо захотелось отогреть упрямое дерево, увидеть его ожившим, покрытым свежей молодой листвой, окутанным сладким ароматом множества цветков. Но даже сейчас, пока цела эта жалкая маленькая почка, одинокое персиковое дерево из последних сил остаётся живым. — Надо поспешить, попытаюсь снова расшевелить лошадей. Услышав шаги за спиной, Чу Ваньнин решил, что это старик-лавочник, но развернувшись, обнаружил сердитого Мо Жаня, сжимавшего в руках его меховую накидку. — Что бы сказал учитель, если бы я назвал его поведение неразумным упрямством?! — он подошёл и грубо натянул накидку на плечи Чу Ваньнина. Чу Ваньнин на мгновение опешил от этого покровительственного тона и бесцеремонности. Он пристально уставился на Мо Жаня, точно увидел его впервые. Должно быть, именно так ощущал себя родитель, чей ребёнок ещё вчера ползал по земле и бездумно тянул в рот всякую гадость, а сегодня поучал его с умным видом, будто познал высоту неба и толщину земли. — Ты не можешь так со мной говорить, — хотя губы свело от холода, тон Чу Ваньнина звучал сурово, как обычно. Резко отмахнувшись от рук Мо Жаня, он попытался сам затянуть завязки на вороте, но дрожащие скрюченные пальцы плохо слушались. — А если бы осмелился?! — явно не желая уступать, Мо Жань крепко обхватил его запястья. — Ваши руки, они же ледяные! Ладони ученика были такими тёплыми, что их жар мгновенно передался замёрзшему Чу Ваньнину. По крайней мере, губы резко перестали дрожать, а мочки ушей вспыхнули, точно их обдали кипятком. — Какое тебе дело до моих рук?! — вырвавшись, Чу Ваньнин с трудом удержался от того, чтобы призвать Тяньвэнь. Теперь его колотило уже от гнева. Этот нахал явно потерял всякий стыд, если вздумал бесцеремонно хватать за руки своего учителя. — Я… — видимо, поняв, что натворил, Мо Жань заметно смешался, — никакого, я просто принёс вам одежду! Теперь он выглядел как щенок, которого хозяин только что отшлёпал за провинность, и понуро смотрел под ноги. Глядя на него, Чу Ваньнин тяжело перевёл дух. На самом деле, Мо Жань ведь просто проявил заботу. Ему хотели угодить, правда, очень по-своему, но умом этот мальчишка никогда не блистал, а что касается хороших манер… разве ответственность за них не лежала на плечах его наставника? — Не стоило, — давая понять, что буря утихла, Чу Ваньнин поджал губы и равнодушно хмыкнул, — к тому же, не так уж здесь и холодно. От столь откровенной лжи Мо Жань даже оторопел. «Тебя что, поразит молния, если ты хоть на миг потеряешь лицо и признаешь очевидное?!» — вот что Чу Ваньнин читал в его глазах, но каким-то неведомым усилием воли этот ученик сдержал возмущение. — Я займусь лошадьми, — судя по голосу, Мо Жань всё же был обижен. Он резко развернулся, чтобы уйти, но Чу Ваньнин снова окликнул его. — Мо Жань. — Что?! — он застыл на месте, зло стиснув кулаки. — Взгляни на эти деревья, — теперь Чу Ваньнин старался говорить мягко и спокойно, — сторона, обращённая к северу, пышно цветёт, а на южной лепестков почти не осталось. Что ты думаешь об этом? — Хотите сказать, холод имеет границы? — Мо Жань тут же обернулся. Его злость испарилась, а на лице появилось знакомое Чу Ваньнину заинтересованное выражение. Когда этот ученик наконец-то включал голову, в ней нередко рождались довольно толковые мысли. — Очень похоже на искусно созданный защитный барьер. Я уже видел такое, правда, лишь однажды. Мо Жань подошёл и спросил, обведя деревья задумчивым взглядом: — Сколько же духовных сил требует такая техника? Учитель считает это проделками бога или могущественного демона? Хотя разговор о богах не особенно ему нравился, память Мо Жаня была частично стёрта, и лишних вопросов задать он всё равно бы не смог. — Определённо. Человеку такое вряд ли под силу. — Хм, — взглянув на Чу Ваньнина, Мо Жань довольно прищурился, — уверен, вы бы создали барьер и мощнее. Однако эта «невинная» лесть вовсе не застала учителя врасплох. — Да, — кивнул он как ни в чём не бывало, — но не удержал бы его столь долго. Вероятно, эта тварь очень древняя и питается людскими душами. — Мою душу ей не слопать, — дерзко хмыкнул Мо Жань, но заметив устремлённый на него строгий взгляд, тут же добавил с беззаботной улыбкой: — Да она скорее подавится. Лень, грубость, бесстыдство и другие грехи этого ученика не переварить даже десяти демонам. А вот возвышенная душа учителя — точно нежная паровая булочка, но и здесь той твари не повезёт. С человеком, подобным вам, всем князьям ада не справиться. Он замолчал, и Чу Ваньнин отчего-то снова почувствовал неловкость. Этот взгляд, что он вообще означает? И когда это самолюбивый наглец Мо Жань начал так им восхищаться? — Не говори ерунды, — как всегда в таких случаях Чу Ваньнин хмуро свёл брови, — пойдем, нужно проверить, как там остальные. Пройдя всего пару чжанов, они снова ощутили ледяное дыхание зимы. Если на границе барьера снег был мелким, точно рисовые зёрна, дальше на юг он сильно участился и падал большими пушистыми хлопьями. Чу Ваньнин заметил, что повозки успело изрядно припорошить, а бывшую когда-то широкой дорогу не мешало бы расчистить. — Учитель, вы всё ещё сердитесь? — вдруг тихо спросил Мо Жань и остановился. —… — Я… это насчёт тёплой одежды, — казалось, он был смущён, но всё же продолжил говорить, искоса поглядывая на Чу Ваньнина, — я всего лишь хотел, чтобы учитель позаботился о себе. Если заболеете и сляжете, никто не поможет этим людям. Знаю, я был груб и повёл себя непочтительно, хватая учителя за руки, но в намерениях этого ученика не было ничего плохого. Когда он умолк и наконец-то опустил глаза, Чу Ваньнин судорожно перевёл дух. Конечно, он не услышал ничего особенного, но эта откровенность и их зарождающаяся привязанность были сродни горному озеру: спокойное и гладкое снаружи, внутри оно таило гроты и пещеры, погружаться в тёмные глубины которых казалось весьма опасным. — Всё в порядке, мне уже намного теплее, — Чу Ваньнин принуждённо кашлянул, и, чтобы отвязаться от разговора, бездумно вытянул вперёд ладонь, — можешь убедиться, если не веришь. Он не видел выражение лица Мо Жаня, но почти сразу пожалел о том, что сделал. Чу Ваньнин всего лишь хотел показать, что отогревшиеся пальцы выпрямились и больше не дрожат от холода. Когда горячие руки ученика вновь крепко сжали его ладонь, сердце Чу Ваньнина пропустило удар, но вырываться и хмуриться было уже поздно. — Видишь, я сказал правду, — Чу Ваньнин понял, что покраснел, потому что происходящее вышло за всякие рамки. — Мо Вэйюй, не испытывай моё терпение! — Почти тёплые, — на лице Мо Жаня расцвела лучезарная улыбка. Раздражение учителя явно забавляло настырного мальчишку. — Позвольте мне помочь вам ещё немного… Он вдруг слегка склонил голову и обжёг руку Чу Ваньнина своим дыханием. Поражённый и взволнованный, тот застыл, не в силах ничего сказать, и в этот момент прямо за их спинами раздался негромкий голос Ши Мэя. — Учитель… А-Жань, — растерянный и смущённый, он выглядел как человек, осознавший, что пришёл не вовремя, — все беспокоятся… Меня прислали узнать, когда мы можем продолжить путь. — Когда угодно, — Чу Ваньнин отдёрнул руку, как ошпаренный. — С этим барьером мне почти всё ясно. Он выпрямил спину и молча прошествовал к повозкам, кивком велев обоим следовать за собой. Хотя мысли Ши Мэя никак его не касались, Чу Ваньнин прекрасно понимал, как двусмысленно они с Мо Жанем выглядели со стороны. Вероятно, ситуацию стоило пояснить, но вынужденный сохранять лицо Чу Ваньнин говорить на подобные темы не собирался. «Бестолковый! — мысленно выругался он, мельком взглянув на невозмутимого Мо Жаня. — Объясняйся теперь сам со своим шисюном. В любом случае, ничего неподобающего между нами нет и быть не может». Испытывая мучительное чувство стыда, весь оставшийся путь Чу Ваньнин молчал, и от его лица веяло большим холодом, чем от промёрзшей заснеженной земли. Мо Жань больше не решался с ним заговорить, и в напряжённой тишине они наконец прибыли в Шу. ___________________________________________________________ Автору есть, что сказать: Мини-спектакль: «Вспомогательный красивый женский персонаж в обувной лавке». Кокетливо улыбается Чу Ваньнину… Чу Ваньнин (нервно): Я возьму эту пару обуви и тут же уйду, мы с господином Мо очень спешим… Кокетливо улыбается Мо Жаню… Мо Жань (холодно): Ты сейчас заигрывала с моим учителем? Хочешь, чтобы твоя блядская яшма потускнела прежде срока?! Кокетливо улыбается Сюэ Мэну… Сюэ Мэн: Я так хорош, что ты решила сделать мне скидку, верно? Кокетливо улыбается Ши Мэю… Ши Мэй (устало): Хочешь, чтобы тебя заподозрили в тайном злодейском сговоре и навешали всех собак? Не стоит бездумно раздавать улыбки всем подряд. Кокетливо улыбается проходящему мимо лавки Мэй Ханьсюэ… Мэй Ханьсюэ: Ни слова больше! Я остановился в гостиничном номере 419. Вспомогательный женский персонаж: …