***
Повиснув на плече учителя, точно мешок с рисом, Мо Жань медленно плёлся, почти не чувствуя ног. Пальцы и ступни замёрзли так, что кровь в жилах будто застыла и превратилась в лёд. Его стоящая колом одежда оттаяла первой и стала тяжёлой и мокрой, отчего тело постепенно охватила крупная дрожь. Каменные стены с яркими оконцами, извилистые галереи, перетекающие друг в друга дворики, персиковые деревья — всё расплывалось перед глазами. Мо Жаня нестерпимо клонило в сон, но заметив это, учитель всякий раз громко звал его по имени, не давая задремать. Незнакомая служанка подвела их к небольшому флигелю в глубине внутреннего двора. Перед домом был разбит садик. Карликовые деревца обрамляли неглубокий каменный бассейн, в котором в тёплую пору, видимо, резвились золотые рыбки, а у самого входа возвышался большой камень причудливой формы. — Господин бессмертный, прошу, располагайтесь здесь, — она с поклоном указала на дом. Девушка сильно замёрзла и явно хотела побыстрее укрыться от непогоды, но Чу Ваньнин не спешил её отпускать, вместо этого спросив: — Мой ученик голоден, может ли кто-нибудь принести сюда чай и хотя бы миску горячей лапши? Девушка неловко замялась и опустила глаза. Видимо, решение хозяйки пригласить в дом гостей застало кухарку врасплох, и об угощении для них ещё не успели позаботиться. — Хорошо, — сухо сказал Чу Ваньнин, помогая Мо Жаню подняться на крыльцо, — просто скажите, где тут кухня, я всё сделаю сам. — Кухня в северной части поместья, господин, рядом с домом для слуг, — она помолчала, но после добавила, немного понизив голос: — Мяса на рынке теперь не найти, но у госпожи свой надёжный поставщик — у нас есть баранина, курица и даже свинина. — Благодарю, свинина как раз то, что нужно, — Чу Ваньнин отпустил служанку и плотно закрыл входную дверь. Комната оказалась небольшой и плохо освещённой, но главное, что внутри было тепло. Большую часть занимал кан, накрытый пёстрыми коврами и одеялами. Тут же стоял низкий чайный столик, полка для спальных принадлежностей и столик для игры на цине. Всю мебель, включая сундуки и подставку для жаровни, украшала искусная резьба. На полках шкафа лежали свитки с книгами, а раздвижные ширмы были расписаны копиями картин известных мастеров. Небрежно бросив меховые накидки на вешалку для одежды, Чу Ваньнин осторожно подвёл Мо Жаня к нагретому кану. Заметив, как он весь трясётся от холода, Чу Ваньнин окинул его удручённым взглядом и хмуро велел: — Снимай всё и переоденься. У тебя с собой есть сменное бельё? — В цянькуне… д-должно быть… — пробормотал Мо Жань, плохо слушающимися пальцами борясь с завязками и пытаясь отлепить противную мокрую ткань от тела. Из-за глубоких царапин его руки двигались, как у плохо смазанной железной марионетки. Тихо выругавшись, Мо Жань раздражённо дёрнул ворот, чуть не оторвав кусок ткани. Скосив глаза, он удивлённо заметил, что Чу Ваньнин, кажется, собирается помочь ему — тот вскинул руки и торопливо шагнул навстречу, но вдруг нелепо застыл на месте. В их ситуации не было ничего постыдного и двусмысленного, и всё же мочки ушей Чу Ваньнина стали розовыми от смущения. Он тут же отошёл и равнодушно произнёс: — Как закончишь, ложись, я займусь твоими ранами. Мо Жань лишь вздохнул, обречённо возясь с одеждой. Он знал, что учитель охотнее заглянет в лицо смертельной опасности, нежели разденет кого-то догола. В прошлом, даже после многочисленных постельных утех, Чу Ваньнин всякий раз смущённо отводил в сторону глаза, стараясь не смотреть на раздевающегося Мо Жаня. «Лицемер, — насмешливо говорил Тасянь-цзюнь, силой поворачивая его голову в свою сторону, — ты моя шлюха, чего ты там не видел?» «Это ты нихуя не видел, слепая псина. Учитель всегда был таким застенчивым», — подумал Мо Жань, неуклюже натягивая сухое бельё, и отчего-то ощутил странное удовлетворение. Будто младший братец, получивший на экзамене лучшую оценку, чем старший, на которого родители возлагали особые надежды. Чу Ваньнин всё ещё стоял к нему спиной, что-то сосредоточенно ища в цянькуне. Только услышав шорох ткани и скрип мебели, он наконец обернулся. Мо Жань уже послушно лёг на кан, вытянув озябшие конечности. Чу Ваньнин подошёл и с деланной небрежностью накрыл его толстым одеялом. «Твой странный взгляд у дверей поместья, — ловя каждое его движение, Мо Жань лукаво прищурился, — интересно, что он означал?» Учитель вновь вёл себя как обычно — холодно и отстранённо. Но Мо Жань прекрасно знал — стоит смутить его хоть немного, и Чу Ваньнин мигом вспыхнет от гнева. Некоторое время взгляд Чу Ваньнина блуждал по комнате. Возле рукомойника висело полотенце, богато расшитое серебряной нитью. Недолго думая, Чу Ваньнин схватил его и, быстро смочив тёплой водой, начал осторожно промывать царапины, усевшись на край кана. Расслабленная ладонь Мо Жаня лежала в его тёплой руке, постепенно согреваясь, а белая ткань быстро стала розовой, напитавшись кровью. — Учитель, — Мо Жань насмешливо улыбнулся, — может, вам стоило поискать какую-нибудь тряпку? Это полотенце явно очень дорогое. Боюсь, после моего лечения мы ещё и в должниках останемся. — Мне был нужен кусок чистой ткани, — Чу Ваньнин и бровью не повёл, сосредоточенно промокая ранки, — этот вполне подошёл. Полотенца существуют, чтобы вытираться, будь оно для любования — висело бы в рамке на стене. «Угу, — улыбка Мо Жаня невольно стала шире, — при большой нужде ты бы и со стены его отодрал». Таким уж человеком был Чу Ваньнин: точный и аккуратный во всём, что касалось сложнейших механизмов, в быту этот учитель становился совершенно беспомощным — толочь рис в яшмовой вазе было бы вполне в его духе. Мо Жань прикрыл глаза. Окутанное теплом тело медленно расслаблялось, будто сливаясь с лежанкой. Даже окружённый заботой, он чувствовал себя бродячей псиной, которую сердобольный человек во время стужи пустил в дом, отчего собачье сердце сжималось от восторга и благоговейного трепета. В их прошлой жизни этот скупой на ласку человек почти никогда не заботился о нём, поэтому Мо Жань, ставший императором, вернул ему заботу сторицей: стоило учителю заболеть, и Мо Жань вливал в него самые сильные лекарственные настойки, разбивал в кровь упрямо поджатые губы, только бы драгоценные капли наконец попали внутрь. Никто не научил этого достопочтенного хорошему обращению и манерам — он просто был истинным учеником своего учителя, разве не так?.. Почему же в этой жизни пальцы Чу Ваньнина так осторожны и ласковы, а вместо презрения во взгляде застыло беспокойство? Мо Жань, кажется, чего-то не понимал. Украдкой разглядывая суровый профиль сквозь полуприкрытые ресницы, он испытывал дурацкое зудящее желание задать тысячу вопросов, но не мог сформулировать ни один. — Тебе не больно? — вдруг спросил Чу Ваньнин, осторожными постукивающими движениями пальцев нанося остро пахнущую травами мазь. — Больно, — хотя это было преувеличением, Мо Жань тут же скривился, изображая непереносимые страдания, — но если бы учитель немного подул на мои… — Обойдёшься, — быстро сообразив, куда он клонит, Чу Ваньнин сердито свёл брови, — просто закрой рот и терпи. Теперь движения изящных белых рук стали резкими, словно учитель действительно хотел причинить ему боль. Стоило только легкомысленно предаться мечтаниям и испытать нечто сродни благодарности, как этот злобный белый кот поспешил выпустить в него когти! — Зачем тогда было спрашивать?! — Мо Жань резко отдёрнул руку. — Не твоё дело, — Чу Ваньнин отложил мазь и быстро поднялся, — я закончил. Теперь отдыхай. — Куда уходит учитель? — немного обиженно протянул Мо Жань, наблюдая, как тот сначала небрежно смывает с ладоней всю грязь в рукомойнике, а затем решительно идёт к дверям. — Ты же слышал, — Чу Ваньнин обернулся, окинув его хмурым взглядом, — хочу приготовить тебе поесть. — Не стоит! — чересчур поспешно выпалил Мо Жань, не уверенный, что вдобавок к снежной буре переживёт ещё и учительскую стряпню. — Рано или поздно нам что-нибудь принесут, и потом, разве учитель умеет делать острую лапшу? — Если я не умею её есть, — похоже, Чу Ваньнин понял, чем так обеспокоен его ученик, и всерьёз разозлился, — это вовсе не означает, что я не смогу её приготовить! Мо Жань вспомнил, с какой тщательностью учитель подходил к освоению новых для себя дел. За рецептом острой сычуаньской лапши тот наверняка отправился бы не к кухарке, а в библиотеку, и не приступил бы к готовке до тех пор, пока все книги по кухне южных провинций не будут прочитаны. При этом вкус у готового блюда мог оказаться таким, что даже умирающий с голоду не рискнул бы его доесть. — Разумеется! — с готовностью закивал Мо Жань и с едва уловимым оттенком игривости в голосе добавил: — Я не так уж голоден и был бы рад вместо плотного ужина просто выпить чай со своим учителем. Что будет, если без вас я усну и замёрзну? —… Хотя флигель временно пустовал, кан к их приходу был уже растоплен, а в комнатах горели жаровни. Даже реши Мо Жань разгуливать тут голым, замёрзнуть у него бы не вышло. Поняв, что ляпнул глупость, он не нашёл ничего лучше, чем прикинуться едва живым. Кто знает, может, созданная из его души небесная игла подточила здоровье этого достопочтенного?.. — Ожидая вас, я так заледенел, — настаивал Мо Жань и беспомощно похлопал себя сквозь плотное одеяло, — ног вон до сих пор не чувствую. Кто бы на моём месте думал о еде? — Разве тебе всё ещё холодно? — настороженно спросил Чу Ваньнин. Обычно учитель насквозь видел все его уловки, но, видимо, недавняя картина того, как закоченевший Мо Жань один на один сражается с бураном, всё ещё стояла у него перед глазами, мешая мыслить здраво. — Да, — печально вздохнул Мо Жань. — Зачем мне обманывать учителя? — Нужно согреть воды, — поразмыслив, решил Чу Ваньнин, мигом оставив былую злость, — в приставной комнате я видел бочку для купания. Ужином займусь чуть позже. Хотя Мо Жань и пролепетал, что сожалеет о доставленных хлопотах, затея с купанием ему понравилась. В конце концов, уважаемый наставник так и не пожелал увидеть его голым, и Мо Жаню неосознанно хотелось освежить в его памяти одно из своих неоспоримых достоинств. Довольный, что одним выстрелом убил двух ястребов — спас свой желудок и напросился на водные процедуры, Мо Жань раскинулся на лежанке, с бессмысленной улыбкой таращась в потолок. Однако время шло, а учитель всё не возвращался за ним. Постепенно улыбка сползла с лица заскучавшего Мо Жаня, а в голове заворочались самые разные мысли. «Чего это он так долго? Бочка была недостаточно крепкой, и он пошёл настрогать досок для новой? Вода недостаточно чистая, и он просеивает её от осадка? Похоже, этот достопочтенный распарит свои косточки не раньше, чем в год обезьяны и месяц лошади». Изводясь от нетерпения, Мо Жань раздражённо ворочался с боку на бок, пока ему это не надоело — решительно откинув одеяло, он направился в смежную комнату, где скрылся учитель, и осторожно заглянул внутрь.***
Сосредоточенный и собранный Чу Ваньнин, закатав рукава своих белоснежных одежд, стоял возле бочки и озабоченно хмурился. Никогда прежде его не занимал подобный вопрос: какой температуры должна быть вода, чтобы в ней мог искупаться сильно замёрзший юноша? Сам бы он без долгих колебаний окунулся в любую воду, молча перетерпев её жар или холод. Но с Мо Жанем дело обстояло иначе: кипяток мог больно ошпарить обмороженные конечности, а холод усугубил бы простуду. Как бы Чу Ваньнин ни старался, то остужая камни под бочкой, то разогревая вновь, результат всё никак его не устраивал. — Нет, пожалуй, слишком горячо, — сунув в бочку локоть, он досадливо поморщился. Тихо выругавшись, Чу Ваньнин хмуро свёл брови. Остудить воду можно было простыми воздушными техниками, потому, не тратя времени даром, он сложил пальцами особую печать. Понимая, что со стороны выглядит нелепо, Чу Ваньнин упрямо продолжал — если бы не беспокойство за Мо Жаня, ничто на свете не заставило бы его возиться с проклятой водой. Чу Ваньнин так и не узнал, почему этот глупый мальчишка вообще оказался на коленях в снегу. Мо Жань выглядел таким потерянным и неприкаянным, точно лишился в жизни самого дорогого. В тот момент Чу Ваньнину было не до вопросов, а теперь он не знал, стоит ли вообще спрашивать. Даже понимая, что Мо Жань наверняка сам навлёк на себя неприятности, он мучался чувством вины и хотел позаботиться о нём. — Теперь, кажется, холодная, — снова опустив в бочку локоть, Чу Ваньнин раздражённо поморщился, — этот бестолковый только замёрзнет ещё сильнее. Он вновь раскалил камни потоком ци, уняв поднимающееся негодование особой дыхательной техникой. Проиграть в схватке с могущественным соперником — это одно, но не справиться с какой-то бочкой для купания, такого позора Бессмертный Бэйдоу перенести не мог! — Нет, я же не варить его собираюсь, — снова проверив температуру, Чу Ваньнин понял, что перестарался. В сердцах он просто вылил в бочку стоявший рядом кувшин холодной воды. Неожиданно за спиной раздалось чьё-то смешливое фырканье.***
Взгляду Мо Жаня предстала воистину удивительная картина. Его учитель с закатанными по локоть рукавами стоял возле бочки с таким лицом, точно непослушная утварь отказывалась ему подчиняться. Наблюдая за увлекательным процессом укрощения воды, опешивший Мо Жань не знал, смеяться ему или плакать. Если бы ему на самом деле было жизненно необходимо горячее купание, в конце всей этой возни в идеально разогретой бочке учитель омывал бы его труп. Когда Чу Ваньнин что-то сердито проворчал, Мо Жань не выдержал и громко фыркнул. К счастью, тот был слишком озабочен температурой воды, чтобы обратить внимание на столь неуважительный смешок, и лишь строго спросил: — Зачем ты пришёл? Бочка ещё не готова. Я позову тебя. — Когда она будет готова, этот ученик околеет не от холода, а от старости, — наигранно пожаловался Мо Жань и принялся проворно стягивать с себя нижнее бельё. Хотя руки всё ещё плохо его слушались, лёгкая шёлковая рубаха сама соскользнула с плеч, а тонкие нательные штаны не оставляли никаких сомнений в том, что Небеса весьма щедро одарили этого ученика. Однако Чу Ваньнин сердито отвернулся ещё в тот момент, когда Мо Жань взялся за полы рубахи, чем немало его огорчил. — Придётся подождать, — холодно произнёс Чу Ваньнин, ещё раз придирчиво проверив воду. — И потом, ты ведь… Обернувшись, Чу Ваньнин не договорил, застыв, точно его парализовало. Мо Жань как раз полностью разделся, намереваясь залезть в бочку. Заметив, как ошарашенный взгляд учителя поневоле скользнул вниз, задержавшись на бесконечно долгие мгновения, и тут же испуганно подскочил вверх, он мог лишь обезоруживающе улыбнуться. «Учитель, я же не девица какая-то, отчего ты так покраснел?» — невольно усмехнулся Мо Жань. — Прикройся, бесстыдник! — Чу Ваньнин не глядя швырнул в него полотенцем. — Вода ещё слишком горячая! Мо Жань вздохнул и, кое-как обмотав бёдра брошенным полотенцем, без разрешения погрузился в воду, стараясь не обдать учителя брызгами. — Вовсе нет, — усмехнулся он, укладывая руки на толстые деревянные борта, — этот ученик ведь не креветка, а тут не кипяток. Благодарю учителя за заботу. Чу Ваньнин некоторое время придирчиво наблюдал за выражением его лица, будто не верил, что всё в самом деле кончилось благополучно. Наконец, словно о чём-то вспомнив, он строго произнёс: — Покажи мне свою ногу. —… «Зачем тебе ноги этого достопочтенного? — подозрительно уставился на него Мо Жань. — Ладоней что, было недостаточно для твоих пыток?» — Давай уже, — повторил Чу Ваньнин, требовательно выставив руку, — нужно оценить степень обморожения. Возможно, моих лекарств будет недостаточно. Вспомнив, что сам наговорил учителю недавно — как не чувствует ног и едва жив, Мо Жань решил не спорить. Размахивать пяткой перед его лицом было, по меньшей мере, странно, но зная упрямый характер Чу Ваньнина, Мо Жань всё же подчинился и кое-как высунул из воды правую ногу. — Что-нибудь чувствуешь? — длинные изящные пальцы обхватили свод его стопы, медленно ощупывая. Боли почти не было, горячая вода немного обжигала онемевшую на морозе кожу, но залезая в бочку Мо Жань ожидал чего-то подобного и легко мог перетерпеть. — Совсем немного, — хмыкнул он, пряча неловкость, — беспокоиться уже не о чем. Точно пропустив его слова мимо ушей, Чу Ваньнин нахмурился и стал внимательно изучать и ощупывать каждый палец. От прикосновений к стопе Мо Жаню стало щекотно, и он невольно дёрнул ногой, забрызгав одежду учителя. — В чём дело?! — Чу Ваньнин гневно вскинул на него глаза. — Ни в чём, — давя непрошеный смех, Мо Жань виновато потупился, — я просто боюсь щекотки. — Не говори ерунды, — сухо произнёс Чу Ваньнин. — Будешь вести себя как ребёнок — найду тебе няньку. «Лучше хорошенькую кормилицу», — усмехнулся Мо Жань, но, разумеется, промолчал, опасаясь быть утопленным. Чу Ваньнин потребовал на осмотр и левую ногу. Его слегка раскрасневшееся от пара лицо казалось крайне серьёзным, однако, ощупывая чувствительную разгорячённую кожу, он всё время неловко отворачивался. Взгляд Мо Жаня из насмешливого постепенно стал глубоким и проницательным, он по-собачьи склонил голову набок, буравя Чу Ваньнина своими пронзительно-чёрными глазами, мокрые волосы облепили его красивое лицо, а на хищно изогнутой шее сильнее забилась жилка. — Учитель, как там мои дела? — невольно залюбовавшись нежно-розовыми мочками его ушей, Мо Жань задумчиво улыбнулся. Его голос всё ещё звучал хрипло, а взгляд поневоле скользнул на видневшуюся в распахнувшемся вороте блестящую от испарины напряжённую шею. Видно, поняв наконец, что его попросту водят за нос, и «не чувствовавший ног» Мо Жань вполне себе здоров, Чу Ваньнин резко отпустил его лодыжку и выпрямился. — Придётся отрезать, — процедил он, приводя одежду в порядок. — Мои ноги? — опешивший Мо Жань решил, что ослышался. — Твой болтливый язык, — учитель пронзил его суровым взглядом. — Дальше сам справишься, а я пока займусь ужином. Хотя настроение Чу Ваньнина испортилось, Мо Жаню почему-то ужасно не хотелось его отпускать. Пускай ворчал бы и бранился, только бы находился рядом, чтобы Мо Жань мог смотреть на него, предаваясь волнующим воспоминаниям. — Но мои ладони, — воскликнул он с досадой, — вы сами нанесли мазь, разве их можно мочить? — Нанесу её снова, — Мо Жаню показалось, что на лице учителя мелькнула злорадная усмешка, — только и всего. Развернувшись, Чу Ваньнин стремительно покинул комнату, не видя брошенный ему в спину тоскливый взгляд.***
Чу Ваньнин бесшумно шагал по запутанному лабиринту поместья, минуя занесённые снегом дворики и погруженные в полумрак дома с хищно загнутыми крышами, напоминающими драконьи спины. Ноги точно несли его сами, потому что в мыслях царил полный беспорядок. Стыд, сожаление, чувство вины и отвращение к самому себе заполнили его сердце до краёв. «О чём я только думаю, старый дурак?! — с горечью отчитал он самого себя. — Мо Жань едва не пострадал, потому что я оставил его, и вместо того, чтобы просто позаботиться о ранах, как положено, я…» Вместо этого Чу Ваньнин сгорал от жгучего стыда и влечения. Держа его ладонь в своей, трогая разгорячённую влажную кожу, Чу Ваньнин чувствовал себя дорвавшимся до желанного тела развратником, слишком жалким и отвратительным, чтобы рассчитывать на что-то большее. Разве нормальный человек смог бы испытать хоть зачаток желания в такой ситуации? Только благодаря невероятному самообладанию и беспокойству Чу Ваньнин смог взять верх над чувствами, но сама необходимость этого больно ранила его гордость. И если их прикосновения были оправданы заботой, то вид обнажённого Мо Жаня по-настоящему застал Чу Ваньнина врасплох. Ему хотелось вырезать эту картину из своей памяти, но чем сильнее он пытался, тем навязчивее бесстыдный образ всплывал в голове. Кожа тёплого золотистого оттенка, мускулистый поджарый живот, тёмная дорожка волос, ведущая от пупка к паху, две резко очерченные косые линии мышц… и выглядящий впечатляюще даже расслабленным крупный орган в обрамлении жёстких чёрных волос. В своих постыдных весенних снах Чу Ваньнин множество раз видел Мо Жаня обнажённым, но тот казался очень взрослым и почти чужим, поэтому увиденное в реальности стало для него настолько непристойно будоражащим. Первое, о чём подумал Чу Ваньнин, было вовсе не бесстыжее поведение ученика или необходимость отвернуться. Он подумал, что бы ощутил, коснувшись его плоти ладонью не во сне, а наяву. Осознав это, Чу Ваньнин с трудом удержался от желания плеснуть себе в лицо ледяной воды. Больше всего он боялся, что однажды Мо Жань поймёт природу столь острых реакций своего учителя и станет презирать его. Чу Ваньнин мог смириться со многим — равнодушием, всяким отсутствием сердечности и привязанности, но только не с отвращением Мо Жаня. «На твоём месте должен был быть Ши Мэй, — вдруг всплыло в голове Чу Ваньнина с чужим издевательским смешком, — он хорош во врачевании и сдержан. Даже если между ними что-то есть, он никогда не выказывает своих чувств столь постыдно». С горьким уксусным привкусом на языке упавший духом Чу Ваньнин остановился, чтобы оглядеться. Он явно свернул не туда, выйдя к галереям одного из хозяйских домов, и уже хотел было повернуть обратно, как вдруг ощутил тонкое покалывание в кончиках пальцев, мгновенно распространившееся вверх по руке. Тёмная ци, точно юркая хищная птица, коснулась его своими крыльями и скрылась во мраке. До ушей донёсся отдалённый мелодичный звук. Возможно, простой человек вовсе не различил бы его в гуле ветра, но чуткий слух заклинателя уловил обрывки песни, монотонной и печальной — той самой, что Чу Ваньнин слышал в своём сне. Она доносилась с женской половины, куда не имел права зайти ни один мужчина, но разве подобное могло остановить Бессмертного Бэйдоу? Буран уже утих, ветер просто кружил в воздухе снежную пыль, но чем ближе Чу Ваньнин подходил к дому, тем холоднее ему становилось. Дуновение зимы, будто тяжёлое дыхание хищного зверя, притаившегося во тьме, опаляло его лицо, пытаясь заставить обратиться в бегство. Не переносящий холода Чу Ваньнин и не думал отступать. Внутри дома тускло горел свет — должно быть, даже не масляная лампа, а пара свечей, но их скупого света хватило, чтобы на бумажных окнах отразился тонкий силуэт женщины, держащей у груди какой-то свёрток. Чу Ваньнин сразу понял, что это младенец, которого баюкали на руках, а тихая песня — колыбельная для него. Откуда здесь взялась женщина с ребёнком? Разве сын госпожи Яньлинь женат? Источник тёмной ци был совсем рядом, этим людям могла грозить опасность, почему же хозяйка дома не посчитала нужным сообщить о них в первую очередь? Чу Ваньнин хотел пройти в дом и расспросить женщину без свидетелей, как вдруг до него донёсся тоненький напряжённый голосок: — Господин бессмертный, должно быть, заблудился? Чу Ваньнин обернулся и заметил под аркой служанку, которая проводила их с Мо Жанем к флигелю. Её щёки раскраснелись от холода, а в глазах читалось волнение, которое она безуспешно пыталась скрыть. — Так и есть, — как ни в чём не бывало ответил Чу Ваньнин, окинув девушку равнодушным взглядом, — я направлялся на кухню, чтобы приготовить поесть. — Сожалею, господин, у нас не принято есть после часа Козы, — вежливо пролепетала служанка, почтительно сложив рукава. — Я и не настаиваю, чтобы вы ели, — нисколько ни церемонясь, холодно произнёс Чу Ваньнин, — но мой ученик голоден и нуждается в горячей пище. Служанка ничуть не смутилась и, закивав, тут же повела его в сторону кухни, явно испытав облегчение от того, что они покинут это место. Чу Ваньнин невзначай обернулся — свет уже погас, женский силуэт исчез, и дом погрузился в тишину. Расспрашивать служанку он не стал, догадавшись, что ей пока велели держать язык за зубами. Кухня оказалась опрятной, просторной и сверху донизу забитой припасами: вяленое и свежее мясо, ароматные пучки трав и свежих овощей, развешанные вдоль стен, полочки со специями, доверху забитые рисом и мукой мешки. В этом доме явно не голодали. Служанка, вопреки ожиданиям, вовсе не покинула Чу Ваньнина, оставшись перебирать травы для особой чайной заварки. Понимая, что за ним оставили следить пару чутких глаз, Чу Ваньнин не возражал и вовсе не обращал на девушку внимания, занятый готовкой. Высыпав белоснежную муку на деревянную доску, он окинул её задумчивым взглядом. В последний раз Чу Ваньнин готовил это блюдо так давно… сможет ли сделать всё как надо, или лучше переступить через гордость и попросить служанку? В тот злосчастный день он жестоко отхлестал Мо Жаня, а после, узнав, что тот ничего не ест, приготовил его любимые пельмени-ушки и попросил Ши Мэя отнести тарелку. В глубине его души зрело малодушное желание, чтобы ученик знал, кем они приготовлены — знал, что учитель глубоко сожалеет и волнуется о нём, просто не может выразить этого словами. Конечно, гораздо важнее тогда было, чтобы Мо Жань наконец поел, и Ши Минцзин очень его выручил. Замешивая тесто, Чу Ваньнин думал, что сказать на этот раз. Что встретил служанку, которая приготовила эти пельмени? Но ведь теперь обман не имел никакого смысла. Догадается ли вообще Мо Жань, что учитель впервые готовил именно для него? Возможно, легкомысленный мальчишка вовсе не придавал значения подобным пустякам, да и был слишком уверен, что его чёрствый учитель может угостить ученика только плетью. Опустошив голову, Чу Ваньнин позволил пальцам действовать самим. Он двигался по кухне быстро и бесшумно, точно призрак, проворно доставая нужные продукты и специи. Чу Ваньнин раскатал тесто так, чтобы вышло не слишком тонко и не толсто — а в самый раз. Заворачивая сочный мясной шарик в белую обёртку, точно конфету, Чу Ваньнин бережно «запаковывал» его, прихватывая уголки кончиками пальцев, а затем сворачивал их в характерные «ушки». Когда на подносе расположился с десяток таких аккуратных белоснежных «ушек», его лицо озарила слабая улыбка. Служанка бросила на него удивлённый взгляд, но ничего не сказала. «Ты делаешь это, чтобы загладить вину, — думал Чу Ваньнин, размешивая специи для бульона, — как и в тот раз. Хочешь, чтобы он оценил твои старания? Как же ты жалок». Нахмурившись, Чу Ваньнин чуть не ошпарился, закидывая пельмени в горячий бульон. — У вас есть масло чили? — это был единственный раз, когда он обратился к служанке. — Да, вот здесь, господин! — услужливо подсказала девушка и бросилась к полкам. На этот раз его старания окупились сполна. В обжигающе-остром красном бульоне плавали мясистые сочные пельмени, посыпанные кружочками мелко нарезанного зелёного лука. Тонкий аромат перца и чеснока поднимался над тарелкой вместе с паром, и Чу Ваньнин поспешил накрыть её, чтобы еда не остыла. «Во-всяком случае, это выглядит съедобно, — со вздохом заключил Чу Ваньнин, переставив миску на поднос. Вспомнив испуганное лицо Мо Жаня, когда речь зашла о готовке, Чу Ваньнин сердито подумал: — Только попробуй не съесть их все до единого, паршивец».***
Оставшись один, порядком уставший Мо Жань едва не задремал, разомлев от тепла и уютной тяжести одеяла. Пару раз он торопливо выглядывал наружу, чтобы проверить погоду — к ночи буран утих, мелкий снег лениво кружил в воздухе, а ветер смёл следы учителя на земле, и теперь казалось, будто флигель нежилой. Мо Жань даже несколько разочаровался: может, вредная старуха и сжалилась над ним, позволив остаться, но раз буря кончилась, утром ему наверняка придётся уйти. Когда створки дверей наконец распахнулись, и в комнату вошёл Чу Ваньнин с подносом в руках, обрадованный Мо Жань тут же откинул одеяло в сторону и сел. — Учитель, я дождался вас, — Мо Жань сонно улыбнулся и бросил любопытный взгляд на поднос. Чуть нахмурив брови, он обеспокоенно спросил: — Почему миска всего одна, вы ведь тоже ничего не ели? — Я не голоден, — спокойно ответил Чу Ваньнин, поставив перед ним поднос. — Дождусь общего завтрака. Ешь, пока не остыло. Мо Жань чересчур осторожно поднял крышку, не зная, что его ожидает под ней — ароматный запах острого перца тут же ударил ему в нос, и по лицу невольно расползлась улыбка. — Пельмени-ушки? — его глаза удивлённо расширились, и Мо Жань бездумно ляпнул: — А почему… почему они? Некоторое время Чу Ваньнин молчал, и на его обычно равнодушном лице вдруг отразились следы внутренней борьбы. — Потому что, по правде говоря, это всё, что я умею, — наконец тихо произнёс он и тут же, не давая Мо Жаню вставить и слово, добавил: — Я пойду подогрею чай. Сказав так, он вновь ушёл. Мо Жань уставился на плавающие в бульоне пухлые пельмени, подцепил один палочками, медленно поднёс ко рту и вновь опустил. Пельмешек выскользнул и плюхнулся обратно в бульон. «Всё, что умеешь? То есть, ты уже готовил это блюдо раньше? Но зачем? Ты… — Мо Жаню словно перестало хватать воздуха. — Ты ведь терпеть не можешь острое?!» Ответ был прямо перед ним, навязчивый и раздражающий, как тёмное пятно на белых одеждах при свете дня, но Мо Жань упрямо отводил взгляд в сторону, делая вид, будто его нет. Бесполезно. Правда уже просочилась в его разум, перевернув всё вверх дном. Он вновь поймал пельмешек и закинул в рот, надкусил — на язык брызнул мясной сок, желудок заурчал от голода, и Мо Жань впервые осознал, насколько проголодался, жадно набросившись на еду. Он обжигался, чуть не поперхнулся пару раз, но торопливо ел, будто голодал целый месяц, и ему казалось, что от острого перца впервые в жизни его глаза заслезились. Он вдруг вспомнил, как учитель тайком подложил ему пилюлю восстановления сил, а когда Мо Жань ошибочно решил, что это сделал Ши Мэй, ничего ему не сказал, молча согласившись с этой ложью. Неужели в тот раз было так же? «Учитель, — горло будто сдавило невидимой рукой, — почему? Ты тоже переродился вместе со мной, и теперь ты будто другой человек? Или это я был так туп и слеп?!» Двери вновь распахнулись: Чу Ваньнин вернулся с двумя чашками чая и блюдцем, на котором лежали засахаренные фрукты. Он установил над подносом крохотный барьер, чтобы чай не остыл, зато на его одежде и волосах лежали снежинки. Узнай кто, как небрежно грозный Старейшина Юйхэн использует свои секретные техники, наверняка посмеялся бы, но Мо Жаню было не до смеха. — Что такое? — видимо, заметив странное выражение лица Мо Жаня, сухо спросил Чу Ваньнин. — Невкусно? — Нет, — Мо Жань с трудом сглотнул и попытался улыбнуться, — очень, очень вкусно, учитель, спасибо! Чу Ваньнин внимательно на него посмотрел, но ничего не сказал, хотя уголки его губ едва заметно дрогнули, так и не сложившись в улыбку. Он неспешно расставил чашки, угрюмо глянул на блюдце — конечно, простые засахаренные фрукты не могли утолить его безмерную любовь к сладкому, но на кухне явно не оказалось ничего другого. В рассеянном желтоватом свете масляной лампы профиль Чу Ваньнина казался обманчиво мягким, а принесённый с улицы снег растаял, превратившись в блестящие жемчужные капли на чёрных волосах. Мо Жаню нестерпимо хотелось дотронуться до них, завести выбившуюся из причёски прядь за ухо, но он, разумеется, не посмел. — Значит, вы уже готовили это блюдо раньше, учитель? — выпалил Мо Жань и тут же пожалел о своём вопросе. — А иначе как бы я научился, — ответил Чу Ваньнин, сделав глоток чая. Если он и понимал, к чему клонит Мо Жань, то успешно делал вид, будто это не так, хотя его пальцы, казалось, на мгновение стиснули чашку чуть крепче, чем следовало бы. От того, что взволнованный Мо Жань всё время сжимал и разжимал ладони и вовсю орудовал палочками, раны вновь закровоточили, и пара капель упала в тарелку, бесследно растворившись в красном бульоне. — Дай сюда руки, — нахмурился заметивший это Чу Ваньнин. — Лучше не надо, — Мо Жань шутливо спрятал их за спину. — Этот ученик недостоин целительных техник своего учителя. — Давай, — сердито потребовал Чу Ваньнин, не оценив его шутку, но затем чуть смягчил тон. — Обещаю, что не стану делать тебе больно. Когда Мо Жань сдался и послушно протянул ему руки, Чу Ваньнин вновь намочил истерзанное белое полотенце и осторожно промокнул все ранки, а после ещё раз нанёс заживляющую мазь. Они были так близко друг от друга, что почти соприкасались головами, их дыхание смешивалось в воздухе, а пальцы Чу Ваньнина в последний раз невесомо скользнули по ладони Мо Жаня, будто он читал судьбу по её линиям. — Учитель ведь хочет что-то узнать? — проницательно спросил Мо Жань, вглядываясь в немного напряжённое лицо Чу Ваньнина. Ему уже несколько раз казалось, будто Чу Ваньнин хочет поговорить с ним. Мо Жань догадывался, что рано или поздно его спросят, но не подготовил никакого убедительного оправдания. — Что такое с тобой было? — всё же не выдержал Чу Ваньнин, убрав склянку с мазью обратно в цянькунь. — Почему ты стоял на коленях? Здесь очень много тёмной ци, но она не столь агрессивна, во всяком случае, пока что… — Нет-нет, поместье тут ни при чём, — неловко улыбнулся Мо Жань, пошевелив пальцами. Помолчав немного, он тяжело вздохнул. — Учитель, я не смогу объяснить тебе, в чём дело. Чу Ваньнин, казалось, был порядком удивлён такому ответу. — Вот, значит, как. Обеспокоенный выражением его лица Мо Жань сделал чересчур большой глоток всё ещё горячего чая, едва не поперхнувшись. — Иногда на меня будто что-то находит, учитель, — откашлявшись, вдохновенно соврал он. — Порой я вижу сны, пугающе похожие на реальность, или мне вдруг кажется, будто некоторые события уже происходили когда-то, и чем больше об этом думаешь, тем сильнее путаются мысли. Застигнутый врасплох такой иллюзией, я совсем забылся и опомнился, когда ноги уже закоченели… Мо Жань осёкся, подумав, что слишком грубо заигрывает с правдой. Больше всего он боялся, что однажды учитель узнаёт о его тёмном прошлом — или, вернее, не случившемся будущем — и избегал любых намёков на него. Но не читает же его учитель мысли, как он может узнать? — Как бы ваш глупый ученик не довёл себя до искажения ци подобной ерундой, — с наигранной улыбкой добавил Мо Жань и развёл руками. — Значит, у тебя тоже бывает такое? — вдруг тихо спросил Чу Ваньнин. Мо Жань поднял на него недоуменный взгляд. — Сны, похожие на реальность, и чувство, будто то, что сейчас происходит, уже случалось с тобой когда-то? «В моём случае всё объяснимо, учитель, я-то помню обе свои жизни», — невольно усмехнулся Мо Жань. В пытливом взгляде Чу Ваньнина отражалось нечто такое, отчего во рту Мо Жаня пересохло, а ладони вспотели, и он не рискнул бездумно ляпнуть первое пришедшее на ум. — Мне кажется, такое порой случается со всеми, — произнёс он, тщательно подбирая каждое слово. Чу Ваньнин крайне внимательно его слушал. — Многие люди видят необычные сны, и всё кажется им ужасно реальным, а потом оно в самом деле происходит наяву… или нет. Услышав последнюю фразу, Чу Ваньнин поражённо застыл, а его глаза удивлённо расширились. Мо Жань озадаченно умолк. Его учитель ничего не смыслил во всём, что касалось привычных дум и терзаний людей, их низменных страстей или чаяний, но даже для него подобная реакция была странной. — Значит, со всеми, — протянул Чу Ваньнин и вдруг пристально уставился Мо Жаню в лицо. — Знаешь, я будто уже сидел вот так однажды и оттирал твою кровь. Только её было намного больше, как и шрамов на твоём теле. Тебе было очень плохо, а я… — Хватит! — испуганно воскликнул Мо Жань и едва не смахнул на пол стоящий рядом поднос вместе с чашками. — Учитель, пожалуйста, перестаньте! Это же просто дурацкие сны! Чу Ваньнин оторопел от столь бурной реакции. Его лицо потемнело, а взгляд сделался отрешённым и непроницаемым. Мо Жань глубоко сожалел, что безжалостно растоптал то вновь возникшее между ними доверие, но ничего не мог с собой поделать. Должно быть, учитель больше никогда не будет с ним так же откровенен, как сегодня. — Прости, я зря напугал тебя, — спокойно произнёс Чу Ваньнин и встал, — не волнуйся, твой учитель вовсе не сумасшедший. Сны — это всего лишь сны. — Учитель, я… — начал Мо Жань, не зная, что именно хочет сказать. — Ложись спать, — перебил его Чу Ваньнин. — Завтра утром тебе придётся покинуть это место. __________________________________________________________________________ Автору есть, что сказать: Сегодня этот неповторимый сукин сын, бросивший вызов Небесам, Мо Вэйюй, Мо Жань, Император, наступающий на бессмертных, празднует свой день рождения! Что мы ему подарим? Сюэ Мэн: Веер, на котором написано имя самого прекрасного, умного, сильного и талантливого брата. Мо Жань 1.0: Тут же твоё имя. Сюэ Мэн: Я так и сказал. Ши Мэй: В этом конверте подсказка, кто главный злодей. Вскрой его в самом конце. Откуда я знаю?.. У меня просто хорошие связи. Чу Ваньнин: Я больше ни разу не ударю тебя плетью… Мо Жань 0.5: Может, тогда трахнемся? Чу Ваньнин (мрачно): …сегодня. Разве день рождения не раз в году? Автор: Горстку ума, чтобы эта история закончилась быстрее. С днём рождения! Бонус! Мини-спектакль: «Что чаще всего снится персонажам в их весенних снах?» Мо Жань 0.5: Этот достопочтенный постоянно видит горячие сны с его любимой наложницей, но, связанный узами брака, проснувшись, идёт в спальню главной жены. Чу Ваньнин: И не доходит. Мо Жань 0.5: И не доходит. Мо Жань 1.0: Учитель голый… нет, он заботится обо мне! Голым… но его руки весьма ласковы! Когда сжимаются на моём члене… Заботливо! Надменный ублюдок… но он хороший учитель! Когда спит. Мо Жань 2.0: Уважать и почитать, уважать и почитать, трахать и почитать, уважать и почитать… Сюэ Мэн: Восхитительный, прекрасный, талантливый красавец в расцвете сил! В смысле, кто там с ним?! Меня одного более чем достаточно! Ши Мэй (мечтательно): Дивный весенний пейзаж, дуновения ласкового ветерка и опадающие лепестки яблони… в мире, где никто меня не ненавидит. Мэй Ханьсюэ (задумчиво): Странно, я повесил скабрезную картинку над очагом, но пожар разгорелся лишь сильнее. Чу Ваньнин: Мой любимый человек, с которым я творю все эти немыслимые непристойные вещи. (побледнел): В смысле, сны могут сбываться?! Менеджер по продаже напитков Мэн-по : Освежающий напиток, недорого! Освежит память раз и навсегда! Вызовет амнезию! Начните всё с чистого листа! Чу Ваньнин (обессиленно): …дайте два.