***
Рыночная площадь с её весёлым гвалтом и пёстрыми красками, от которых после одинаковых белоснежных пейзажей рябило в глазах, осталась позади. Городок Шу распахнул им свои объятия, увлекая в лабиринт узких улочек, занесённых снегом. В этот праздничный день многие улицы пустовали, и только перекрывающие друг друга цепочки следов доказывали, что совсем недавно тут кипела жизнь. Мо Жань порой задумчиво смотрел на Чу Ваньнина, невозмутимо разглядывающего простенький жёлтый талисман. Когда ошеломлённая женщина, получившая свои серьги обратно, попыталась выразить признательность, Чу Ваньнин равнодушно взглянул на неё и бесцеремонно прервал поток благодарностей. «Старухе повезло, что мой учитель терпеть не может мошенников всех мастей», — мысленно усмехнулся Мо Жань, вновь с улыбкой вспомнив выражение лица учителя. Слыша искреннюю благодарность в свой адрес, тот всегда выглядел так, будто нож проглотил. Заметив, с каким детским восторгом в глазах Сюэ Мэн смотрит на учителя, точно тот был небожителем, сошедшим на землю ради простых смертных, Мо Жань не удержался и запустил в брата небольшим наспех слепленным снежком. — Чего творишь, пёс?! — прошипел Сюэ Мэн и тут же опасливо покосился на идущего впереди Чу Ваньнина. — Хочешь, чтобы я затолкал этот снежок тебе в… — Смотри-ка лучше под ноги, братец, — перебив, весело подмигнул ему Мо Жань, — а не то прожжёшь в учителе дыру. Мо Жань наигранно прижал руки к груди и передразнил мечтательно-глупое выражение лица Сюэ Мэна — его издевательская гримаса выражала нечто среднее между слабоумием и радостью. — Тебе-то что за дело?! — Сюэ Мэн едва не задохнулся от возмущения и пнул носком сапога смёрзшийся снежный бугор, метясь в Мо Жаня. — Куда хочу смотреть, туда и буду! Мо Жань лишь насмешливо фыркнул и отскочил в сторону. Повернувшийся на звуки возни Чу Ваньнин окинул их суровым взглядом, под которым оба мигом присмирели. — …Я просто пытался согреться, — виновато пробормотал Сюэ Мэн и сделал вид, что топчется на снегу. — Учитель, кажется, это тот самый трактир? — Мо Жань указал на добротное двухэтажное здание в конце улицы, крыльцо которого вместо львов или драконов украшала статуя человека с мечом вместо головы. — Дела у здешних мастеров явно идут хорошо — беднякам это место, похоже, не по карману. Мо Жань понятия не имел, для чего учителю вдруг понадобился кузнец, но идею поискать его в трактире счёл своевременной. На самом деле он рассчитывал, что внутри подают приличное вино и горячую пищу, которая придётся учителю по вкусу. Вспомнив, как неловко, но искренне учитель заботился о нём прошлой ночью, Мо Жань решил тоже немного побыть его «нянькой». Не мог же он доверить это дело бестолковому братцу, который только восторженно глазеть и горазд. Тем временем из дверей трактира неторопливо вышел мужчина в меховой накидке, небрежно наброшенной на плечи. На его широком лице застыло глуповато-пьяное выражение, щёки раскраснелись, а взгляд бесцельно блуждал по округе. В руках он держал блюдце с остатками недоеденных закусок. — Хорошего вам дня, мастер Гун, спасибо, что заглянули! — послышалось из открытой двери, однако в ответ подвыпивший «мастер Гун» лишь лениво отмахнулся. — Эй, Жен-Жен, иди-ка сюда, моя красавица, — громко позвал он, надрывая глотку. — Жен-Жен, ко мне! — Кого это ты там зовёшь, Гун Чао, свою сбежавшую жёнушку? Что-то я не помню в нашем городе потаскушку с таким прозвищем, — вышедший следом за ним полный коренастый мужчина хрипло расхохотался. Гун Чао, казалось, ни капли не разозлился на грубую шутку и только небрежно отмахнулся. — Это же моя псина, старый ты болтун! Своенравная, как дикая коза, но слушается меня одного, — пухлые губы Гун Чао растянулись в самодовольной улыбке. — Сам увидишь! — Погоди, ты что же это, взял собаку с собой? — недоуменно спросил толстяк, на мгновение хмуро сведя брови. — А мы что, не у меня дома? — Гун Чао удивлённо захлопал глазами, но ответом ему был оглушительный хохот. Чу Ваньнин с учениками подошли достаточно близко к трактиру, чтобы разглядеть веселящихся на крыльце пьяниц. Говорить с ними о работе было бесполезно, поэтому Чу Ваньнин лишь окинул мужчин холодным нечитаемым взглядом. Прежде чем войти он при помощи простого талисмана обнаружения хотел убедиться, нет ли поблизости источников тёмной ци — так он делал всю дорогу, проверяя дома с большим скоплением людей. Чу Ваньнин объяснил ученикам, что привлечённая в город нечисть, которую выгнали из поместья госпожи Яньлинь, могла не вернуться обратно, а разбрестись по Шу в поисках лёгкой добычи. Пока он был занят талисманом, Мо Жань обернулся и вдруг заметил, что за пьяной компанией внимательно следит ещё одна пара глаз, заинтересованных и блестящих. Маленький беспризорник в плохоньком заплатанном мяньпао — ему было лет десять, но, возможно, из-за постоянного недоедания и худобы он выглядел гораздо младше — неотрывно смотрел на тарелку в руках Гун Чао. Он не пытался привлечь к себе внимание, не притворялся больным или несчастным, как все попрошайки, а просто стоял и смотрел, будто цапля по очереди зябко поджимая под себя то одну, то другую ногу. Сердце Мо Жаня неприятно царапнула смутная тревога. Он вдруг понял, что почти не видел в Шу привычные стайки просящих милостыню беспризорников или хотя бы калек. Возможно, неожиданная зима стала для них непреодолимым испытанием, принеся голод или смерть от переохлаждения. Иногда Мо Жань задавался вопросом, почему в детстве, оставшись один на улице, он не был убит, не замёрз или не умер от болезни? Почему из всей их семьи Небеса оставили в живых именно его — испорченного и бесстыжего, а не маму — славную добрую женщину, не сказавшую ни о ком дурного слова? Ответа Мо Жань не знал: Небеса были одинаково равнодушны и слепы, когда он страдал от голода и побоев, и когда взошёл на трон и омыл страну кровью тысяч невинных людей. Ребёнком он даже пробовал молиться, просил исцелить маму, дать им работу и настоящий дом, но быстро понял — всё бесполезно. Повзрослев, убедился в этом окончательно. Что бы ни делал Тасянь-цзюнь, Небеса словно забыли об этом достопочтенном, будто он был ничтожной пылинкой, не достойной внимания и осуждения. Гнев Небес — хотел бы Мо Жань узнать, каков он на самом деле. Ежедневно сотни проклятий сыпались на его голову, но покушения и заговоры, бунты и восстания за всё время не нанесли ему ни малейшего вреда. Даже свою смерть Тасянь-цзюнь выбрал сам, но судьба точно в насмешку подарила ему вторую жизнь, презрев людей куда более достойных. И вот теперь он — взрослый мужчина в теле юноши — смотрел на отражение своего тяжёлого прошлого. Мо Жань невольно проникся симпатией к жалкому оборванцу. Но как бы ни был тих и неприметен мальчишка, его наконец заметили и остальные. — Неужто у моей Жен-Жен отросли ноги и отвалился хвост? Да и такой лохматой она в жизни не была, — Гун Чао добродушно рассмеялся и поманил ребёнка ладонью. — Подойди-ка сюда, малыш, не бойся. Ты, должно быть, как всегда голодный? Твой-то старый хрыч учитель, поди, не такой добрый, как господин Гун. Мальчишка нерешительно кивнул и, будто спохватившись, подошёл ближе, прихрамывая на левую ногу. Травма явно была старой, потому что двигался он проворно и не спотыкался, словно давно привык. Мо Жань с Сюэ Мэном молча переглянулись, усмехнувшись. Похоже, по странной иронии в этом городишке только у пьяниц сохранилось подобие человечности. Гун Чао шагнул навстречу выжидающе замершему у ступеней босяку. Глаза мальчика ярко блестели, он завороженно смотрел на рулеты из тонкого слоёного теста, от аппетитного вида которых даже у не успевшего позавтракать Мо Жаня заурчало в животе. Мальчишка привстал на цыпочки, чтобы дотянуться до блюдца, как вдруг Гун Чао покачнулся и неуклюже взмахнул рукавами, опрокинув тарелку со всем её содержимым. Политые острым красноватым соусом чили рулеты оказались на сером истоптанном снегу. — Вот же проклятье! — стоявший на крыльце толстяк покатился со смеху. Гун Чао сначала сокрушенно охнул, а после расхохотался едва ли не громче своего приятеля. Опешивший мальчик вздрогнул, но не издал ни звука. Мо Жань будто одеревенел. Хотя Гун Чао, видимо, хорошенько приложился к вину, его походка казалась довольно твёрдой, да и большие сильные руки не дрожали. Только теперь, приглядевшись, Мо Жань заметил в глазах этого негодяя злое озорство, какое бывает у детей, дёргающих за хвосты животных или разоряющих птичьи гнёзда. Даже нахмурившийся Сюэ Мэн явно заподозрил неладное. — Ох, прости, малыш, — Гун Чао покачал головой, пока его приятель утирал выступившие от смеха слёзы, — кажется, я здорово перебрал. А жаль, жаль, рулеты были чудо, как хороши, прямо таяли во рту! Не пропей мы с мастером Цао всё моё серебро, я купил бы тебе ещё, но увы! — он якобы огорчённо цокнул языком и вновь рассмеялся. Мо Жань пустым взглядом смотрел на мальчишку. Сейчас он будто сам стоял перед этим человеком — маленький, голодный и замёрзший, готовый вытерпеть любое унижение ради крохи чужой щедрости. — В этом нет нужды… мастер, — словно через силу произнёс мальчик и, подобрав подол мяньпао, опустился на колени прямо в колкий снег. — Этот ничтожный благодарит за милость. Мастер Гун очень щедр. В его сдавленном голосе не слышалось ни издёвки, ни обиды. Он быстро поднял с земли покрытые снегом рулеты и отправил в рот сразу несколько, даже не отряхнув, от наслаждения прикрыв глаза. Наблюдавший за этим Гун Чао вмиг помрачнел и с омерзением скривился, а его приятель визгливо расхохотался, тыча в мальчишку пальцем. — Тьфу! — Гун Чао ударом ноги выбил еду из его ладоней. Три недоеденных рулета опять упали на снег, и Гун Чао с размаху раздавил их сапогом. — Ты что, крыса или свинья, чтобы есть с земли?! Будто не слыша вопроса, мальчишка торопливо жевал, словно боясь, что его заставят открыть рот и выплюнуть всё, что не успел проглотить. Он жадно смотрел на раздавленные рулеты с явным намерением съесть даже то, что от них осталось. Перед глазами Мо Жаня всё расплылось, будто чернильные письмена, на которые пролили воду. Оглушающая ярость поднялась из глубин его истерзанной чёрной души, готовая выплеснуться наружу и отравить всё вокруг. Плевать, что учитель совсем недавно наказал его. Плевать, что он обещал быть осмотрительным и не ввязываться в новые неприятности. «Учитель, ты спасал тысячи людей от страшных бедствий, но не спас бы одного жалкого попрошайку, собирающего остатки еды с земли. Тебе просто плевать. Ты ничем не лучше остальных — жестокий и равнодушный сукин сын». Мо Жань снова ощутил вкус холодного пельменного теста и гадкий скрип песка на зубах. Тот жирный богатенький ублюдок, как же громко он верещал, когда его жалкая душонка от страха ушла в пятки. Мо Жань даже не понимал, на кого именно злится: подлый Гун Чао, трусливый мелкий толстяк из прошлого, равнодушный учитель — сейчас каждый из них казался ему врагом. Острая ярость затопила разум, как берег во время прилива, но когда Мо Жань уже готов был броситься вперёд, чтобы голыми руками разорвать обидчика, Чу Ваньнин преградил ему путь. Мо Жань даже не понял, как тот очутился рядом, и многое ли успел увидеть. — Учитель… — хрипло выдохнул Мо Жань, стиснув кулаки. «Отойди, блядь, и не мешай мне, ты только всё портишь!» — он едва не выкрикнул это вслух, но Чу Ваньнин вдруг холодно бросил, не оборачиваясь: — Не вмешивайся, — и пошёл ко входу в трактир. Тяньвэнь в его руках затрещала, ивовая лоза стелилась по земле, оставляя на снегу глубокий след. Мо Жань будто пришёл в себя. Он зачем-то повернулся к Сюэ Мэну и наткнулся на оторопелый взгляд, который тот быстро перевёл на учителя. Что Чу Ваньнин собирался делать, зачем призвал своё оружие? Им следовало просто увести мальчишку и накормить, но Чу Ваньнин скорее согласился бы возиться с королевской коброй, чем с ребёнком — один его суровый вид вызывал у детей слёзы и желание на месте обмочить штаны. Мо Жань отчаянно хотел проучить ублюдка, даже у Сюэ Мэна явно чесались кулаки, но оба стояли, будто пригвождённые к земле этим жёстким «не вмешивайся». Угрожающий треск духовного оружия привлёк внимание двух пьяниц. Гун Чао покосился на идущего прямо к нему Чу Ваньнина, и его наглая ухмылка поблекла и наконец исчезла. Толстяк на крыльце боязливо съёжился и попятился к дверям, чуя неладное. — Эй, чего тебе надо, чужак?! — выкрикнул Гун Чао, подобравшись и вытянув покрасневшую шею. Он больше не казался таким пьяным, хотя его глаза лихорадочно блестели. — Ты вообще знаешь, кто я?! — Полагаю, тот, кто должен извиниться перед этим ребёнком, — окинув Гун Чао презрительным взглядом, произнёс Чу Ваньнин и кивнул в сторону маленького босяка, всё ещё сидящего возле растоптанной еды, как верный сторожевой пёс, охраняющий своё. — Я, извиниться? — Гун Чао вдруг расплылся в широкой ухмылке и явно почувствовал себя уверенней. — За что же? Я собирался угостить мальца отменной едой, но вонь от него такая, что глаза заслезились, вот всё и попадало на землю. Но кто же ест грязную еду? Если этот болезный босяк свалится тут замертво, разве доброе имя мастера Гун Чао не будет запятнано? Закончив свою вдохновенную речь, Гун Чао вальяжно сложил ладони на животе, довольно прищурившись. Громкий хохот и разговоры привлекли внимание прохожих, кое-кто из посетителей трактира вышел на крыльцо, другие приникли к окнам, силясь разглядеть, что происходит снаружи. Никто не вмешивался в надежде на хорошее представление. Мо Жань со злости прикусил губу — изворотливый ублюдок явно решил, что выкрутился. Если бы только учитель не вмешался… — Значит, блюдо выпало не по вашей вине? — уточнил Чу Ваньнин, едва слышно хмыкнув. — Именно так, — закивал Гун Чао и подмигнул стоявшему за его спиной приятелю. — А совать нос в чужие дела, так в Шу дела не де… — Ешьте, — спокойно произнёс Чу Ваньнин, не дав ему договорить. — Что? — Гун Чао словно поперхнулся воздухом, быстро заморгав. До Мо Жаня смысл сказанного дошёл гораздо быстрее, но он не мог поверить, что это взаправду, а потому лишь глупо таращился на учителя. — Я сказал, ешьте, — повторил Чу Ваньнин, обманчиво равнодушно произнося каждое слово. Тяньвэнь грозно затрещала, а множество крохотных отростков потянулись от ивовой лозы, будто превращаясь в паутину, готовую схватить и опутать жертву. — В вашем Каноне написано — любая пища священна. Тот, кто топчет её ногами, да заслужит гнев людей и суровую кару Небес. Можете считать меня воплощением того и другого. Не съедите всё, что растоптали, я хоть и без удовольствия, но помогу вам это сделать. На улице стало так тихо, будто мир разом лишился всех звуков. Мо Жань знал — Чу Ваньнин никогда бы не притронулся к столь омерзительному человеку, потому был поражён его словами. Глаза Гун Чао едва не вылезли из орбит. Как следует вглядевшись в лицо стоящего перед ним Чу Ваньнина, он вдруг растерял всю свою спесь и рухнул на колени как подкошенный. Давясь и отплёвываясь, Гун Чао засунул в рот все частички смёрзшихся, размазанных по снегу рулетов до единого. Только когда последний кусок был прожёван, Чу Ваньнин убрал Тяньвэнь и позволил ему убраться. Что-то бормоча себе под нос, пятясь и озираясь, как раненое животное, Гун Чао покинул двор и сбежал, а его приятель торопливо скрылся следом. Люди вокруг ошеломлённо молчали. В воздухе повисло напряжение, а на лицах зевак Мо Жань хорошо видел неприязнь и даже страх. Наконец один из мужчин, видимо, хозяин заведения, громко кашлянул и сказал, шлёпнув по заднице слугу: — Ду Гоушэн, чего рот разинул?! А ну живо на кухню, тут тебе не представление! Не видишь, что ли, негодник, уважаемые господа желают у нас отобедать, — кланяясь Чу Ваньнину, он нацепил свою самую любезную улыбку. — Прошу проследовать внутрь. Смерив хозяина нечитаемым взглядом, Чу Ваньнин обернулся на забытого всеми беспризорника. Мальчишка стоял ни жив ни мёртв, похоже, уже не понимая, чьего гнева ему стоит опасаться больше — мастера Гуна или господина бессмертного. Сюэ Мэн вцепился в не успевшего прийти в себя Мо Жаня, до боли сжав его плечо. — Учитель, он же… он в самом деле… Ошарашенный Сюэ Мэн был не в силах подобрать слова. На его глазах обожаемый им возвышенный учитель заставил человека, уважительно именуемого «мастером», есть с земли. Если бы Чу Ваньнин просто безжалостно отхлестал Гун Чао плетью, это поразило бы его куда меньше. — А всё из-за тебя, глупая псина! — разозлившись, Сюэ Мэн толкнул его в спину. — Что на тебя нашло?! — Из-за меня? Ты о чём? — не понял Мо Жань. — Ты знаешь, какое у тебя было лицо?! Будто из тебя сам Ян-ван душу вытряхнул, — от возмущения Сюэ Мэн яростно размахивал руками. — Учитель только взглянул на тебя, бледный стал как покойник. Если бы не твоя перекошенная рожа, разве заставил бы он того ублюдка… Не выдержав, Мо Жань вдруг расхохотался, почти сложившись пополам. Его душил безумный смех, от которого выступили слёзы и спёрло дыхание, но он всё никак не мог остановиться, даже когда рёбра болезненно заныли. — Да вы все с ума посходили, — покраснев, тихо пробормотал Сюэ Мэн и добавил гораздо громче: — Глупая псина, угомонись уже, а то схлопочешь искажение ци! Когда немного успокоившийся Мо Жань поднял голову, они с Чу Ваньнином встретились взглядами. Значит, дело было вовсе не в наглом пьянице или голодном беспризорнике. Всё это время учитель смотрел на него… «Ох, Ваньнин, этот достопочтенный так всерьёз поверит, будто тебе есть дело до его чувств», — в приступе безумного веселья подумал Мо Жань, но радости не было и в помине. Он силился понять, что сейчас отражалось в непроницаемых чёрных глазах напротив. Чу Ваньнин отвернулся первым, потому что маленький босяк, трясясь от страха и боясь поднять голову, обратился к нему: — Господин… этот ничтожный никогда не забудет того, что вы сделали. — Что я сделал? — сухо спросил Чу Ваньнин, даже не взглянув на мальчишку, но застыл в неестественно напряжённой позе. — Всего лишь помог человеку доесть. Поняв, что учитель просто не знает, как теперь себя вести, Мо Жань поспешил ему на помощь. — Маленький братец, не бойся, — он дружелюбно улыбнулся и бесцеремонно взъерошил мальчишке волосы, подумав, что уличного босяка подобное не оскорбит. — Мой учитель хоть и выглядит сурово, тебя не обидит. Пойдём-ка с нами и сам убедишься. «Маленький братец», казалось, предпочёл бы провалиться под землю прямо в загробный мир, но Мо Жань беззаботно забалтывал его и, чуть подтолкнув, повёл за собой в трактир. Сюэ Мэн с важным видом встал по другую сторону от мальчишки, точно охранник — это являлось верхом его расположения. В трактире было тепло и шумно, то и дело звучал весёлый смех, лилось вино, разносились подносы с ароматными кушаньями. Губы непринуждённо болтающего Мо Жаня будто двигались сами собой, а мысли витали очень далеко отсюда. Учитель был непостижим. Мо Жань никогда не понимал, о чём на самом деле тот думает. Даже продержав учителя в заточении долгих восемь лет, за которые он уничтожил и растоптал в пыль всё, чем Чу Ваньнин дорожил, обратив его гордость в прах и унизив всеми возможными способами — даже тогда Мо Жань не смог проникнуть в его мысли. «Учитель, ты ненавидишь меня? Как сильно? Ты сожалеешь? О чём именно ты сожалеешь? Ты в самом деле был не прав?» Не потому ли Мо Жань исступлённо задавался этими вопросами вновь и вновь, что не знал правды и не верил в ту, которую придумал сам? «Учитель — мерзкий лицемер, надменный ублюдок, который перешагнёт через умирающего ученика, не удостоив его и взгляда». Эта ненависть, будто ржавый гвоздь, вошедший в ногу, причиняла нестерпимую боль при каждом шаге, но за долгие годы он врос в плоть так глубоко, что вытащить занозу казалось в разы мучительнее, чем оставить на месте. Теперь Мо Жаню казалось, что проклятый гвоздь просто исчез, бесследно растворился в его дурной горячей крови, но оставшаяся рана страшно ныла и зудела. Он испугался, потому что не испытал облегчения. Ему нужен был с десяток таких гвоздей, чтобы загнать высвобожденные страхи и сомнения обратно. «…учитель относится к тебе очень хорошо». Кажется, так сказал ему Сюэ Мэн в тот день, когда Тасянь-цзюнь решил умереть, но тогда он лишь посмеялся над этими нелепыми словами. Чу Ваньнин, которого он знал, не мог относиться к нему хорошо. Знал ли он учителя хоть когда-то? Кем был тот человек, что босыми ступнями шёл по острым осколкам мрамора, отдав глупому ученику свою обувь? Кто не мог пройти мимо несправедливости, кто был готов перешагнуть через себя, чтобы отомстить его обидчику? Самозванцем? Самозванцем себя чувствовал Мо Жань. «Учитель, — Мо Жань украдкой разглядывал его профиль, несколько раз ловя на себе ответный быстрый взгляд, не то настороженный, не то растерянный, — прости. Этот ученик… был не прав». Когда Мо Жань был совсем маленьким, мама придумала для него одну игру, в которую они играли, пережидая дождь в чьём-нибудь худом дровяном сарае или просто отдыхая после тяжёлого дня. Она прятала в кулаке какую-нибудь вещь и описывала разными словами, а Мо Жань должен был угадать, что же там. «Маленькое и хрупкое, когда одно, мягкое и тёплое, когда много», — лукаво улыбалась мама. «Знаю, знаю, листок дерева!», — самодовольно улыбался Мо Жань, который множество раз спал на постели из опавших листьев. «Верно», — смеялась мама, и на её ладони оказывался тонкий листок акации. «Круглая ягодка ни одной птице не по вкусу», — мама напускала на себя загадочный вид. «Бусина с твоего украшения!», — смешливо фыркал Мо Жань. Птицы в самом деле пару раз пробовали полакомиться её красными лакированными бусинами, принимая их за ягоды. Было так мало вещей, которые его бедная мама могла отыскать для игры, поэтому она просто придумывала новые описания, и иногда ей в самом деле удавалось запутать Мо Жаня. Раздосадованный неудачей, он делал вид, будто игра ему наскучила, и отворачивался к стене, пока мама тихо смеялась, ероша его волосы. Когда мама умерла, жизнь продолжила играть с ним в эту дурацкую игру. Она описывала ему разные вещи, пряча их истинную суть, а Мо Жаню казалось, что он угадал, что он больше ни разу в жизни не ошибся. «Чёрное, смёрзшееся, гадкое» — эта загадка казалась ему очень простой. Сердце его ненавистного учителя, что же ещё? В нём никому нет места, тем более испорченному ученику. У Тасянь-цзюня не было человека, который рассмеялся бы и сказал ему, как в детстве — Мо Жань, ты не прав, подумай-ка ещё раз. Ты знаешь правильный ответ. Он бьётся в твоей груди, только прислушайся. Мо Жаню нестерпимо захотелось, чтобы все люди в трактире, кроме них с учителем, исчезли. Схватить его за руку, прижать к себе, заставить смотреть в глаза, и спросить обо всём, что терзало душу, а потом… Загнать эти мысли и чувства обратно было так же сложно, как загнать тигра в клетку голыми руками. Мо Жань неимоверным усилием воли заставил себя прислушаться к происходящему. С их появлением в таверне смех поутих, сменившись недовольным ропотом, а косые взгляды Мо Жань ощущал даже спиной. Пускай Гун Чао в самом деле поступил отвратительно, но для этих людей он был своим, а пришлый заклинатель так жестоко унизил его перед толпой. Едва ли теперь кто-то согласится помочь им, даже если посулить хорошую плату. Мо Жаню стало неимоверно стыдно — учитель так стремился отыскать хорошего кузнеца, и если бы только не ввязался в стычку из-за своего бестолкового ученика… — Ты любишь цзяоцзы? — голос Чу Ваньнина вырвал Мо Жаня из тяжёлых размышлений. — Если нет, можно заказать жареной лапши с имбирём или что-то ещё. Хотя его лицо выглядело отстранённо-безразличным, Мо Жань уже научился распознавать моменты, когда учителю было неловко. Обращаясь к мальчишке, он даже не смотрел в его сторону, вместо этого изучая враждебно настроенных посетителей. Виновник же разыгравшейся драмы, сидя за одним столом со своим защитником, казалось, боялся даже дышать в присутствии столь сурового и прекрасного господина. — Господин бессмертный, этот Ли Гоудань любит всё, что вы изволите ему дать, — боязливо прошептал он, — но разве сейчас можно есть мясо? При упоминании запрета на рыбу и мясо Чу Ваньнин нахмурился, отчего перепугал бедолагу ещё больше. — Ну и имечко, — кисло хмыкнул Сюэ Мэн со свойственной ему бесцеремонностью, — ты же не против, если мы будем звать тебя Ли-эр? Мальчик застенчиво кивнул. Помощники хозяина суетились возле них так вдохновенно, что скоро весь стол был уставлен постными, но весьма аппетитными кушаньями: тонкие лепёшки Цун Бин с начинкой из зелёного лука, баклажаны в кисло-сладком соусе, огромная миска жареной лапши с имбирём, острое рагу с перцем чили, тушёная капуста генерала Цо, рис с яйцом и, конечно же, свежие булочки маньтоу, которые просто таяли во рту. Овощи в зимний Шу привозили издалека, так что цены в заведении были на порядок выше, чем в Учане. — Братец Ли, можешь пробовать всё, что захочется, — щедро подкладывая еду в чашку Ли-эра, Мо Жань весело ему подмигнул, — нам троим нипочём это всё не съесть. И кстати, о каком это учителе говорила та пьяная свинья? — Это он, верно, упоминал хозяина Сюя, — Ли-эр заметно смутился, но тут же принялся за еду, неловко подцепив палочками лапшу, — в ученики мой хозяин никого не принимает, но поскольку я живу в его доме, кое-чему всё же сумел обучиться. — И чем он занимается? — спросил Сюэ Мэн, надкусив тонкую слоёную лепёшку. Раз этот Гун Чао знал хозяина мальчика, оставалась слабая надежда, что он тоже был кузнецом. Однако жалкий вид Ли-эра никак не вязался с образом слуги достойного мастера. — Теперь редко чем полезным, — прожевав, Ли-эр тяжело вздохнул, — можно сказать, он такой же нищий, как и я, только подаяния никогда не просит. — И чему можно научиться у такого человека? — строго свёл брови Чу Ваньнин. Всё это время он молча ел, оставаясь безучастным к оживлённой болтовне за столом, но всё же внимательно слушал. Сидевший напротив Мо Жань сумел поймать взгляд учителя всего пару раз, но тот явно до сих пор смущался и делал вид, будто слишком увлечён едой. — Хозяин Сюй не всегда так жил, — вздохнув, Ли-эр опустил глаза. — Раньше он был величайшим мастером своего дела. Его оружие долгие годы считалось лучшим во всей Поднебесной, но череда несчастий, смерть жены и дочери надломили дух моего господина, он… Ему нельзя пить много вина… Но если выпьет немножко, хозяин делается добрым и даже учит меня своему делу. Чу Ваньнин переменился в лице, из отстранённого и холодного его взгляд сделался заинтересованным и слегка удивлённым. — Оружейный мастер Сюй Цзань — это и есть твой учитель? Говорили, он умер около двадцати лет назад. Выходит, знаменитый Сюй Цзань до сих пор жив? — Господин бессмертный знает хозяина? — теперь удивился уже Ли-эр, даже отставив чашу с лапшой, в которую вцепился до этого. Мо Жань предположил, что мальчишка не до конца верил россказням старого пьянчуги, но «бессмертный господин» сам назвал его имя, и Ли-эр был по-настоящему впечатлён. — Только понаслышке, я никогда не встречался с этим человеком лично, — Чу Ваньнин махнул рукой, подзывая одного из помощников трактирщика. — Ты можешь отвести меня к нему? Ли-эр с готовностью закивал, а учитель встал с явным намерением побыстрее отправиться на встречу. — Соберите немного еды для Ши Мэя и мастера Сюя, — распорядился он, обращаясь ко всем троим. — Сюэ Мэн, вы с Мо Жанем возвращайтесь к себе, я навещу вас позже, когда улажу дела с кузнецом. — Прошу меня простить за то, что лезу не в своё дело, — вдруг насмешливо протянул один из посетителей — высокий крепкий мужчина, сидевший за соседним столиком. — Однако зря господин бессмертный верит выдумкам этого сопливого болтуна. Известный мастер Сюй Цзань, может, где-то и живёт, но в Шу вам его не найти. А всё потому, что у нашего Сюй Цзаня руки с утра ходят ходуном, язык не ворочается, да и с головой совсем плохо. Глупому мальчишке не сложно закрывать глаза и уши, вот только я помню, что когда Сюй Цзань появился в нашем городе, он уже пил, не просыхая, да и за работой его никто ни разу не видел, хотя дочка была ещё жива-здорова. Соседи поговаривают, будто он сам её и убил во хмелю — вытолкал ночью из дома во время страшной вьюги, вот девушка и замёрзла насмерть. Если он и великий мастер, то только по части распития вина и сочинения небылиц. Собравшиеся в трактире мастера дружно закивали, точно этот человек выразил общее мнение. Похоже, Сюй Цзань был больной мозолью этих людей, и похвалы в его адрес задели их за живое. — Неправда! — Ли-эр отчаянно вскинул голову и даже вскочил на ноги. — Хозяин… он… он просто крепко спал, потому и не впустил её домой! Никто в городе не сжалился над бедняжкой и не открыл двери, хотя начался буран! Вы все тоже виноваты! Посетители сердито загудели — обвиняя в убийстве целый город, по их мнению, этот бродяжка зашёл слишком далеко. — А нечего приличной девушке после захода солнца бегать по улицам, точно она бешеная лисица! — грубо осадил его всё тот же мужчина, нетерпеливо стукнув по столу. — Если уж дочь не нужна пьянице-отцу, в чём виноваты порядочные люди?! И запомни, щенок, Небеса награждают дрянными родителями не просто так. Хорошую жизнь надобно заслужить в прошлых воплощениях! Думаешь, даром что ли ты голодранец, а я владелец кузни?! — Может, в прошлой жизни вы были чиновником, а в этой всего лишь жалкий… — пробурчал раздосадованный мальчишка, стиснув кулаки, но мужчина всё же расслышал его злое бормотание. — Ах ты маленький парши… — встретившись взглядом с Чу Ваньнином, он осёкся, видно, живо припомнив недавнюю сцену на улице. — Ха, моё дело предупредить, а уважаемые господа пусть сами решают! — сказав так, он передёрнул плечами и вернулся за свой стол. Чу Ваньнин лишь кивнул ему и отвернулся, переведя быстрый взгляд на Мо Жаня. В глазах учителя больше не было ни холодности, ни раздражения, лишь молчаливая просьба не ввязываться в неприятности и держать себя в руках. Мо Жань мысленно дал ему обещание. Они и без того оставили местным жителям пищу для пересудов на долгие месяцы вперёд. Когда учитель ушёл, уводя за собой взволнованного Ли-эра, люди в трактире продолжили пить и есть, потеряв к чужакам всякий интерес. — Ну и обжора же ты, братец, — хмыкнул Мо Жань, ставя миски в одолженную им хозяином корзину. — Последнюю лепёшку мог бы оставить для Ши Мэя. Говорят, кто доест последний кусок, будет счастлив в любви, ты поэтому так налегаешь, что ли? — Что за чушь? Хотел есть, вот и съел, — фыркнул Сюэ Мэн и неодобрительно покосился на него. — Но ты хотя бы вспомнил о Ши Мэе, надо же. А ведь он о тебе волновался. От упрёка брата на душе у Мо Жаня стало тяжело. Ши Мэй… Неужели, пока его голова была забита мыслями об учителе, Мо Жань совершенно забыл о человеке, которого любил? С досады он едва не хлестнул себя по щеке. «Просто слишком много всего навалилось, — подумал Мо Жань, поднимая тяжёлую корзину с едой, — разве можно на самом деле забыть того, кто выгравирован на костях и запечатлён в сердце? Он с трудом отогнал отчего-то возникший в голове образ учителя, идущего к нему сквозь снег, и вместе с Сюэ Мэном направился к выходу.***
Дом, о котором для них похлопотал Му Сяолун, показался Мо Жаню невзрачным и заброшенным, а разбитый вокруг сад давно порос бурьяном и колючками, чьи уродливые почерневшие стебли торчали из-под снега. Зато внутри дома оказалось чисто и по-своему уютно, в очаге жарко горело пламя, а на низком потёртом столике теснились разноцветные миски, наполненные целебными отварами. Когда Ши Мэй вышел им навстречу, чтобы поприветствовать, Мо Жань с тревогой всмотрелся в его лицо, но не нашёл и тени обиды или раздражения — всё та же до боли знакомая тёплая улыбка, мягкий голос и привычка чуть склонять голову набок, разглядывая собеседника… При виде него сердце должно было наполниться обожанием и восторгом, но бросивший пару неуклюжих фраз Мо Жань топтался на месте, пока наконец не вспомнил о корзине с едой. — Я не с пустыми руками, — он с облегчением занялся хоть каким-то делом, поспешно отведя взгляд от Ши Мэя. — Жаль, в этом городишке не достать нормальных продуктов, а то я бы приготовил для тебя что-нибудь получше местной стряпни. — Вообще-то, не так уж я и привередлив, — с шутливым упрёком ответил Ши Мэй, помогая расставить миски прямо на растопленном кане. — Я этого и не говорил. Мне просто нравится тебя баловать, — подмигнул ему Мо Жань. Сидевший на краю кана Сюэ Мэн с кислым видом слушал их воркование, точно жевал лимонную корку. «Интересно, учитель хорошо поел? — вдруг рассеянно подумал Мо Жань, которого поступок Чу Ваньнина настолько поразил, что он не обратил внимания, сколько тот съел. — Без мяса зимой труднее согреться, а этот упрямец и в лучшее время предпочитал пустой рис да кусок тофу». Пока Ши Мэй пробовал принесённые блюда, Мо Жань всё никак не мог найти себе места. Он то принимался бродить по дому, разглядывая оставленные бывшими хозяевами вещи — старую курильницу в виде черепахи, потрёпанные бамбуковые дощечки или расписную ширму, то бездумно перебирал пучки лекарственных трав на столе, украдкой посматривая на Ши Мэя. Раздражённый Сюэ Мэн пару раз велел ему угомониться и перестать лапать всё подряд, но Мо Жань был настолько погружен в себя, что даже препираться с братом ему не хотелось. Наконец он присел на кан рядом с Ши Мэем, только отставившим миску с недоеденной лапшой в сторону. «Все эти дни я был сам не свой из-за учителя и творил невесть что, — виновато подумал Мо Жань. — Хотел бы я знать, что Ши Мэй думает об этом, и правда ли не таит обиды». — Ши Мэй, — он наигранно вздохнул, — ты не считаешь, что в последнее время я веду себя… немного странно? — Не более, чем всегда, — спокойно ответил Ши Мэй, хотя в его глазах плясали озорные искорки. — … — Что такое, А-Жань? — он с улыбкой склонил голову набок. — Ты только что назвал меня странным, или мне послышалось? — прищурился Мо Жань, скрестив руки на груди. — Он бы назвал тебя тупым и упёртым, но, в отличие от бездомной псины, мой шиди слишком хорошо воспитан, — пробурчал Сюэ Мэн и, нарочито громко топая, вышел из дома, заявив, что собирается нарубить дров. Мо Жань отчего-то проводил его тоскливым взглядом — глупый Павлин сбежал, словно стал третьим лишним на любовном свидании. Хотя едва ли тот всерьёз верил, что Мо Жань питает неподобающие чувства к своему шисюну. — Иногда ты говоришь и делаешь не очень понятные мне вещи, — признал Ши Мэй, и его взгляд сделался особенно глубоким и пытливым. «Это потому, что у меня есть от тебя тайны, — с сожалением подумал Мо Жань, отвернувшись. — Когда-нибудь этот достопочтенный признается в своих чувствах, и тогда все его странности будет легко объяснить». — Я понимаю, почему тебе так грустно, А-Жань, — вдруг добавил Ши Мэй, едва ощутимо сжав его плечо и тут же отпустив. — Ты собирался провести время на горячих источниках в обществе нашего учителя, а вместо этого застрял тут в ледяной глуши. Теперь, когда учитель остался один в том доме, тебе неспокойно и, должно быть, тяжело мириться с нашим назойливым присутствием. Его слова, точно раскалённые иглы, обжигающей болью пронзили Мо Жаню сердце. Ши Мэй, его Ши Мэй наконец-то был настолько близко, сегодня они даже собирались спать бок о бок, но вместо счастья или любовного томления Мо Жань чувствовал лишь неясную тоску и беспокойство за упрямого Чу Ваньнина. Мо Жань вспомнил, как на протяжении всего пути лишь парой фраз перекинулся со своим возлюбленным, и душа его точно чистой родниковой водой наполнилась самым искренним раскаянием. В отличие от учителя, Ши Мэй ни разу в жизни не сделал и не сказал ему ничего плохого, так почему Мо Жань словно был не рад его присутствию? — Ши Мэй, всё совсем не так! — сам ещё толком не осознав, что хочет сказать, Мо Жань сел ближе и, силясь заглянуть в виновато опущенные глаза, крепко обхватил его запястья. — Знаешь, на самом деле я хотел поехать на источники с тобой. — А-Жань, ты ведь просто меня разыгрываешь, — длинные густые ресницы едва заметно дрогнули. Отнимая руки, Ши Мэй явно пытался закончить этот неловкий разговор, но Мо Жань оказался так захвачен чувствами, что был твёрдо уверен в правдивости каждого своего слова. — Клянусь, что сначала назвал твоё имя! Но наш бешеный учитель отчего-то пришёл в такую ярость, что едва не швырнул кошель с деньгами мне в физиономию. Он просто не мог смириться с мыслью, что кто-то будет веселиться за его спиной. Что ещё мне оставалось делать? Ши Мэй, я ведь просто собирался отдохнуть и развеяться каких-то пару дней, и вовсе не хотел, чтобы гнев Чу Ваньнина обрушился ещё и на тебя. Поэтому я пошёл и сказал, что выбираю его своим попутчиком. Это было лишь попыткой защитить тебя, ничего больше! Выпалив всё это залпом, Мо Жань тут же горько пожалел о своих словах. Зачем он солгал? Чего хотел добиться? Мысли и чувства путались, а в глубине души неприятно заворочалось отвращение к самому себе. Все его тайные и явные желания так или иначе были связаны с двумя людьми — Ши Мэем, которого он любил, и Чу Ваньнином, которого долгое время ненавидел. Почему же тогда он вынужден врать? О ком из них на самом деле тосковало его глупое сердце? — Ничего, — губы Ши Мэя тронула улыбка, теперь его глаза снова смотрели на Мо Жаня мягко и приветливо. — Возможно, я слегка огорчился, но не держал на тебя обиды. Ши Мэй вдруг чуть приблизился, и Мо Жань ощутил на своём лице его тёплое дыхание. «Постой, я всё выдумал, вообще-то я выбрал его!» — как бы ни хотелось, Мо Жань всё равно не смог произнести этого вслух. Он замер, не зная, чего и ожидать: первый поцелуй, крепкие объятия? Ши Мэй резко дёрнул его за ухо, рассмеявшись легко и искренне, как ребёнок. Поняв, что это наказание, Мо Жань притворно ойкнул, почувствовав искреннее раскаяние и облегчение. Когда он успел стать таким чёрствым, что позволил Ши Мэю страдать от одиночества? — Я рад, что ты не сердишься, — сгорая от стыда перед ним, Мо Жань с улыбкой прикрыл покрасневшее ухо. — Думаю, я просто немного устал, но теперь всё будет хорошо. — Да, — кивнул Ши Мэй, поднимаясь. — Нам всем стоит отдохнуть и выспаться. Пойдем, принесём побольше дров для кана. Когда они вышли во двор, там уже вовсю работал Сюэ Мэн. Несмотря на полное отсутствие навыков, он колол дрова с таким остервенением, что казался палачом, предающим несчастные поленья казни. Мо Жань орудовал топором куда лучше, поэтому впервые за долгое время решил просто помочь. — Давай-ка я этим займусь, — он подошёл и с улыбкой протянул руку. — Не лезь, я сам! — Сюэ Мэн грубо отпихнул его, не желая уступать. Теперь Мо Жань окончательно убедился — брат сердился, и, видимо, именно на него. — Эй, да что с тобой такое? — опасаясь, как бы Сюэ Мэн ненароком не отхватил себе ногу, Мо Жань силой отнял у него топор и отшвырнул в сторону. Наблюдавший за ними Ши Мэй встревоженно застыл, прижимая дрова к груди. — Значит, наврал учителю?! — взбешённый Сюэ Мэн крепко схватил его за грудки. — Можешь не отпираться, я всё слышал! Зачем?! Хотел пригласить Ши Мэя, так бы и сказал! Как можно водить за нос такого честного и правдивого человека?! — Честный и правдивый — одно и то же! — огрызнулся Мо Жань, и не думая отпираться. — Прежде чем стыдить кого-то, придурок, научись подбирать слова. Сюэ Мэн с отвращением отступил назад, отпустив его. — Зря только учитель из-за тебя волновался и заступился, неблагодарная псина, — в голосе Сюэ Мэна звучала не только злость, но и неподдельная горечь. — Ты не заслужил такого хорошего отношения! Впервые в жизни Мо Жань был с ним согласен, и оттого не знал, что сказать, угрюмо разглядывая истоптанный снег. Он просто пытался поступить правильно, расставив всё по своим местам. Разве не для этого Небеса даровали ему второй шанс? Похоронить былую ненависть, воскресить не сложившуюся любовь? Он так ошибался… Учитель — хороший человек, он даже по-своему заботится о глупом ученике и спас его никчёмную шкуру от смерти. Эта правда исцеляла не свежие раны, а глубокие старые шрамы, с которыми не справилось время. Но любовь — она не для учителя. Чу Ваньнин принадлежал ему восемь лет, и тень былого желания дотянулась даже до второй его жизни. «В этом всё и дело, — мысленно усмехнулся Мо Жань, — тяжело расстаться с прошлым, признать, что учитель больше не принадлежит мне так, как раньше. Но в этой жизни Ши Мэй здесь, рядом со мной, и я не совершу былых ошибок». — Что, нечего сказать, пёс?! — не выдержав долгого молчания, Сюэ Мэн окончательно вышел из себя. Он выглядел так, будто не то бросится на Мо Жаня с кулаками и изобьёт, не то разревётся — всё, связанное с учителем, этот великовозрастный ребёнок принимал слишком близко к сердцу, как если бы это его самого несправедливо обидели и втоптали в грязь. — Я и так сказал достаточно. Правда не всегда звучит приятно, братец, что поделать, — фальшиво улыбнувшись, пожал плечами Мо Жань и, не глядя захватив связку дров, вернулся в дом. ___________________________________________________________________________ Автору есть, что сказать: Мо Жань 1.0 (с благоговением): Я жил во мраке лжи и самообмана, мой учитель — самый лучший человек в мире, благородный, праведный, готовый протянуть руку помощи ребёнку или наглой псине, невинный, чистый душой и… Чу Ваньнин (обращаясь к ОМП): Ты будешь доедать это дерьмо с земли, или мне затолкать его тебе в глотку? Мо Жань 1.0: … Мо Жань 0.5: Этот достопочтенный вливал в тебя самый мощный афродизиак в мире, чтобы сделать диким и разнузданным, а какой-то пьяный мужик получил всё это просто так?! Хочешь, я растопчу перед толпой босяков целую телегу еды, а? Император, наступающий на босяков, тебя заводит, Ваньнин?