Песня о весеннем снеге

      Прыткий, несмотря на хромоту, Ли-эр уверенно уводил Чу Ваньнина всё дальше и дальше от оживлённых и опрятных центральных улиц к убогой окраине, где жили бедняки. Глядя по сторонам, трудно было поверить, что здесь, среди вони, грязи и стареньких покосившихся хижин находился дом оружейного мастера, прославившегося на всю Поднебесную.       — Мастер Сюй Цзань ведь не всегда жил в таком месте? — без всякого выражения спросил Чу Ваньнин.       Заметив в одном из дворов девочку с плачущим малышом на руках, он захотел хорошенько проучить их родителей. В холод эти дети были одеты кое-как, а надрывно кричащий мальчик казался очень худым и голодным, как и его старшая сестра.       — Не всегда, — словно устыдившись всего, что их окружало, Ли-эр опустил глаза. — Вы можете дать им немного еды, если пожелаете. К девочкам нельзя подходить, но бессмертный господин взрослый, ему можно…       — Чушь, — перебил Чу Ваньнин, хмуро сведя брови. — Отказывать кому-либо в помощи из-за глупых предрассудков? Отдай им что-нибудь из гостинцев. Твой учитель в свои лучшие дни наверняка поступил бы так же.       — Это вряд ли, — грустно улыбнулся Ли-эр, — у бессмертного господина доброе сердце, а мой учитель… он… совсем не такой. Он подошёл к девочке и, воровато озираясь, сунул ей несколько ещё тёплых лепёшек и отбежал, не дожидаясь благодарностей.       «Доброе сердце» — Чу Ваньнин даже подумал, что ослышался, но взгляд мальчика был красноречивее слов.       Пытаясь осознать услышанное, он решил, что Ли-эр привязался к вечно пьяному сварливому старику, но тот, как и Чу Ваньнин, не мог или не хотел показать, что и ученик ему вовсе не безразличен.       — Часто тебя наказывает? — подумав о Мо Жане, Чу Ваньнин едва не прикусил язык.       Он хотел верить, что мастер Сюй хотя бы не был жесток к этому ребёнку, как он к Мо Жаню много лет назад. Однажды Чу Ваньнин отхлестал Мо Жаня за сломанную ветку яблони, и хотя те раны давно зажили, поселившиеся в сердце ученика ненависть и обида превратились в грубые незаживающие шрамы. Жалел ли Чу Ваньнин о своём поступке? Да, но даже искреннее прощение Мо Жаня не смогло бы исправить того, что Чу Ваньнин испытывал теперь — стыд и бесконечное презрение из-за неподобающей любви, унижающей достоинство учителя.       — Бывает, что и часто, — Ли-эр с усмешкой пожал плечами. — Я всего несколько лет живу в доме господина. Иногда невнимательно его слушаю или разобью что-нибудь, а то и просто под горячую руку попаду. Но если хозяин и бьёт меня, то вовсе не сильно, и потом всегда делает что-то хорошее — делится секретами ремесла, например.       Неспешно бредя вдоль убогих дворов, они вышли на широкую улицу, по которой в тёплое время протекала река. Теперь вода в ней замерзла, но до Чу Ваньнина всё равно долетел омерзительный запах перегноя, прогорклого жира и испражнений. Представив себе мутный бурлящий поток, полный отходов и нечистот, Чу Ваньнин невольно нахмурил лоб. За много лет обитающие здесь бедняки превратили речушку в сточную канаву, но никому в городе, казалось, не было до этого никакого дела.       — Ты попал в дом мастера Сюя как вольнонаёмный или… — Чу Ваньнин умолк. Слово «раб» никак не хотело сходить у него с языка.       Во время войн, засух и других бедствий крестьянские семьи часто продавали младших детей за бесценок. Многих просто крали и увозили в другие провинции, зная, что таких детей вряд ли будут искать. Участь маленьких рабов была незавидной: даже повзрослев, они оставались имуществом хозяина, как домашняя утварь или скотина.       — Мой отец был игроком в кости, не слишком удачливым, надо думать, — тут же сообщил Ли-эр безо всякого смущения или горечи, — он продал меня и среднюю сестру, чтобы раздать долги. Сестру увезли в Кантон прислуживать в цветочный дом, а меня забрал хозяин, потому что лишился семьи, и в старости за ним некому будет ухаживать.       Он немного помолчал, погруженный в мысли, а затем добавил с грустной улыбкой:       — Я очень хотел, чтобы меня купил учёный или другой богатый и уважаемый господин, но всем им нужны были крепкие, выносливые парни, зачем кому-то тощий хромой коротышка? Хозяин даже не осмотрел меня как следует. Болен я или здоров — казалось, ему тогда было всё равно. У нас и фамилии разные, вот и выходит, что признавать меня членом семьи хозяин никогда не собирался.       Видя, как неприятно мальчишке осознавать своё положение, Чу Ваньнин почувствовал неловкость. Он никогда не умел утешать, а Ли-эр, похоже, ждал от него хоть какого-то сочувствия или поддержки.       — Наверняка всему этому есть причина, — Чу Ваньнин отвернулся, делая вид, что его внимание привлекла стайка бродячих собак, копошащихся в большой мусорной куче.       Он слышал много историй о детях-рабах, забитых хозяевами до смерти и оставленных умирать на улице. Вспомнил и о несчастной девочке из города Хэнань, чья хозяйка, обвинив её в воровстве, велела связать бедняжку по рукам и ногам, а потом бросить в реку с городского моста. Тогда крики тонущего ребёнка никого не тронули. После смерти девочка стала мстительным призраком, чуть не извела всю семью и прислугу бывшей госпожи, и Чу Ваньнину пришлось надёжно запечатать её дух. Когда же он попытался призвать хозяйку к ответу, та заявила, что не нарушила ни одного закона. Жизнь бедной девочки для неё была не дороже жизни курицы или кролика, и Чу Ваньнин ещё долго был вне себя от произошедшего.       Они подошли к старенькому, но всё ещё крепкому мосту, перекинутому через зловонную реку. Чу Ваньнин увидел вереницу слепых, которые осторожно семенили им навстречу, положив руку на плечо идущего впереди. Первым шёл молодой парень, бамбуковым посохом прощупывая дорогу. К посоху была привязана сума для подаяний. Поравнявшись со слепыми, Ли-эр остановился и, к немалому удивлению Чу Ваньнина, почтительно поздоровался с каждым из них:       — Братец Цао, как здоровье твоей матушки?       — Благодарю, братец Ли, идёт на поправку.       — Много ли денег собрали сегодня, дядюшка Юй?       — Такой славный праздник, А-Дань, кое-что собрали, Небеса к нам милостивы!       — Будьте осторожны, дядюшка Лу, больше отдыхайте, пока ваша нога не зажила.       — Спасибо за заботу, А-Дань, пусть и твой день закончится хорошо.       Чу Ваньнин достал кошелёк и опустил в суму юноши немного серебра. Нищим и больным в городах вроде Шу помогали неохотно. Простой люд считал, что слепотой Небеса наказывали души людей, сильно нагрешивших в прошлой жизни, однако далёкий от глупых суеверий Чу Ваньнин знал, что это вовсе не так.       — Ну вот, мы почти пришли, — Ли-эр указал на ветхую постройку впереди. — Надеюсь, хозяин ещё не очень пьян…       Дом мастера Сюя хотя и выглядел чуть больше других лачуг, всё равно казался бедным и запущенным, словно владелец был слишком стар или немощен, чтобы привести в порядок своё скудное хозяйство. Покосившийся бамбуковый забор, глиняные стены, слишком тонкие, чтобы уберечь от холодного ветра, тростниковые циновки вместо черепицы — это жилище более походило на обиталище призрака.       В глубине двора Чу Ваньнин увидел землянку, почти половину которой занимала большая глиняная печь. Там же находилась массивная наковальня и кузнечные инструменты: молот, лом, кочерга и клещи, в идеальном порядке расставленные у стены.       Заметив, куда обращён его взгляд, Ли-эр быстро прошмыгнул в кузню и скоро вернулся, сжимая в руках что-то тонкое и длинное, обёрнутое в промасленную тряпицу.       — Бессмертный господин, только взгляните, — он с гордостью развернул ткань, — мой хозяин сделал это для барышни Ся из цветочного дома. Разве не чудо?       Внутри оказалась железная роза очень искусной работы. Чу Ваньнин сразу взял её в руки, чтобы как следует рассмотреть. Длинный стебель, выполненный с невероятным изяществом, дополняли тончайшие рифлёные лепестки, кое-где мастер Сюй даже сделал острые шипы, а сам бутон выглядел нежно и свежо, точь-в-точь как живой цветок.       — Если мастер Сюй сейчас не в лучшей форме, — сказал Чу Ваньнин, возвращая розу, — я зайду в другой раз.       Увидев удовлетворившую его работу, Чу Ваньнин без колебаний переступил полог захудалой лачуги. Беспорядок и дурной запах не особо его волновали — опустившийся старик мог оказаться тем ещё неряхой, значение имели лишь выдающиеся способности оружейного мастера Сюя. Поскольку сам Чу Ваньнин не пьянел, сколько бы ни выпил, поначалу ему даже в голову не пришло, что в канун праздника хозяин будет не в состоянии принять заказ.       Внутри хижины оказалось темно и холодно, будто в могиле. Стараясь сохранить лицо, Чу Ваньнин не повёл и бровью, но уловивший его настроение Ли-эр тут же засуетился возле простой земляной печки.       — Бессмертный господин, прошу, присядьте вот тут, поближе к огню, — он придвинул к печи низкий плетёный табурет, старательно смахнув рукавом пыль, — я разбужу хозяина и приготовлю вам чай.       Давая понять, что церемонии излишни, Чу Ваньнин лишь поджал губы и отвернулся. Ему вовсе не хотелось задерживаться в подобном месте — лишь договориться о деле и тут же уйти.       Поскольку никаких пристроек у хижины не было, на комнаты её делили тростниковые циновки и ширмы из плетёного бамбука. Быстро покончив с растопкой, Ли-эр, смущённо извинившись, скрылся в глубине хижины. Судя по храпу, там находилась спальня мастера Сюя.       Когда он скрылся за циновками, Чу Ваньнин позволил себе подойти к огню, чтобы хоть немного обогреть озябшие пальцы. Глядя на языки пламени, пляшущие в печи, он отчего-то вспомнил дорогу, первое снежное утро и Мо Жаня, так неловко и порывисто схватившего его ладони.       «Бестолочь, — чувствуя, что неудержимо краснеет, Чу Ваньнин опять рассердился, — кто вообще стал бы так делать?».       Эти воспоминания, совсем неуместные, но яркие и живые, возникали у него теперь слишком часто, и сбитый с толку Чу Ваньнин абсолютно не знал, как запретить себе думать о всяких глупостях. Сейчас единственной целью Чу Ваньнина была поимка демона и помощь людям, так почему же все его мысли рано или поздно возвращались к глупому ученику и его странной несдержанности, которой трудно было найти достойное объяснение?       Вообразить, что тоже ему нравится? Хотя бы на миг притвориться, что такое возможно? Никогда! Гордость Чу Ваньнина просто не позволила бы ему опуститься до столь жалкого самообмана.       — Хозяин, прошу, проснитесь скорее, — до Чу Ваньнина донёсся встревоженный шёпот, — я привёл к вам бессмертного господина с Пика Сышэн.       — Бессмертного господина? — сонный голос старика неожиданно показался ему знакомым. — Скажи ему, что я умер.       — Не выйдет, — продолжал настаивать Ли-эр, — он уже вошёл и знает, что вы живы-здоровы. Господин весьма высокого мнения о вашем искусстве и даже принёс с собой чертежи.       — Тогда скажи ему, что я пьян и никого не принимаю! — прикрикнул старик. — Проклятый негодник, ты мне служишь или ему?!       В других обстоятельствах щепетильный Чу Ваньнин давно уже покинул бы этот дом, но какое-то необъяснимое упрямство удерживало его на месте.       — Хорошо, хозяин, я пойду и извинюсь перед гостем, — обиженно фыркнул Ли-эр. — Жаль только, придётся вернуть ту еду и серебро, что бессмертный господин изволил для вас принести.       — Постой, разбойник ты эдакий… — хрипло окликнул его старик, и кровать под ним жалобно скрипнула. — Взгляни, не осталось ли в кувшине немного сюэ-цзю?       — Нет, хозяин, вы выпили всё до последней капли.       — Тогда пусть уходит, — пробурчал Сюй Цзань, — с постели мне всё равно не встать. Для хорошей работы добрый самогон нужен куда больше, чем пища.       Решив, что прождал достаточно, и рискует впустую потратить время, Чу Ваньнин извлёк из цянькуня маленький глиняный кувшин. Обычно строгий по части приличий, он никогда бы не позволил себе войти в чью-то спальню, но медлить было нельзя.       — Розовое вино, — произнёс Чу Ваньнин, входя за циновки, — осталось лишь подогреть.       По правилам гостю надлежало сначала представиться, но он пока не спешил называть себя. Лежащий на кровати растрёпанный и заспанный старик, к удивлению Чу Ваньнина, оказался тем самым нищим, которого бранили и прогнали лавочники в день их приезда в Шу. Однако несмотря на то, что они уже встречались, Сюй Цзань смотрел на Чу Ваньнина так, словно видел впервые.       — Нет нужды, — он протянул к кувшину трясущуюся руку. Получив вино, Сюй Цзань откупорил пробку и сделал несколько больших жадных глотков прямо из горла. — Как вы меня нашли? А впрочем, неважно. У бессмертного господина ко мне какое-то дело?       — К оружейному мастеру Сюй Цзаню.       Чу Ваньнин строго посмотрел на него. В прошлом великий мастер теперь выглядел, да и являлся опустившимся пьяницей. Но оставалась надежда, что руки этого человека ещё помнили ремесло, принёсшее ему всеобщее уважение и славу.       — Что ж, — хмыкнул Сюй Цзань, — когда-то этим мастером был я…       — В таком случае, прошу вас взглянуть на чертежи.       Увидев свёрнутые в трубочку листы рисовой бумаги, Сюй Цзань опёрся на руку Ли-эра и, тяжело кряхтя, сел на постели. Развернув чертежи, он сначала долго изучал их, подслеповато щурясь и потирая глаза, а потом вдруг отложил бумаги, уставившись на Чу Ваньнина заинтересованно и как будто удивлённо.       — Не может быть, — он сделал попытку встать на ноги, но тут же сел, потеряв равновесие, — вы… Вы же легендарный Юйхэн Ночного Неба, создатель железных стражей! Эти работы поистине достойны восхищения!       — Весьма польщён похвалой, — Чу Ваньнин холодно кивнул.       Сюй Цзань выпил ещё немного, и Чу Ваньнин заметил, что с каждым глотком взгляд его будто прояснялся, а дрожь в руках и вовсе сошла на нет.       — Знакомство с уважаемым старейшиной и правда большая честь, потому этот кузнец возьмётся за его дело. Обещаю приложить все усилия для выполнения заказа, — он склонил голову, явно выражая почтение — большего Чу Ваньнин не ждал. После слов хозяина Ли-эр едва не открыл рот от изумления. Должно быть, он ни разу не слышал, чтобы сварливый старик говорил с кем-то настолько учтиво и уважительно.       — Мастер Сюй, — сказал Чу Ваньнин перед тем, как навсегда покинуть хижину, — эти детали нужны мне как можно скорее. Надеюсь, что смогу достойно оплатить ваш труд. Когда всё будет готово, доставьте их в поместье госпожи Яньлинь.       Однако не успел он и шагу ступить, как Сюй Цзань подскочил с кровати и громко прокричал, яростно сжав кулаки:       — Яньлинь, вы сказали, госпожа Яньлинь?! — в этот миг лицо Ли-эра побледнело, а глаза стали круглыми, как у испуганного мышонка. — Во имя семи Небес, что у вас общего с этой проклятой ведьмой, превратившей в чудовищную куклу останки моей несчастной дочери?! Моей девочке больше никогда не переродиться, потому что она — сука Яньлинь — осквернила её могилу и выкрала тело!       На мгновение Чу Ваньнин усомнился в душевном здоровье мастера Цзаня, а потому его суровый взгляд упал на и без того взволнованного Ли-эра.       — О чём он говорит?       Но мальчишка лишь мотнул головой, как видно, опасаясь открывать рот.       — Мастер Сюй, вы утверждаете, что госпожа Яньлинь забрала из могилы тело вашей дочери, и теперь оно, надо полагать, находится где-то в её поместье? — тон Чу Ваньнина стал ровным и отстранённым, точно он допрашивал разгневанного духа. — Чем вы можете подтвердить свои слова?       — Тем, что я видел свою Сю-эр так же ясно, как вижу вас! — упрямо тряхнул головой Сюй Цзань, и в его глазах появился безумный блеск. — И это был никакой не призрак, призраки не наряжаются в дорогие розовые платья, не румянятся, не пудрятся и не поют песен! Эта песня… старая степная колыбельная… так пела её мать, происходившая из народа шивэй. Никто здесь не знает их языка, так что девушка в том проклятом доме — моя Сю-эр, хоть лицо у неё и чужое, разве отец не узнал бы свою дочь?! Они выдают её за жену Лю Чжимина — щенка старой суки. Они зовут её Му Сяомин, но это мерзкая ложь! Внутри той размалёванной куклы моя Сю-эр — может, её и красят, как шлюху, чтобы пятен разложения не было видно! Никто не верит мне, считают сумасшедшим, но я докажу, что не зря поднял ветер и делаю волны — эта ведьма и её сын виновны, потому должны быть биты кнутом и казнены!       Чу Ваньнину, слушающему жалобы Сюй Цзаня, и правда походившие на бред умалишённого, не давала покоя одна деталь. Песня Сю-эр была на варварском языке — женщина в его сне тоже пела колыбельную, слов которой Чу Ваньнин никак не мог разобрать. Ли-эр говорил, что дочь Сюй Цзаня замёрзла во время пурги много лет тому назад: а что, если трагическая гибель девушки была как-то связана с демоном, терзающим Шу?       — Я хотел сам раскопать её могилу, показать всем в городе, что она пуста, но Ду Дэшэн и староста запретили, пригрозив поркой и тюрьмой, — проворчал Сюй Цзань, прервав ход мыслей Чу Ваньнина. — А ведь она моя дочь и всецело принадлежит мне — где справедливость?!       Чу Ваньнин едва не поморщился от отвращения. Обычай, по которому дети считались собственностью родителей, ужасно его раздражал. Избить, продать и даже убить собственного отпрыска безнаказанно мог любой отец, и многие не гнушались пользоваться законным правом.       — Я постараюсь разобраться с этим, — уходя, сухо пообещал Чу Ваньнин. — На днях жду готовые детали. Мастер Сюй, всего наилучшего.       Когда он покинул лачугу, на улице уже совсем стемнело. В нищем захолустье не было даже фонарей, поэтому, чтобы не сбиться с дороги и не заблудиться в незнакомом месте, ему пришлось достать из цянькуня свой. Снег снова валил хлопьями, но, в отличие от вчерашнего дня, ветра почти не было, поэтому Чу Ваньнин даже получал удовольствие от ночной прогулки. Наполненный морозной свежестью воздух глубоко проникал в лёгкие, и после затхлого смрада лачуги Чу Ваньнин наслаждался свежестью и тишиной.       «Пожалуй, пришло время для вопросов к госпоже Яньлинь», — подумал он, смаргивая снежинки с ресниц.       Он хотел было направиться прямо в поместье, но вспомнив, что обещал навестить учеников, развернулся и пошёл в сторону Северных городских ворот.

***

      Лёжа на разогретом кане рядом с Ши Мэем, Мо Жань сначала чувствовал себя спокойно, даже несмотря на ссору с братом. Пусть ему пришлось пойти на обман, но если эта ложь поможет разобраться в их запутанных чувствах и наконец-то поставит всё на свои места, Мо Жань уже почти не жалел о сказанном. Учитель, конечно, будет в ярости. В том, что глупый Павлин из любви к справедливости наябедничает ему обо всём, Мо Жань даже не сомневался. В любом случае, желая сохранить лицо, Чу Ваньнин не станет упрекать его и затрагивать эту тему. Учитель просто в очередной раз убедится, что воспитал неблагодарного демона с камнем вместо сердца.       Мо Жань вздохнул, стараясь понять, почему это снова с ним происходит. Так или иначе, всё плохое случится потом, но прямо сейчас, когда он смотрит на прекрасное, залитое лунным светом лицо Ши Мэя, что мешает цветам его сердца бурно цвести?..       Неясное беспокойство за Чу Ваньнина, понимание, что незаслуженно причинил ему боль, не давали Мо Жаню наслаждаться долгожданным уединением с дорогим человеком, и упрекнуть за это можно было только себя. Гнев учителя был ничем в сравнении с горьким разочарованием в его глазах, и Мо Жань пока не представлял, как станет жить с таким грузом на душе.       «Пусть злится, пусть даже выпорет за обман, — он упрямо закусил губу, — лишь бы не выкидывал меня навсегда из своего сердца».       — Что тут у тебя, А-Жань? — Ши Мэй протянул руку и поднял с одеяла жёлтый талисман, видимо, случайно выпавший у Мо Жаня из рукава.       Погруженный в свои мысли, тот едва не вздрогнул от неожиданности. Сейчас он был словно рыба, выброшенная на берег, но чтобы зря не волновать Ши Мэя, попытался изобразить беззаботный вид.       — Простая подделка, — он небрежно ткнул пальцем. — Учитель купил этот талисман на рынке у местного шарлатана. Ума не приложу, зачем он ему. Видишь письмена, разве они настоящие? Иероглифы явно писал какой-то невежда.       — А что, если написано верно, — Ши Мэй внимательно изучал талисман, — а ты просто не сумел прочесть?       — Что ты имеешь в виду? — решив, что это очень злая шутка, Мо Жань тут же нахмурился.       Может, читать в юности он и не особенно любил, но пару иероглифов разобрать был точно в состоянии.       — Не сердись, я сейчас всё объясню, — видимо, поняв, что был неверно понят, Ши Мэй ласково улыбнулся ему, чуть прикрыв глаза. — Когда ты сообщил о поездке, я ещё не знал, что нас ждёт в Шу. Поэтому перед самым отъездом сходил в библиотеку и захватил справочник о целебных травах, что растут в районе реки Ханьшуй. Знаешь, что меня удивило?       — Само его существование? — обижено фыркнул Мо Жань, всё ещё не понимая, куда он клонит.       — Вовсе нет, — Ши Мэй насмешливо улыбнулся, но тут же серьёзно продолжил: — Известный врачеватель Чжоу Югуан не сам составлял этот справочник, а сделал перевод уже имевшихся записей Северных племён, когда-то живших в этих краях. У варваров тоже есть письменность, хоть для нас это и странно.       «Как это может быть?» — Мо Жань изумлённо уставился на талисман. За свою недолгую жизнь Император, Наступающий на бессмертных, успел побывать в самых разных уголках Поднебесной, и всюду попадалась ему и простые, и высокообразованные люди. Только в Фэн-нин-чжэне — самопровозглашённой столице Северных степей — не нашёл он ни одного человека, что имел бы действительно утончённый вкус и хорошие манеры. Варвары были красивы, бесстрашны и сильны, однако даже самые знатные из них часто вели себя как животные: выражались грубо, а изысканным развлечениям предпочитали казни, скачки, кулачные бои и разврат. Поверить, что у этого народа имелись собственные книги, и правда было нелегко.       — Хочешь сказать, эта надпись на варварском языке? — от поразившей его догадки Мо Жань нервно заёрзал на месте.       — Думаю, такое вполне возможно, — кивнул Ши Мэй.       — Варварская богиня… — быстро размышляя, Мо Жань с силой нахмурил лоб. — Разрушенный храм на пустоши… Ну, конечно!       Мысль пришла к нему неожиданно, точно удар грома посреди погожего дня. Изумлённый и взволнованный, Мо Жань теперь ясно увидел то, чего не замечал.       — Никто не стал бы ставить храм на равнине посреди голой степи, если только это не капище кочевников или их потомков. Сначала богиню почитали, но после забыли, не потому ли, что она вовсе не небожитель, а древний варварский идол? А теперь скажи мне, Ши Мэй, что питает такие идолы и даёт им силу?       — Тёмная ци, — тревожно прошептал Ши Мэй, стиснув талисман сильнее.       Они молча уставились друг на друга, точно всё ещё сомневаясь в правильности догадки, но эта заминка длилась недолго.       — Я должен сейчас же увидеться с учителем, — Мо Жань быстро вскочил на ноги и бросился к двери, на ходу завязывая накидку, — прости, ложись спать без меня!       — Куда это ты собрался на ночь глядя?! — грубо окликнул его чистящий двор от снега Сюэ Мэн.       Он терпеть не мог работать по дому, но уборка и колка дров явно помогали братцу выпустить пар. Мо Жань не стал отвечать, а лишь небрежно махнул рукой. Этот упрямый осёл всё равно ничего бы не понял, поэтому Мо Жань решил не тратить время зря.

***

      Оказавшись на улице, Мо Жань растерянно осмотрелся, соображая, в какую сторону идти. По правую руку от их домишки тянулся ряд ярко освещённых ларьков — скромных бульонных, где, видимо, любила отдыхать городская беднота. Люди целыми семьями сидели на грубо сколоченных скамьях, расставленных напротив прилавков, и оживленно беседовали, наслаждаясь вкусной и дешёвой лапшой, которую готовили тут же у всех на виду.       Праздник подошёл к концу, но улицы всё ещё были полны горожан, не спешивших расходиться по домам. Смех, пение и музыка, доносившиеся с разных сторон громкие разговоры, весёлый щебет ребятишек, призывные крики лапшичников — весь этот гомон и пёстрая толпа немного сбивали Мо Жаня с толку. Думая, у кого бы спросить дорогу, он сделал несколько шагов к первой попавшейся бульонной, но тут его взгляд зацепился за фигуру высокого стройного мужчины в белоснежных одеждах, идущего сквозь многоликий людской поток.       Их взгляды встретились, и в тот же миг сердце Мо Жаня пропустило удар, а щекам стало так горячо, будто внутри него вспыхнуло негасимое пламя. Улица всё ещё была полна народа, снег всё также валил крупными белыми хлопьями, но, глядя на учителя, Мо Жаню начало казаться, что они одни во всём мире, а холодная зима вдруг обернулась летом.       Воображение нарисовало ему бескрайнее бушующее море и кроваво-красный закат, пылающий на разорванном в клочья грозовом небе. Мо Жань увидел себя маяком, возвышающимся на чёрной прибрежной скале, чей яркий свет указывал путь изящной джонке под белоснежными парусами, одиноко плывущей среди огромных тяжёлых волн. Море вздымалось и пенилось, ветер крепчал, но лёгкий корабль упрямо шёл к спасительному причалу.       «Луч света, ведущий к теплу и счастью, возможно ли, что в какой-то из наших жизней я стану им для тебя? — с горечью подумал Мо Жань. — Сейчас этот ученик скорее взбесившаяся морская пучина, готовая поглотить, переломать и безжалостно утянуть тебя на дно самой глубокой впадины».       Чу Ваньнин подошёл и встал напротив, всё также глядя ему в глаза. Этот взгляд — строгий и в то же время пронзительно нежный, переворачивал душу, будя в глупом ученике воспоминания, которые давно стоило держать под запретом. Так смотрел на Тасянь-цзюня его ненавистный пленник, его Ваньнин. Он никогда не улыбался, но строгое лицо с глазами, полными печали, заводило и возбуждало страсть этого достопочтенного куда больше чужих фальшивых улыбок и приторно-сладких слов.       Понимая, что молчание затянулось, Мо Жань первым открыл рот, но и учитель вдруг заговорил, видимо, стараясь избежать неловкости.       — Я должен кое-что вам…       — Мне надо рассказать тебе…       Смутившись, оба умолкли на полуслове.       Люди, что сновали вокруг, спеша по своим делам, начали оборачиваться, заинтересованные их странной парой. Стоя один против другого, учитель и ученик напряжённо молчали, не в силах разойтись или хотя бы перестать так откровенно смотреть друг на друга.       — Мо Вэйюй, так что ты хотел мне сказать? — наконец произнёс Чу Ваньнин, отвернувшись и строго поджав губы.       Его ледяной тон не стал для Мо Жаня неожиданностью — учитель всегда сердился, если чувствовал себя глупо, но почему-то именно сегодня подобрать слова для ответа никак не получалось.       — Ши Мэй… — он снова осёкся, заметив, что лицо Чу Ваньнина словно помрачнело ещё больше. — Мы с ним… то есть, он и я…       Мо Жань и сам не понимал, с чего вдруг стал мямлить, словно набил полный рот горячего риса. Учитель никогда не запрещал ему упоминать имя шисюна, но всякий раз Мо Жаню казалось, что слыша от него «Ши Мэй», тот мрачнел и резко менял тему. Возможно, Чу Ваньнин догадывался, что по крайней мере один из учеников испытывал к другому далеко не братские чувства, и это шло вразрез с его представлениями о морали. Никакой другой причины Мо Жань придумать не мог — не ревновал же Чу Ваньнин его, в самом деле.       — Так что там у вас с Ши Минцзином? — Чу Ваньнин, казалось, едва сдерживал себя. — Говори только если уверен, что мне стоит это знать.       «Что ещё за намёки? — задетый Мо Жань густо покраснел. — Считаешь, я стал бы посвящать тебя в наши сердечные дела? Если вообразил, что я тут разрешение на брак выпрашиваю, хорошего же ты о нас мнения!»       — Я не собирался говорить ничего такого, что учителю не стоило бы слышать, — недовольный тон Мо Жаня и его пылающее лицо наверняка трудно было истолковать превратно. — Тот талисман, Ши Мэй помог мне понять кое-что важное, то, что мы всегда упускали из вида.       Он достал талисман и протянул его Чу Ваньнину.       — Надпись на нём, возможно, вовсе не безграмотная подделка, а варварский язык, которым из местных давно никто не владеет, — когда Чу Ваньнин забрал протянутый талисман, их пальцы на мгновение соприкоснулись, и Мо Жань бездумно отметил, какие они холодные. — Ши Мэй говорит, Северные племена когда-то жили здесь, а значит, наша богиня вполне может быть одним из их идолов.       — Да, — Чу Ваньнин едва заметно кивнул, глядя вдаль, поверх голов веселящейся толпы, — теперь всё сходится. Девушка из народа шивэй насмерть замерзает во время бурана, потому что из-за глупых суеверий никто не пустил её в свой дом. Окоченевшее тело находят возле разрушенного храма на пустоши и скромно хоронят за счёт городских средств. А ровно через четыре года, сакральное число у кочевников, при схожих обстоятельствах умирает муж госпожи Яньлинь. Ещё через десять лет, второй сакральный цикл, мастер Сюй Цзань видит в поместье её невестку, в которой признаёт свою умершую дочь, но ему, разумеется, никто не верит…       — Что за история с тётушкиной невесткой? — удивился Мо Жань, втайне поражаясь, когда его учитель успел столько разузнать.       — Мо Жань, думаю, нам не стоит обсуждать это стоя посреди улицы, — чуть нахмурился Чу Ваньнин, плотнее запахнув накидку. — Найдём подходящее место.

***

      В поисках ресторана, где можно было спокойно поговорить, заняв отдельную комнату, Мо Жань и Чу Ваньнин уходили всё дальше от окраин, и очень скоро оказались в месте, где ни один, ни другой пока не успели побывать. Улочка оказалась узкой и тёмной. То, что в старых обветшалых домах обитали люди, а не призраки, доказывали только ленивый лай собак, тусклый фонарь над маленькой гончарной лавкой да пучки вечнозелёных трав на воротах одного из дворов — знак того, что у хозяев недавно родился ребёнок.       — Похоже, мы немного заблудились, — сказал Чу Ваньнин, разжигая бумажный фонарь. — Вряд ли где-то здесь удастся согреться, выпив вина.       Мо Жаню вдруг показалось, что он слышит чьи-то голоса. Один из них точно принадлежал лавочнику, озабоченному здоровьем и долголетием, другой же звучал незнакомо.       — Учитель, постойте, не нужно огня, — он осторожно остановил руку Чу Ваньнина, — сюда идут, и один из них — тот старый ханжа, что сопровождал нас в Шу. Разве в такую пору глупый «Канон» не велит ему спать, накрепко закрыв рот?       — Хорошо, отойдём, — на миг задумавшись, Чу Ваньнин всё же увлёк Мо Жаня в тёмный проём между домами.       Стоя плечом к плечу в кромешной темноте, они могли хорошо видеть и слышать всё, что происходило на освещённом пятачке возле гончарной лавки. Вскоре в переулке действительно появились двое — тот самый старик-лавочник и пожилой лысоватый мужчина, пронырливый и суетливый, точно хорёк.       — И всё же, уважаемый мастер Вэй, мне как-то неспокойно, — вздохнул старик, теребя жидкую седую бороду. — Сегодня вовсе не День Дракона, не праздник Хуань-шэнь и не день Всех душ, с чего это почтенный учитель Гу решил созвать собрание, да ещё в таком срамном месте?       — Кто ж его разберёт, господин Цзян, — воровато озираясь, ответил его собеседник. — До курильни «Мир и Счастье» отсюда рукой подать, проверьте-ка лучше, с собой ли ваша входная грамота. А что до места, уж я бы предпочёл собраться в ресторане «Золотые выгоды». Тамошний хозяин, господин Жу, за десять слитков серебра пригласил артиста из самого Верхнего царства. Говорят, на свадьбе младшего господина он всю ночь и весь день пел и читал стихи, пока совсем не охрип.       — Стало быть, больше не поёт и не читает? — спросил старик, сосредоточенно обыскивая свои одежды в поисках приглашения.       — Стало быть, нет, — мастер Вэй равнодушно пожал плечами, — однако люди всё равно выстраиваются в очереди, чтобы на него посмотреть, уж очень дорого стоил этот артист.       Чу Ваньнин и Мо Жань переглянулись, при этом последний не сумел удержать озорной усмешки. Опасаясь, что он прыснет со смеху, Чу Ваньнин строго свёл брови и прижал палец к губам. Мо Жань послушно кивнул и только тут заметил, что из широкого рукава старика Цзяна выпал маленький свиток, который тот наконец-то обнаружил, но умудрился сразу же обронить, возвращая на прежнее место. Глядя на то, как лёгкие снежинки ложатся на скрученную в трубочку проходную грамоту, Мо Жань хитро прищурился. Небеса определённо им благоволили.       — Господин Цзян, поскольку собрание тайное, предлагаю разделиться, — понизив голос, сказал мастер Вэй. — Вы ступайте теперь берегом Ханьшуй, а я пойду длинной дорогой в обход. Так, если кто нас и увидит, нипочём не поймут, что мы заодно.       Набережная, когда-то многолюдная и оживлённая, теперь почти пустовала. Плавучие ресторанчики, лёгкие лодочки с певичками и девушками из цветочных домов, торговые суда, чайные навесы и винные лавки — всё это когда-то наверняка встречало людей, прибывавших в Шу по воде.       Следуя за учителем, нередко выезжающим по различным делам Пика, Мо Жань часто бывал в дешёвых чайных, состоящих из одной лишь черепичной крыши да подпирающих её столбов. В знойные дни такие навесы, увитые диким виноградом или плющом, были лучшим спасением от жары. Путникам там подавали удивительно вкусный чай безо всяких закусок или сладостей. Мо Жань отчего-то вспомнил, как пару лет назад, утомлённые дорогой, они с Чу Ваньнином сидели вдвоём под таким навесом и просто наслаждались ароматным напитком, выпивая одну чашу за другой. Учитель был спокоен и расслаблен, солнце ярко светило, путаясь в густых, чуть растрёпанных волосах, а над его головой, точно яркий огонёк, порхала маленькая алая бабочка. Глядя теперь на строгий профиль учителя, Мо Жань также улыбался, согретый воспоминанием. Залюбовавшись, он почти забыл, почему они прячутся в этом холодном тёмном переулке, но ворчание старика Цзяна вернуло его с небес на землю.       — Ох, не нравится мне эта затея, на старости лет красться в ночи, точно разбойник. Хотел бы я знать, от кого именно мы прячемся. Слышал, что проходные грамоты получили очень многие.       Было очевидно, что идти на собрание старик вовсе не хотел, и только священный трепет перед настоятелем Гу заставил его встать с постели в такой поздний час.       — Ну-ну, выше голову, господин Цзян, — прощаясь, кое-как подбодрил его мастер Вэй, — уверен, скоро мы всё узнаем. Думаю, это не от недоверия к нам, просто всему своё время.       Когда шаги обоих стихли, учитель с учеником вышли из своего убежища. Мо Жань сразу же поднял потерянную проходную грамоту и, очистив от снега, передал Чу Ваньнину.       — Надо спешить, — он кивнул в сторону реки, — если прибудем первыми, сможем видеть и слышать всё, что там происходит.       Однако, оглядев грамоту, Чу Ваньнин лишь брезгливо скривил рот.       — Они говорили об опиумной курильне, почему я должен идти в подобное место? Дела горожан нас не касаются. Невестка госпожи Яньлинь, кем бы она ни оказалась, сейчас куда важнее всей этой мышиной возни.       Мо Жань прекрасно понимал, почему учитель так не хочет переступать порог «Мира и Счастья». Сами по себе являясь злом, опиумные курильни привлекали клиентов ещё и тем, что прислуживали в них симпатичные юноши от тринадцати до двадцати трёх лет. Услуги, которые они оказывали, учитель, разумеется, считал крайне отвратительными: иными словами, посещение этой курильни для Чу Ваньнина было сродни походу в цветочный дом.       — Хорошо, тогда возвращайтесь в поместье, — не стал спорить с ним Мо Жань, — а я пойду на собрание один. Этот старый змей что-то затевает, я предчувствую недоброе и уже не отступлюсь.       — Одного тебя не пропустят, — сухо сказал Чу Ваньнин, — только глупец поверит, что настоятель Гу пригласил тебя лично.       Об этом Мо Жань не подумал. Прийти вместе с учителем ещё куда ни шло, но без него… Что такого мог сделать приезжий мальчишка, чтобы оказаться среди избранных?       — Ничего, — он беззаботно хмыкнул, — я придумаю, как проникнуть внутрь, пусть учитель за это не волнуется.       — Если я за что и волнуюсь, — Чу Ваньнин смерил его ледяным взглядом, — так это за то, что ты вновь попадёшь в неприятную историю. Прыгай на крышу.       Используя цингун, они стремительно взлетели вверх.

***

      В этот час набережная действительно почти пустовала. Пролетая высоко над землёй, используя для опоры изогнутые черепичные крыши, Мо Жань заметил внизу лишь кучку забулдыг, никак не желавших расходиться по домам, да старика Цзяна, торопливо семенящего среди сугробов. Подумав, что глупые пьянчуги легко могут замёрзнуть насмерть, если уснут на набережной, Мо Жань тут же нагнал Чу Ваньнина на очередной крыше. Учитель плохо переносил холод, а пилюль Не Юнсу наверняка осталось совсем мало…       Его встревоженный вид на миг привлёк внимание Чу Ваньнина, до того полностью сосредоточенного на прыжках. Городские крыши внезапно закончились, и они очутились в совершенно безлюдной местности. Кроме того, вокруг почти не было деревьев, а занесённая снегом дорога становилась всё более неровной и крутой.       — Учитель, здесь наверху не очень прохладно? — Мо Жань невольно перевёл взгляд на изящные тонкие пальцы, желая убедиться, что они не дрожат от холода.       — К чему этот вопрос? — поняв, куда он смотрит, Чу Ваньнин нахмурился. — Если собрался снова хватать меня за руки, советую дважды подумать, прежде чем сделать нечто подобное.       Мо Жань растерялся от неожиданности — он ведь не держал в уме ничего неприличного, лишь немного беспокоился… Но раз уж учитель сам поднял эту тему, Мо Жань решил немного подразнить его.       — Здесь ведь никого нет, — приблизившись ещё на цунь, Мо Жань невинно улыбнулся. — Мои ладони и правда горячие, можете убедиться…       Осознавая, что дёргает тигра за хвост, он едва сдерживал смех. Щепетильный и мнительный Чу Ваньнин мог с лёгкостью одержать победу в изощрённой словесной битве, зато подобные выходки Мо Жаня нередко принимал всерьёз и приходил в ярость.       — Лучше прикуси язык, — глаза феникса сердито сверкнули. — Уверен, у тебя ещё будет шанс блеснуть остроумием — не стоит тратить его на меня.       «По крайней мере, на этот раз учитель понял, что я просто дурачусь», — вздохнул про себя Мо Жань, но, состроив страдальческую гримасу, добавил, понизив голос, чтобы звучать жалобно:       — Прикосновения этого ученика вам действительно так неприятны?       — Хватит нести чушь! — Чу Ваньнин резко отвернулся.       Мо Жань не сразу сообразил, что вопрос прозвучал двусмысленно, но, улыбнувшись, бездумно ляпнул:       — Чушь? Выходит, всё же приятны?       В награду за ослиное упрямство Мо Жань получил суровый взгляд и крепкую затрещину. После того, как Чу Ваньнин взмыл ввысь, Мо Жань тихо хохотнул и тут же прыгнул следом. Догонять учителя было почти так же весело, как дразнить, и, увлечённый полётом, Мо Жань едва не пропустил большой павильон с вывеской «Мир и Счастье», вплотную прижатый к городской стене.       — Сюда, — окликнул его Чу Ваньнин, спускаясь.       В темноте никто из охранников и прислуги не заметил появления чужаков, и у них осталось время привести себя в порядок и как следует осмотреться.       Здание оказалось четырёхэтажным. На широком крыльце, украшенном резьбой и позолотой, красовались две большие каменные черепахи Ао, выполненные весьма искусно. Внутри курильня освещалась люстрами из дорогого горного хрусталя, отражённое плафонами пламя свечей переливалось, и в темноте здание выглядело особенно утончённо и привлекательно. Однако этой ночью желающих повеселиться нигде не было видно. Большой двор пустовал, и ни музыки, ни голосов не доносилось.       Чу Ваньнин на мгновение задержался перед крыльцом, словно решая, стоит подниматься или нет. Понимая его чувства, Мо Жань не торопил. Хотя сам он не испытывал ни малейшего отвращения к подобным местам, Мо Жань знал — сейчас гордость Чу Ваньнина сильно уязвлена.       — Учитель, вы уверены, что хотите войти? — тихо спросил Мо Жань, стараясь соблюсти приличия.       Ему стало очень неловко. Проникнуть на собрание любой ценой, возможно, не самая удачная идея, но, даже несмотря на свои принципы, учитель решил присоединиться.       — Войдём, раз уж пришли, — сухо ответил Чу Ваньнин, — нет смысла торчать снаружи.       Мо Жань подумал, что, открывая двери, щедро украшенные резьбой, Чу Ваньнин ожидал увидеть невесть что: кричащие цвета, нелепую вычурную мебель, старых развратников и кокетничающих с ними мальчишек со слащавыми голосами, разряженных и накрашенных, как девицы. И, конечно же, лежащие повсюду тела одурманенных людей, утопающих в клубах опиумного дыма. Однако комната, куда они попали, оказалась на удивление приятной и обставленной со вкусом.       — Бессмертный господин, позвольте взглянуть на ваше приглашение, — обратился к Чу Ваньнину один из трёх слуг, возникших перед ними словно из-под земли.       — Меня сопровождает ученик, — Чу Ваньнин небрежно развернул грамоту, — полагаю, ему будет позволено присутствовать?       — Как будет угодно бессмертному господину, — улыбнулся слуга, и все трое учтиво поклонились, — прошу пройти на второй этаж. Гостиная Розовых облаков уже готова к приёму гостей. Сы-эр покажет господам дорогу.       Мальчишка лет пятнадцати, хорошенький, точно легендарная куколка из города Пинчэн, подошёл и с заискивающей улыбкой поприветствовал одного только Чу Ваньнина. Хотя Мо Жань в своём юном теле был не многим старше этого Сы-эра, откровенное кокетство с одним из них и явное пренебрежение к другому неприятно его задело. Учитель, разумеется, старался и вовсе не замечать этого бесстыжего, однако Мо Жань едва не кипел от возмущения.       «Неудачный выбор, хитрый маленький змеёныш, — злорадно хмыкнул он про себя. — Будь ты не так слащав, заинтересовал бы скорее этого ученика, чем учителя».       Первый этаж заведения занимали ресторан и кухня. Пока Сы-эр вёл их через общий зал, то и дело осторожно стреляя глазками в сторону обратившегося в камень Чу Ваньнина, Мо Жань успел заглянуть в меню. Из всего перечисленного на деревянных дощечках особенно его впечатлили суп из ласточкиных гнёзд, фаршированные креветками драконьи головы и жареное в масле мясо чёрной собаки.       Пройдя первый лестничный пролёт, они оказались в длинном коридоре, в котором было несколько дверей, покрытых разноцветными красками и, видимо, олицетворявших собой по одной из четырёх стихий.       — Гостиная Розовых облаков, — Сы-эр с поклоном замер у «воздушной» двери, — если бессмертный господин более ничего не желает, — он позволил себе многозначительную паузу, — этот Сы-эр вынужден вас оставить.       В ответ Чу Ваньнин лишь неловко кашлянул и отвернулся. Голосов внизу пока не было слышно, однако им определённо стоило быстрее войти и подыскать себе надёжное укрытие.       — Не желает, — Мо Жань с кривой усмешкой осмотрел мальчишку с головы до ног, — ступай уже во имя Небес и не мозоль нам глаза.       Сы-эр мягко улыбнулся и тут же исчез. Не успел Мо Жань перевести дух после его ухода, как услышал строгий голос Чу Ваньнина, уже переступающего порог.       — Ты был не слишком груб с этим… ребёнком? — теперь он мог не притворятся статуей и, видимо, решил дать выход раздражению.       — Прошу прощения, учитель, — буркнул Мо Жань, подумав, что будь он с ним мил и ласков, Чу Ваньнин разозлился бы и того больше.       Гостиная Розовых облаков хоть и была небольшой и уютной, при должном старании прислуги могла вместить в себя довольно много посетителей. Хотя низкие сосновые столы были накрыты как для приёма, Мо Жань заметил на них лишь чайные принадлежности да лёгкие закуски. Вина совсем не было, наборов для игры в кости тоже, словом, никаких развлечений собравшихся не ожидало. Судя по отсутствию инструментов, среди приглашённых не было ни чтецов, ни музыкантов — видимо, таково было пожелание наставника Гу.       — Ткань на ширмах слишком тонкая, — быстро оглядевшись, сказал Чу Ваньнин, — за такими не спрячешься.       Мо Жань обвёл взглядом комнату. Ему послышались голоса, действовать нужно было быстро, однако он никак не мог найти подходящего укрытия.       — Тут есть два больших платяных сундука, — наконец сказал Мо Жань, блуждая по комнате взглядом, — а ещё тот хозяйственный шкаф.       — Считаешь, я полез бы в сундук? — брови Чу Ваньнина сошлись на переносице, точно два острых меча.       Юйхэн Ночного Неба, Бессмертный Бэйдоу и сильнейший из наставников Пика Сышэн — всю ночь сидеть в сундуке с тряпьём, словно огромная белая моль, этот гордец точно не стал бы.       — Тогда остаётся шкаф, — услышав за дверью тяжёлые шаги, Мо Жань подскочил и, бесцеремонно схватив его за руку, потянул к большому дубовому шкафу. — Кое-где дверцы резные, так что вы всё увидите и не задохнётесь.       Забираясь в шкаф, Чу Ваньнин имел возмущённый вид, но промолчал, понимая, что другого выхода нет. Торопливо прикрыв створки, Мо Жань собирался уже нырнуть в один из сундуков, но тут дверь в гостиную приоткрылась, и он услышал низкий голос настоятеля Гу. Вздрогнув, точно от удара, Мо Жань мигом влез в шкаф, сильно потеснив опешившего Чу Ваньнина.       — Этот лавочник Цзян настоящий растяпа, снова потерять входную грамоту — просто неслыханная небрежность, — войдя в комнату вместе с главой городской стражи Ду Дэшэном, настоятель Гу первым делом велел прислуге сложить все ширмы.       — Цзян Шу ведь уже так стар, уважаемый наставник, что с него взять? — зябко потирая руки, Ду Дэшэн опустился на подушки. — Главное, все остальные пришли без опозданий и отговорок.       — Да, но одного верного нам человека тут всё же нет… — тонкие губы настоятеля Гу недовольно поджались. — Пусть войдут приглашённые.       Пока пришедшие на собрание горожане здоровались, отбивали друг другу поклоны и неспешно рассаживались по своим местам, а мальчишки вроде Сы-эра разливали чай и разносили орехи и сушёные фрукты, Мо Жань и Чу Ваньнин неподвижно стояли в шкафу, от жуткой тесноты едва не сжимая друг друга в объятиях. С одной стороны, прятаться там было крайне неудобно. Голова Мо Жаня упиралась в тяжёлую верхнюю полку, между лопаток торчала метла, а зад больно подпирала ручка от большой плетёной корзины. С другой… он стоял настолько близко к учителю, что при желании мог легко дотянуться губами до его шеи. Их пальцы тоже находились рядом, и хотя руки можно было разнять, никто почему-то не спешил это сделать.       — Ты стоишь на моей ноге, — тихо шепнул Чу Ваньнин, когда народу в комнате набралось достаточно много, и из-за шума голосов их не могли бы услышать.       — Прошу… прошу прощения, — Мо Жань попытался быстро поменять положение, но, неловко мотнув головой, едва не опрокинул злосчастную полку.       Сверху тут же что-то полетело, грозя устроить грохот, но Чу Ваньнин успел поймать предметы, назначения которых, к счастью, не знал. В его руках оказались сразу две склянки с пахучим маслом, которое в подобных заведениях особенные посетители использовали во время любовной игры. Кроме того, что масло способствовало лучшему скольжению, с его помощью можно было значительно усилить чувствительность любовника в самых потаённых местах.       Стараясь не шуметь, Чу Ваньнин вернул одну из склянок на место, а вторую молча вертел в руках, явно заинтересованный содержимым. Мо Жань помнил, что учителя занимали лекарственные снадобья, особенно, если он сталкивался с чем-то впервые, но честно рассказать о предназначении масла у него не сразу хватило духу.       — Это специальное средство для… — не зная, какие слова лучше подобрать, Мо Жань смешался.       Быстро сообразив, что именно держит в руках, Чу Ваньнин вспыхнул и едва не расколотил несчастную склянку.       — Знать не хочу, что это такое! — зазвучал его быстрый разгневанный шёпот. — Мо Вэйюй, клянусь, если ещё раз раскроешь рот, я придушу тебя собственными руками.       Сунув склянку Мо Жаню, он сердито заёрзал, пытаясь отодвинуться как можно дальше, но попытка не увенчалась успехом. Шея Чу Ваньнина всё равно находилась примерно на уровне губ Мо Жаня, и его тёплое дыхание, должно быть, ощутимо щекотало кожу.       «Глупый учитель, да хватит уже дёргаться, — вдыхая его запах, Мо Жань едва держал себя в руках, — просто стой спокойно, а я очень постараюсь не дышать. Я бы с удовольствием заткнул тебя сам, но, боюсь, вместо поцелуя ты мне язык откусишь».       За всей этой вознёй они не заметили, что собравшиеся давно заняли свои места и внимательно слушали настоятеля.       — Благодетельные господа, — начал он спокойно и негромко, но тон этого низкого грудного голоса будто прибивал слушателей к земле. — Великий Лун-ван, должно быть, очень занят, раз не желает слышать наши молитвы. Признаюсь, что на сегодняшний день мною испробованы все способы привлечь высочайшее внимание.       Собрание встревоженно загудело, а Мо Жань и Чу Ваньнин непонимающе переглянулись.       — Я сказал все, — после непродолжительного молчания вновь заговорил настоятель Гу, — кроме одного. Согласно древнейшей традиции мы должны отобрать самых красивых юношей или самых прекрасных девушек и отправить на Небеса с нижайшим прошением от жителей Шу. Отнеситесь к избранию очень серьёзно, господа, посланники должны быть чисты и добродетельны, а их красота и манеры — безупречны. Письмо я уже составил, теперь вам решать, кто из молодых людей достоин упасть на колени перед Небесным троном.       Когда он умолк, в комнате воцарилась такая тишина, что биение мотылька о светильник можно было принять за военный набат. Люди в смятении и страхе озирались друг на друга, отчаянно силясь понять, что именно от них хотел этот человек.       — Но как же наши избранники достигнут Семи Небес? — наконец тихо пролепетал молодой мужчина приятной наружности, манерами и внешним видом более всего похожий на деревенского шэньши.       Ответа на его вопрос с волнением ждали все, но настоятель Гу спокойно пил чай, будто нарочно нагнетая напряжение.       — Я проведу тайный ритуал очищения. Затем молодых людей принесут в жертву, а после тела вместе с прошением сожгут в священном пламени. Только так всесильный Лун-ван сможет узнать о постигшем нас бедствии.       Услышав ответ, большая часть собравшихся спала с лица. В Нижнем, да и Верхнем царстве человеческие жертвоприношения давно были вне закона, но что такое горе одного человека, способного жизнью собственного ребёнка спасти целый город от страшной и неминуемой смерти? Однако время шло, а желающих пожертвовать своими родными так и не находилось.       — Говорят, дочери мастера Вэй Фэня настоящие красавицы, пускай они передадут послание Лун-вану, — вдруг подал голос какой-то плешивый старик. — А поскольку их трое, одну он может оставить себе в утешение — так будет справедливо.       Наблюдавший за всем этим Мо Жань уже потирал руки, готовый к забавнейшей сцене, но строгий взгляд учителя немного охладил его пыл.       — Что?! Красавицы?! — тем временем уже знакомый им мастер Вэй задохнулся от возмущения. — Вы на меня-то поглядите, где это видано, чтобы муха родила мотылька?! Три мои дочери уродливые и толстые, как черепахи, этим выбором вы оскорбите взор Небесного правителя и всех небожителей заодно!       Собравшиеся оживлённо загудели. Тощий и излишне суетливый, этот человек и правда имел довольно отталкивающую наружность, а поскольку, согласно традиции, девушек в Шу богатые люди прятали от посторонних глаз, нельзя было с уверенностью сказать, лжёт он или говорит правду.       — А что насчёт тебя, Чэнь Чжимин?! — взволнованный и разгорячённый мастер Фэнь указал пальцем на крупного мужчину, сидевшего по левую руку от настоятеля Гу. — Все знают, что твой младший сын пригож лицом, высок и не по годам широк в плечах. Ты и сам вечно его нахваливаешь, чем вам не лучший посланник на Небеса?! Такой юноша достойно представит наш город, упав на колени у подножия Небесного трона!       Выслушав его, собравшиеся согласно закивали, буро обсуждая достоинства юноши.       — Да… я, конечно, говорил, — круглое лицо Чэнь Чжимина вмиг побледнело, а во взгляде, обращённом на холодно поджавшего губы настоятеля, застыл страх. — Но… всё дело в том, что… ноги у моего А-Линя короткие и кривые. Чтобы… скрыть этот изъян, бедный мальчик носит специальную обувь на очень толстой подошве. Так что достойный Вэй Фэнь сильно заблуждается насчёт его красоты.       — Что за чушь, недавно мой человек снимал мерки со всей твоей семьи, — подал голос пышно разодетый молодой господин, судя по всему, хозяин платяной лавки, — и с ногами Чэнь Линя всё было в порядке! Хочешь сказать, они стали короче за каких-то четыре дня? Да кто поверит в эту брехню?!       — Ло Сяолун! — Чэнь Чжимин в гневе вскочил с места. — Если уж мой сын достоин подобной милости, пускай твоя младшая сестра сопроводит его к Небесному трону! Ты всюду трубишь о том, что свет не видывал такой красавицы, пусть же тогда и прекрасное личико Ло Мэйли услаждает взоры небожителей!       Собравшиеся, казалось, были только рады их перепалке, многие вскакивали со своих мест и наперебой нахваливали молодых людей, что прочили в посланники к Лун-вану.       — Да, моя сестрица очень красива, — холёные щеки Ло Сяолуна в тот же миг залились краской, — но она глупа и неряшлива! Что скажет всемогущий Лун-ван, если мы отправим к нему невежественную грязнулю?!       После его слов, точно поняв, что дело плохо, знатные люди со всех сторон стали выкрикивать признания, одно постыднее другого.       — От моего сына смердит, как от хлева со свиньями!       — Моя племянница с детства кривая на оба глаза!       — У всех моих детей с рождения срамная болезнь!       — Юноши нашей семьи лживы и порочны, а девушки коварны и ленивы!       К концу этого представления от того, как обычно кичливые и надменные богачи наперебой поносили себя и своих родных, Мо Жань уже с трудом сдерживал смех. Никто не хотел терять членов семьи, но всё происходящее казалось ему невероятно забавным.       — Добродетельные господа, я прошу тишины, — низкий голос настоятеля Гу заставил всех замолчать.       Ожидая его слов, люди взволнованно притихли, ведь почти у каждого из присутствующих имелись хорошенькие дочери, ладные сыновья или молодые члены семьи, которых могли назначить посланниками к Лун-вану. Смерть детей — самое большое горе для родителей, однако никто не смел спорить с наставником Гу, чьими устами, как считали эти люди, говорили сами Небеса.       — Я сказал, что посланники должны быть прекрасны и добродетельны, — окинув собрание тяжёлым внимательным взглядом, он несколько понизил голос, — но не сказал, что они обязательно должны быть родом из Шу. Задача избранных передать наше прошение великому царю драконов, большего от них не требуется.       По комнате пронёсся тревожный шёпот, а вмиг сосредоточившемуся Мо Жаню стало не до смеха.       «Старый скорпион, неужели это ты нас имеешь в виду?!» — он едва удержался от того, чтобы выйти и высказать всё, что думает об их трусливом городишке.       — Ученики Старейшины Юйхэна не только благочестивы, но и прекрасны, как цветущая под снегом слива, однако… убедить их пройти обряд будет довольно сложным делом, — словно между прочим заметил начальник городской охраны Ду Дэшэн. — И разве прославленный заклинатель не обещал сам спасти город от задержавшейся зимы?       — Пока что приглашённые господа лишь испортили наш главный праздник, — холодно ответил настоятель Гу. — К тому же, до меня дошли слухи, что от их действий жестоко пострадал уважаемый всеми мастер Гун. Похоже, прославленный Старейшина Юйхэн слишком ослеплён гордыней, ему нет дела до страданий простых людей — так стоит ли на него уповать?       Люди за столами хранили молчание. Даже если кто-то был не согласен с настоятелем, в таких сложных обстоятельствах предпочитал держать рот закрытым. Отдать на заклание своего ребёнка или пожертвовать Небесам чужого — выбор был очевиден.       — Что до учеников Старейшины Юйхэна, — небрежно продолжил настоятель Гу, — сказать по правде, я не заметил ни в одном из них выдающихся способностей. Однако три молодые жизни послужат большому делу, возможно, об их подвиге даже сложат песни. Слава и почёт — вот что ждёт этих молодых людей после перерождения. Когда-нибудь их наставник ещё будет нас благодарить.       «Мерзкая крыса, ты хоть понимаешь, с кем связался?! Как ты собрался бороться с учителем, свои кривые талисманы развесишь?!» — разгневанный Мо Жань беспокойно суетился и невольно толкался, крепко притиснутый к Чу Ваньнину. Тот несколько раз пытался отодвинуться, но в узком пространстве шкафа это было невозможно.       Борясь с желанием немедленно свернуть тощую шею зарвавшегося настоятеля, Мо Жань тяжело дышал, сжав челюсти, и проклинал тесноту и духоту. Гнев хотя бы отрезвил его рассудок и понизил возбуждение, так что учитель не должен был успеть что-то заметить. Всё это время Чу Ваньнин молча стоял, неподвижный и напряжённый, точно каменное изваяние. Если бы не едва различимое дыхание, Мо Жань бы решил, что учитель и правда обратился в статую.       Подняв взгляд на его освещённое тонкой полоской света лицо, Мо Жань оторопел. Щёки учителя заметно покраснели, губы сжались в тонкую линию, а на виске блестела капелька пота. Он выглядел так, будто сейчас же вырвется наружу и устроит жуткий погром, до смерти забив незадачливых заговорщиков.       — Учитель! — забывшись, Мо Жань с силой схватил его за плечи и горячо зашептал: — Остыньте, прошу.       — Что?! Мне остыть?! — Чу Ваньнин отчего-то помрачнел и разозлился ещё больше.       — Нет смысла выдавать себя сейчас, — не унимался Мо Жань. — Нужно узнать их планы.       «Ты уже столько раз вступался за этого достопочтенного, в следующий раз я сам порублю твоих врагов на куски, — мысленно добавил Мо Жань. — К тому же, тут слишком тесно. Ещё пара резких рывков, и мы выйдем из этого шкафа глубоко женатыми людьми…»       — По-твоему, я собирался его проучить? — холодно процедил Чу Ваньнин, будто приходя в себя и возвращая привычный надменный вид. — Будешь так шуметь — выдашь нас обоих, так что закрой рот.       Мо Жань обиженно замолчал и нахмурился.       «Сам ведь тут кипел от злости, а теперь делает вид, будто это не так, и едва не наломал дров только я один».       Однако было не время и не место для выяснения отношений. Теперь они оба знали, что, помимо демона, в Шу у них есть и другие враги. ____________________________________________________________________ Автору есть, что сказать: Мини-спектакль: «Выход героев из шкафа». Мо Жань 1.0: Учитель, ещё не время выходить из шкафа! Мы не достигли сюжетной кульминации! Чу Ваньнин: … Мо Жань 1.0: Но если ты всё же решишься, знай — я смело выйду на эту сцену с тобой! Чу Ваньнин (мрачно): Ещё одно слово, и ты вылетишь из этого шкафа. Мо Жань 0.5: Кто-то сказал «вылетишь»? Позволь этому достопочтенному продемонстрировать тебе технику «двойной полёт» в исполнении двух хорошо обученных собак! Ты не пожалеешь, учитель! Чу Ваньнин: …уёбывайте из шкафа оба. Мо Жань 2.0 (возмущённо): Как вы смеете предлагать учителю разделить ложе… без должного уважения? Чу Ваньнин: …все трое. Ши Мэй (со вздохом): Если я выйду из шкафа и скажу, что всё это время скрывал только свою ориентацию, вы ведь всё равно мне не поверите, да? Сюэ Мэн: Какой дурак залезет в шкаф, если зеркало висит снаружи? Мэй Ханьсюэ (с сожалением): Я ещё никогда не пробовал сражаться в тесном шкафу — только на природе.