***
Тюрьма города Шу оказалась типичной уездной тюрьмой первого разряда. Не то чтобы Мо Жань хорошо в этом разбирался, но после смерти матери ему приходилось бывать в подобных заведениях. По особым дням — будь то приезд крупного чиновника из столицы или свадьба в доме градоначальника — попрошаек всех мастей и возрастов хватали прямо на улице и на время бросали за решётку. В одной большой зловонной камере находились мужчины, в другой — женщины и дети. Вспомнив царившие там грязь и тесноту, Мо Жань брезгливо скривился. Возможности помыться в тюрьмах не было, воды и еды выдавали крайне мало. В жару люди потели, их тела источали омерзительный запах, не говоря уже о большой деревянной бадье у стены, в которую заключённые по очереди справляли нужду на виду у всех. Вши, вонь, грязь и болезни — таковы были тюрьмы Нижнего царства, и город Шу, разумеется, не стал исключением. Пройдя через высокие тюремные ворота, Мо Жань и сопровождающий его начальник городской стражи очутились на вымощенном гранитом внутреннем дворе, вокруг которого шла узкая дорожка из мелкого булыжника. В конце этой дорожки Мо Жань заметил дверь, ведущую в главное здание тюрьмы, над которой весьма небрежно была намалёвана громадная тигриная голова с круглыми вытаращенными глазами и широко распахнутой пастью. Так как эти звери считались покровителями тюремных ворот, гранитные фигурки тигров стояли и у входа, словно охраняя его, а рядом имелся небольшой жертвенник, возле которого Мо Жань увидел двух надзирателей — молодого и старого. Первый стоял на коленях, отбивая поклоны, а второй с почтительным видом разжигал благовония. У лап тигров прямо на снегу лежали жирные куски сочного розового мяса, чего Мо Жань никак не ожидал. «Так разбрасываться едой, когда в камерах полно голодных людей, а на город обрушилась зима? — Мо Жань был настолько ошарашен, что едва не произнёс это вслух. — Заключённых они не кормят, зато долбаным статуям выдают мясо за бдительность!» — Чего встал? Вперёд, — Ду Дэшэн грубо толкнул его в спину. — Тут тебе не представление. — Приветствуем командующего Ду! Заметив прибывшего начальника, оба надзирателя поклонились Ду Дэшэну. — Этот человек осуждён и проведёт ночь в тюрьме, — Ду Дэшэн даже не удостоил их взглядом. — Один из вас должен сопроводить его в камеру западного крыла, другой — доложить обо мне начальнику тюрьмы. На лицах надзирателей явно читалось замешательство. Мо Жань знал, что в западном крыле держали преступников, приговорённых к смертной казни, но никакой бумаги с постановлением суда у Ду Дэшэна с собой не было. — Командующий Ду, — робко пролепетал надзиратель-старик, — час поздний… Боюсь, начальник тюрьмы господин Хун уже отошёл ко сну… Не угодно ли командующему отложить визит до утра? — Пойди и доложи! — рука Ду Дэшэна тут же легла на рукоять меча. Молча наблюдая за происходящим, Мо Жань сделал вывод, что хвататься за оружие по малейшему поводу было привычкой этого не в меру вспыльчивого господина. После того, как перепуганный старик побежал выполнять приказание, молодой надзиратель, видимо, решивший не злить начальство, с хмурым видом велел Мо Жаню идти вперёд. — Неужели меня собрались казнить? — с улыбкой спросил Мо Жань, уходя. — В таком случае, месть моего учителя станет для вас гораздо большей проблемой, чем какой-то снег. В ответ Ду Дэшэн лишь скривился и, развернувшись на каблуках, зашагал в сторону ямэня. Мо Жаню же ничего не оставалось, кроме как послушно войти в тюремную дверь. Место, где он оказался, напомнило Мо Жаню крытый скотный двор, только вместо кур и свиней сюда согнали людей. Тюрьма делилась на шесть больших отделений, в каждом из которых размещались четыре общие камеры. Отделение для смертников вплотную прилегало к обледенелой и насквозь промёрзшей внешней стене, поэтому находиться в нём было холоднее всего. Едва войдя в большую камеру, обнесённую толстой железной решёткой, Мо Жань увидел деревянный помост, на котором среди грязного, кишащего паразитами тряпья спали несколько заключённых. Все они имели крайне жалкий вид: истощённые, с длинными грязными волосами, сбившимися в колтун, в поношенной одежде, а на их ногах Мо Жань заметил деревянные кандалы. В надежде согреться несчастные жались друг к другу и со стороны напоминали клубок беспокойно копошащихся змей. Усевшись в углу, Мо Жань поплотней запахнул меховую накидку и, пытаясь поспать, закрыл было глаза, но сиплый насмешливый голос заставил его вновь вскинуть голову. — Эй, малец, укокошил кого или украл что-нибудь очень ценное? Мо Жань обернулся и увидел среди грязного тряпья лохматого коренастого человека, по самые глаза заросшего бородой. Видом этот тип напоминал разбойника с большой дороги, и, очень возможно, им и являлся. — Угу, сердце вашего настоятеля Гу, — Мо Жань недовольно хмыкнул. — Только уродливые мужики не в моём вкусе, и вот теперь я здесь, пока не одумаюсь и не соглашусь замуж за него пойти. — Замуж за мужика? Ну и дела! — не обращая внимания на спящих сокамерников, лохматый громко и развязно хохотнул. — Такого не позволено даже первосвященнику! Несколько разбуженных заключённых недовольно заворочались с боку на бок, а молодой надзиратель, всё ещё торчащий за дверью, зачем-то подошёл вплотную к решётке. — Позволено же ему безнаказанно убивать людей, чему ты удивляешься? На это лохматый снова расхохотался, неистово хлопая себя по ляжке. Возможно, находясь в заточении, этот человек выжил из ума, и теперь его безудержно веселило каждое слово, сказанное Мо Жанем. — Попридержи-ка язык, заключённый! — сердито гаркнул надзиратель. — Учитель Гу хоть и суров, но человек весьма достойный! — Достойный хорошего пинка, вы хотели сказать? — Мо Жань даже не обернулся в его сторону. — Он всех тут водит за нос, а вы и рады. — Бесстыжий, смерти ищешь?! — снова прикрикнул на него охранник. — Учитель Гу каждый день защищает город от тысячи бедствий, и не тебе, чужаку, судить о его делах! Он так распалился, что выхватил из-за пояса толстую бамбуковую палку, но ни брань, ни побои Мо Жаня не пугали. — Этот человек и есть ваше главное бедствие, — он хищно оскалил зубы, — жаль, что никто до сих пор не сумел его разоблачить. — В кандалы захотел, сопляк?! — лицо надзирателя сделалось красным, а глаза округлились точь-в-точь как у тигра, намалёванного у входа. — Эй, Яомо, хватит с ним болтать, щенок здесь всего на одну ночь, пора приступать к делу! Быстро переведя взгляд на лохматого сокамерника, прозвище которого говорило само за себя, Мо Жань заметил, что, в отличие от остальных, его ноги не были скованы. Видимо, тюремное начальство доверяло ему, пожаловав привилегию следить за другими приговорёнными к смерти. — Ох, надзиратель Чан, вы со мной ещё за прошлое представление не рассчитались, а уже требуете новенького? Вот так темперамент! — подмигнув охраннику, Яомо весело хлопнул в ладоши и тут же выпалил без всякого заискивания и почтения: — Что, Верзила, не можешь заставить меня, да?! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Он разразился громким каркающим смехом умалишённого. На это надзиратель Чан лишь погрозил ему палкой и, пообещав высечь с утра, убрался прочь, изрыгая проклятия. Глядя на его стремительно удаляющуюся спину, Мо Жань не испытывал ни злости, ни ненависти. Надзиратели и тюремные сторожа слишком часто видели людские страдания, и со временем неизбежно ожесточались. Для таких людей сопереживание и жалость — просто слова, значение которых давно стёрлось из памяти. — Ты, верно, должен был меня избить? — представившись, спросил Мо Жань, когда смех Яомо наконец-то затих. Он понимал, что втрое сильнее и в десять раз проворнее любого из смертников, но драка в камере могла ещё больше отяготить его вину. — Избить или сделать своей жёнушкой, как и любого, кого подсаживают к нам в камеру среди ночи. — Яомо лениво слез с помоста и, медленно подойдя, присел рядом, зябко потирая руки. — Видно, ты сильно кому-то насолил, братец Мо, раз Верзила-Чан притащил тебя сюда. Мо Жаня нисколько не удивил его ответ. Быть побитым надзирателями — это одно, а вот заключёнными — совсем другое. В оправдание перед учителем тюремное начальство могло заявить, что в эту ночь все камеры оказались переполнены, и Мо Жаня пришлось подсадить к смертникам. А поскольку Яомо и без того ожидал казни, мстить ему было бы бесполезно. — И что же тебя удержало? Мо Жань сложил несколько печатей, чтобы создать над камерой барьер, сохраняющий тепло. От проклятого холода его конечности начинали неметь, а изо рта шёл пар. — У нас общий враг, — лениво почесав заросший подбородок, ухмыльнулся Яомо. — Этого достаточно, чтобы проявить снисхождение. — Ты о настоятеле Гу? — спросил Мо Жань, заинтересованно разглядывая нового знакомца. — Он и тебе перешёл дорогу? На спине потрёпанного худого мяньпао Мо Жань заметил выведенные красной киноварью иероглифы с названием тюрьмы, к тому же, заросшую щёку украшало свежее разбойничье клеймо. Даже если бы Яомо удалось сбежать, первые встречные горожане сразу же донесли бы на него старосте или подчинённым Ду Дэшэна. — Этот кусок черепашьего дерьма упёк сюда нас с братишкой, — грустно хмыкнул Яомо, указав на одного из смертников, беспокойно дремавших на помосте. — Это по его милости нам скоро подадут последнюю чашу дрянного кислого вина, посадят в большие корзины и через весь город поволокут на казнь. По его милости моя нечёсаная башка, возможно, уже завтра полетит к ногам палача. Они ведь не говорят нам, когда это случится, а значит, каждая такая ночь может оказаться последней… Так оно всё и будет, но наша с А-Мином история слишком уж тёмная, малыш. — Ничего, я люблю загадки, — Мо Жань сочувственно ему улыбнулся, — в обмен на твою историю я расскажу, почему попал сюда на самом деле. Уверен, ты найдёшь забавным рассказ о том, как настоятель Гу и староста Юй у всех на виду сели в лужу. — Ну-ну, братец Мо, давай выкладывай, что натворил! — Яомо озорно оскалился и, чуть склонив голову набок, в предвкушении уставился на Мо Жаня, точно большой лохматый пёс. Мо Жань подробно рассказал о своей выходке в храме, и как учитель хлестнул его духовной плетью, не дав закончить представление. Однако Мо Жань не забыл упомянуть, что тот же учитель вывел их с Сюэ Мэном из храма, не позволив горожанам отомстить за срыв глупого ритуала. Слушая, Яомо то и дело хохотал, громко барабаня ладонями по полу. Было видно, что история ему понравилась, и ответный рассказ не заставил себя ждать. — Недавно в Наньхайе через надёжного человека с нами связалась одна бабёнка, желающая кое-кому отомстить. Она сказала, что дело это — куриный пух и чесночная шелуха, но никто из местных за него бы не взялся, потому что её обидчица слишком высокого полёта птица. Заказчица хотела насолить своей хозяйке и её невестке. Она, де, уж больно любила хозяйского сынка, а тот с наущения матери возьми да женись на другой. Вскоре у парочки родился ребёнок, которого мы с А-Мином должны были за солидное вознаграждение всего лишь отдать перекупщикам. Суди сам, братец Мо, нам даже красть этого ребёнка не пришлось бы. Просто подойти ночью к богатенькой усадьбе и ждать, когда верная заказчице девчонка сама вынесет малыша — разве не пустячное дело?! — он с досады плюнул на пол, резко тряхнув головой. — Словом, как условились, так мы и сделали. Однако в ту ночь никто к нам так и не явился. Ворота поместья этой Яньлинь были закрыты, и мы с братишкой как болваны таращились на них до самого рассвета. Конечно, я был вне себя от ярости! Мы проделали путь в тысячу ли из Наньхайя, за ночь замёрзли так, что едва не лишились своих причиндалов, и всё ради того, чтобы взглянуть на этот дерьмовый городишко?! Чтобы хоть частично возместить дорожные расходы, мы с А-Мином пошли к перекупщикам, и кем же они оказались? Яомо замолчал, точно актёр, выдерживающий драматическую паузу. Хотя имя заказчицы так и не прозвучало, Мо Жань отчего-то сразу решил, что речь идёт о поместье той самой госпожи Яньлинь, и не ошибся. Учитель говорил, что видел там женщину и младенца, которых словно прятали ото всех. Возможно ли, что внука или внучку госпожи Яньлинь действительно собирались похитить? — Неужто Гу Аньчжэн замешан в таком грязном деле, как воровство детей? — Мо Жань хмуро свёл брови. — Да и зачем ему младенец? — Не веришь, а? — только и хмыкнул Яомо. — Вот и местный судья мне в рожу рассмеялся. Да я и сам бы не поверил, что мужик, который устраивает разные поклонения и молебны, окажется перекупщиком рабов. Скажу тебе честно, парень, в этом дельце вообще немало любопытного: вместе с настоятелем там был ещё начальник городской стражи с императорским приказом о нашей поимке за много разных подвигов, а с ним солдаты из городского ополчения, вооружённые до зубов. Думаю, принеси мы того младенца, нас тут же сцапали бы с поличным, а то и вовсе закололи на месте, как свиней. А поскольку никакого ребёнка при нас не оказалось, они решили, припомнив прошлое, упрятать нас с братом в тюрьму и поскорее казнить, чтобы лишнего не болтали. «Мать его, да это же настоящее злодейство! — сердце в груди Мо Жаня клокотало от бессильной ярости. — Тоже мне, корчат из себя святош, а сами связались с бандитами и велели зачем-то забрать из дома невинное дитя!» — Яомо, — спросил он серьёзно, — считаешь, тот ребёнок Гу Аньчжэню был действительно нужен, или всё затевалось ради вашей поимки? — Да разве он какой-то охотник за головами или кровный враг нашей семьи?! — Яомо сердито всплеснул руками. — Узнав, что мы явились с пустыми руками, проклятый настоятель пришёл в такую ярость, что даже отхлестал меня по физиономии своей дрянной метёлкой. Думаю, младенец — это всё, что его интересовало, а мы с А-Мином просто первые в разбойничьем списке. Рисунки с рожами лихих людей сотнями развешаны по городам, вот он и плюнул в первый попавшийся, а там мы оказались! А теперь нас, «везунчиков», казнят из-за дерьмового ребёнка и поганого святоши! В его словах определённо был смысл. Пусть даже эти разбойники заслужили смерть за свои преступления, какой интерес Гу Аньчжэню от их поимки? Кроме того, Мо Жань понял, что едва не упустил одну важную деталь. — Та женщина, что связалась с вами в Наньхайе, ты не мог бы её описать? — Зачем? Хочешь после отомстить за наши неупокоенные души? — только и хмыкнул Яомо. — Имени её я не спрашивал, а про наружность скажу так: зад тощий, сисек нет, нос длинный и острый, как у цапли. Словом, такая бабёнка, у которой и взглянуть-то не на что. «Барышня Лу?!» — в голове Мо Жаня тут же мелькнула догадка. Хотя он и видел управительницу поместьем всего раз в жизни, узнать её по этому описанию было несложно. Загадочная «мёртвая» невестка, снежный демон, младенец, которого зачем-то хотел выкрасть Гу Аньчжэн, приглашение в поместье Чу Ваньнина… Мо Жань напряжённо думал, пытаясь понять, какие из этих событий связаны, а какие — всего лишь стечение обстоятельств. — Дагэ, а, дагэ, — жалобный, точно стон умирающего, голос вырвал Мо Жаня из водоворота мыслей. — Чего надо? — Яомо недовольно повернул голову в сторону помоста. Его брат, тощий и такой же заросший бородой тип, болезненно ёрзал среди мятого тряпья, хватаясь за колено. — Ногу опять свело, — он сильно застонал, — помоги! — Вот же привязался, Яма тебя разорви, — Яомо нехотя встал и пошёл к помосту, недовольно ворча себе под нос. — Уж лучше б я тебе вовсе её отрезал. Поскольку щиколотки А-Мина были скованы кандалами, согнуть ступню сам он мог с большим трудом. Яомо сел рядом и стал усердно разминать широкую подошву, обмотанную грязной ветошью. Глядя на братьев, Мо Жань почему-то вспомнил Сюэ Мэна. Тот наверняка тревожился, недоумевая, куда он опять запропастился. Учитель, возможно, тоже волновался — во-всяком случае, в душе Мо Жань на это надеялся. Вспомнив, как пылающий от гнева Чу Ваньнин стоял в шкафу, готовый разнести его в щепки, Мо Жань невольно улыбнулся. Тогда собственная злость остудила его пыл и вытеснила из головы все не прошенные желания, но сейчас он пытался воссоздать ту сцену в мельчайших подробностях. Яркий румянец очень шёл бледному, безупречно красивому лицу, а опущенные ресницы делали облик учителя непривычно мягким и притягательным. Возможно, это было лишь игрой воображения, превратившего воспоминания в неправдоподобно яркую фантазию из весеннего сна, но учитель вдруг показался Мо Жаню вовсе не злым, а смущённым и уязвимым… Грубо подминая Чу Ваньнина под себя, срывая с него одежду или заставляя опуститься перед собой на колени, Тасянь-цзюнь много раз видел это выражение лица — как вода смывает с холста яркие краски, оставляя лишь бледные разводы, вся суровость и злость учителя блекла и растворялась, обнажая стыд и внутреннюю борьбу. Чу Ваньнин желал его, и это желание раскалывало его душу пополам. Но это осталось там, в прошлой жизни, после долгих лет унижения, шантажа и пущенного в ход сильнейшего афродизиака. И всё же было так легко обмануться и поверить, что его прикосновений вновь жаждали, а не избегали. Мо Жаню нестерпимо захотелось коснуться Чу Ваньнина, прижать к груди и целовать, но вовсе не так порывисто и грубо, как раньше. Он впервые поймал себя на мысли, что хочет быть нежным с этим человеком, даже несмотря на всю его суровость и вспыльчивость. Не наказывать, а ласкать, утоляя давнюю подкожную тоску. Он знал, как причинить Чу Ваньнину боль, знал, как доставить наслаждение, и дошёл до совершенства в изощрённом смешивании того и другого. «Если бы я бессовестно воспользовался моментом и поцеловал его на том собрании, — спросил себя Мо Жань, насмешливо улыбаясь собственной дерзкой фантазии, — интересно, стал бы учитель сопротивляться, или просто застыл бы от отвращения, как ледяное изваяние?» Воображение быстро нарисовало ему эту картину: тесный шкаф, заставленный склянками с непристойным содержимым, рассерженный и ошеломлённый Чу Ваньнин и наглая псина, набросившаяся на него с поцелуями. «Учителя наверняка хватил бы удар, — Мо Жань едва не прыснул со смеху, — было бы досадно, если бы знаменитый Старейшина Юйхэн бесславно скончался в шкафу от сердечного приступа». Ведь, в конце концов, даже если Мо Жань ещё помнил, как довести этого человека до исступления в постели, он до сих пор не знал, как смягчить его сердце, проникнуть как можно глубже и остаться там навсегда, чтобы Чу Ваньнин носил эти чувства в себе, как носит сам Мо Жань. Даже когда Небеса даровали ему новую жизнь и вернули любимого человека — даже тогда он не смог разрубить их глубокую запутанную связь… Так почему Чу Ваньнин не может ответить ему взаимностью хотя бы в этом? Чтобы они, будто два неуклюжих дурака, наступивших на один и тот же ржавый гвоздь, заразились общей болезнью и носили бы эти мучительные чувства внутри, не в силах от них избавиться или даже дать им какое-то название. Беззаботное настроение улетучилось, а собственные мысли показались Мо Жаню горячечным бредом. «Похоже, мои мозги отмёрзли, если я думаю о подобном». Вспомнив про духовный яблоневый цветок, что на всякий случай дал ему Чу Ваньнин, Мо Жань быстро достал его и, безотчётно любуясь тонкими золотистыми лепестками, стал размышлять о том, какие слова хотел бы передать. «Я скучаю по вам, учитель». «Тут так холодно, учитель, придите и согрейте этого ученика». «Ваньнин, в шкафу нам двоим было так хорошо, надо как-нибудь это повторить». Перебрав в голове кучу неприличных или до смешного нелепых фраз, Мо Жань сказал лишь: «У меня всё в порядке. Доброй ночи, учитель». Тонким потоком духовной энергии он заставил цветок подняться в воздух и исчезнуть под потолком. — Эй, заключённый, новенький, живо поднимайся и следуй за мной, — грубый окрик надзирателя заставил Мо Жаня встать на ноги. — Ух и напугал, вороний клюв, — сурово гаркнул на охранника Яомо. — Я уж подумал, что это нас поведут на казнь! — Прощай, приятель, лёгкой тебе смерти, — уходя, Мо Жань не нашёлся, что ещё сказать этому человеку. Ему оставалось лишь гадать, куда его ведут и скоро ли выпустят на волю.***
Чу Ваньнин вернулся в поместье с твёрдым желанием как можно скорее поговорить с госпожой Яньлинь. Сейчас, когда Мо Жаню угрожала опасность, он больше не хотел ждать и излишне осторожничать. Прежде всего ему предстояло понять природу существа, наславшего на Шу зиму — было ли это забытое варварское божество, напитавшееся тёмной ци, или переродившаяся душа, получившая лишь часть божественных сил, или… Чу Ваньнин всё ещё колебался. Он будто смотрел на картину, наполовину прикрытую плотной тканью, и пытался дорисовать скрытую от глаз часть, не ведая замысла художника. Оружием «демона» были холод и снежная буря, она столь долгое время держала Шу в зимнем плену — её не стоило недооценивать. Ещё Чу Ваньнин заметил, что метель начинается в определённый промежуток времени — утром, примерно в час Кролика, она мягкая и почти ласковая, затем ненадолго поднимается в час Лошади, и самая сильная, с воющим напористым ветром — ближе к часу Крысы. Хотя было уже за полночь, Чу Ваньнин встал у дверей главного дома и, прождав под усилившимся снегопадом какое-то время, велел заметившей его молодой служанке доложить госпоже Яньлинь о себе. — Бессмертный мастер желает видеть хозяйку в… в такой час? — девушка выглядела растерянной и смущённой. — Да, — сухо подтвердил Чу Ваньнин, — у меня срочное дело, а судя по свету внутри, госпожа Яньлинь ещё не ложилась. Когда его наконец-то впустили внутрь, от холода и пронизывающего ветра Чу Ваньнин почти не ощущал рук и ног. Главный дом этой зажиточной семьи имел целых семь комнат — неоправданная роскошь, ведь хорошенько протопить их все в зимнее время было не так просто. К утру кан в просторной спальне хозяйки остывал, а большие медные жаровни сильно чадили и требовали постоянного присмотра. Быстро осмотревшись, Чу Ваньнин направился прямиком в центральный зал — единственное место, где гостю возможно было находиться наедине с хозяйкой, не нарушая приличий. Вычурность и нарочитая крикливость интерьера главного особняка поместья нисколько не удивили Чу Ваньнина, а вот госпожа Яньлинь, церемонно приветствующая его сложением рукавов, смутила и ввела в замешательство. — Эта Яньлинь рада принять бессмертного мастера в своём доме, — она чинно склонила голову, отчего Чу Ваньнин принуждённо кашлянул. Госпожа Яньлинь являлась человеком далеко не робкого десятка, однако в этот раз она не выглядела ни заносчиво, ни вульгарно. Их беседа задумывалась как подробный и беспристрастный допрос, не предполагавший особых церемоний, поэтому Чу Ваньнин несколько растерялся, хоть и не подал вида. — Благодарю, что уделили время, — холодно произнёс он с ответным поклоном. — Час поздний, а у меня есть к госпоже Яньлинь несколько вопросов. — Эта Яньлинь ждала вопросов от бессмертного мастера. Не хотите ли вместе со мной разжечь благовония? — она жестом указала на алтарь поклонения предкам. — Среди табличек есть имя моего мужа. Думаю, мы ещё не раз упомянем его нынешней ночью. Его звали Лю Сянь, совсем как мин нашего сына. Родители мужа рано умерли, потому и взрослого имени он так и не получил. — Благодарю за возможность, — Чу Ваньнин быстрым умелым движением разжёг курительную свечу. Он понимал, что все странности, произошедшие с этой семьей, так или иначе связаны с трагической смертью её главы, но сейчас его живо интересовало другое. — Находящаяся здесь женщина с младенцем, кто она? — хотя голос Чу Ваньнина сделался строже, лицо его почти ничего не выражало. Во взгляде обращённых на него больших чёрных глаз появилось тщательно скрываемое беспокойство. Плечи госпожи Яньлинь были опущены, а пальцы нервно теребили кромку широкого рукава. — Моя бывшая невестка, — она тяжело вздохнула, отведя глаза. — Узнав, кто она есть, мой сын прогнал её сразу после родов. Он даже смог получить развод, но от такой напасти весьма трудно избавиться. — Что же стало причиной размолвки? Мало интересующийся подобными вещами Чу Ваньнин всё же знал — мужчина мог развестись с женой или изгнать наложницу, если она оказалась слишком сварлива, пила вино без меры, была неверна или без должного уважения относилась к нему и его родителям. Женщину могли прогнать из дома ещё и за воровство и непокорность, однако, на памяти Чу Ваньнина, никто не получал развод на основании того, что его избранница — восставший из могилы мертвец. — Это всё она, — лицо госпожи Яньлинь сделалось крайне испуганным, а голос понизился до шёпота. — Му Сяомин вовсе не женщина. Это демон, древнее зло, о котором упоминает «Канон священного земледельца»! Мой сын был одержим ею, а когда понял, что к чему, выставил из дома. Да только не так-то это просто, изгнать рассерженного демона, вот он и сбежал к нашей родне в Гуандун, бросив меня одну! Оставить без попечения мать — страшный грех, но ведь тут его ребёнок, его дочка, к которой обезумевший демон не даёт даже приблизиться. Бессмертный мастер, эта Яньлинь в ужасном положении! Умоляю, спасите хоть малютку, уничтожьте демона, позвольте увезти девочку в Кантон! Лю Чжимин — он ведь её отец, пусть проявит ответственность! Госпожа Яньлинь пребывала в сильном волнении. Щеки её раскраснелись так, что даже густой слой белил не мог скрыть ярко проступившего румянца. Казалось, говоря о бывшей невестке, она действительно испытывала ужас, но ей удавалось, хоть и с большим трудом, держать себя в руках. Чу Ваньнин внимательно слушал её, не задавая вопросов и не перебивая. Из путанного рассказа выходило, что Му Сяомин, будучи демоном, вступила в брак и жила с сыном госпожи Яньлинь, как простая женщина — до какого-то времени никто не подозревал о её нечеловеческой природе. Возможно, подавление своей сущности, долгая жизнь среди людей или тяжёлые роды ослабили силы Му Сяомин — чары ослабли, и Лю Чжимин увидел её истинное обличье, придя в ужас. Чу Ваньнин едва слышно вздохнул, дослушав историю. Госпожа Яньлинь встревоженно вглядывалась в его лицо, но наверняка не могла прочесть по нему ничего — верит ли ей Чу Ваньнин, сочувствует или презирает. Этот человек, даже если его сердце было полно горечи или желания помочь, внешне оставался надменным и холодным, точно камень. Му Сяомин никак не могла оказаться хули-цзин. Оборотня Чу Ваньнин давно бы распознал, да и никакая лисица не обладала подобным могуществом. То, что «чары ослабли» после разоблачения, лишь подтверждало эту мысль — будь юноша в самом деле околдован хули-цзин, не испытал бы ужаса и не сбежал. Демон мог попросту принять вид красивой цветущей девушки и очаровать его. Чу Ваньнин слышал множество историй о том, как люди теряли голову из-за чужой красоты, глупели и забывали всякое достоинство, желая заполучить любовь красавицы или красавца. Разумеется, подобных глупцов Чу Ваньнин искренне презирал. Пускай и сам был одним из них. Но он любил бы Мо Жаня любым, даже старым и подурневшим, даже… Чу Ваньнин с трудом отогнал смутный образ из снов: полубезумный взгляд, злобный оскал, холёное и взрослое лицо того, другого Мо Жаня, жестокого и властного… Испуганная госпожа Яньлинь просто придумала оправдание своему сыну, не желая мириться с правдой, и во всём винила демона. Конечно, знай юноша правду с самого начала, нипочём не женился бы на Му Сяомин, и отчасти был достоин сочувствия, несмотря на трусливое бегство, но Чу Ваньнин отчего-то его не испытывал. Неподдельный интерес вызывало другое — зачем снежному демону сам Лю Чжимин? Но ответ на этот и другие вопросы стоило искать не здесь. — Му Сяомин, она ведь приходит сюда в определённое время? — наконец строго спросил Чу Ваньнин. — Да, — бросив на него удивлённый взгляд, поспешно ответила госпожа Яньлинь. — Кормит младенца, нянчится с ним и уходит. Мои слуги порой слышат её колыбельную. Но их больше нипочём не заставить подойти к дому ближе и узнать, что ещё демон творит с ребёнком. Когда моя служанка хотела унести новорождённую, чтобы натереть яичным белком, взбесившийся демон отморозил ей руки! — в сердцах женщина топнула ногой, точно жуткие события прошлого ожили в её памяти. «Вот оно что, — отстранённо подумал Чу Ваньнин, двинувшись к дверям. — Ты поплатилась, просто выполняя свою работу». Его догадка оказалась верна — стоило демону вернуться в поместье, и в Шу начиналась метель. Эта снежная стена словно прятала мать и дитя от прочего мира. На всякий случай Чу Ваньнин строго наказал никому не приближаться к дому с младенцем и вышел навстречу зиме. Прикрытая пухлыми чёрными тучами луна отбрасывала молочно-белый свет, освещая поместье. Непрерывно падающие крупные снежные хлопья выглядели обманчиво мягкими, но ветер сбивал их в кучу и швырял в лицо колкими комьями. Тусклый блеск фонарей, зажигаемых в тёмное время суток, алой дымкой обливал галереи, придавая дому и маленьким потайным садикам с камнями и бамбуком зловещую, пугающую красоту. Не сбавляя шаг, Чу Ваньнин на ходу вытащил коробочку с двумя оставшимися чёрными пилюлями ста змеиных жизней. Если бы не снадобье Не Юнсу, даже такому сильному заклинателю пришлось бы непросто. Чу Ваньнин хотел покончить со всем раз и навсегда, поэтому не стал приберегать пилюли на особый случай. Закинув одну в рот, сначала он ненадолго ощутил обжигающе-горячее тепло в груди, быстро разлившееся по всему телу. К окоченевшим рукам вернулась чувствительность, и Чу Ваньнин с удовольствием размял пальцы. Краем глаза он вдруг уловил слабое золотистое свечение и повернул голову, встревоженно вглядываясь вдаль. Сквозь снег к нему упрямо летел яблоневый цветок с немного помятыми лепестками. Он с трудом опустился Чу Ваньнину на раскрытую ладонь, точно ослабший птенец, и голос Мо Жаня — тихий, спокойный и будто бы даже нежный, раздался в ухе. Чу Ваньнин сомневался, что дела Мо Жаня действительно «в порядке», но случись что серьёзное, тот наверняка бы его предупредил. Зато «доброй ночи, учитель», проникло в самое сердце Чу Ваньнина, прямо под толстую ледяную корку. Когда в восточной стороне поместья перед ним возник скромный флигель, где прятали младенца, Чу Ваньнин решительно ускорил шаг. Внутри горел свет, и желтоватые бумажные окна казались глазами хищника, притаившегося во тьме. «Я уничтожу тебя, и всё закончится», — отстранённо подумал он, призывая Тяньвэнь. Как и в прошлый раз, чем ближе он подходил к дому, тем холоднее становилось вокруг. Сначала Чу Ваньнину казалось, что воздух вокруг словно слегка дымился. Поднимаемые ветром тысячи незримых, беспорядочно мечущихся ледяных иголок впивались в кожу, пока ещё не чувствительную к холоду, но от этих болезненных уколов не спасали ни длинные рукава плотного ханьфу, ни обитая мехом мантия. Свирепо завывал ветер, срывая с крыш глыбы смёрзшегося снега. Вскоре Чу Ваньнин ничего уже не мог разглядеть в нескольких чанах от себя. Он вдруг подумал, что так ведут себя животные, отгоняющие хищника от норы с потомством — шумят как можно сильнее и пытаются увести в сторону. Говоря с Мо Жанем, он сравнил демона с пауком, но сейчас казалось, будто это его самого приняли за паука, вышедшего на охоту. Чу Ваньнин создал небольшой защитный барьер и направился к дверям, пока ветер с рёвом, будто озлобленный сторожевой пёс, бросался на него и пытался разорвать на части, но лишь беспомощно поднимал снежную пыль и сотрясал стены. Если демона нет снаружи, значит, демон поджидает его внутри… Едва переступив порог дома, Чу Ваньнин тут же увидел изящную деревянную колыбель искусной работы. Белоснежный полог слабо трепыхался от проникшего сквозняка, но разглядеть ребёнка было невозможно. Чу Ваньнин заметил кан, который явно давно не топили. Все металлические предметы в комнате серебрились от инея, некогда яркие расписные ширмы покрылись тонкой корочкой льда, а дыхание вырывалось изо рта густыми облачками пара. Убрав барьер, обуреваемый дурным предчувствием Чу Ваньнин тут же бросился к колыбели, но не успел дойти до неё всего несколько шагов — толстые ледяные иглы со свистом рассекли воздух, целясь ему прямо в голову. Стремительно развернувшись, Чу Ваньнин сделал широкий замах и разбил все иглы вдребезги ударом Тяньвэни. Она шагнула к нему точно из призрачной туманной дымки, медленно и неотвратимо, закрывая собой колыбель. Покачнулись тяжёлые чёрные косы, закованные в медные кольца, когда Му Сяомин горделиво приподняла голову: у неё было белое маленькое лицо с широкими скулами и чёрными глазами, разрезом напоминающими ивовый лист, хищный разлёт бровей, полные губы с приподнятыми уголками, две чёрные точки на щеках, будто родинки… Дикая, нездешняя красота, но Чу Ваньнин видел одни лишь глаза — полностью чёрные, с узким белым зрачком, и кроме желания умертвить его, заморозить до смерти и разбить вдребезги, как ледяную статую, в них ничего не читалось. — Му Сяомин, — без всякого выражения позвал её Чу Ваньнин, и Тяньвэнь, подчиняясь его желанию, удлинилась и засияла ярче. — Я больше не отзываюсь на это имя, — голос оказался необычайно мелодичным. Таким голосом убаюкивает замерзающих путников метель, приглашая прилечь на снег — и отдохнуть, лишь ненадолго прикрыть глаза… и больше уже никогда не встать. Из пола начали стремительно расти ледяные кристаллы, острые, точно пики. Чу Ваньнин внимательно следил за каждым движением — но у него не осталось времени на долгие игры. Сражаться в тесном пространстве с таким оружием, как Тяньвэнь, было опасно, но Чу Ваньнину этого пока и не требовалось — сотни золотистых веточек потянулись от основного ствола Тяньвэни, превращая её в подобие сети, и опутали Му Сяомин. Её лицо исказилось, а кристаллы точно живые направили свои острия к Чу Ваньнину, грозясь проткнуть насквозь, но тот ловко перепрыгнул через них и швырнул Му Сяомин в стену, как тряпичную куклу. В то же мгновение он подошёл к колыбели и отбросил полог, услышав полный ярости и бессилия нечеловеческий вой за спиной. Чу Ваньнин вздрогнул от неожиданности, когда встретился взглядом с ребёнком — крохотный младенец смотрел удивительно ясными и осмысленными глазами, со спокойным любопытством, точно это не вокруг него разыгралось смертельно опасное сражение. На щеках ребёнка были такие же две чёрные точки, как и у матери. Уже предчувствуя, что ощутит, Чу Ваньнин осторожно прижал два пальца к запястью, прощупывая пульс девочки. Несмотря на зверский холод, ребёнок был абсолютно здоров, по её духовным каналам спокойно струилась ци, а ещё… Взгляд Чу Ваньнина потемнел, а губы невольно поджались. Мать вовсе не пыталась заморозить своё дитя, обезумев от гнева. Ребёнок родился полукровкой — хрупкое человеческое тело вместило в себя часть природных сил матери. Му Сяомин не просто кормила и нянчила младенца, она передавала ему часть своей ци, чтобы поддерживать жизнь и не дать оболочке разрушиться. Если Чу Ваньнин убьёт её или изгонит… этот ребёнок умрёт. Чу Ваньнин повернулся, наблюдая за бессильно бьющейся в путах Му Сяомин. Даже если отбросить собственное понятие о справедливости и долге, у него всё ещё была просьба госпожи Яньлинь — спасти внучку. Чу Ваньнин подошёл к Му Сяомин, уставившуюся на него своими птичьими чёрными глазами. Ветер гудел за стенами, из-за бешено кружащихся снежинок за бумажными окнами тысячи теней мельтешили, расчерчивая комнату. Му Сяомин могла исчезнуть до того, как он её схватил, но предпочла остаться и защищать своё дитя. Глядя на неё сверху вниз, Чу Ваньнин решительно и холодно произнёс: — Я должен узнать, кто ты такая. _____________________________________________________ Автору есть, что сказать: Мини-спектакль: «Автор уезжает в небольшой отпуск. Что привезти каждому персонажу оттуда?» Чу Ваньнин: Лучшее местное вино и строгий ошейник для собак. Мо Жань 0.5 (сердито): Я хочу красивое экзотическое дерево, разбавить тоску. Тот дуб, что я старательно орошал своей любовью и окучивал, совсем иссох и не подаёт признаков жизни, хотя я каждый день с ним разговариваю. Ваньнин, когда ты уже зацветёшь? Мо Жань 1.0: Тупая псина, лучше пусть тебе подарят книгу о садоводстве — учителя тебе всё равно не видать! Мо Жань 2.0: Немного эфирного времени. Почему все флэшбеки достаются тупой жестокой псине, а мне — только небольшие роли в сомнительных пьесах? Сюэ Мэн (ворчливо): Хочу нового братика, желательно — моего однояйцевого близнеца. Автор: … Ши Мэй: Антагониста получше. Гу Аньчжэн: Этому настоятелю требуется сущий пустяк — невинный младенец для осуществления его абсолютно не злодейского плана. Вот подписи всех согласных на сиё деяние. Автор: …