***
Мо Жань очнулся на полу в какой-то незнакомой комнате, погруженной в полумрак. Тело точно одеревенело, и до крови впившаяся в запястья верёвка даже немного помогла прийти в чувства. С трудом повернувшись набок, Мо Жань попытался восстановить в памяти предшествующие события. После того, как приговорённых увели на казнь, появились люди из ополчения и доложили главному надсмотрщику о предписании отобрать несколько заключённых для работ во благо города. Тогда это не показалось Мо Жаню странным — сидельцев, особенно здоровых и крепких, часто использовали на строительстве храмов и плотин, рытье каналов или прокладке дорог. То, что выбор пал и на него — мальчишку, впервые вышедшего из тростниковой хижины — Мо Жань объяснил наличием у себя духовных сил. Использовать их было куда плодотворнее, чем сомнительную телесную мощь истощённых голодом разбойников и убийц. Поскольку это утро выдалось на удивление тёплым, а им предстояло расчищать дорогу, Мо Жань, как и многие другие, оставил свою тёплую накидку надзирателю и пошёл вслед за всеми, ни о чём не подозревая. Покидая тюремный двор, он не особенно прислушивался к разговорам и глазел по сторонам. Все его мысли тогда вертелись вокруг учителя. Было немного досадно, что Чу Ваньнин так и не пришёл забрать его из тюрьмы. Мо Жань прекрасно понимал, что у него точно имелись дела поважнее, но какая-то детская обида всё же терзала сердце. Судя по внезапному потеплению, учитель уже одолел проклятого демона, так какого гуя этот ученик всё ещё пленник, вынужденный день-деньской махать лопатой? Занятый своими мыслями Мо Жань даже не заметил, как их хмурая процессия покинула Шу. В этот час улицы были почти пусты, потому что многие жители собрались на пустыре у западных городских ворот — месте проведения казни. Вспомнив об участи несчастного А-Мина, Мо Жань тяжело вздохнул. Понимал ли этот дурачок, что душа его очень скоро пройдёт через адские врата? О своей собственной смерти Мо Жань вообще ничего не помнил — и дошёл ли он до пресловутых адских врат, или неведомая сила вернула его к жизни гораздо раньше. Как и почему он воскрес, за что получил второй шанс? Ответа на этот вопрос наверняка не знал даже его учитель, прочитавший горы книг и трактатов. Вопреки ожиданиям Мо Жаня, дорога на Хуавэй оказалась совсем заброшенной и безлюдной. По следам от колёс и копыт было видно, что иногда ей всё же пользовались, но, скорее всего, люди предпочитали ездить в обход. Ни домов, ни даже придорожных чайных нигде не было видно — только причудливо изогнутые стволы и голые ветки деревьев, большие сугробы да стайки непуганых птиц, чёрные на белом снегу. — Что ещё за странное место? — спросил Мо Жань человека, плетущегося позади себя. Все заключённые шли скованные одной цепью, поэтому буквально глядели друг другу в затылки. — Дорога ста смертей, слыхал такое название? — ответил тот, даже не подняв головы. — Во времена Троецарствия по этой дороге в столицу возили рыбу и соль. Но на купцов часто нападали варвары, много жизней было загублено… Он замолчал, задумчиво прикусив губу. — Так ведь это когда было, — удивился Мо Жань, — сейчас никаких варваров тут нет, но дорога-то явно пустует. — Варваров нет, а люди продолжают помирать, — отозвался уже другой заключённый, — причины все разные, да только итог один. Кого молнией убило, кто на разбойников напоролся, кого разорвали одичалые псы. Видно, место это проклято, и кому только понадобилось чистить его от снега? Выслушав их, Мо Жань внутренне сосредоточился. Тёмной ци он почти не ощущал, однако пространство вокруг было буквально пропитано духовной энергией, точно кто-то контролировал всё, что происходило на дороге, при помощи барьера или магического круга. Это было странно — заклинатель с подобной силой в захолустном Шу точно не обитал, иначе они с учителем о нём бы знали. Не успев как следует всё обдумать, Мо Жань вдруг услышал топот лошадиных копыт. Почти тут же впереди раздались испуганные крики, над головой засвистели стрелы, а железная цепь сильно натянулась от того, что люди в ужасе стали метаться кто куда. — Что происходит?! — громко выкрикнул старший охранник. — Мы из городского ополчения, немедленно назовите себя! В страшной суматохе Мо Жань наконец-то разглядел двух всадников, летевших на них во весь опор. Лица обоих были скрыты под кожаными масками, у одного в руках был лук, у другого — увесистый меч-дао со сверкающим на солнце широким клинком. «Это не духовное оружие, — собрав силы, Мо Жань попробовал разорвать цепь. — Если использую свои навыки, смогу отбиться, по крайней мере, от одного из них». Хотя первая попытка не увенчалась успехом, со второй ему наконец-то удалось высвободиться. В один краткий миг заброшенная дорога превратилась в поле боя, а белый снег покрыло кровавое месиво из тел. Пронзённые стрелами, всё ещё скованные друг с другом люди падали замертво, а тех, кто ещё хрипел и дёргался, без жалости перерубали мечом. Охрану тоже не пощадили — даже имея при себе оружие, четверо молодых солдат, растерявшись, так и не смогли вступить в бой. Очень скоро все они упали замертво. Один лишь Мо Жань, как заговорённый, невредимый стоял посреди этой дикой бойни. Когда кроме него в живых никого не осталось, человек с мечом подошёл и, сняв маску, показал Мо Жаню своё лицо. — Командующий Ду, что всё это значит?! Мо Жань с трудом поверил собственным глазам. Ду Дэшэн — командир городского ополчения — уничтожил своих же людей, охранявших заключённых, но почему-то не тронул его — врага и преступника. — Ты должен пойти со мной, иначе… — он вынул из рукава какую-то вещь и небрежно швырнул Мо Жаню под ноги. Взглянув на красный от крови снег, тот на мгновение замер, затаив дыхание. Нефритовая подвеска, точно такая же, как у Ши Мэя. Сердце Мо Жаня пропустило удар. Эти люди были настолько жестоки, что без колебания уложили больше десятка человек, что им жизнь какого-то приезжего мальчишки? «Я спасу тебя, пусть даже сам опять сдохну! — Мо Жань упрямо стиснул кулаки. — Ши Мэй, как мне жить, если тебя снова не будет рядом?!» — Если я тот, кто вам нужен, просто отпустите моего шисюна, — он сделал шаг вперёд. — За всю свою жизнь Ши Мэй даже в мыслях не совершил ничего дурного, наказание или смерть заслужил только я! — Сы-эр, дай ему свою лошадь, — приказал Ду Дэшэн человеку с луком. — Сам возвращайся в город старым путём. Глаза Мо Жаня невольно полезли на лоб. Тот мелкий паршивец из опиумной курильни, что бесстыдно строил глазки учителю, оказывается, шпион городского командующего. Получив приказ, Сы-эр ловко спешился и, закинув за спину лук, зашагал в сторону города, равнодушно перешагивая через окровавленные тела. — Как поживает молодой господин Мо? — вежливо осведомился он, проходя мимо Мо Жаня. Поскольку Сы-эр тоже снял маску, Мо Жань мог видеть его улыбку — нежную и беззаботную, словно это не он только что убивал людей. — Лучше всех, как видишь, — фыркнул Мо Жань, не скрывая отвращения. — Весьма рад за вас, господин, — тот якобы почтительно сложил руки, — что ж, позвольте откланяться. Его манера держаться страшно раздражала, но Мо Жань просто не мог отпустить паршивца, не узнав одной вещи. — Плохой же из тебя подручный, — понимая, в каком он положении, Мо Жань, однако, крепко схватил Сы-эра за рукав, — ты же знал, что в той комнате нас было двое, почему не выдал учителя? — У этого Сы-эра, — несмотря на кроткое выражение лица, тот грубо стряхнул его руку, — были свои причины. — Какие ещё причины?! — Мо Жаню ужасно хотелось врезать ему по физиономии. Наглый сопляк, мало того, что он прихвостень Гу и всей этой шайки, так ещё и посмел неподобающе думать о его учителе! Небось потом надрачивал себе всю ночь, пуская слюни. Грязная маленькая дрянь, в свои лучшие времена этот достопочтенный оторвал бы тебе не только голову, но и то, чем ты привык думать, а после скормил бы свиньям. Когда-то Император, Наступающий на бессмертных, самолично вырывал глаза тем, кто смел с вожделением смотреть на его любимую «наложницу». Теперь, вернувшись в своё прежнее жалкое тело, Мо Жань был вынужден наблюдать, как этот гнилой персиковый цветок пытается соблазнить Чу Ваньнина! — Просто не хотелось, — вкрадчивый голос Сы-эра прервал гневную тираду в его голове, — разве этого не достаточно? Мо Жань едва не задохнулся от негодования, получив столь бесстыжий ответ. — Хватит болтовни, — зычный голос Ду Дэшэна вновь напомнил Мо Жаню о реальности. — Надо ехать, твой полудохлый дружок не сможет ждать вечно. — Забудь про него, понял? — уходя, Мо Жань грубо пихнул Сы-эра плечом. — Мой учитель даже не вспомнит о такой ничтожной дряни, как ты. — Не вспомнит? — тихо шепнул тот, а обращённый на Мо Жаня взгляд сделался мягким и насмешливым. — Отчего же тогда молодой господин ведёт себя, как ревнивая девица, у которой уводят жениха? «Ёбаный ублюдок!» — Мо Жань едва удержался от того, чтобы схватить его за горло. Природа чувств этого юноши казалось ему знакомой. Хищник чует хищника, какое бы обличье тот ни принял, и ни мягкий голос, ни сладкое личико не могли ввести Мо Жаня в заблуждение — у этого Сы-эра, точно так же, как и у него самого, были волчье сердце и собачьи лёгкие. На мгновение давно ставший прахом Тасянь-цзюнь словно ожил, безжалостно прогрыз себе путь наружу, целиком захватив всё существо Мо Жаня, и его ярость, тоска, боль и вожделение схлестнулись в душе, переворачивая её вверх дном. Мо Жань словно стоял на краю пропасти — один шаг, и бездна поглотит его. Он искренне хотел отпустить прошлое, полное крови, смертей и разочарования, но это также значило отпустить все чувства к Чу Ваньнину, ту призрачную исковерканную связь, кроме которой ничего не было и уже никогда не будет. Даже если Мо Жань однажды вновь станет достаточно сильным, чтобы подчинить себе Чу Ваньнина и сделать своим, в чём был бы смысл такого принуждения? Разве этого он хочет, этого желает тому, кто ради него вытерпел столько боли и сражался насмерть? Нет, но если ему суждено всю жизнь терзаться из-за призраков прошлого, пусть сохранится хотя бы иллюзия того, что учитель — только его, и никто даже в своих грязных фантазиях не смеет касаться Чу Ваньнина. Последний взгляд, который Мо Жань кинул на Сы-эра, обещал тому жестокую мучительную смерть при первой же возможности. Когда Мо Жань влез на лошадь, сердце его бешено колотилось, точно в нём метались обезьяны. Всю дорогу до мрачного, занесённого сугробами поместья, Мо Жаня душил гнев, но эта ярость странным образом придала ему уверенности. — Тот юноша очень слаб, его жизнь или смерть в наших руках, — ещё за воротами предупредил Ду Дэшэн, — поэтому не советую тебе делать глупости. — Как я пойму, что когда вы получите меня, Ши Мэй будет свободен? Мо Жань принудил свою лошадь остановиться. Неизвестно, что ожидало его за толстыми стенами поместья, но судьба Ши Мэя беспокоила куда сильнее. Была ли это клятва, данная самому себе, или чувства, давно и прочно поселившиеся в сердце, Мо Жань не знал. Он понимал лишь одно — что бы ни происходило, гибель Ши Мэя снова разобьёт его сердце и уничтожит душу. — Даю тебе слово, что так и будет, — голос Ду Дэшэна развеял его мысли. — Для нас это выгодный обмен. Миновав главные ворота, они сразу же оказались на широком внутреннем дворе, который показался Мо Жаню необжитым и запущенным. Хотя внешняя стена и имела внушительный вид, внутреннее убранство поместья совсем его не впечатлило. Запустение и неухоженность — так бы он описал увиденное в двух словах. Дело было даже не в том, что в доме явно не хватало рачительного хозяина — всё, что их окружало, казалось мёртвым, унылым и мрачным, точно в усадьбе этой жили не люди, а призраки. — Прежде чем войти, я хочу видеть Ши Мэя, — Мо Жань быстро спешился и завертел головой, стараясь получше осмотреться, — хочу убедиться, что это правда он и с ним всё в порядке. — Тогда тебе всё же придётся войти, — сквозь зубы буркнул Ду Дэшэн, — твой приятель связан, на своём горбу во двор я его не потащу. «Вот же кусок дерьма», — выругался Мо Жань про себя. Тогда он ещё не знал, что стоит ему войти в одну из комнат главного дома, как двери за ним закроются, а странный аромат курящихся там благовоний сделает голову тяжёлой и пустой, точно чугунный котёл. В один миг Мо Жань почувствовал, как проваливается в сон, а желание поскорее закрыть глаза настолько велико, что у него не осталось сил на сопротивление. «Думай о Ши Мэе, ты ему нужен!» — Мо Жань кое-как опрокинул столик с проклятыми благовониями и ринулся на выход. Дверь почти удалось отпереть, но очень скоро тело его ослабло, глаза закатились, и Мо Жань точно подкошенный рухнул на дорогой шёлковый ковёр. «Учитель, пожалуйста, найди нас, — образ Чу Ваньнина на мгновение возник у него перед глазами, — я не хочу снова умереть так глупо».***
Прежде чем отправиться в поместье Гуанмин, где, вероятно, держали обоих его учеников, Чу Ваньнину предстояло выяснить, какая из проходящих через Шу дорог ведёт в деревню Хуавэй. Разузнать это нужно было немедленно, но поскольку большинство горожан ушли посмотреть на казнь, Чу Ваньнин тоже отправился к главным воротам вслед за разношёрстной толпой. Он хотел собрать сведения о поместье, чтобы не тратить время на пустые скитания среди заснеженных полей. Когда он прибыл на место, приговорённых к смерти уже вышвырнули из корзин прямо на землю. Кое-кто из них сумел подняться на ноги, другие же были так пьяны, что конвою приходилось поднимать их за шиворот. Недалеко от узников и охранявших их солдат Чу Ваньнин заметил тяжёлый, пышно украшенный паланкин верховного судьи и управляющего сыскной палатой, которые тоже должны были присутствовать при исполнении приговора. Позади всех стояли носилки, на которых чинно восседал монах из храма Лун-вана. В его обязанности входила молитва за жаждущие отмщения души убитых преступников. Простой люд считал, что после проведения обряда чёрные души разбойников и убийц успокоятся и как можно скорее покинут этот мир. Пока судья, уже занявший место за покрытым красной тканью столом, зачитывал обвинительные приговоры, Чу Ваньнин сумел слиться с толпой. Находясь среди такого количества людей, он испытывал затруднение и неловкость от того, что совсем не умел завязывать разговор. Однако медлить было нельзя, и Чу Ваньнин буквально заставил себя обратиться к пожилому мужчине, оказавшемуся рядом: — Уважаемый, простите, что потревожил. Дорога позади нас ведёт на Хуавэй? — Так это ведь как посмотреть, — смерив его лукавым взглядом, ответил тот. — В Хуавэй можно попасть разными путями, один длиннее, другой короче, кто его знает, какой из них нужен бессмертному господину. — Тот, что короче, — резко ответил Чу Ваньнин. — Меня интересует дорога с дурной славой. — Вот оно что, — старик задумчиво почесал редкую бородёнку, — в таком случае, бессмертному господину следует прогуляться до Северных ворот. Там-то он и найдёт, что ищет. Деревня Хуавэй находится к западу от Шу, но будьте осторожны, говорят, там и правда небезопасно. — Благодарю за предостережение. Понимая, что о поместье его собеседник вряд ли знает что-нибудь полезное, Чу Ваньнин уже собирался уйти, как вдруг поймал себя на очень странном ощущении. Его била мелкая дрожь, кончики пальцев онемели, а по телу забегали мурашки. «Почему мне вдруг стало так холодно?» — не понимая, что происходит, Чу Ваньнин огляделся по сторонам. Люди в толпе тоже казались обеспокоенными. Кто-то зябко кутался в свои одежды, стараясь запахнуться поплотнее, а кто-то растирал озябшие руки, приплясывая на месте. Стоявший рядом с Чу Ваньнином старик тоже хлопал себя по бокам, стараясь согреться. — Ну и ну, — он опасливо поднял глаза, — неужели Небеса опять наслали на нас стужу после короткой передышки? Не успел он это сказать, как словно в ответ на вопрос повалил снег, такой частый и крупный, что всё вокруг затянула сплошная белая мгла, а поднявшийся ветер завыл, точно одичалый голодный пёс. Этот звук проникал в сердце каждого горожанина, вселяя необъяснимый ужас и желание бежать без оглядки. «Сюй Сюэхуа сумела вырваться, точнее, ей кто-то помог», — молнией мелькнуло в голове Чу Ваньнина. В своём барьере он был уверен — обманчиво простой, тот удержал бы и куда более сильную тварь, если только нарочно не нарушить целостность символов. Но до сих пор служанки боялись подходить даже к дому, кто бы осмелился приблизиться к барьеру с беснующейся внутри Сюй Сюэхуа? — Буран! Сейчас буран начнётся! — Все по домам, люди! — Уводите, спасайте детей! Крики, плач и громкая брань летели со всех сторон. Многие зрители сорвались с мест и, хватая детей, ринулись к Главным воротам в надежде найти укрытие в городе. Продираясь сквозь пришедшую в движение толпу, Чу Ваньнин сумел разглядеть, что помощник палача, который уже поставил приговорённых на колени, явно не знал, что ему делать. Сам палач растерянно глазел на верховного судью, спешно усаживающегося в паланкин. — Чего уставились, на сегодня казнь отменяется! — стремясь влезть первым, судья грубо оттолкнул управляющего сыскной палатой. — Эти разбойники и без того окоченеют, когда закроются ворота! — Охрана, расчистить дорогу господину верховному судье! — громко приказал командир конвоя. Бросив преступников, солдаты ринулись в бегущую к городу толпу, бамбуковыми палками и бранью прокладывая путь перед паланкином. Следом тащили носилки с монахом и сумевшим потеснить его управляющим сыском. Меж тем ледяной, пронизывающий ветер становился сильнее, снег то шёл стеной, то, гонимый метелью, вздымался ввысь. Вдруг Чу Ваньнин, который едва мог разглядеть что-то в нескольких шагах от себя, заметил человека, в отличие от остальных бегущего не к городу, а к приговорённым, всё ещё безвольно стоявшим на коленях. — А-Мин, вставай же, осёл бестолковый! — подбежав, человек дёрнул за рукав одного из них. Этот А-Мин, по-видимому, был ещё очень молод. Сколько бы ни тряс и ни ругал его подошедший, он лишь беззвучно плакал, не в силах подняться или что-то сказать. Метель, стоящий на коленях юноша и мужчина, пытающийся ему помочь… Тяжёлые, горькие воспоминания нахлынули волной. Чу Ваньнин не знал, кем были друг для друга эти двое — друзья, братья, подельники, может, даже отец и сын, но он точно знал одно — оставлять людей медленно замерзать было куда более жестоко, чем просто отсечь им головы. Глядя на дрожащих от холода преступников и испуганных, давящих друг друга в стремлении протиснуться в ворота горожан, Чу Ваньнин испытывал сильную душевную боль. Он понимал, ещё немного, и снег заметёт дорогу на Хуавэй, а вместе с ней и надежду найти Мо Жаня и Ши Мэя живыми и невредимыми. «Будь что будет», — взметнув руки, он быстро создал над землёй не пропускающий снег и ветер защитный барьер. Люди закричали от неожиданности, обнаружив над головами огромный золотистый купол, по которому расползались цветочные узоры. Вдали, где особенно ярко сияли грани барьера, снег обрушивался с них стеной, точно водопад. Чу Ваньнин лишь хотел дать людям возможность без давки и суеты вернуться в свои дома, а ещё — пускай уже и было слишком поздно — хотя бы сбавить испуг толпы. Варварские божества питала тёмная ци, страхи и кровавые жертвы, и сейчас эта людская река чистого ужаса и всеобщей паники текла к Сюй Сюэхуа. — Жители Шу, — для обращения к горожанам Чу Ваньнин использовал технику усиления голоса. — Я сниму барьер, как только каждый из вас найдёт себе укрытие, но есть одно условие. Приговорённые тоже получат возможность спастись от непогоды. Что бы ни совершили эти люди, Верховный судья принял решение об отмене казни — это значит, что по закону все они помилованы. Спорить с ним никто не решился, но паника и давка в воротах почти тут же сошла на нет. — Вставайте и идите со всеми, — обратился Чу Ваньнин к бывшим узникам, — на этот раз вам повезло. Советую каждому хорошо подумать и навести порядок в своей жизни. Он развернулся, чтобы взмыть вверх, но его громко окликнул хриплый голос человека, вернувшегося за А-Мином. — Вы учитель братца Мо, не так ли? Внутри у Чу Ваньнина словно что-то оборвалось. Какое отношение этот грубый всклокоченный тип имел к его глупому Мо Жаню? Таких приятелей своему ученику он точно не желал бы. — Да, это я. Вы знакомы? — Чу Ваньнин смерил его суровым взглядом. — Он был моим сокамерником, — того, казалось, вовсе не удивил недоброжелательный тон Чу Ваньнина, — слышал от охранников, что малец попал в переплёт, его вроде как украли? Так вот, это мог сделать только один человек — настоятель Гу. Советую уважаемому наставнику поторопиться, этот Гу Аньчжэн — сущий демон. Хотя настоятель Гу вызывал у Чу Ваньнина самые недобрые мысли, подобная оценка от того, кто сам выглядел, будто разбойник с большой дороги, казалась сомнительной. Будто читая его мысли, незнакомец хмыкнул и, почесав заросший подбородок, добавил: — Однажды я чуть было не украл для него младенца, да только дельце сорвалось. Поражённый Чу Ваньнин застыл. После упоминания младенца что-то плохое и тревожное заворочалось в душе. Зачем Гу Аньчжэню понадобился чужой ребёнок? Если этот тип не лжёт, для каких целей можно пасть настолько низко, чтобы пытаться украсть невинное дитя? — Постойте, о каком младенце речь? — голос Чу Ваньнина едва заметно дрогнул. — О ребёнке из дома этой Яньлинь или Яньли, я не запоминаю имён, — он равнодушно пожал плечами. — Мы с братишкой хотели разжиться лёгкими деньгами, а вместо того чуть не положили головы. Гу упрятал нас сюда, и его прихвостень Ду Дэшэн. Не знаю, зачем им понадобился братец Мо, но хорошего от этой парочки я бы не ждал. «Этот Гу Аньчжэн — сущий демон». «Слух о его ужасной болезни нашёл подтверждение?» «Я сказал, что посланники должны быть прекрасны и добродетельны, но не сказал, что они обязательно должны быть родом из Шу». На мгновение Чу Ваньнин замер, наморщив лоб. Услышанные в разное время слова, точно летящие теперь с неба снежинки, бешено кружились в его голове. «Подлец, — в руке Чу Ваньнина едва не затрещала готовая разметать всех Тяньвэнь, — ты вовсе не жертвоприношение задумал!» — Ищите его логово к западу от Северных ворот, — всё тот же хриплый голос прервал поток его мыслей, — сойдите с дороги возле сгоревшего дуба, оттуда до поместья не больше ли. Гонимый тревогой, Чу Ваньнин при помощи цингуна резко взмыл в небо, даже не поблагодарив бывшего сокамерника Мо Жаня. Пара прыжков, и Чу Ваньнин оказался на вершине городской стены. Находясь под защитой собственного барьера, он мог передвигаться гораздо быстрее. Чу Ваньнин видел, как люди внизу спешно возвращались в свои дома, как слуги под охраной несли по улицам оба паланкина, и как помилованные преступники заходили в трактир, чтобы отметить своё чудесное спасение. Однако мысли Чу Ваньнина были далеко от Шу. Когда улицы опустеют, он снимет барьер, и в городе вновь начнётся снежное безумие. Задержавшись на одной из крыш, Чу Ваньнин потоком ци сформировал духовный цветок и произнёс сообщение. Оно было для Сюэ Чжэнъюна и содержало всего несколько коротких фраз: — Отправьте запрос на гору Цинчэншань. Гу Аньчжэн, мне нужны любые сведения. Цветок быстро поднимался ввысь, над облаками, где буря была бессильна, а Чу Ваньнин уже устремился к Северным воротам. Он чувствовал, как Сюй Сюэхуа медленно приближалась — будто слепая собака, ведомая лишь нюхом, она искала малейшие следы присутствия своего ребёнка, обрушивая на улицы лавины снега. Точно живая, эта белоснежная масса устремилась по петляющим улочкам, забивая окна и двери перепуганных до смерти жителей, переворачивая и разбивая вдребезги брошенные продавцами прилавки. Разум Сюй Сюэхуа погрузился во тьму, а людской страх и ужас делали всё более нетерпеливой и яростной. Всего этого можно было избежать! Он бы запечатал пробудившуюся богиню, и никто, включая ребёнка, не пострадал бы. Чу Ваньнин вдруг вспомнил стены в доме госпожи Яньлинь, увешанные нелепыми талисманами с проклятиями. Как бы сильно кто-то ни ненавидел эту женщину, неужели его жажда мести стояла выше жизней сотен невинных людей? Обернувшись через плечо, Чу Ваньнин заметил далеко позади небольшое клочковатое облако, плывущее над крышами. Это была колючая снежная пыль, собравшаяся вокруг Сюй Сюэхуа, точно шёлковая накидка. От сияния ледяных кристаллов болели и слезились глаза, а стылый воздух в лёгких промораживал насквозь. У него была одна, последняя пилюля… Одна возможность спасти всех. Живы ли ещё Мо Жань и Ши Мэй? Если проклятый Гу Аньчжэн хотя бы начал осуществлять задуманное… Первым наверняка будет Мо Жань. Он должен успеть. Кто-то жалобно всхлипнул внизу — можно принять за скулёж ветра и пройти мимо, но Чу Ваньнин бездумно спрыгнул вниз и вытащил из-под снега заплаканного мальчишку. Тот мигом бросился к дому, рыдая и зовя родителей, пока те не открыли дверь, силком затащив его внутрь, точно мешок с мукой. Драгоценные минуты ускользали… Сердце рвалось вперёд, туда, где сейчас, быть может, умирал Мо Жань, но долг велел оставаться здесь и убедиться, что он помог всем, кто в этом нуждался. Никто бы не понял, никто бы не оценил его жертвы. О тех, кто спасал чужие жизни, пренебрегая личными интересами, говорили с трепетом и уважением, но кто бы в самом деле хотел оказаться перед таким выбором? Он должен успеть. Если Сюй Сюэхуа идёт по следу — дитя живо, а значит, ещё ничего не кончено. Чу Ваньнин ударом Тяньвэни снёс с дороги перевернувшуюся телегу, из-под которой вылез тощий дрожащий старик, начавший отбивать ему благодарственные поклоны прямо на ледяной земле. Город опустел, но тонкие стены жилищ бедняков были слишком хлипкой преградой. Он должен успеть. Песня Сюй Сюэхуа — нет, варварской богини, уносящей жизни тех, кто замёрз и уснул — достигла ушей Чу Ваньнина, пока ещё тихая и обманчиво-нежная, как обёрнутое шёлком лезвие. Каждый из простых смертных, кто слышал её, внутренне замирал, будто коченея. Больше всего ему хотелось лечь на мягкую перину из снега и сомкнуть веки, оставив все тревоги и заботы мирской жизни. Сражаться сейчас — потерять время, которого нет. — Жители Шу! — в последний раз обратился Чу Ваньнин, многократно усилив голос. — Запритесь в домах и закройте уши! Не вздумайте покинуть стены, пока всё не закончится, что бы вы ни услышали! Барьер медленно сжался вокруг Чу Ваньнина, уже вышедшего на нужную дорогу. Небывалое чувство одиночества вдруг набросилось на него, точно зверь. Во всём мире будто не осталось ничего, кроме снега и этой грызущей сердце неясной тоски. Долгие годы Чу Ваньнин был совсем один, и не испытывал по этому поводу никакой боли. Он не знал ничего другого, как выросший посреди пустыни саженец дерева не понимает, что такое лес, и как быть частью чего-то большего. А потом в его жизни появился Мо Жань, непрошеным гостем проник в огрубевшее чёрствое сердце и остался там навсегда. И только тогда Чу Ваньнин понял, что такое одиночество, ощутил его ледяное дыхание, как человек, оказавшийся в смертельной опасности, впервые осознаёт свою смертность. Жить без любви — не одиночество. Остаться без того, кто выгравирован на костях и запечатлён в сердце — стать вечным пленником одиночества.***
Когда Мо Жань снова открыл глаза, в комнате он был уже не один. Отравленный дурман давал о себе знать: Мо Жань то просыпался, то вновь впадал в беспамятство, точно находясь между жизнью и смертью. Пытаясь ухватить ускользающее сознание, Мо Жань попробовал осмотреться. Мрачная, освещённая лишь чёрными свечами комната походила на зал для приёмов. Большой стол в центре накрыли тёмным шёлковым полотном, на котором находилась большая медная чаша и разные по размеру иглы и ножи, начищенные до блеска. В углу комнаты Мо Жань заметил переносную деревянную люльку. Прямо над ней стоял сменивший забрызганные кровью одежды Ду Дэшэн, видимо, разглядывающий ребёнка. — Почему оно не плачет? — его голос донёсся до Мо Жаня словно через толщу воды. — Я думал, дети в таком возрасте кричат без умолку. — Нянька говорит, она угасает, — ответил ему очень худой лысый человек, закутанный в саван. — Без ци матери такое дитя долго прожить не способно. У нас мало времени, Дэшэн. С нянькой могут быть проблемы, избавься от неё. Кроме того, «сосуд» не должен умереть раньше, чем я закончу приготовления. Следи за его пульсом. Только по голосу, хриплому и низкому, точно карканье ворона, Мо Жань понял, что этим человеком был Гу Аньчжэн. Без своей многослойной власяницы и просторных монашеских одеяний он выглядел сухим и измождённым. Его лицо, напротив, заметно раздулось, а кожа на тощей шее оказалась покрыта язвами и коростой. «Да у него же проказа! — Мо Жань дёрнулся от отвращения. — И если я «сосуд», то для чего, мать вашу?» Ответ лежал на поверхности, но сейчас лишь обилие тревожных мыслей удерживало норовящее ускользнуть во мрак сознание Мо Жаня. Он осторожно подвигал онемевшими от неудобного положения руками, чтобы боль от вгрызшейся в запястья верёвки не дала ему снова провалиться в забытьё, и это немного помогло. Комната со свечами, большой стол, накрытый чёрным шёлком, талисманы призыва души, явно наспех развешанные по стенам… Тут словно готовилось воскрешение из мертвых, но трупа нигде не было видно. Что за ребёнок не может жить без материнской ци? Если младенец, что лежал в люльке, имел нечеловеческую природу, а он сам «сосуд», тогда… От страшной догадки сердце Мо Жаня пропустило удар. — Аньчжэн, я солдат, а не лекарь. — Ду Дэшэн отошёл от люльки и, покосившись на прикрывшего глаза Мо Жаня, хмуро скрестил руки на груди. — Подумать только, столько смертей из-за одного сопливого гадёныша. Ты мог взять тело Сы-эра, который всегда был под рукой. Он смышлён и здоров, возраст примерно тот же, зачем было столько хлопот? — Сы-эр не годится. Его телесная оболочка осквернена, в том числе и тобой, — Мо Жань не видел выражение лица Гу Аньчжэня, но его голос сочился презрением. — Ты ведь не думаешь, что меня устроило бы тело шлюхи? — Ну, если дело только в этом, — Ду Дэшэн выдержал паузу, — Поднебесная поистине огромна, уверен, есть места, где люди ничего не знают о его тёмном прошлом. — О его прошлом знаю я, разве этого не достаточно?! — Гу Аньчжэн сорвался на крик, но тут же закашлялся с противным хлюпающим звуком, точно его лёгкие наполняла болотная вода. Немного успокоившись, он недовольно просипел, чуть умерив тон: — Послушай, Дэшэн, я уже давно закрыл глаза на твой нравственный облик, хотя принять это было очень нелегко. Развлекайся, как знаешь, но на мою чистоту посягать даже не смей. Я не желаю мараться в подобной грязи, сама мысль о мальчишке из опиумной курильни, как о «сосуде», мне глубоко омерзительна, посему полагаю, что этот разговор окончен. — Что же насчёт Мо Вэйюя? — Ду Дэшэн неспешно подошёл к распростёртому на полу Мо Жаню, и тот замер, пытаясь не выдать себя. — Разве он при всём народе не признавался в блуде? — Есть большая разница между осквернителем и осквернённым, — до Мо Жаня донёсся презрительный смешок Гу Аньчжэня. — Первое гнусно, второе — недопустимо. У тела и способностей Мо Вэйюя для заклинателя моего уровня много больше достоинств, чем недостатков. Тот, второй, не так силён, да и характера ему явно не хватает. Однако они всё, что у нас есть. Эти циничные рассуждения вдруг неприятно напомнили Мо Жаню об одном человеке — о нём самом в прошлом, рассуждающем о пешках для Вэйци Чжэньлун так, словно те не были живыми людьми. Их сила, характер и личные качества волновали его так же, как повара волнует качество мясной туши, из которой нужно приготовить определённое блюдо. — Аньчжэн, тебе что, совсем не страшно? — в голосе Ду Дэшэна слышалось сомнение. — Страшно? — с ядовитой горечью воскликнул Гу Аньчжэн и вскочил со своего места. — Просто взгляни на меня, Дэшэн. Взгляни повнимательнее, можешь взять свечу, если тебе вдруг не видно, во что я превращаюсь! Болезнь развивается слишком стремительно, вот что меня действительно пугает. Однако тот, кто меня проклял, говорил о трёх годах, а я сумел продержаться двадцать. Только вдумайся, Дэшэн, двадцать лет борьбы с самим собой и всем миром! Ты же помнишь, кем мы были, когда встретились после долгой разлуки?! Бывшие бродячие псы без роду и племени. Ты — городской стражник самого низшего ранга, и я — бродячий монах-отшельник, за правду и талант изгнанный из монастыря! И посмотри, чего мы добились благодаря друг другу. Власть, уважение, деньги — теперь у нас есть всё, о чём в детстве мы не могли даже мечтать! Я построил храм, подарил людям веру и полностью подчинил себе этот городишко, ты навел здесь порядок, возглавив ополчение, и вот, когда я стал думать, что полностью исцелился, проклятая болезнь вернулась! Сейчас каждый прожитый день меняет меня до неузнаваемости, я покрываюсь коростами, мои кости гниют, а ты спрашиваешь, страшно ли мне опять стать здоровым, сильным и молодым?! Тебе не кажется странным подобный вопрос?! — Аньчжэн, не горячись так, — Ду Дэшэн на мгновение растерялся, и его тон немного смягчился, — побереги силы для обряда. И кстати, что будешь делать, если… когда тебе удастся занять «сосуд»? — Сначала я расскажу, что сбежал от похитителей и нашёл шисюна мёртвым в доме, где нас держали. А потом уеду и продолжу обучение на Пике Сышэн, — Гу Аньчжэн говорил уверенно и складно, будто прокручивал эту историю в голове так много раз, что поверил в неё и уже представлял себя — молодым и полным сил — среди адептов школы. Мо Жань весь обратился в слух. Ему было интересно, догадывался ли этот мерзавец, насколько сложный путь спасения выбрал. «Ты всерьёз думаешь, что учитель не обнаружит подмену? — горько хмыкнул он про себя. — Дядя и брат, может, и спишут странности на горе от смерти Ши Мэя, но Чу Ваньнин, уж он-то сразу поймёт, что со мной что-то не так!» На мгновение в голове Мо Жаня мелькнула ещё одна мысль, колкая и холодная, точно острие ножа. В прошлой жизни, потеряв любимого человека, он и впрямь изменился до неузнаваемости. Душа Мо Жаня почернела, а сердце до краёв заполнили ненависть и отчаяние, но заметил ли это Чу Ваньнин, человек холодный и подчёркнуто строгий даже с собственными учениками? «Нет, чушь! — Мо Жань почувствовал, как липкий холодный пот выступил на лбу. — Тогда я сам оттолкнул учителя. Был груб, наговорил гадостей, а он просто не смог объясниться». «Не смог или не захотел? — из глубины души он услышал голос, который надеялся забыть навсегда. — Что же помешало Чу Ваньнину выполнить свой долг наставника? Неужели безразличие?» Сердце в груди Мо Жаня болезненно ёкнуло. Самые противоречивые мысли метались в голове, словно стая обезумевших обезьян. Больше всего Мо Жань хотел верить, что даже если ему суждено умереть и стать «сосудом» для души этого негодяя, Чу Ваньнин обо всём догадается и жестоко за него отомстит. Его едва не стошнило от отвращения, стоило лишь на мгновение представить, как ушлый Гу Аньчжэн, получив новое тело, делается тихим и послушным, старательно изображая убитого горем человека — до тех пор, пока из памяти Чу Ваньнина не сотрётся прежний дерзкий образ «неисправимого демона», и останется только это жалкое подобие, носящее имя Мо Жаня. — Значит, станешь учеником этого напыщенного выскочки? — усмехнулся Ду Дэшэн. — Будешь отбивать ему поклоны и называть «уважаемый наставник»? «Ещё ощущать прикосновения сильных тонких пальцев, помогающих правильно сложить печати, а если повезло, лежать на узком облучке, сложив голову ему на колени, — от нахлынувших воспоминаний Мо Жань порывисто вздохнул и закрыл глаза. — Пожалуйста, учитель, никогда не позволяй этой мрази приближаться к себе. Пусть после моей смерти вообще никто не смеет этого делать». — В мире заклинателей, — гадкое хриплое карканье снова вернуло его в реальность, — Чу Ваньнин по праву считается одним из сильнейших. Поучиться у такого, как он, мне будет весьма полезно. — Тебе, конечно, виднее. — Ду Дэшэн, кажется, отошёл к окну, в которое бился глухо завывающий ветер. — Однако двум пойманным соплякам ничем не помогли ни громкое имя, ни выдающиеся способности их наставника. — Ошибаетесь, командующий Ду. Звук этого голоса будто на мгновение пригвоздил всех к земле, а следом раздался угрожающий треск Тяньвэни. От переполнявших его чувств сердце Мо Жаня пустилось в галоп, а из горла был готов вырваться радостный возглас, но язык будто прилип к пересохшему от сильной жажды нёбу, и получился лишь сиплый выдох. — Знаешь, Аньчжэн, — процедил Ду Дэшэн, выхватывая меч, — уж лучше бы ты выбрал шлюху. Сражаться против Чу Ваньнина обычным мечом было всё равно, что с палочками для еды выйти против тигра. Предчувствуя быструю победу, Мо Жань зашевелился, пытаясь перевернуться набок, чтобы видеть учителя, как вдруг ощутил прикосновение чего-то холодного и острого к шее. Прячась за спиной Ду Дэшэна, Гу Аньчжэн бросился к Мо Жаню и ловко прижал к его горлу одну из тех игл, что лежали на столе. Другой ладонью он больно стянул волосы на затылке Мо Жаня, вынуждая высоко запрокинуть голову. — Образцовый наставник Чу, я советую вам спрятать оружие, — прохрипел Гу Аньчжэн, не сводя с Чу Ваньнина полного ненависти взгляда. — Эта игла отравлена. Может, убить щенка я и не успею, но его золотое ядро сильно пострадает, если вообще уцелеет. — Вы не посмеете, — ледяной голос Чу Ваньнина таил в себе смертельную угрозу. Гу Аньчжэн лишь хмыкнул, ответив с фальшивым приторным недоумением: — Конечно, великий Бессмертный Бэйдоу может сразу же мне отомстить, но разве это вернёт драгоценное ядро его лучшего ученика? Удерживаемый за волосы Мо Жань не мог шевельнуться, но даже так краем глаза видел лицо Чу Ваньнина — бледное, застывшее, но полное суровой решимости. В глубине его тёмных глаз кипел гнев. Когда Мо Жань в последний раз видел своего учителя таким? Без примеси скорби, горечи или страха — сейчас это была чистая ярость. — Я знаю, что вы задумали, но ничего не выйдет, ведь… Чу Ваньнин не успел договорить — комнату вдруг наполнил надрывный жалобный плач младенца. Он звучал совсем как человеческий, но Мо Жань, по коже которого пробежали мурашки, вдруг отчётливо услышал в нём призыв — точно потерявшийся голодный котёнок пищал и звал мать. Или, скорее, тигрёнок — и встреча с его матерью грозила обернуться серьёзной проблемой. — Эй, чего это оно скулит?! — даже Ду Дэшэн понял, что что-то не так, и хмуро косился на люльку. — Не может быть, — прохрипел Гу Аньчжэн и повернулся к окну, нелепо вытянув уродливую шею, будто пытался разглядеть что-то в мельтешащих тенях от кружащегося снега. Завывания ветра становились всё громче и разнообразнее, словно чьё-то нескладное бормотание постепенно превращалось в песню, каждый звук которой сулил лишь смерть. — Мать ищет своё дитя и скоро будет здесь, — подтвердил его страхи Чу Ваньнин. — Разве ты не запер поганую тварь в барьере?! — Гу Аньчжэн повернул к нему перекошенное лицо, и Мо Жань ощутил, как сжимающая иглу рука затряслась, отчего отравленный кончик то приближался к шее почти вплотную, то отдалялся. — Неужели та потаскуха солгала мне?! Услышав их, Ду Дэшэн грязно выругался сквозь зубы, но продолжал твёрдо стоять между двух заклинателей, готовый ринуться в бой. — Похоже, вы проглядели в паутине паука покрупнее, — с холодной усмешкой ответил ему Чу Ваньнин. — Просто иди и убей мерзкую тварь, разве образцовый наставник здесь не за этим?! — совершенно потеряв лицо, Гу Аньчжэн затрясся от смеси страха и гнева, а Мо Жань мог лишь наблюдать, скрипя зубами от бессилия. Тот, кто однажды перевернул Поднебесную вверх дном и освоил две великие запретные техники, теперь был бесполезным балластом, и даже тело плохо его слушалось. От подобного унижения горели щёки, и Мо Жань был почти готов впиться в ненавистную руку зубами, лишь бы хоть что-то сделать. — Уйти и позволить вам провести ритуал? — Чу Ваньнин покачал головой и надменно поджал губы. — Не убьёшь её — мальчишке точно не жить! — Гу Аньчжэн дёрнул Мо Жаня за волосы так, словно хотел оторвать ему голову. — Иными словами, мой ученик пострадает, останусь я или отправлюсь сражаться, — Чу Ваньнин пристально смотрел на него, стиснув рукоять Тяньвэни. — Так может, мне всё же остаться и посмотреть, кто из нас переживёт эту бурю? Чу Ваньнин, никогда не изменявший истине, сейчас отчаянно лгал: Мо Жань как никто другой знал о его слабости к холоду, знал, что учитель не станет стоять и спокойно наблюдать за мучениями Мо Жаня. Когда они на мгновение пересеклись взглядами, Мо Жань оторопел, заметив за маской гнева сильное беспокойство и даже страх. Учитель в самом деле настолько переживал за него?.. Может, он никогда бы этого не увидел, если бы смотрел на Чу Ваньнина прежними глазами… — Да он просто тянет время, Аньчжэн, — подал голос Ду Дэшэн, чему-то мрачно усмехнувшись. — Щенок точно нужен ему здоровым, иначе он бы уже давно напал. Давай я займусь сопляком, просто сразись с ним, ты же говорил, что силён, и твоё золотое ядро мощнее, чем у других! Неужто твой желчный пузырь маленький, как у мыши?! Может, командующий Ду и не обладал духовной силой, но не был трусом и сумел сохранить холодный рассудок. Однако Гу Аньчжэн лишь бросил на него уязвлённый взгляд, даже не шелохнувшись — на равных биться против Чу Ваньнина было бы безумием, а этот плешивый осёл явно очень хотел жить. Четверо в комнате напряжённо застыли, как натянутая тетива лука, что вот-вот оборвётся от малейшего колебания. Младенец тихо жалобно хныкал, будто устав от собственного плача, а ветер, напротив, выл всё громче, и по окнам медленно ползли витиеватые морозные узоры… — Командующий Ду, вы бросили свою преданность к ногам не того человека, — на ладони Чу Ваньнина вдруг появился духовный цветок хайтана. — Вам это может быть интересно. Не успел Мо Жань понять, что происходит, как до него и остальных долетел обеспокоенный голос Сюэ Чжэнъюня: «Гу Аньчжэн был учеником прославленного мастера Се Вэя с горы Цинченшань. Двадцать лет назад его убил шиди, пытаясь провести запрещённый ритуал. Убийца сбежал от правосудия, за что был проклят учителем. Юйхэн, будь осторожен. Кем бы ни был этот Гу Аньчжэн, он не тот, за кого себя выдаёт». — Что за вздор?! — ошеломлённо воскликнул Ду Дэшэн, но тут же взял себя в руки, а его лицо искривила презрительная гримаса. — Верно, прославленный заклинатель считает всех простых людей никчёмными доверчивыми тупицами. Дешёвый фокус, не более! — Если командующий Ду не верит словам главы школы, — холодно ответил Чу Ваньнин, пряча цветок, — то может лично отправить запрос на Цинченшань. Мастер Се Вэй до сих пор скорбит по своему старшему ученику и жаждет возмездия. Если вы с Гу Аньчжэнем были близки, значит, хотите того же. На лице Ду Дэшэна Мо Жань впервые заметил тень сомнения. Он напряжённо дёргал щекой, буравя настоятеля Гу тяжёлым взглядом. Тот, казалось, не на шутку разволновался: игла в его руках вновь задрожала и несколько раз едва не вошла Мо Жаню под кожу. Наблюдавший за этим Чу Ваньнин побледнел, а Тяньвэнь засияла ярче, точно готовая опалить врага. — Послушай меня, Дэшэн! — тощая рука Гу Аньчжэня наконец отпустила волосы Мо Жаня. — Мы же вместе с самого детства, я так много для тебя сделал, но стоило какому-то проходимцу открыть рот, ты уже готов поверить ему, а не мне — своему другу! Помнишь, как мы вместе лечили собаку с перебитой лапой?! Как прятались от старших мальчишек в бочке с тухлой рыбой, и как потом прохожие долго ещё зажимали носы?! Откуда бы мне всё это знать, Дэшэн?! В книгах такого не вычитаешь, ведь верно?! Верно же?! А тётушка Лу, помнишь, как она тайком от мужа отдавала нам лепёшки во время засухи?! Разве мог кто-то кроме нас двоих про такое знать?! Мо Жань слушал его оправдания, но мысли путались, а голова начала кружиться. Отравленная игла всё ещё плясала возле горла, но учитель ничего не предпринимал, понимая, что загнанный в угол Гу Аньчжэн мог нанести последний удар — терять ему было уже нечего. — Всё это мог рассказать настоящий Гу Аньчжэн, считавший вас близким другом, — резко прервал его Чу Ваньнин, шагнув вперёд. — Уверен, если командующий Ду захочет, то найдёт расхождения. Мо Жань осознал, что больше не может ждать, и скоро силы окончательно покинут тело. Учитель слишком боялся за его жизнь, теряя драгоценное время, а проклятый Ду Дэшэн колебался и явно не был готов поверить словам врага. Мо Жань сконцентрировался и выровнял дыхание, собирая ци по крупицам, чтобы заставить одеревеневшее тело хоть немного слушаться, а затем закрыл глаза и изо всех сил ударил Гу Аньчжэня затылком в лицо. Что-то податливо прогнулось под ударом и громко хрястнуло. Гу Аньчжэн громко завыл от боли, схватившись за сломанный нос, а довольно улыбающийся Мо Жань не сразу ощутил лёгкое онемение возле мочки уха. Взгляд невольно опустился на пол — игла выпала из рук настоятеля, и на её кончике темнела кровь… Мо Жань ощутил кислый медный привкус во рту, а в ушах зазвенело так, что хотелось вырвать себе барабанные перепонки. Чу Ваньнин отшвырнул Ду Дэшэна ударом Тяньвэни к стене, как если бы тот был набит куриным пухом. Упав на спину, он выронил меч и больше не шевелился, хотя наверняка остался жив. Лоза оплела всё ещё стонущего от боли Гу Аньчжэня, чьё лицо стараниями Мо Жаня превратилось в кровавое месиво — пытаясь остановить кровь, он лишь размазал её по своей физиономии, и теперь представлял собой жалкое зрелище. Не забыв связать бессознательного Ду Дэшэна, Чу Ваньнин подошёл к корчащемуся в путах настоятелю Гу. Пара хлёстких ударов и грубый, но ловкий тычок в особую точку на шее — и тот затих и с глухим стуком повалился на пол. «Учитель, он успел, я… Прости, я…» Мо Жань так и не смог произнести это вслух и погрузился во тьму.***
Обернувшись и увидев, как Мо Жань безвольно падает на пол, точно соломенная кукла, Чу Ваньнин тут же метнулся к нему, забыв обо всём. В этот миг для него не существовало ни бушующего за стенами демона, ни людей, что едва не лишили жизни его учеников, ни тихо всхлипывающего младенца. — Мо Жань, очнись, поговори со мной! Под мощным потоком ци верёвки мгновенно рассыпались в труху. Чу Ваньнин осторожно приподнял обессиленного Мо Жаня и усадил на пол, прижав спиной к стене. Кровь струйкой сочилась из маленькой круглой раны на шее, а это значило, что молодое выносливое тело пока отторгало яд, не давая ему проникнуть в меридианы и подобраться к золотому ядру. Если Мо Жань утратит духовную силу, ему просто не выжить в ожидающем их снежном аду… «Игла вошла неглубоко, нужно хотя бы попробовать отсосать заражённую кровь», — Чу Ваньнин склонился над Мо Жанем, полный решимости сделать всё спокойно и быстро. Он бережно отвернул его голову в сторону, озабоченно заметив слишком медленно бьющуюся жилку на шее, и приблизился… Особый, присущий только Мо Жаню запах заставил сердце трепетать, точно застрявшую в паутине бабочку. Однажды Чу Ваньнин уже касался его губами — единственного человека за всю свою жизнь — но только из острой необходимости. Тогда он не смог иначе дать Мо Жаню лекарство, а сейчас всего лишь собирался вытянуть яд. Ничего чувственного, ничего плотского — процедура, заурядная, как лечебный массаж… На раздумья и стыд не осталось времени, поэтому Чу Ваньнин быстро откинул назад спутавшиеся волосы и с нарочитым безразличием прижался ртом к маленькой алой ране под мочкой уха. Видимо, ощутив боль, Мо Жань дёрнулся и вздрогнул, и от его тихого стона по телу Чу Ваньнина волной пробежала дрожь. Он резко отстранился и сплюнул горьковатый яд на пол. В висках стучала кровь, а мочки ушей пылали, словно ошпаренные кипятком креветки. Яркий вкус железа на языке, едва уловимый вкус кожи любимого человека на губах — только непроходимый глупец углядел бы в этом действе что-то постыдное и возбуждающее, как безнадёжно влюблённым идиотам в каждом узоре мерещится облик любимого человека, в каждом звуке — голос, будто весь мир сосредоточен лишь вокруг их никчёмной любви и плотского влечения. В глубине души он хотел, чтобы Мо Жань однажды не просто принял его чувства, а занялся с ним любовью. Если это больно и грязно, он желал этой боли и грязи. Разве его безумные весенние сны не доказали, что он не хуже животного способен получать удовольствие, задыхаясь и корчась от страсти? Если бы Мо Жань хотел его хотя бы наполовину так же сильно — Чу Ваньнин, наверное, позволил бы ему что угодно. Но быть безответно влюблённым — как пытаться обнять чужое отражение в луже. Нет ничего, кроме миража и грёз, обманчивого ощущения близости, но один неверный шаг — и окажешься лицом в грязной воде, растоптанный и отвергнутый… Кожа Мо Жаня едва заметно порозовела, дыхание успокоилось, но пульс оставался неровным, а ци всё ещё плохо циркулировала по меридианам. Каким именно ядом его отравили? Был ли это коварный «Тысячелетний сон», или медленный, но разрушительный «Хозяин багровой рощи», а может, необратимая «Скорбь матери»? Если бы он только знал наверняка… Чу Ваньнин выпытал бы название яда у Гу Аньчжэня, используя Тяньвэнь, будь у него больше времени. Но времени не было. Хотя Чу Ваньнин успел поставить над люлькой барьер, заглушающий любую ци, Сюй Сюэхуа наверняка скоро найдёт это место и не оставит здесь камня на камне в поисках дитя. Вот только младенец не выдержит бешеного потока тёмной ци и погибнет, и тогда обезумевший демон захочет похоронить Шу во льдах. Но Чу Ваньнин уже знал, как поступит. Последняя пилюля Не Юнсу всё ещё лежала в его цянькуне. Чем бы ни отравили Мо Жаня, это лекарство — всё, что у них есть. Он сможет прийти в себя, забрать Ши Мэя и уйти, не боясь замёрзнуть насмерть или погибнуть от искажения ци. Чу Ваньнин уже довольно давно терпел жгучий холод. А перед тем, как проникнуть в поместье, он разглядел в небе над собой безуспешно боровшийся со стихией духовный цветок и взлетел за ним, используя цингун. На такой высоте ветер искусал ему все пальцы и лицо. Смерть дышала Чу Ваньнину в спину, и её дыхание оказалось зимней стужей, вот только никакого страха он не испытывал. Глядя на Мо Жаня, всё также сидевшего у стены, безвольно запрокинув голову, Чу Ваньнин ощутил волну безудержной нежности. «Ты должен проглотить это, бестолочь, — достав пилюлю, он осторожно коснулся измождённого лица, всё равно казавшегося ему самым красивым в мире. — А затем найти своего шисюна и сбежать, пока я отвлекаю демона». Двумя пальцами он чуть приоткрыл рот Мо Жаня и, ни мгновение не колеблясь, положил пилюлю ему на язык, а затем поднёс к его губам маленькую тыкву с водой, которую хранил в цянькуне. Мо Жань сделал несколько жадных глотков и закашлялся, но лекарство уже попало внутрь. От жара, вызванного пилюлей, кровь прилила к щекам Мо Жаня, а тело казалось расслабленным, точно он просто безмятежно спал. — Скоро увидимся, Мо Жань, — шепнул Чу Ваньнин, невольно протягивая руку, но замер, будто не понимая, что хотел сделать. Коснуться напоследок спутанных чёрных волос, щеки, плеча, ладони? Скоро увидимся. Чу Ваньнин сам не знал, почему сказал именно это — «прости» и «прощай» просто комом застревали в горле. Если бы Мо Жань был в сознании, наверняка ни за что бы не принял пилюлю, не стал бы слушать, и они горячо бы спорили, напрасно теряя время. Теперь упрямство Мо Жаня поможет им с Ши Мэем выжить, вернуться на Пик Сышэн и добиться многого на пути бессмертия. После того, как Чу Ваньнин уничтожит Сюй Сюэхуа, выздоровевший Мо Жань обязательно поедет на горячие источники, правда, уже не с ним… Чу Ваньнин осторожно кончиками пальцев провёл по щеке и волосам Мо Жаня. Он больше не ощущал той стылой тоски, как на пустынной заснеженной дороге — теперь это чувство казалось настоящим, тяжёлым и приземленным, будто доказывая, что Чу Ваньнин точно такой же человек, как и все. Испорченный, порочный, слабый духом там, где следовало быть твёрже и бездушнее камня… Он бы никогда не решился на подобное при других обстоятельствах. Чу Ваньнин словно уже умер и стал призраком, а потому мог вести себя в мире живых как вздумается. Пусть в наказание сотню раз переродится жалким червём, но один-единственный раз позволит себе… Неважно, взаимно это или нет, жалок он или отвратителен — ему просто хотелось вырвать это воспоминание и унести с собой навсегда. Чу Ваньнин отбросил чувство стыда и медленно склонился над лицом Мо Жаня. Его прощальный поцелуй был лёгким и невинным, как дыхание ребёнка. Он хотел лишь на мгновение прижаться к губам Мо Жаня своими, узнать, каково это, наяву, а не во сне, и сразу уйти. Впервые целуя любимого человека, Чу Ваньнин понял, что заблуждался. Этого недостаточно, этого никогда не будет достаточно. Умирающий от жажды в начале согласен даже на крохотную каплю влаги, лишь бы спастись, но стоит дать ему целый кувшин с водой, и тот жадно осушит его, позабыв обо всём. Они будто срослись губами — неуклюжее, неловкое касание, но даже его прерывать было бесконечно жаль… Главное, что Мо Жань никогда не узнает об этом поцелуе, как не узнает о раздирающих душу чувствах, мыслях и низменных желаниях своего учителя. Чу Ваньнин уже был готов разорвать поцелуй, бросив последний взгляд сквозь полуприкрытые ресницы, как вдруг Мо Жань резко распахнул глаза. Сердце Чу Ваньнина остановилось от дикого страха, а стыд будто парализовал всё тело — он успел лишь податься назад, но не мог ни встать, ни заговорить, запаниковав так, словно внезапно оказался над пропастью. Чу Ваньнин хотел лишь одного — поскорее выскочить из проклятого дома. Тысячи демонов и самый лютый холод теперь были ему нипочём. Пожалуй, он был бы даже рад умереть, лишь бы не видеть отвращения или презрения в глазах Мо Жаня. Но тот сонным рассеянным взглядом скользил по его лицу, будто не до конца осознавая происходящее. И когда Чу Ваньнин уже понадеялся, что Мо Жань не успел ничего понять, тот обхватил его лицо ладонями и впился в губы, вовлекая в глубокий чувственный поцелуй. Голова Чу Ваньнина опустела. Губы Мо Жаня оказались мягкими и влажными, а язык настойчиво и бесстыдно проникал в рот, точно требуя ответной ласки. Он должен был прекратить это в тот же миг, но не мог. Оторваться от нежных губ, от рук, теперь крепко сжимающих его запястья, от запаха Мо Жаня, целиком заполнившего его разум. Последняя сладкая иллюзия взаимности, а потом — только забвение и смерть. «Он думает, что ты Ши Мэй, — эта мысль внезапно пронзила его сознание. — Вспомни, так ведь уже было, он ещё не пришёл в себя». Чу Ваньнин чересчур резко оттолкнул Мо Жаня, словно эта нарочитая грубость могла что-то изменить или спасти его растерзанную гордость. Взгляд Мо Жаня — растерянный, тёмный, глубокий — казался чужим и таким знакомым одновременно, будто он видел его сотни раз, но почему-то забыл. Чу Ваньнин, пошатываясь, встал и стремительно пошёл вперёд, не разбирая дороги и даже не понимая, как выглядит со стороны — просто знал, что если остановится или даже обернётся, то умрёт от стыда. — Найди Ши Мэя, вместе немедленно убирайтесь подальше от поместья, — почти прорычал Чу Ваньнин, не поворачивая головы. — Уезжайте из Шу, как только всё закончится. Всё закончится… Он ринулся к дверям, проклиная самого себя. Остервенелый вой ветра за стенами поместья почти обрадовал его, как самоубийцу радует треск сломанного стула под ногами. Забыться в яростной битве, наплевав на последствия, усмирить взбешённую богиню и наконец забрать весь холод этого невыносимого городка с собой. Теперь только в его могиле будет холодно и одиноко, и пусть Мо Жань навсегда сотрёт его из памяти и больше ни разу не вспомнит — до тех пор, пока не опустеет небо и не состарится земля. _______________________________________________________________ Автору есть, что сказать: Мини-спектакль: «Учитель наконец поцеловал этого достопочтенного», приглашённый гость — звезда местного провинциального театра, Сы-эр. Сы-эр: Не слишком ли пафосное название для пьесы? Прижаться губами, чтобы проверить, не издохла ли наконец тупая псина — это разве поцелуй? Мо Жань 0.5: Ещё одно слово, дрянь, и будешь целовать обувь этого достопочтенного. Сы-эр: За такое я беру двойную плату. Мо Жань 0.5: … Мо Жань 1.0: Вообще-то учитель поцеловал этого ученика, а не этого грёбаного императора, сиди в своих порно-фантазиях и не встревай! Сы-эр: Какая может быть фантазия у человека, который дрочит на учителя? Ты хоть видел, что этот раздел порно забит под завязку? Не мог выбрать что-то оригинальное? Мо Жань 2.0 (мечтательно): Когда наступит моё лучшее время, мы с учителем будем целоваться целыми днями напролёт… Сы-эр (сочувственно): Ты смертельно болен, верно? Мо Жань 2.0: … Сюэ Мэн: Это название порочит честь моего учителя! Я скуплю все билеты на представление и сожгу их! Сы-эр: Не старайся, этот чокнутый император давно выкупил все и занял места в первом ряду. Чу Ваньнин (непоколебимо): Я никогда никого не целовал, это наваждение, вызванное неизвестным свойством сильнейшего яда, а потому вся пьеса — гнусная ложь! Мо Жань 0.5, 1.0, 2.0: … Гу Аньчжэн: Не было никаких таких свойств у этого… (звуки борьбы и предсмертные крики за ширмой) К сожалению, наш театр закрывается по техническим причинам.