***
Когда они добрались до главных городских ворот, выглянувшее из-за серых туч солнце хорошенько прогрело землю. В Шу наконец-то пришла долгожданная весна, но радость от окончания холодов была омрачена царившей разрухой и смертями. Кто-то оплакивал своё имущество: перевёрнутые страшным бураном лавочки и покорёженные дома, разбитые повозки, не выдержавшая мороза домашняя скотина и птица. Многих бедняков пурга вовсе лишила крыши над головой — хлипкие лачуги просто развалились под натиском бешеного ветра. Однако более всего люди горевали о своих родных, обмороженных или просто замёрзших даже в стенах собственных жилищ. Медленно проезжая по узким петляющим улочкам, Мо Жань с болью в душе наблюдал, как мастера похорон тут и там нараспев читали молитву «Открытого пути», как люди разбирали завалы или расчищали свои дворы, убирая стремительно тающий снег. Лица многих горожан были в слезах, и поглощённые собственным горем люди словно не замечали обессиленного Чу Ваньнина, едва не отдавшего жизнь за то, чтобы ледяной кошмар для них наконец-то закончился. — И где же их благодарность? — в сердцах буркнул Мо Жань, точно обращаясь к самому себе. — Даже если бы я всё ещё тащил учителя на спине, никто из них не предложил бы помощь. — Здесь не принято вмешиваться, только и всего, — обернулся к нему Сы-эр. — «Канон священного земледельца» гласит — если кто-то попал в беду, такова воля Небес, карающих грешника. Оказывать помощь могут лишь они, да и та не бесплатна. Он кивнул в сторону даосских жрецов, которых на улицах было даже слишком много. Глядя на них, у Мо Жаня неприятно защемило в груди. Грубая ниспадающая одежда и метёлки из конского хвоста тут же напомнили ему о настоятеле Гу, вот только тот брил голову, а у этих жрецов волосы были собраны в хвост и закреплены гребнем, напоминавшим черепашью спину. Мо Жань не раз видел, как не обладавшие духовной силой жрецы Нижнего царства пытались исцелять больных и даже расспрашивать души умерших, но все их обряды напоминали дешёвые рыночные представления. Вот и теперь жрецы охотно рассыпали перед домами сырой рис и бормотали заклинания, призывая Лун-вана и других богов явить жителям своё милосердие. Видя их за работой, многие выносили из домов раненых или обмороженных детей и стариков, но вместо настоящей помощи те лишь возносили мольбы Небесам да жгли над головами несчастных бумагу с бесполезными заклинаниями. «Ха, не принято вмешиваться, зато как на самих свалилось несчастье — мигом послали людей к Пику Сышэн… Интересно, а не тут ли Ши Мэй? В отличие от этих шарлатанов, он принёс бы неоценимую пользу». Однако гордость за шисюна тут же сменилась тревогой. Если Ши Мэй всё ещё не здоров, то вряд ли мог помогать кому-то в городе, и уж тем более как следует излечить нарастающую болезнь Чу Ваньнина. Думая о Ши Мэе, Мо Жань испытал странное, очень неприятное чувство. Жутко переживая за Чу Ваньнина, он напрочь забыл о том, что любимому человеку сейчас тоже плохо. Мо Жань вспомнил о нём лишь тогда, когда учителю понадобилась помощь лекаря. «Тупая псина, да что у тебя в голове творится?! — от досады Мо Жань больно стиснул обожжённую ладонь. — То врёшь в лицо Ши Мэю, то лезешь к учителю с поцелуями! А братец-то оказался прав, видно, у меня и впрямь собачье дерьмо вместо мозгов». Угрюмо окинув взглядом очередную обезображенную бураном улицу, Мо Жань перевёл взгляд на узкую спину Сы-эра, ехавшего чуть впереди. — Эй, как там тебя, долго ещё? — Мо Жань нервно поёрзал, слабое дыхание Чу Ваньнина едва ощутимо щекотало ему шею. — Я перестал узнавать места. — Мы почти добрались, — ответил тот, разворачивая лошадь, — после развилки нужно свернуть направо, а там до поместья рукой подать. — Это точно самый короткий путь? — Мо Жань раздражённо нахмурился. — Путь вышел бы короче, не потрать мы столько времени на разговоры. В ответ на его колкость Мо Жань лишь холодно хмыкнул и отвернулся. Взгляд упёрся в зубчатую городскую стену, чудом выдержавшую невиданный натиск стихии. Возвышающаяся над ней сторожевая башня частично разрушилась, но благодаря торчащим вверх балкам всё ещё можно было оценить её высоту. Проезжая мимо этой башни, Мо Жань отчего-то представил себе Чу Ваньнина, стоявшего на её крыше и наблюдающего за разъярённым демоном в небе. Осколки льда, гигантские клубы снега, дикий рёв ветра и мороз, пробирающий до костей — всё это ждало его впереди. Возможно, стоя здесь, над оцепеневшим от ужаса городом, учитель хладнокровно обдумывал стратегию боя. Он был уверен, что справится, имея пилюлю тысячи змеиных жизней. Он был готов. Единственное, чего не учёл Чу Ваньнин, это что глупая псина смешает все его планы, невольно подставив под удар. «Почему ты сделал это для меня? — Мо Жань вновь пытался и действительно не мог найти ответ. — Ты бывал груб и не сдержан, мог ударить плетью за мелкое прегрешение, но спасал, несмотря на боль и кровавые раны, а теперь едва не отдал за меня свою жизнь. Я и сам недавно был готов поступить так же, но это… это другое… Моя вина, даже смерть не загладила бы её, а ты… Ты столько стерпел ради меня, стольким пожертвовал, ничего не прося взамен…» Почувствовав, что ему словно не хватает дыхания, Мо Жань попытался взять себя в руки. Сердце в груди колотилось и трепетало, словно птица в силках. Он боялся даже подумать, не мог представить, но разум терзала так и не высказанная даже самому себе мысль: «А что, если… — щёки Мо Жаня вспыхнули от жгучей смеси страха, восторга и стыда. — Что, если учитель?..» Нет! Поверить в такое было просто невозможно. Не готовый даже думать о чём-то подобном, Мо Жань захотел плеснуть самому себе в лицо пригоршню ледяной воды. Эти мысли. Какое унижение испытал бы Чу Ваньнин, узнав, что его искреннюю заботу об ученике тот примет за непозволительные чувства. Мо Жань как мог старался выкинуть из головы этот бред, однако смутные воспоминания, так некстати возникшие снова, не давали ему покоя. Мягкое, почти невесомое касание губ… не мог же Мо Жань его выдумать. Но в то же время поверить, будто учитель сам решился на подобное, тоже было невозможно. «Если когда-то ты и целовал Тасянь-цзюня по доброй воле, то из одной лишь жалости, — горько усмехнулся Мо Жань, и его сердце болезненно екнуло. — Но произошедшее между нами в том доме?.. Мне же просто показалось, или ты… в самом деле поцеловал меня первым?» Искоса взглянув на бледное лицо Чу Ваньнина, чья поникшая голова всё ещё лежала на его плече, Мо Жань тяжело перевёл дух. Даже если бы он решился задать учителю этот дерзкий вопрос, ответа бы никогда не получил. Гордый и вспыльчивый Чу Ваньнин, скорее всего, приказал бы прикусить язык и прогнал с глаз долой, а после долго избегал бы его и сердился. Обсуждать с Чу Ваньнином их странный порывистый поцелуй было бессмысленно даже спустя десятки лет, и сбитый с толку Мо Жань, кажется, впервые в жизни жалел об этом. — Господин Мо, поворот! — насмешливый голос Сы-эра вдруг безжалостно вклинился в его мысли. Задумавшийся Мо Жань проехал нужный поворот и резко натянул поводья недовольно фыркнувшей лошади, разворачивая её обратно. Одной рукой он бережно, но крепко придерживал Чу Ваньнина, боясь, что тот свалится прямо под копыта норовистой кобылы. — Спасибо, — раздосадованно буркнул Мо Жань, ненадолго поравнявшись с жеребцом Сы-эра, и сдержанно кивнул ему. — По маленькой песчинке можно собрать пагоду, — лукаво усмехнулся тот, явно полушутя намекая, что хорошими поступками выкупает свободу, отчего Мо Жань закатил глаза. Этот самонадеянный сопляк явно рассчитывал выйти сухим из воды, и Мо Жаня страшно раздражала эта его уверенность. — Что, думаешь, хозяйка курильни замолвит за тебя словечко перед верховным судьёй? — Мо Жань довольно точно скопировал его улыбку. — Не знаю, что он за человек, но подношение в случае хладнокровного убийцы должно быть очень щедрым. Надеюсь, ваше заведение не настолько богато, чтобы сорить деньгами ради одной, пусть даже и очень смазливой шлюхи. Сы-эр как-то странно усмехнулся, на миг отведя глаза. В этом юноше не было заметно ни страха, ни волнения, и даже сочувствия к участи бывших подельников. Мо Жань поймал себя на мысли, что совсем не понимает, почему человек столь равнодушный даже к собственной судьбе решил помочь учителю поскорее добраться до поместья. — Молодой господин Мо умеет хранить секреты? — Сы-эр отклонился в седле так, что его плечо едва не задело плечо Мо Жаня. — Курильня давно принадлежит мне. По завещанию бывшего хозяина ко мне перешло практически всё имущество, его вдова госпожа Ма управляет «Миром и счастьем» лишь для вида. Если бы это было не так, молодого господина Мо и его уважаемого наставника разоблачили бы ещё до начала собрания, ведь этот Сы-эр не единственный, кто видел, как вы вошли в гостиную Розовых облаков, притом, что за столами, равно как и в списках гостей, вас не было. — Ладно, допустим, ты владелец борделя, но причём тут верховный судья? — на самом деле Мо Жань был немало удивлен, но постарался сохранить лицо. Сы-эр, которого они приняли за шлюху, оказался хозяином курильни, но даже после того, как Мо Жань обошёлся с ним довольно грубо, этот парень почему-то не выдал их настоятелю. — Верховный судья Линь один из наших особо уважаемых клиентов, — заметив его напряжение, Сы-эр спокойно отклонился назад. — Опиум неплохо развязывает язык, кроме того, его вкусы в постели несколько необычны. «Вот оно что, — Мо Жань понимающе хмыкнул, — дабы обезопасить свою задницу, ты используешь похоть и пьяные откровения влиятельных клиентов. А ведь неплохо придумано, учитывая, как мало эти крысиные утробы помнят из того, что наговорили в бреду. Пара смутных намёков, несколько недосказанных фраз, и этот мягкий нож беззастенчиво вертит болтунами, как хочет». — Он что, как самка богомола, поедает девственников после того, как оттрахает? — спросил Мо Жань без какого-либо интереса. Он поддерживал этот странный разговор лишь для того, чтобы тревога за учителя терзала его хоть немного меньше. Судья Линь, Сы-эр и кто угодно другой были совершенно безразличны Мо Жаню, но нарастающая как снежный ком паника от осознания собственного бессилия никак не помогла бы в исцелении Чу Ваньнина. — Молодой господин Мо, должно быть, шутит, — голос Сы-эра нарушил ход его мыслей, — где же взять столько девственников? Верховный судья Линь всего-навсего любит изображать маленького мальчика, папочка которого бывает слишком к нему строг. Боюсь, что лучше этого Сы-эра с ролью его жестокого отца в нашем городе не справляется никто. — Смотрю, этот Сы-эр неплохо устроился, — Мо Жань почувствовал злость от собственного бессилия. Наконец заметив очертания поместья, он лишь крепче притиснул Чу Ваньнина к себе и поскакал быстрее, позабыв о Сы-эре. Внешняя стена — толстая и высокая, во многих местах была разрушена. Красные ворота уцелели, но их так сильно покорежило, что казалось, створки еле-еле держались на своих местах. Не успел Мо Жань подъехать к ним достаточно близко, как тут же встревожился, заметив у дверей навес из бамбуковых шестов, с которого, как и во многих других домах, теперь свешивался пучок голубых и белых бумажных лент. — Неужели в доме тётушки тоже кто-то умер? — сердце Мо Жаня пропустило удар. Отчего-то он был уверен, что разъярённый демон сразу кинулся на поиски ребёнка, ведь никто в поместье не представлял для него серьёзной угрозы. А может, поглощённый собственными заботами и страхами, Мо Жань просто не хотел думать об этом. Он знал, что с Ши Мэем и Сюэ Мэном всё должно было быть в порядке, но в глубине души всё же очень испугался за них. — Может, один из пленников решил избавить себя от предстоящего позора? — равнодушно пожал плечами наконец догнавший его Сы-эр. — Принять смерть через линчи, не потеряв лица, способен далеко не каждый. — Не хочу тебя обнадёживать, — холодно отозвался Мо Жань, обернувшись, — но, думаю, твоих дружков просто обезглавят, как какой-нибудь разбойничий сброд. Поглазеть на казнь соберётся весь городишко, и я обещаю, что буду стоять в первом ряду. — Сердце молодого господина ни к кому из нас не знает жалости, не так ли? — внимательно разглядывая его лицо, Сы-эр позволил себе лукавую улыбку. Ответить Мо Жань не успел — из-за сильно накренившихся резных ворот внутреннего двора показался Сюэ Мэн. — Ну наконец-то! — он заспешил навстречу, не обращая внимания на лужи и слякоть. Мо Жань сразу заметил, что вид любимого сына Небес трудно назвать цветущим. За время, проведённое в Шу, Сюэ Мэн заметно осунулся, его голос осип, а когда-то щегольской наряд из-за сырости и грязи утратил всё свое изящество. — Что происходит? — при виде бессознательного учителя взгляд Сюэ Мэна сделался потерянным. — А это ещё кто?! Следом за Сюэ Мэном из-за резных ворот появились две заплаканные, насмерть перепуганные служанки в траурном облачении. Узнав в обессиленном, дрожащем от холода человеке Чу Ваньнина, обе принялись причитать и лить слёзы, словно тот уже был покойником. — Некогда объяснять, — огрызнулся Мо Жань, которого разозлила несдержанность девушек, — лучше помоги мне, учителю нужно хорошенько отогреться. — Да, конечно, — рассеянно кивнул Сюэ Мэн и, точно опомнившись, подскочил и закинул правую руку Чу Ваньнина себе на плечо. — Но ты же расскажешь, что случилось?! Учитель, почему он так пострадал? Несмотря на утомлённый вид, сил у Сюэ Мэна всё же было больше, и от его помощи Мо Жань сразу почувствовал облегчение. Похоже, всё это время он держался на чистом упрямстве, и вот теперь боль и усталость дали о себе знать. — Молодой господин Мо, прежде чем уйти, этот Сы-эр хотел бы сказать вам пару слов. Мо Жань немного смутился, потому что на миг забыл о его присутствии. — Сможешь без меня отвести учителя в его флигель? Домик ведь уцелел? — он поймал встревоженный взгляд и быстрый кивок Сюэ Мэна. — Пусть служанки хорошо растопят кан, а ты проследи, чтобы в его комнату принесли побольше стёганых одеял. После того, как уложишь его в постель, сразу вели заварить гуалу, только не забудь положить мёд — чай очень горький, а учитель этого не выносит. Внимательно выслушав его, Сюэ Мэн снова с готовностью кивнул. Оставляя на него учителя, Мо Жань был спокоен — Сюэ Мэн бесконечно уважал Чу Ваньнина и ревностно проследит, чтобы всё сделали как положено. Преданность брата была лучшим залогом заботы и старания. — И что ты хотел мне сказать? — спросил Мо Жань у Сы-эра, когда все ушли. — Боюсь показаться неблагодарным, но сейчас я нужен учителю. — Состояние твоего учителя… насколько оно тяжёлое? — осторожно поинтересовался Сы-эр, будто бы тщательно подбирая слова. — Настолько, что вместо того, чтобы прохлаждаться тут с тобой, я должен найти ему нормального лекаря, — огрызнулся Мо Жань, понимая, что чересчур груб, и просто выплёскивает накопившиеся раздражение и досаду. — В этом захолустье одни шарлатаны, а мой шисюн хоть и владеет искусством врачевания, сам не до конца оправился. Выслушав его, Сы-эр кивнул, пропустив грубость Мо Жаня мимо ушей. — Я уже говорил, что мой покровитель имел слабое здоровье, — немного помолчав, Сы-эр отвёл взгляд, словно тема разговора была ему неприятна. — Он очень страдал, и потому был просто одержим поисками лекарства. Семья Ма не жалела средств на исцеление сына, но, как вам известно, их старания не увенчались успехом. Он снова умолк, и в этом молчании Мо Жаню почудилось что-то гнетущее, словно Сы-эр всё ещё сомневался, стоит ли ему продолжать. — Если не уверен, что мне надо это знать… — Речь не о вас, — Сы-эр грубо прервал его на полуслове, — вы же не думаете, что настолько мне интересны. Хотя эти двое имели общую цель — помочь Чу Ваньнину — прежде всего они были соперниками. И если Мо Жань мог оставаться рядом с учителем хоть всю свою жизнь, Сы-эру глупо было даже мечтать о чём-то подобном. — Нет, — губы Мо Жаня растянулись в мягкой улыбке, хотя взгляд грозил прожечь нахала насквозь. — Думать вообще не моё, господин хозяин курильни, вам бы стоило это заметить. Так что там с твоим покровителем? — Он умер, — просто ответил тот без какого-либо сожаления, — однако один известный вам человек за более чем щедрое вознаграждение дал господину Ма хороший совет, жаль только, что слишком поздно. «Неужели мерзавец Гу Аньчжэн, — Мо Жань даже не сомневался, — в конце концов, не так-то много у нас общих знакомых». — Совет? — он нахмурил лоб. — Лекарство от его болезни? — Можно сказать и так, — Сы-эр кивнул. — Вам что-нибудь известно о священном озере на горе Лофу? Мо Жань напряжённо задумался. Очень возможно, что учитель упоминал о нём, но в мире заклинателей с избытком хватало священных рощ, гор и озёр, потому Мо Жаня мало интересовали даосские реликвии Нижнего царства. — Честно говоря, никогда о нём не слышал. — По легенде, когда Великий старый мастер уединился от мира в хижине на берегу этого озера, ему было девяносто шесть лет. Через семь лет его ученики поднялись на гору Лофу, чтобы предать земле бренные останки старца, но, вопреки ожиданиям, они нашли своего учителя не только живым, но и преисполненным духовных сил. Всё дело было в озере, воды которого пропитались энергией семи Небес. Великий старый мастер и его ученики основали там монастырь, существующий и по сей день. Говорят, мастер дожил до двухсот пятидесяти лет, но так устал от забот, что добровольно покинул гору и вскоре отошёл в иной мир. Старая легенда могла не иметь ничего общего с реальностью, но Мо Жань готов был схватился за неё, как утопающий за протянутую руку. — Чтобы усмирить болезнь, вызванную проклятием, настоятель Гу раз в три года совершал паломничество на эту гору. Он давно должен был умереть, но вода Небесного озера помогала ему раз за разом восстанавливать силы. — И почему же твой покровитель не воспользовался шансом? — Мо Жань действительно не мог этого понять, а потому заподозрил обман. — Потому что не успел, — Сы-эр внимательно посмотрел на Мо Жаня и сказал спокойном ровным тоном человека, полностью уверенного в своей правоте: — Если болезнь бессмертного господина Чу так опасна для его жизни и способностей, на месте молодого господина Мо этот Сы-эр нашёл бы повозку и отправился на гору Лофу вместе со своим учителем. Воспользовавшись замешательством Мо Жаня, он снова позволил себе усмешку: — Однако этот Сы-эр отнял у молодого господина слишком много времени, — его вежливый поклон вышел скорее принуждённым. Он ловко вскочил в седло и добавил: — Если этот Сы-эр понадобится новому командиру городского ополчения или верховному судье, господа знают, где его искать.***
Когда Сы-эр уже покинул поместье, Мо Жань понял, что так и не поблагодарил его за совет. Рассеянно оглядевшись, он только теперь обратил внимание, как тут всё изменилось с того дня, когда учитель впервые привёл его в это место. Дорожки, выложенные серыми известняковыми плитами, всё так же окружали анфилады главного дома и многочисленных павильонов, однако почти все стены были серьёзно повреждены и покрылись крупной паутиной трещин. На глаза Мо Жаня то и дело попадались обрушенные крыши хозяйственных построек, многие персиковые деревья оказались вырванными с корнем и лежали в одной большой куче, с кронами, на которых так и не успела распуститься листва. Ни одного талисмана на стенах уже не было. Вместо бесполезных даосских заклинаний на воротах и резных простенках размещались лишь пожелания счастья и фамильные иероглифы клана. Однако, к своему немалому удивлению, Мо Жань не нашёл внутри какого-то особенного беспорядка. Люди здесь явно усердно трудились, ловко разгребая завалы и убирая мусор. Особое внимание Мо Жаня привлекло то, что во дворике главного дома теперь был устроен небольшой помост, а на нём — дощатая постель с высоким пологом, украшенном искусно вышитыми летящими журавлями. «Должно быть, кто-то из членов семьи действительно очень плох, раз тётушка распорядилась поставить здесь это», — Мо Жань снова ощутил неясную тревогу. Умирающей служанке никто бы не стал оказывать почести, словно знатной особе. Возле помоста он заметил пару новых атласных туфель, расшитых камнями, и тщательно свёрнутые одежды из тончайшего дорогого шёлка. Хотя сейчас рядом с помостом никого не было, во внутреннем дворике курились благовония, а вынесенный из дома фамильный жертвенник был полон еды и бумажных денег. Даже великих заклинателей вроде Чу Ваньнина в последний путь провожали бы иначе, намного скромнее и сердечнее. От этих мыслей к горлу Мо Жаня подкатил ком. Сам он так и не смог смириться со смертью учителя, потому прощание с ним слишком затянулось, и вот теперь, когда Чу Ваньнин, возможно, находился между жизнью и смертью, в этом проклятом поместье умирал кто-то ещё. — Ну, чего ты там стоишь, подойди! — слабый голос из-за полога показался ему знакомым. — Тётушка? — он на миг смешался, но тут же поправил себя. — Простите, госпожа Яньлинь? Что с вами случилось? Вы больны? «Тупая псина, что за вопрос? — Мо Жань снова обругал себя. — По-твоему, кто ещё это мог быть? Не младенцу же вынесли все эти платья и цацки». Он подошёл и, усевшись на помост, осторожно заглянул под приоткрывшийся полог. Госпожа Яньлинь выглядела очень бледной, её ноги были накрепко перемотаны бинтами, волосы распущены, но причесаны, тонкая шея казалась чистой и даже надушенной. Было видно — за хозяйкой хорошо ухаживают, и всё же её уложили во дворе, словно жить госпоже Яньлинь оставалось считанные дни. — Мои ноги, я так мучаюсь из-за них, совсем отморозила. Эта мерзавка Му Сяомин, она бы и мать родную не пожалела, такого тут понаделала, — госпожа Яньлинь тяжело вздохнула, но в голосе было больше досады, чем страдания. — Тюремный лекарь хотел мне даже ступни отрезать, спасибо милому мальчику, он лечит меня, хоть и сам нездоров. Как там его звать? — Ши Мэй, — Мо Жань сразу понял, о ком она говорила. — Тётушка, но если вам уже лучше, почему не хотите вернуться в дом? Я уж подумал, что кто-то при смерти. На это госпожа Яньлинь сурово сдвинула брови и прикрикнула, резко хлопнув ладонью по одеялу: — А я и есть при смерти, черепаший ты выродок, только взгляни на мой пульс! — её бледные щеки даже порозовели от гнева. — Думаешь, этот наряд здесь просто так лежит?! В нём я скоро отправлюсь на встречу со своими предками и мужем, вот только сын мой вернётся, сразу испущу дух. Вы сами оставили мне детёныша демона, куда я теперь её дену, как заботиться стану?! Её мать отняла у меня ноги! Вот вернётся проклятый Лю Чжимин, умру не моргнув глазом! Хотя ситуация была скорее забавной, чем грустной, у Мо Жаня перехватило дыхание. Единственный, за кого действительно стоило переживать в этом доме, сейчас лежал без сознания, а Мо Жаню оставалось лишь надеяться на волшебное озеро, находящееся на какой-то там горе. — Не говорите так, — он виновато улыбнулся, — если не будете упрямиться, вам скоро станет легче. Гора Лофу, вы не знаете, как далеко она отсюда? Мой учитель совсем плох, боюсь, теперь ему может помочь только чудо. Госпожа Яньлинь хмуро поджала губы. Она казалась озабоченной и даже расстроенной, но словно очень старалась это скрыть. — Ему нельзя умирать в этом месяце, — она сверкнула на удивление ясными глазами. — Мастер похорон уже был у меня, он сказал, что гороскоп на этот период крайне неблагоприятен для перерождений. Сдаётся мне, ты не хочешь видеть своего учителя в новом воплощении клопом или улиткой? Не особо понимая, о чём речь, Мо Жань быстро закивал, давая понять, что, конечно, нет. — Гора Лофу не так уж и далеко. Возьмёшь моих лошадей и повозку. Да смотри не растряси бессмертного господина Чу, прихвати побольше одеял и подушек, скажи, я сама так велела. О том, что тут было, поговорим после вашего возвращения. Надеюсь, я ещё буду в этом мире. С моими ранами всё может статься… Лицо госпожи Яньлинь снова сделалось печальным. Она откинулась на подушки и произнесла, резко задёрнув расшитый полог: — Сходи на кухню, пусть вам заварят чай, и чего-нибудь поесть соберут в дорогу. Всё, ступай, скоро ко мне придут плакальщицы, хочу их послушать, не зря же я каждый год столько денег отдаю монахиням. Мо Жань поднялся и, от души поблагодарив госпожу Яньлинь, хотел было удалиться в сторону флигеля учителя, как на глаза ему попался свиток траурной белой бумаги, исписанный красивым почерком Сюэ Мэна. «Это ещё что? — Мо Жань невольно прищурился. — Неужели завещание? Интересно, есть там хоть слово о малютке?» — Ах да, постой, — госпожа Яньлинь словно услышала его мысли. — Прочти то, что братец твой понаписал, хочу проверить, всё ли там верно изложено. Мо Жань лишь пожал плечами, поднял свиток и чётко, с выражением прочёл содержимое: «Грехи мои уродливы и позорны, я — неблагодарный сын, достоин только смерти. Однако Небеса, пощадив меня-грешника, забрали жизнь моей прекрасной благочестивой матушки. Она умерла (тут пока пустое место) день… месяца, во внутреннем дворе своего поместья. С почтением и ужасным страданием я сообщаю родственникам и друзьям о постигшей всех нас утрате. Теперь я горький сирота. Кровавые слёзы текут по моему лицу, а голова клонится к земле. Подпись: Лю Чжимин». Когда Мо Жань закончил читать эту пафосную околёсицу, из-за прикрытого полога он услышал звук, похожий на тихий всхлип. — Да уж, видно, у меня недюжинный талант, сама себя плакать заставила! — госпожа Яньлинь ещё раз громко шмыгнула носом. — Пусть кто-то из служанок снесёт это переписчикам. А уж негодный сынок сам разнесёт письма по городу, когда придёт время. И пусть получившие только посмеют не прислать подарки! «Судя по боевому настрою, с ней всё будет в порядке, — уходя, хмыкнул про себя Мо Жань. — Умирать в ближайшее время эта тётушка явно не собирается».***
После бесконечного ледяного ада Чу Ваньнин впервые ощутил тепло. Оно обволакивало его до костей озябшее тело со всех сторон, точно баюкая или лаская. Запах лекарств, вкус чая и мёда на губах. Он чувствовал, как чьи-то руки осторожно касались лба, накладывая мокрую ткань, и запястья, проверяя пульс. Мо Жань? Мог ли это в самом деле быть он? Странное воспоминание мелькнуло в его сознании, точно падающая звезда: красивый, но жестокий мужчина грубо задирает его подбородок, чтобы влить отвратительный горький отвар и надолго запечатать рот поцелуем. «Выпьешь всё до капли. Никто не даст тебе умереть так просто». Этот голос. Иногда он принадлежал Мо Жаню. Только не упрямому мальчишке, что вечно не подумав болтает глупости, хватает за руки и пытается… даже в полубреду Чу Ваньнин вспомнил тот глупый поцелуй, постыдный и сладкий одновременно. Умереть и правда непросто, по крайней мере, в этот раз у него ничего не получилось. Так кто же заботился о нём всё это время? Чьи руки касались его кожи? — Как он, Ши Мэй? — голос долетел словно через толщу воды. — Я хочу помочь. — Конечно, А-Жань, согрей ещё воды. Чу Ваньнин расслышал лишь окончание фразы. Ему показалось, что тон Ши Мэя прозвучал очень тепло. Так отвечают любимым или людям, общество которых находят приятным. С Чу Ваньнином так никто не говорил, или он — чёрствый сухарь, просто не обращал внимания на такие вещи. Значит, Мо Жань принёс его в поместье и вверил заботам своего шисюна. Как же он сумел, Мо Жань ведь и сам был ранен? Чу Ваньнин видел кровь на его щеке и до мяса обожжённую ладонь. Зачем он так, почему не поберёг силы?! Упрямая бестолочь! Чу Ваньнин пытался открыть глаза и не мог. Силился произнести хотя бы пару слов, но горло просто сипело, и это больше походило на стон. — Учитель, что это с ним? Ему больно? — теперь тревожный голос Мо Жаня приблизился так, словно он склонился прямо над лицом Чу Ваньнина. Если бы боль могла смыть позор, он готов был терпеть её хоть всю жизнь. Поцеловать собственного ученика, потом ответить на его поцелуй, а после просто сбежать, оставив в недоумении — что может быть глупее и унизительнее. Если бы Мо Жань счёл его сумасшедшим, Чу Ваньнин и тут бы не возражал. Какой спрос с несчастного безумца? Однако если Чу Ваньнин и правда помешался, то лишь на этом невозможном человеке, прилипчивом как муха мальчишке, перевернувшем небо и землю, смешавшем чёрное и белое, хорошее и дурное. — У него жар, — Ши Мэй снова осторожно положил руку на его пульс, — не уверен, что учитель сейчас до конца понимает свои ощущения. Нужно подождать. Как ты повезёшь его в горы в таком состоянии? В горы? Чу Ваньнин совсем их не понимал. После слов Ши Мэя вдруг наступила такая тишина, что казалось, будто он оглох или снова лишился чувств. Руки Ши Мэя продолжали легко массировать его акупунктурные точки, но даже через свою агонию Чу Ваньнин чувствовал напряжение, возникшее теперь между ними. — Ши Мэй, тогда… в том доме, — Мо Жань сопел, словно признание будет не из приятных, — словом, я сказал тебе неправду. Прости. Я очень хотел верить в собственные слова, но мои чувства к тебе… они другие. «Мои чувства к тебе» — одна эта фраза словно вонзила в грудь сотню стрел одновременно. Теперь Чу Ваньнин жалел, что не оглох и не потерял сознание до того, как самый дорогой ему человек скажет нечто подобное другому. О чём они говорили? Что это была за ложь? Чу Ваньнин не знал, но жгучий яд ревности уже впитался в кровь и бежал по венам, заставляя бешено колотиться глупое, безнадёжно влюблённое сердце. — А-Жань, всё в порядке, — Ши Мэй произнёс это даже слишком сдержано, и снедаемый завистью Чу Ваньнин никак не мог понять, почему. — Думаю, в той ситуации ты сделал правильный выбор. Каждый может запутаться. Но молодой господин Мэн, он ведь всё слышал, и как же быть? Сюэ Мэн хотел о чём-то с ним поговорить, но передумал, сославшись на неподходящий момент. Чу Ваньнин не понимал, что всё это значило. Действие лекарств ослабевало, и он снова проваливался в кошмар горячечного бреда и боли, но последние слова Мо Жаня отчётливо врезались в его память. — Он слышал неправду. Если захочет наябедничать, значит, ничего не поделаешь.***
Мо Жань уже достаточно давно сидел у постели учителя, то и дело обтирая мокрой тряпицей его лицо и шею. Поскольку Ши Мэю пришлось отлучиться из-за нервного припадка одной из служанок, забота о Чу Ваньнине снова легла на плечи Мо Жаня. Перед уходом Ши Мэй смазал и перевязал его обожжённую руку. Видимо, потому что след от ожога был слишком характерным, он не спросил о том, как это произошло. Рассказывать, что во время боя учитель настолько не владел собой, что напал на собственного ученика, Мо Жаню действительно совсем не хотелось. Получалось, что в их отношении Ши Мэй как всегда проявил деликатность, хотя его добросердечного отношения притворщик и врун Мо Жань совсем не заслуживал. «Как бы я объяснил ему, что из-за меня ты едва не сошёл с ума? — Мо Жань влез на кан и осторожно прилёг рядом с Чу Ваньнином. — А как сказал бы про другое?» Он на миг представил себе этот разговор где-нибудь в тренировочной роще или на мосту у павильона Алого лотоса. Тихий вечер, закат, розовый, точно цветки хайтана, и обращённый на него мягкий взгляд прекрасных персиковых глаз. «Ши Мэй, я целовался с нашим учителем». Ну уж нет! Даже подумать о таком признании было невозможно! Неловко переведя взгляд на сомкнутые губы Чу Ваньнина, Мо Жань почувствовал, что краснеет. Всё это время учитель, казалось, спал, но очень чутко и беспокойно. Иногда он метался с боку на бок и даже приоткрывал глаза, но взгляд его оставался мутным. Наконец Чу Ваньнин повернулся к нему спиной и затих, свернувшись калачиком, крепко обхватив себя руками. «Тебе опять холодно, — Мо Жань хотел просто плотнее накрыть Чу Ваньнина одеялом, но рука сама потянулась, чтобы обнять его. — Ты весь дрожишь, и как же мне отогреть тебя?» Если бы Мо Жань и правда был глупой псиной, он мог бы запрыгнуть в постель больного хозяина, прижаться тёплым мохнатым боком, заботливо вылизывая его шею и лицо. Никто не посмел бы прогнать собаку, ценя её любовь и преданность. Но стоит кому-то войти и увидеть учителя в объятиях настоящего Мо Жаня, грязного скандала будет не избежать. «Мне просто нравится, как ты пахнешь, — Мо Жань прижался плотнее, стараясь отогреть своим дыханием его пальцы и шею, — разве это преступление?» Он понимал, что сейчас не время и не место для нежностей, знал, что Ши Мэй, Сюэ Мэн и вообще кто угодно могут войти и не так всё понять, но был не в состоянии совладать с желанием отдать учителю всё своё тепло, унять проклятую дрожь, сделать его сон спокойным и безмятежным. Первым делом Мо Жань встал и задул свечу. Чу Ваньнин всегда плохо засыпал, если его не окружала полная темнота. Затем закрыл дверь на засов, а после разделся до нижних штанов и как тогда, в Яшмовом павильоне, залез под одеяло и уверенно прижал Чу Ваньнина к себе. Словно ощутив спасительный жар тела Мо Жаня, тот уткнулся лицом в его плечо и крепко обхватил руками талию. Мо Жань едва не задохнулся от этой близости, сердце билось, как сумасшедшее, а мысли в голове метались, как стая перепуганных обезьян. Ведь если в монастыре на пике Фэн учитель был точно безвольная кукла, здесь он сам сжимал его в объятиях, невольно касался губами обнажённой кожи, тяжело и часто дышал. «Просто греться, — Мо Жань не знал, кому из небожителей молиться, чтобы держать себя в руках, — ты сделал это один раз, справишься и во второй». — Всё хорошо, учитель, — шепнул он, проводя рукой по влажным от пота волосам, — скоро тебе станет легче… Словно в ответ на его прикосновение Чу Ваньнин поднял голову, и сквозь густой полумрак Мо Жань смог увидеть его бледное, покрытое испариной лицо с выражением то ли боли, то ли желания. Сердце Мо Жаня окончательно оборвалось. Этот человек казался точно таким же, как в его прошлом — Чу-фэй — тот, кого ненавидел Тасянь-цзюнь, и тот, без кого не мог жить. Неосознанно обхватив ладонями это прекрасное лицо, Мо Жань почувствовал, как откуда-то из глубин души поднимается тёмная волна горечи, боли и страха. Будучи Тасянь-цзюнем он настолько хотел вернуть того Чу Ваньнина, своего пленника, своего врага и любовника, что даже покончил с собой от тоски по нему. И вот теперь Мо Жань опять видит его перед собой, лежит с ним в одной постели, и эти новые, перевернувшие всю его душу чувства просто не имеют названия. «Если я поцелую тебя сейчас… если я посмею… Но ты вроде как сам хотел этого», — голова Мо Жаня кружилась, а дыхание стало учащённым. Он был почти готов переступить черту, бешеное горячее желание нарастало, как горная лавина, сметая всё на своём пути. Запрокинутая голова учителя, его чуть приоткрытые губы, его длинная белая шея… Мо Жань резко отстранился и, выскочив из постели, стал впопыхах натягивать свои вещи. В паху болезненно давило, руки не слушались, а сердце выпрыгивало из груди, но он продолжал одеваться так быстро, точно за ним гнались. «Ши Мэй, братец Павлин, да куда же вы все подевались?!» — Мо Жань хотел лишь одного — бежать как можно дальше, чтобы больше не совершить ничего ужасного. Он обещал не причинять зла учителю, но в который раз едва не сорвался, жалкая бесстыжая псина! — А-Жань, у вас там всё в порядке? — встревоженный голос Ши Мэя из-за двери раздался как никогда вовремя. — Да, в полном, — Мо Жань быстро отпер дверь и ринулся за порог, едва не сбив его с ног. — Наверное, я что-то не то съел, извини, я… тут недалеко. Да, учитель замёрз, надо больше твоего чая! Боясь пересечься с Ши Мэем даже случайным взглядом, Мо Жань просто кинулся вперёд, точно бродячие псы кусали его за пятки. Грязно-серый мокрый снег мерзко хлюпал под сапогами, ветка наполовину выкорчеванной из земли яблони больно хлестнула его по лицу, но Мо Жань ничего не почувствовал. Он до смерти напугал молоденькую служанку, вылетев на неё из-за угла и едва не сбив с ног. Взглянув на него так, словно воочию увидела демона, девушка забормотала извинения и склонилась в поклоне, но Мо Жань лишь окинул её невидящим взглядом и ушёл. Только убедившись, что вокруг никого нет, Мо Жань устало привалился к стене пустующего дома. Он набрал в ладони горсть талой ледяной воды и плеснул себе в лицо, а затем ещё раз и ещё, пытаясь унять вышедшие из-под контроля чувства и желания. Он будто пытался удержать воду в разбитом кувшине, с удивлением наблюдая, как она проливается сквозь пальцы. Учитель, Чу Ваньнин, Ваньнин… Обращался ли Мо Жань к нему с елейным фальшивым благоговением, с ненавистью, желанием, отвращением или смертельной тоской — для него в этот момент во всём мире не существовало никого другого. Своих врагов он унизил, растоптал и похоронил, смешав их прах с грязью. Любовь к умершему Ши Мэю носил в своём сердце, как отполированную сияющую жемчужину в шёлковом мешке — эта боль была удивительно гладкой, безликой, взвешенной, он мог носить её в себе всю жизнь, свыкнувшись. И только тоска по Чу Ваньнину сделала его душу безобразной и уродливой, разрушила её до основания. «Ты лучший, потому что единственный. Потому что никто не может тебя заменить». Холодные капли растаявшего снега катились по его лицу, смешиваясь с горячими злыми слезами. Насколько проще всё было, когда Чу Ваньнин будто бы весь принадлежал ему. Его жизнь, гордость, его тело. В животной безудержной похоти Мо Жань мог совершенно забыться, оправдать ею каждый день, в котором предпочитал Чу Ваньнина всем остальным людям. И вот теперь, когда Чу Ваньнин вновь жив, но уже никогда не будет принадлежать ему, истинные чувства показались наружу, как старые кости в обмелевшем русле реки. Мо Жань не хотел их видеть, ещё меньше хотел их испытывать — только не сейчас. Он-то искренне считал себя везунчиком, обманувшим саму смерть — но судьба, насмехаясь, вернула его к жизни лишь затем, чтобы показать, каким куском дерьма он был. Больше всего теперь Мо Жань боялся грядущих дней. Он знал, насколько обманчиво состояние Чу Ваньнина, как простая лихорадка может усугубиться повреждённым золотым ядром. В голове вспыхивало одно воспоминание за другим, болезненное, как удар кинжала. Он принудил Чу Ваньнина к близости на занесённой снегом ледяной плите. Тот яростный, полный ненависти взгляд в конце был ему как подарок, но к вечеру учитель стремительно ослаб и провалился в болезненное забытьё на долгие месяцы. Остановило ли это Тасянь-цзюня, смягчило ли его сердце хоть немного?.. Нет. Он заставил его зимой босиком подняться по одной из бесконечно длинных лестниц Пика Сышэн, обозлённый просьбой не нападать на школу… что же это была за школа? Он и тогда понятия не имел, почему какие-то проходимцы учителю важнее его, императорской благосклонности. Он хохотал, наблюдая, как Чу Ваньнин медленно ковыляет по обледеневшим ступеням, стараясь сохранить жалкие остатки гордости, с этой своей идеально прямой спиной и упрямо вскинутым подбородком. Его ступни растрескались и кровоточили, лохмотья кожи прилипали к каменным ступеням из-за вытекающей и тут же смерзающейся крови, но он ни разу не остановился и не попросил снисхождения, не отступился от своей глупой просьбы пощадить людей. Три месяца после этого Чу Ваньнин не мог ходить, но Тасянь-цзюнь не был сильно опечален — его вполне устраивал учитель, не способный подняться с постели без чужой помощи. Жалкий, беспомощный, вынужденный держаться за его руку, чтобы просто дойти до отхожего места. Учитель никогда не жаловался. Он держался до последнего, пока болезнь не наваливалась на него, подобно горе, сминая остатки воли. Мо Жань не знал, насколько сильно тёмная ци повредила хрупкое золотое ядро учителя. Но до Пика Сышэн был слишком долгий и тяжёлый путь, если добираться на лошадях, а лететь на мече Мо Жань не мог. Призвать Светоносного дракона способен только учитель, а он почти не приходил в себя, да и тратить его духовные силы сейчас нельзя. Значит, вся надежда была на таинственное озеро горы Лофу. И если ублюдок Гу Аньчжэн с его смертельным проклятием протянул так долго, то учителю тем более должно было стать легче. А уж затем Мо Жань либо доберётся с ним до Пика Сышэн, либо попросит прислать лучших целителей прямо к горе Лофу. — Возьми себя в руки, тупая псина, — тихо процедил Мо Жань самому себе, разглядывая перевязанную руку, — ты ему нужен. Мо Жань вздрогнул, в пронзительной тишине неожиданно услышав тихий жалобный плач ребёнка. Он вскинул голову и прислушался, пытаясь понять, откуда доносится звук. Дом, который ещё недавно принадлежал Му Сяомин и младенцу, находился совсем недалеко от того места, где по воле случая остановился Мо Жань. Дыры в стенах кое-как прикрыли уцелевшими ширмами и тканью, снег перед крыльцом расчистили, в окнах мягко горел свет масляной лампы, но вокруг Мо Жань с удивлением и странной неприязнью заметил разбросанные пучки полыни. Отшвырнув один из них мыском сапога, Мо Жань решительно зашёл внутрь. В доме было слегка прохладно — похоже, кормилица передала распоряжение Чу Ваньнина. Девочка лежала в своей люльке и тихо плакала, совсем как взрослый человек — это был не надрывный вопль голодного младенца, а жалобный скулёж. Мо Жань подошёл к люльке в самых смешанных чувствах и заглянул за полог. Два круглых, блестящих от слёз глаза тут же уставились на него. Из-за этого ребёнка Чу Ваньнин пострадал, едва не сошёл с ума от искажения ци, пытаясь запечатать демона в статуе вместо того, чтобы просто уничтожить одним ударом… Но стоило ли оно того? Даже если девочка чудом выживет, кому вообще нужен несчастный детёныш демона? В этом городе с его мерзкими порядками и суевериями у неё не было ни единого шанса на счастливую жизнь. Будет даже лучше, если она просто умрёт, ничего не поняв. Мо Жань знал, что тёмная ци быстро развеется, поскольку её источник запечатали. Для Чу Ваньнина эта мера была временной, он явно надеялся придумать что-то ещё, но сейчас сам боролся за жизнь. Когда он очнётся, стоит просто сказать ему правду: без материнской ци ребёнок быстро угас и умер. «Это не ваша вина, учитель. Вы сделали всё, что смогли». Девочка схватила склонившегося над люлькой задумавшегося Мо Жаня за кончик собранных в хвост волос и несколько раз дёрнула. Нахмурившись, он сердито погрозил ей пальцем. Нисколько не пристыженный младенец продолжал глазеть на него, а сморщенная после слёз мордашка вдруг расплылась в улыбке. — Ну уж нет, сестрица, на меня эти штучки не действуют, — проворчал Мо Жань, и вдруг зачем-то вытащил ребёнка из люльки, взяв на руки. Она была такой крохотной и лёгкой, что ему даже стало не по себе. «Ваньнин, — в голове всплыл собственный издевательский голос, — я оставил в тебе уже столько своего семени, почему ты не можешь родить мне ребёнка?» Эта жестокая унизительная шутка была его навязчивой идеей, странной грёзой, всё же тщательно оберегаемой в сердце подобно тому, как дети найдут уродливый камень с дыркой и хранят его под кроватью, будто сокровище. Он хотел, чтобы его чувства имели продолжение, хотел укорениться в Чу Ваньнине, словно паразит, вобрать всё самое лучшее и увидеть плод своих притязаний. Сейчас Мо Жаню было бесконечно стыдно от этих воспоминаний, от того, сколько радости его чёрному сердцу приносило выражение муки на лице учителя. — А знаешь, сестрица, — хрипло произнёс Мо Жань, крутя перед лицом ребёнка кончиком хвоста, который она пыталась поймать, — меня когда-то тоже называли демоном, и каждый норовил меня пнуть или обидеть. Но один добрый сердцем человек, мой дядя, забрал меня с улицы в свой дом, а другой, не менее прекрасный и чистый душой — взял в ученики… Только я не смог оценить этого по достоинству, но ты-то точно будешь лучше меня, а? «Кто я вообще такой, чтобы решать, кому жить, а кому умереть? — мысленно усмехнулся Мо Жань, улыбнувшись, когда настырный ребёнок всё же поймал кончик его хвоста и мигом засунул в рот. — Усилия учителя не должны пойти прахом. Хотя бы ради него я должен спасти тебя». — Потерпи, Суеман, скоро тебе станет лучше. Ещё немного покачав успокоившуюся девочку на руках, он вернул её в люльку и со вздохом обвёл комнату взглядом. Затея, пришедшая ему в голову, не была особенно сложна в исполнении, и почти наверняка спасла бы Суеман жизнь. Вот только… «Что ты подумаешь обо мне, учитель, когда увидишь всё своими глазами?» Когда-то, ещё до попыток освоить три запрещённые техники, Мо Жань немало экспериментировал с тёмной ци. Особенно его интересовал призыв сильных монстров — не от того, что они были как-то особенно полезны в завоевании мира, а потому что сама власть над ними будоражила не один ум. И потому что за их деяниями было сложнее углядеть человеческое вмешательство. Мо Жаню казалось забавным приручить подобную тварь и натравить на семью врага. Позже его быстро захватили более жестокие и грандиозные идеи, но кое-какие навыки остались. Он прокусил палец до крови и начертил ею цепочку символов вокруг люльки. Они должны были собирать и удерживать в центре всю имеющуюся поблизости тёмную ци — ци матери Суеман. Это было подобно тому, как собрать падающие дождевые капли в целое озеро. Техника с безобидным и даже красивым названием «Ковёр алых листьев». Потому что в центр такого круга клали жертву — человека, ещё живого. Тёмная ци стекалась к нему, приманивая разную нечисть, и через какое-то время от человека, разорванного десятками когтей и зубов, оставались только алые ошмётки. Гнев и страх убитого становились истинной наживкой… Стоит Чу Ваньнину увидеть эти символы, как он тотчас узнает их происхождение. Но что бы ни подумал о нём учитель, Мо Жань всей душой надеялся, что искреннее раскаяние и благая цель позволят ему рано или поздно вымолить прощение. За спиной раздались робкие шаги, и в дом осторожно заглянула уже знакомая Мо Жаню женщина — та самая кормилица, которую они привезли из поместья. — Ты-то мне и нужна. Как там тебя, Линг-эр? — усмехнулся Мо Жань и поманил испуганную женщину рукой. — Если эта Линг-эр не хочет пойти на закуску дракону, то должна тщательно выполнить всё, что я ей поручу. __________________________________________________________________________ Автору есть, что сказать: Мини-спектакль: «Как лучше всего лечить заболевшего учителя?» Мо Жань 0.5 (самодовольно): Я знаю одно средство, которое никогда не подводило! Мо Жань 1.0 (скептично читает его рецепт): «Соитие в целебных водах озера Лофу», «соитие в священной роще Лофу», «соитие в стенах священного монастыря Лофу»… Тебя, блять, ничего здесь не смущает?! Мо Жань 0.5: Возможно, водные процедуры лишние? Мо Жань 1.0: Тупая псина, хватит думать одним местом! Учителю нужны забота, тепло и внимание! Мо Жань 2.0 (ошарашенно): Ты что, украл мои реплики?.. Сюэ Мэн (смущённо): Когда я болею, мама целует меня в лоб и говорит, что Небеса не могут призвать к себе столь прекрасного, почтительного и умного сына. Мо Жань 1.0: Но ты же понимаешь, что будешь призван Небесами сразу же, как решишься поцеловать нашего учителя в лоб? Сюэ Мэн (побледнев): Я ничего не смыслю в медицине, спросите лучше у моего шиди! Ши Мэй: Я совершенно случайно изучил древнюю исцеляющую технику великого ордена, которая точно спасёт учителя. Нужно просто посмотреть мне в глаза и чётко произнести, что вы не подозреваете меня ни в чём плохом. Мо Жань 1.0 (вежливо): Хорошо, шисюн, не перенапрягайся, мы придумаем, как спасти учителя. Ши Мэй: … Мэй Ханьсюэ (радостно): Я знаю одно средство, которое никогда не подводило! Все: …