***
В ту ночь, стоя по пояс в ледяной воде озера, Мо Жань лишь изумлённо хлопал глазами. В убежавшем незнакомце он не сразу, но узнал Чу Ваньнина, и потому был совершенно сбит с толку. Мо Жань так часто видел учителя, стремительно покидавшего его с сердитым выражением лица, что догадался, кому принадлежал таинственный силуэт в белых одеждах. Однако разгневанный уход — это одно, а буквально удирающий от него Чу Ваньнин — совсем другое. «Яма меня раздери, — он задумчиво почесал в затылке, — и как, скажи на милость, ты сюда попал?» В порядочности Чу Ваньнина Мо Жань не сомневался — этот гордый человек никогда бы не опустился до подглядывания, он ведь и сам не терпел подобных вещей, а значит, причина дурацкой игры в прятки была в чём-то ином. «Вот же улепётывает! Так смущён, что я обозвал его развратником? — Мо Жань с трудом подавил смешок. — Откуда мне было знать, что это он, а не какой-то распутный монах? После их дивного праздника от местного люда всего можно ожидать». Немного поразмыслив, Мо Жань решил, что странное поведение учителя объяснялось только сильным смущением — его застали врасплох, обвинив в непристойном поведении. Этот чёрный горшок оказался слишком тяжёлым для Чу Ваньнина, который никогда бы не стал оправдываться, предпочитая сделать вид, будто ничего не было. Может, он пришёл ради ночного омовения, но увидев обнажённого Мо Жаня, беззаботно резвящегося в озере, смешался и не знал, как лучше поступить. — Знаешь, если мой вид тебе так неприятен, — буркнул Мо Жань, придирчиво осматривая собственное тело, — мог бы просто отвернуться. О том, куда направился уязвлённый Чу Ваньнин среди ночи, Мо Жань даже не стал гадать. Единственное, о чём он беспокоился по-настоящему — как долго едва окрепший Чу Ваньнин собирался носиться по окрестностям, прежде чем решит, что можно вернуться в постель. «Побуду на берегу ещё немного, — подумал Мо Жань, зубы которого уже стучали от холода, — пусть учитель считает, что я не знаю, куда он ходил». Ещё недавно под толстым одеялом госпожи Яньлинь ему было нестерпимо жарко, а теперь, после затянувшегося купания в ледяной воде, Мо Жань всерьёз опасался подхватить простуду. Однако время шло, а Чу Ваньнин всё не возвращался — в ночной тишине Мо Жань услышал бы натужный скрип старенькой покосившейся двери. «Мне что, пойти его искать? — встревоженно думал Мо Жань, торопливо одеваясь на берегу. — Но учитель удирал с такой скоростью, как теперь его догнать?!» Чтобы раньше времени не показываться ему на глаза, Мо Жань бесцельно слонялся по берегу, отшвыривая мыском сапог разноцветные камешки. Его одиночество разделяла только птица, чей пронзительный жалобный крик иногда доносился из-за деревьев. Чувствовал он себя ужасно глупо, но оскорблённому учителю нужно было дать время вернуться и лечь в постель. «Интересно, как бы повёл себя учитель, если бы в озере вместо меня плавал Ши Мэй?» — вдруг молнией мелькнуло в голове. Они часто посещали купальни все вместе, но даже рядом со своими соучениками Ши Мэй редко раздевался полностью. Несмотря на безупречную красоту и ладное стройное тело, он не любил демонстрировать себя, предпочитая стыдливо прикрывать наготу. «Вот и прятались бы друг от друга», — Мо Жань опять пропустил язвительный смешок. В собственном теле его устраивало абсолютно всё, и хотя вода была жутко холодной, краснеть за своё мужское достоинство Мо Жаню бы не пришлось. — Ну, наконец-то… — довольно шепнул он, потирая озябшие руки, когда заметил вдалеке знакомый белый силуэт. — Я чуть не умер от холода, а этот учитель, похоже, совсем не спешит! Бросившись ему наперерез, Мо Жань стремительно обогнул озеро и спрятался в густых зарослях напротив хижины. Однако едва он обрадовался, что скоро можно будет укутаться в тёплое одеяло, Чу Ваньнин замер у порога как вкопанный. «Теперь-то что не так?! — разозлился теряющий терпение Мо Жань. — Учитель, внутри никого нет! Если решишь стоять так до рассвета, яйца этого ученика превратятся в ледышки! А мы, увы, больше не в тех отношениях, чтобы заставить тебя греть их собственным ртом!» Когда Чу Ваньнин наконец-то вошёл внутрь, Мо Жань издал тихий радостный стон. Решив, что достаточно натерпелся из-за своей деликатности, он задумал немного подразнить учителя. «Только не говори мне, что уже спишь», — он подкрался к Чу Ваньнину так близко, что испугался собственной храбрости. Тот лежал, отвернувшись к стене и чуть прикрыв щёку ладонью, точно всё ещё боялся показать лицо. Такой славный и трогательный в этом наивном порыве, человек, которого до смерти хотелось обнять и осторожно целовать, пока он притворяется спящим… Мо Жань знал, что учитель не спит, видел, как возмущённо дрогнули его веки после пожелания приятных снов, но просто уйти и покорно лечь на свою циновку оказалось очень трудно. Учитель ещё долго ворочался, возможно, ругая себя за случившееся, и Мо Жаню отчего-то тоже не спалось. Даже свежий горный воздух казался душным и сладким, как дешёвые благовония. События последних дней беспорядочно мелькали в голове, рождая в душе сумятицу. Мо Жань вдруг вновь ощутил острое безраздельное одиночество, от которого становилось трудно дышать. После перерождения он, будто в чудесном сне, заново обрёл семью, учителя, возлюбленного — одиночество было последним, на что стоило жаловаться. Но эту пустоту, как и чернильное ночное небо над головой, можно было заполнить только чужим светом. В прошлой жизни он забрал и присвоил его силой, а в этой, точно трусливый воришка, прибегал погреться в надежде, что его не прогонят прочь. Когда хижина погрузилась в полную тишину, Мо Жань поднялся и, стараясь не шуметь, снова подошёл к постели. — Учитель, ты спишь? Он низко склонился над Чу Ваньнином, не смея дышать. Темнота обволакивала их, точно дорогой бархат, смягчая и немного искажая предметы и черты. Маленькая алая родинка за ухом — сейчас Мо Жань не видел её, но знал, что она есть, и от этого на душе становилось тепло и радостно. — Ваньнин… — Мо Жань не знал, что хотел сказать или сделать, но произнёс его имя со всей нежностью, на какую был способен. Усилием воли он смог удержаться от нового бездумного поцелуя и вернуться на свою циновку. Ночь почти прошла, а на рассвете он хотел проснуться раньше учителя и приготовить ему поесть.***
После завтрака, вернувшись с кухни, Мо Жань нашёл Чу Ваньнина за чтением — тот отыскал в хижине какую-то рассыпающуюся от времени книгу и уткнулся в неё с крайне сосредоточенным видом. Однако от Мо Жаня не укрылось, как порой учитель украдкой бросал на него взгляды, думая, что он ничего не видит. Решив, что всё дело в ночном купании, и гордец нипочём себя не выдаст, Мо Жань вновь захотел немного его подразнить. Ему казалось, это будет всего лишь маленькая безобидная месть за то, что ему пришлось мёрзнуть на улице. — Чуть не забыл, учитель — когда снова пойдёте купаться, пожалуйста, будьте осторожны, — серьёзно произнёс Мо Жань, хмурясь и стараясь выглядеть искренне обеспокоенным. — В чём дело? — как и ожидалось, Чу Ваньнин и бровью не повёл, даже не подняв взгляд от затёртой бамбуковой дощечки. — Ночью на берегу прятался извращенец, — заявил Мо Жань, усаживаясь напротив. — От жары не спалось, и я решил пару раз окунуться в озеро. Так вот, мне показалось, будто кто-то глазел на меня, пока я плавал. Мо Жаню потребовалось всё его самообладание, чтобы подавить с трудом сдерживаемую улыбку. — Какая чушь, — Чу Ваньнин так резко швырнул книгу на столик, что она чуть не развалилась, — кому вообще нужно на тебя глазеть?! — Вам, может, и не нужно, — наблюдая, как злое лицо учителя зарделось от стыда, Мо Жань больно прикусил щёку, чтобы не прыснуть со смеху, — а тому развратнику я наверняка понравился, иначе он бы просто прошёл мимо! — Мо Вэйюй, следи за языком! — А что я сказал? — удивлённо захлопал глазами Мо Жань. — Разве этот тип, он не… — Нет! — чересчур резко ответил Чу Ваньнин, буравя его тяжёлым взглядом. — Учитель, откуда вам знать? — с лёгкой укоризной спросил Мо Жань, умиляясь настойчивому желанию учителя оправдать огульно обвинённого «развратника». Вдоволь насладившись его сердитым лицом, Мо Жань хотел закончить этот нелепый спор, как вдруг Чу Ваньнин выпалил, гневно сжав кулаки: — Потому что это был я! — Что?.. — оторопел Мо Жань, не ожидая, что его гордый учитель в самом деле сознается. Теперь глаза феникса хоть и метали молнии, но смотрели куда угодно, только не на Мо Жаня. По самолюбию Чу Ваньнина был нанесён сокрушительный удар, но он предпочёл остаться, а не просто оборвать разговор, как делал это всегда. — Тебя не было в хижине, я беспокоился, вот и пошёл на поиски, — хотя Чу Ваньнин отвернулся, Мо Жань хорошо видел его залитую краской шею и кончики ушей. — А почему просто не позвали? — искренне недоумевал Мо Жань. — Почему спрятались? — Очевидно же, — обернувшись, Чу Ваньнин свёл брови, — не хотел, чтобы меня посчитали за… за… Ладно, забудь. Чу Ваньнин так и не произнёс этого слова. Слишком гордый и ранимый, после своего признания он прекрасно держал лицо, но Мо Жань понимал — сейчас учитель чувствовал себя так, словно его с ног до головы облили грязью. «Тупоголовая псина! — теперь Мо Жань ужасно сожалел о своей затее. — Учитель доверился тебе, а ты посмеялся над ним, да ещё и обозвал уже в лицо!» Мо Жань был жутко растерян. Не зная, как загладить вину, он метнулся к учителю и, упав на колени, порывисто сжал его руки. — Этот ученик сожалеет и просит прощения! — Мо Жань старался заглянуть в притворно холодные глаза феникса. — Готов принять любое наказание! — За что ты просишь прощения? — голос Чу Ваньнин остался глухим и отрешённым, он был так погружен в себя, что даже не попытался вырвать ладонь. — Ты не знал, что это был я. — Ну… на самом деле, я знал… — пролепетал Мо Жань, лихорадочно пытаясь найти оправдание и объяснить, что учитель всего лишь стал жертвой его злой шутки… Но опоздал. — !.. Разгневанный Чу Ваньнин с размаху влепил ему звонкую затрещину. Он резко встал на ноги и произнёс, даже не обернувшись на глупого ученика: — Попроси у монахов тряпки и метлу. Когда я вернусь, всё здесь должно блестеть! «И как долго не будет этого учителя?» — Мо Жань послушно потупился, потирая ушибленное место. Навести порядок в хижине он мог довольно быстро, но вот чтобы оттереть всё до блеска… Мо Жань с сомнением покосился на закопчённый потолок и позеленевшее от времени медное зеркало. Впереди было много работы, а значит, скоро возвращаться Чу Ваньнин не собирался. — Может этот бессовестный ученик узнать, куда теперь идёт его учитель? Мо Жань действительно беспокоился — после ночной беготни и недолгого сна Чу Ваньнин мог почувствовать себя нехорошо. Однако, получив суровый взгляд вместо ответа, он лишь снова опустил глаза, решив немного подождать и просто пойти следом. Ему же приказали достать метлу и тряпки, значит, путь Мо Жаня в любом случае лежал в монастырь.***
От озера Небесного наставника в обитель вели две дороги. Короткий путь лежал через живописные рисовые поля, в которых не покладая рук трудились монахи, недавно вступившие в братство, длинный же проходил через старый духовный лес. Стоя на перепутье, Мо Жань силился понять, куда именно пойдёт учитель. Решив, что тот предпочтёт прогуляться с пользой — деревья хоть и через боль, но избавляли Чу Ваньнина от остатков тёмной ци — в итоге он пошёл длинной дорогой. Выжидая время, Мо Жань сильно отстал, ему даже пришлось бежать, пока наконец среди деревьев не показался знакомый белый силуэт. Изящный и грациозный, Чу Ваньнин ступал по лесу, точно небожитель, скрывающийся от глаз любопытных смертных. Невольно залюбовавшись его тонкой талией и идеальной осанкой, Мо Жань мечтательно улыбнулся. Однако в тот же миг подол белого ханьфу учителя зацепился за какую-то ветку и неизбежно порвался бы, не поспей Мо Жань вовремя. — Учитель, аккуратнее! — резко приподняв край его одежд, Мо Жань и не подумал, что это выйдет так непочтительно. — Что ты тут делаешь?! — сердито свёл брови Чу Ваньнин, тут же грубо вырвав у него подол. Оба чувствовали себя ужасно неловко: вокруг шумел лес, ярко светило солнце, громко щебетали птицы, а лицо смущённого Мо Жаня заливал румянец, точно он пришёл на тайное свидание к возлюбленной, а не пытался составить компанию своему учителю. — Иду в монастырь, вы же сами велели… — Мо Жань поднял глаза. «Да что такого ужасного я вновь сделал?! — он обиженно прикусил губу. — Спас твою одежду?! Вот если бы я надрал цветов и явился сюда с букетом, тогда бы и злился, сколько влезет!» Где-то вдалеке звонко запел соловей, а налетевший с вершины тёплый ветерок перебросил через плечо белую шёлковую ленту, стягивающую волосы Чу Ваньнина. Мо Жаню отчего-то очень захотелось поправить её, но он, разумеется, не решился. — Мог бы избрать путь, что короче, — холодно произнёс Чу Ваньнин, изящным жестом отбросив ленту назад. — Я знаю только этот, — хмыкнул Мо Жань в ответ. — Учитель, наверное, забыл, что я бестолочь. — Будто ты позволишь забыть, — лицо Чу Ваньнина больше не казалось ему сердитым. — Хорошо, раз уж ты здесь, можем пойти вместе. — В монастырь? — Мо Жань немного удивился. Они жили на горе уже пять дней, и за всё это время Чу Ваньнин ни разу не изъявил желания посетить приютившую их обитель. Более того, он, казалось, всячески избегал даже разговоров на эту тему, а теперь вдруг решил засвидетельствовать своё почтение настоятелю? — Нет, — ответил он сухо. — Пройдусь по лесу, хочу посмотреть, какие лекарственные травы тут растут. Кроме того, у нас почти закончился мыльный корень, поищу и его. Мыльный корень напомнил Мо Жаню о банях, которые наверняка имелись в городишке. На Пике Сышэн были свои купальни, так что им не было нужды пользоваться городскими. В большом многолюдном Учане общественных бань было как минимум четыре — захолустью внизу легко хватило бы и одной. — Может, как-нибудь сходим в город? — Мо Жань подумал, что после своих лечебных омовений в ледяной воде учитель захочет погреться и вымыться по-настоящему. Чу Ваньнин посмотрел на него, удивлённо вскинув бровь. — Что тебе там понадобилось? — Я подумал, когда ваши силы достаточно окрепнут, не стоит ли нам посетить баню? — точно в подтверждении своих слов Мо Жань поскрёб взмокший от пота затылок. — Чувствую себя каким-то бродягой, да и хороший массаж мне бы не помешал. Я таскал вас на себе всю дорогу, мышцы жутко затекли. Сделав несчастное лицо, Мо Жань стал энергично растирать себе шею. Бочки в бамбуковой хижине не нашлось, поэтому Чу Ваньнину нечего было ему предложить. — Хорошо, сходим, как только появится возможность, — к удивлению Мо Жаня, он вдруг согласился, но через миг добавил, строго сверкнув глазами: — Что касается массажа, его я сделаю сам. — Что?.. «А ты разве умеешь?» — Мо Жань едва не ляпнул это вслух. Он с трудом мог представить себе Чу Ваньнина, который делал бы кому-нибудь массаж. Да, в Шу он лечил обмороженного Мо Жаня, но только из необходимости — учитель был единственным человеком, который мог ему помочь. А тут всего лишь хорошенько размять затёкшие мышцы? Да за пару медяков любой местный самоучка легко бы справился с этим делом. — Откуда мне знать, что за шарлатан тебе попадётся, — Чу Ваньнин упрямо поджал губы, отвернувшись. — Если с твоей шеей всё так плачевно, не стоит просить о массаже кого попало. На спине много важных точек, пережимать которые опасно. «Ах вот оно как, — вообразив, что учитель просто не желает никого к нему подпускать, Мо Жань с трудом сдержал улыбку. — Хорошо, если хочешь сделать всё сам, когда-нибудь я попрошу снова». — Этот ученик благодарит учителя за заботу, — он почтительно поклонился, но лишь для того, чтобы спрятать своё счастливое лицо. — Однако боли в шее меня почти не беспокоят, разве что иногда по ночам. Я бы не хотел обременять учителя, ведь ему самому ещё нездоровится. Хотя прикосновения Чу Ваньнина были более чем желанны, Мо Жань действительно о нём тревожился. Что, если глупый массаж отнимет у учителя слишком много сил? Мо Жань точно не простил бы себе этого. Но в глубине души он, пожалуй, куда больше боялся собственной несдержанности — не хватало только вновь потерять голову и перейти черту. — Не говори ерунды, — Чу Ваньнин окинул взглядом окружавшие их высокие сосны, — какой-то массаж меня не убьёт. До Мо Жаня вдруг долетели отдалённые голоса, словно сразу несколько человек ритмично отсчитывали «раз-два, раз-два». Он посмотрел на учителя и тут же заметил, как стремительно изменилось его лицо. Из напряжённого и сосредоточенного оно вдруг стало непроницаемо-холодным. За разговором Мо Жань и не заметил, как они вышли к дороге, ведущей от подножия к вершине, и едва он осознал это, из-за деревьев показался пышно украшенный паланкин. — Кто бы это мог быть? — спросил Мо Жань, разглядывая замысловатую резьбу, дорогую шёлковую ткань и коренастых носильщиков, одетых совсем не так, как даосские монахи. — Похоже, этот человек привык жить на широкую ногу. — Хватит глазеть, мы просто пройдём мимо, — ответил Чу Ваньнин, явно тяготясь предстоящей встречи. Он хотел свернуть обратно в чащу, но носильщики вдруг опустили паланкин на землю, и из него показался уже знакомый Мо Жаню настоятель Лу. — Как себя чувствует Юйхэн Ночного Неба? — приветствуя их, Лу Ванцзынь тепло улыбнулся, отчего вокруг его глаз разбежались лучистые морщинки. — Смотрю, вы с учеником наслаждаетесь прогулкой по склону? Мо Жань решил, что промолчать в ответ было бы невежливо, но не успел он открыть рот, как учитель его опередил. — Третий бессмертный Лу, лес же не куплен, — холодно сказал Чу Ваньнин, даже не пытаясь казаться любезным. — Я могу гулять, где хочу. — Разумеется, но бессмертный наставник за всё это время ни разу не посетил нашу скромную обитель, — мягко произнёс Лу Ванцзынь, отчего это звучало не укором, а добродушным сетованием старика. — Неужели должен был? — надменно поинтересовался Чу Ваньнин. — Это как вам угодно. — Мо Жаню показалось, что по моложавому лицу Лу Ванцзыня точно пробежала тень, но если настоятеля и задела грубость учителя, он быстро взял себя в руки. — Однако же мы имеем счастье каждый день лицезреть молодого господина Мо, тогда как… — Вот и чудесно, Третий бессмертный Лу, — сухо перебил Чу Ваньнин. — Наружность Мо Жаня куда приятнее моей, так что лицезрите лучше его. Пока они обменивались фразами — Мо Жань при всём желании не мог назвать это беседой — Чу Ваньнин всем своим видом демонстрировал, насколько общество настоятеля Лу ему неприятно. Неудивительно, что тот спросил, слегка изменив тон: — Старейшина Юйхэн рассержен на этого Лу? — Ничуть. Холодность Чу Ваньнина в отношении большинства людей странным образом уживалась с его готовностью жертвовать собой ради других и бесконечным терпением. Однако именно этот внешне вежливый и мягкий человек, очевидно, вызывал у него сильную неприязнь. — Но… — Лу Ванцзынь был явно растерян. — Что ж, не смею мешать вашей прогулке. Прощаясь, он почтительно поклонился — Чу Ваньнин и Мо Жань ответили тем же. — Всего наилучшего, Третий бессмертный. Носильщики вновь подняли паланкин, и вскоре он совсем скрылся из виду. Бежать в гору с такой тяжестью на плечах наверняка было трудно для простых людей, однако многие из них занимались своим ремеслом с самого детства. Глядя им вслед, Мо Жань в который раз поблагодарил Небеса, что дядя приютил его на Пике Сышэн, избавив от подобной участи. — Он прав? — не сдержав любопытства, поинтересовался Мо Жань, разглядывая профиль всё ещё сердитого Чу Ваньнина. — Настоятель Лу, он ведь вам не нравится? Отрицать очевидное казалось странным, но Чу Ваньнин всегда был редкостным упрямцем. — Не более, чем остальные. — А вот и нет, — Мо Жань лукаво улыбнулся, — я знаю вас, учитель. Обычно с незнакомцами его статуса вы не настолько колючий. Вы такой лишь с теми, кто вам не нравится или слишком наседает. — Про слишком наседает — это ты о себе, конечно? Не найдя, что сказать, Мо Жань обиженно фыркнул. Лу Ванцзынь не казался ему отталкивающим человеком, но его лицемерие и притворство говорили сами за себя. — До меня доходили слухи, — наконец точно нехотя сказал Чу Ваньнин, глядя куда-то перед собой. — Источнику можно доверять, так что, полагаю, хоть отчасти они правдивы. — Могу я спросить учителя, в чём суть? — всё ещё уязвлённый Мо Жань не собирался «наседать» и дальше, но раз уж Чу Ваньнин заговорил сам, любопытство взяло верх над гордостью. — В скандале замешаны женщины. Ты уверен, что хочешь узнать этот постыдный секрет? — Да, — Мо Жань отчего-то даже не удивился. То, что происходило на празднике, показало нелицеприятную изнанку этого человека, а как известно, из собачьей пасти не жди слоновой кости. — В Нижнем царстве пост верховного жреца вот уже несколько столетий занимают представители клана Цай. После кончины главы сы-сы выбирают преемника довольно бесхитростным способом. Имена всех мужчин клана размещают на кусочках нефрита и опускают на дно кувшина, заполненного водой. Три божества даосов должны явить свою волю — к концу молебна один из кусков всплывает. Слушая учителя, Мо Жань в который раз поразился тому, как много тот знал о жизни обитателей Нижнего царства. Беспомощный в быту и часто ведущий себя, точно ребёнок, Чу Ваньнин обладал острым умом и удивительной памятью. Всё, что он читал в книгах или слышал от других, надолго оседало в нём, лишь ожидая своего часа. — Учитель, как это возможно, — Мо Жань задумчиво наморщил лоб. — Нефрит ведь тяжелее воды? Губы Чу Ваньнина тронула едва уловимая улыбка. — Может, это от того, что один из кусков вовсе не нефрит? — продолжая рассказ, он точно на уроке заложил руки за спину. — Настоятель Лу Ванцзынь происходит из клана Цай, и потому легко мог претендовать на княжескую резиденцию верховного жреца, однако он никогда не получит этого назначения. Сы-сы не допустят, чтобы «нефритовый» жетон с его именем всплыл на поверхность. — И в чём причина? — Мо Жань невольно насупился вслед за ним. — Скандал, связанный с его именем. В этом монастыре долгое время жил молодой послушник, бывший для Третьего бессмертного кем-то вроде личного слуги. Так вот, после оказалось, что это женщина, которая забеременела и родила ему ребёнка. Узнав обо всём, верховный жрец лично отправился с инспекцией на гору Лофу. Проверка показала, что таких «юношей» в услужении настоятеля было несколько, более того, иногда в качестве поощрения их услугами пользовались другие монахи. Чу Ваньнин напряжённо замолчал. Было видно, что разговор ему крайне неприятен, и Мо Жань уже успел пожалеть о своём любопытстве. В прошлом эта история наверняка бы ему понравилась — он бы цинично хохотал над старым хитрым распутником, который неплохо устроился на своей горе. Однако сейчас, как и учитель, Мо Жань испытал лишь отвращение и брезгливость, хотя чужой моральный облик редко волновал его на фоне собственного. — Кроме того, этот человек пристрастен к опиуму и игре в кости, — помолчав, добавил Чу Ваньнин, строго взглянув на Мо Жаня. — Надеюсь, относительно него у тебя больше нет ко мне вопросов. — Ни одного, учитель, — серьёзно кивнул Мо Жань. — Праздник в монастыре открыл мне глаза на многое, так что этот ученик охотно верит вашим словам. Мо Жань с тоской взглянул на узкую пыльную дорогу, ведущую к монастырю. Он бы лучше и дальше слушал истории о праведниках и отступниках, которые в юности вызывали у него лишь зевоту. Но ему предстояло в одиночестве драить хижину, ожидая возвращения учителя. И всё же наказание есть наказание — Мо Жань больше не собирался спорить и тем более навязываться учителю, который недвусмысленно дал понять, что порой общество ученика его тяготит. — Мне пора в монастырь, учитель, иначе не успею закончить, — тяжело вздохнул Мо Жань и, повернувшись к Чу Ваньнину, выдавил слабую улыбку: — Больше никаких расспросов, обещаю. — Конечно, ступай, — на лице Чу Ваньнина мелькнуло что-то вроде разочарования, тут же сменившееся выражением отчуждённости. — Со мной было скучно. — Вовсе нет! — Мо Жань был так удивлён, что даже остановился. — Когда это я говорил, что с вами скучно?! — Ещё бы ты посмел так сказать, — его обожгло хлёстким взглядом. — Можешь идти. Я вернусь и проверю твою работу. «Учитель, ну вот почему ты такой упрямый?!» — Мо Жань чуть не сказал это вслух. Порой его злило, что любую, даже самую безобидную фразу Чу Ваньнин мог превратить в разговор цыплёнка с уткой. Мо Жань давно понял, что за непробиваемой холодностью учитель нередко скрывал смущение и боязнь показаться смешным, но ничего не мог с этим поделать. «Ну и ладно, броди тут один, как неприкаянный призрак, в своих траурных одеждах, — уходя, фыркнул он про себя. — А я ни слова не скажу, пока сам не заговоришь. Вот и посмотрим, кто соскучится первым».***
Провожая взглядом Мо Жаня, который даже со спины выглядел сердитым и раздосадованным, быстрой ходьбой поднимая вокруг себя клубы жёлтой пыли, Чу Ваньнин лишь упрямо поджал губы. Ему вдруг показалось, что Мо Жань спешит поскорее избавиться от его общества, а потому вздыхает и поглядывает на дорогу. Ещё и это кислое «больше никаких расспросов»… Чу Ваньнин тут же подумал, что, разумеется, утомил мальчишку нудной историей о распутном Третьем бессмертном Лу. Но ведь он сам захотел узнать правду. Чу Ваньнин часто наблюдал со стороны, как Мо Жань беззаботно смеётся, разговаривая с Ши Мэем. Его взгляд горел, на щеках появлялись очаровательные ямочки, а руками он размахивал, точно уличный зазывала. Чу Ваньнин не знал, о чём они говорят, но юноши явно наслаждались компанией друг друга. Скупой на слова, не знающий ни весёлых историй, ни забавных случаев из жизни, привыкший ко всему подходить практично и строго, Чу Ваньнин не мог тягаться с ними. Он был скучным, чёрствым, занудным. Чу Ваньнин вдруг вспомнил, как недавно Мо Жань, помогающий ему толочь в ступке зёрна для лечебной настойки, вдруг ляпнул: — Жаль, что с нами нет Ши Мэя, да? Он бы управился быстрее меня. Будто залпом осушивший чашу с уксусом Чу Ваньнин тогда не нашёлся с ответом. Мо Жань ещё несколько раз будто бы невзначай вспоминал Ши Мэя, и всегда при этом внимательно смотрел на Чу Ваньнина. Он походил на влюблённого идиота, который не может перестать говорить о предмете своих сладких грёз, но при этом боится разгневать того, кто от этих бесед всегда приходит в ярость. «И как тебя понимать?! — Чу Ваньнин с большим трудом держал себя в руках, боясь, что его ревность станет слишком очевидной. — Если так скучаешь по Ши Минцзину, оставался бы с ним в Шу, а со мной отправил старика-возничего, уж швырнуть меня в озеро он бы смог». Казалось, чем сильнее сердился Чу Ваньнин, тем мрачнее становился Мо Жань, изводя его глупыми расспросами. «Ши Мэй лучше меня в иглоукалывании? Мне стоило отправить его вместо себя? Вы бы предпочли, чтобы он помогал вам?» — Я бы предпочёл, чтобы ты заткнулся и проваливал, если не можешь держать язык за зубами! — всего один раз Чу Ваньнин на краткий миг потерял лицо и рявкнул на Мо Жаня, тут же обиженно насупившегося. — Я прекрасно обойдусь безо всякой помощи. Вероятно, Мо Жаню просто надоело с ним возиться, и он не знал, как намекнуть об этом учителю. Чу Ваньнин больше не собирался умирать, значит, можно было бросить его на Лофу одного, но остатки совести и чувство долга явно не позволяли Мо Жаню сказать всё прямо. К чему тогда были все эти нелепые нежности? Ладонь, нежно касающаяся чужой ладони? Поцелуй, который, быть может, предназначался именно ему? Любовно приготовленная пища? Цветы, оставленные на подушке? Нарушающее все допустимые правила «Ваньнин»? Чу Ваньнин даже не мог отругать ученика, потому что его прошивала дрожь от одного лишь воспоминания о той ночи… Он совсем запутался. Ему даже пришло в голову, что от переизбытка жизненных сил и вынужденного одиночества его ученик… его распущенный бесстыжий ученик, предпочитающий как мужчин, так и женщин… был готов оседлать любую лошадь. Даже если это старая уродливая кляча, на которую никто другой бы не позарился. Собственные мысли так шокировали Чу Ваньнина, что от стыда он едва не плеснул себе в лицо ледяной водой, которую Мо Жань натаскал в хижину. «Нет, хоть мы и живём под одной крышей, вокруг полно монастырей. Я сам ещё недавно думал, что он убежал на свидание с девицей», — успокоил себя Чу Ваньнин, но никакой ясности в их отношения это не привнесло. Чу Ваньнин медленно углублялся в лес всё дальше и дальше, почти забыв, зачем пришёл. На горе Лофу росли тысячи лечебных трав и цветов, притом самых редких. Нужно было иметь невероятную память и наблюдательность, чтобы запомнить их все и различать, но Чу Ваньнин обладал и тем, и другим. Он уже несколько дней в тайне от Мо Жаня готовил себе настойку от ночных кошмаров. Почему-то ему не хотелось, чтобы ученик знал о его слабости. Тот сон напугал Чу Ваньнина, из безудержной фантазии о несбыточном вдруг превратившись в тёмный мрачный омут. Остатки варварской магии в его пострадавшем золотом ядре создали искусную иллюзию — возможно, когда-то несчастная Сюй Сюэхуа блуждала по такой, пока «снежная мать» не уговорила её принять свои силы. Вспомнив о бедной душе, которая безвозвратно разрушилась, Чу Ваньнин с грустью вздохнул. Склонившись, он сорвал стебель с нежно-голубыми цветками, напоминающими рыбьи плавники. Его злость на Мо Жаня вдруг бесследно испарилась, а на её место пришли опустошение и тоска. Вспомнив, как сердито тот спускался по дороге, Чу Ваньнин невольно улыбнулся уголками губ и подумал, что если Мо Жань хотя бы попытался загладить вину, и сейчас усердно оттирает грязь, он больше не станет ругать его и придираться. Ему бы следовало не изводить себя лишними подозрениями, а радоваться этой внезапной оттепели между ними, как изголодавшийся человек радуется крошкам хлеба, но, как и в случае с едой, зачастую эти подачки лишь разогревали аппетит. Чу Ваньнин как никогда сильно жаждал взаимности — и тем острее осознавал, что никогда её не добьётся.***
Весь день Мо Жань усердно махал метлой, ползал с тряпкой по всем углам и проворно очищал годами копившуюся сажу. Иногда он использовал простенькие заклинания, но многое всё равно приходилось делать вручную. Если бы тот, кто ещё недавно был всесильным императором, узнал, что учитель заставил его драить старую хижину, непременно пришёл бы в ярость. Но нынешний Мо Жань мог злиться лишь на самого себя. Чу Ваньнин вернулся довольно рано, и хотя Мо Жань не успел закончить к его возвращению, как было велено, учитель даже не взглянул в его сторону. После омовения в озере он сменил одежду и заперся в пристройке для хранения продуктов с какой-то книгой, пробыв там всю уборку. «Интересно, что это за книга? — Мо Жаня распирало любопытство. — Должно быть, что-то очень серьёзное. Учитель сидит там уже целую вечность — не любовный же роман он читает». Представив Чу Ваньнина, безудержно рыдающего над вульгарным опусом о разбитых сердцах, Мо Жань прыснул со смеху. Этот учитель наверняка даже не знал о существовании подобных книг, и Мо Жань многое бы отдал за то, чтобы увидеть его реакцию на такую историю. Он уже мёл двор, когда дверь пристройки отворилась, и Чу Ваньнин, окинув всё вокруг строгим взглядом, объявил, что на сегодня уборка закончена. Мо Жань лишь кивнул, усмехнувшись про себя. Ни раскиданных по всему двору тряпок, ни груды не стиранного белья неряшливый в быту Чу Ваньнин, видимо, не заметил. «Тряпки соберу сейчас, а стиркой займусь уже завтра», — подумал Мо Жань, хотя никто его об этом не просил. Вернувшись в хижину, он увидел учителя, расстилающего постель среди дня, и сразу встревожился. Неужели ему стало хуже? Прогулка оказалась слишком утомительной, или учитель просто решил вздремнуть перед обедом? Все эти мысли, точно блохи, запрыгали в голове, вызывая неприятный нервный зуд. — Чем хочет заняться учитель? — Мо Жань убрал метлу и присел на циновку возле столика. — Твоей спиной, — ответил Чу Ваньнин, сосредоточенно листая книгу, — думаю, я вполне готов. Мо Жань бросил взгляд на название и, прочитав его, не смог сдержать широкой улыбки. Это был справочник по оздоровительному массажу — один из тех, что Ши Мэй собрал для него в дорогу. «Так вот на что ты потратил эти полдня», — глупая душа Мо Жаня затрепетала от счастья. Чувство благодарности переполнило его настолько, что казалось, помани учитель пальцем, Мо Жань сорвался бы с места и, подлетев, заключил его в радостные объятия. Решив не тратить времени даром, Мо Жань встал и, наспех развязав пояс, скинул верхнее одеяние. Он собрался было стянуть и нательную рубаху, но строгий голос учителя резко его одёрнул. — Что ты делаешь? — Чу Ваньнин нахмурился и тут же отвернулся. — Раздеваюсь, — глаза Мо Жаня округлились от удивления. В купальнях, банях или цветочных домах перед массажем его всегда просили обнажиться, даже если это были всего лишь расслабляющие поглаживания. — Зачем? — Это ведь массаж, — стараясь прикрыться, Мо Жань неловко пожал плечами, — надо снять одежду, иначе я ничего не почувствую. В его словах не было ничего непристойного, но мочки ушей Чу Ваньнина вспыхнули, а на шее проступили розовые пятна. — И что ты собрался чувствовать, бесстыдник?! Его вопрос вызвал у Мо Жаня недоумение. Он не знал, как правильно ответить, потому начал перечислять немного боязливо и неуверенно: — Облегчение… лёгкость… То, как мне стало лучше, например. Видимо, поняв, что ошибся, Чу Ваньнин отвёл взгляд и сказал обычным холодным тоном: — Раздеваться нет необходимости, я буду использовать духовную энергию. Теперь уже Мо Жань был возмущён. — Вот уж нет, я что, зря тащил вас сюда?! Можете сколько угодно тратить свои физические силы, вижу, у вас их в избытке, но расходовать понапрасну духовные я вам не дам, — он раздраженно дёрнул щекой и стал торопливо натягивать одежду. — Если учителю неприятно, не нужно ничего делать. Лицо Чу Ваньнина осталось таким же непроницаемым, но голос, определённо, потеплел и звучал уже иначе: — Раздевайся до пояса и ложись, — он жестом указал на уже разобранную кровать. Мысленно поздравив себя с маленькой победой, Мо Жань тут же сделал то, что велели, и только лёжа на животе по-настоящему осознал, что вот-вот должно произойти. — Мне будет больно? — Мо Жань спрятал лукавую улыбку. — Возможно, — Чу Ваньнин нанёс ему на спину немного масла лимонника и приступил к растираниям. Отчасти понимая, что обрёк себя на пытку, Мо Жань заранее закусил угол одеяла. Учитель ничего не делал спустя рукава, поэтому станет мять его мышцы со всей старательностью, отпущенной Небесами. Первый же неуверенный щипок заставил Мо Жаня громко прыснуть в подушку. — Что смешного?! — тон Чу Ваньнина показался ему больше смущённым, чем сердитым. — Щекотно, — опять хохотнул Мо Жань. Терпеть боль он умел неплохо, но с детства боялся щекотки. Понимание того, как глупо они, должно быть, выглядят, веселило ещё больше. Учитель, делающий ему массаж — в своих весенних фантазиях Мо Жань представлял это немного иначе. — Бестолковый, — буркнул Чу Ваньнин, — тут написано, что перед массажем кожу надо хорошо разогреть. Он щипал Мо Жаня снова и снова, зажимая кожу уже значительно сильней, но тот не перестал хохотать, ёрзая и извиваясь, точно ящерица. — Прекрати! — сверившись с книгой, Чу Ваньнин начал изо всех сил колотить по нему ладонями. — Ай, — пискнул Мо Жань также весело, — а вот теперь мне больно! — Сам виноват, — интонации Чу Ваньнина ничуть не изменились, — будь уже серьёзней. От его тяжёлых шлепков Мо Жань почувствовал себя зимним тряпьём, которое осенью достали из сундука, и теперь тщательно выбивают пыль. «Если так пойдёт и дальше, этот не в меру усердный учитель, чего доброго, переломает мне все рёбра», — подумал Мо Жань, прежде чем приподнять голову и обернуться. — Как я могу быть серьёзней, если вы то щиплетесь, то неистово лупите меня по спине? — Я следую указаниям справочника, — Чу Ваньнин выглядел уязвлённым, оттого по обыкновению горячился. — Что ещё, по-твоему, я должен делать?! — Погодите, учитель, — Мо Жань приподнялся и сел, опершись ладонями о кровать, — позвольте мне показать вам? Поймав его хмурый, явно раздосадованный взгляд, Мо Жань ласково улыбнулся. Кожа на его спине горела, точно её обдали кипятком, но сердце переполняла признательность. Учитель искренне пытался помочь, и не его вина, что никто никогда не объяснял ему, как и с какой силой делают массаж по-настоящему. — Ты же не думаешь, что я?!. — Нет-нет, снимать ничего не нужно, — Мо Жань, разумеется, помнил о его застенчивости. — Разрешите мне просто помассировать вашу шею и плечи через одежду? — Что ж, — отведя взгляд, Чу Ваньнин холодно поджал губы. — Я должен лечь? — Если вам не трудно, — Мо Жань с улыбкой кивнул. Он понимал, что сейчас учитель буквально переступал через себя. Если любые прикосновения были ему столь неприятны, должно быть, он испытывал страшную неловкость. Когда руки Мо Жаня легли ему на плечи, уткнувшийся лицом в подушку Чу Ваньнин едва заметно вздрогнул, что только подтвердило грустные опасения: учителю не нравится то, что с ним делают, но он готов терпеть, искренне желая помочь. Поглаживая и растирая его напряжённую шею, Мо Жань старался быть очень осторожным. Душистое масло лимонника помогало пальцам мягко скользить по коже, поэтому, разогревая её, Мо Жань почти не прикладывал усилий. Он и не помнил, сколько раз Тасянь-цзюнь вот так же разминал затёкшую шею Чу Ваньнина, когда из-за болезни тот вынужден был подолгу лежать в постели. Поглаживания и растирания часто переходили в пылкие поцелуи, однако удовольствие учителя никого не заботило — Тасянь-цзюню просто нравился его вкус. Вот и теперь губы Мо Жаня буквально тянулись к нежной белой коже и маленькой родинке за ухом, целовать которую он когда-то безумно любил. «Не надо, прекрати это… — умолял Мо Жань самого себя. — Только не теперь!» Понимая, что безнаказанно трогает учителя, который не спит и находится в ясном сознании, Мо Жань едва держал себя в руках. Он был смущён. Чу Ваньнин явно тоже. Казалась, их напряжение достигло того, что оба старались не дышать. — Вам не больно, учитель? — Мо Жань слегка надавил на одну из акупунктурных точек. Только задав вопрос, он понял, что от волнения почти прошептал его, и ещё больше смутился. Сама фраза теперь казалась такой двусмысленной, что Мо Жань готов был откусить себе язык. «Сейчас он вырвется и опять отвесит мне оплеуху», — успело пронестись в голове, но Чу Ваньнин не двинулся с места. — Немного, — ответил он также тихо, — это ведь нормально? — Да, — Мо Жань плавно провёл ладонями от основания шеи к макушке. — Тут есть небольшой зажим, но чтобы убрать его, мне нужно спуститься немного ниже. Ваша одежда мешает это сделать… — Значит, не нужно, — кожа Чу Ваньнина покраснела то ли от смущения, то ли от растираний, и даже голос звучал неуверенно, — я не стану ничего снимать. — Вам и не придётся, — от напряжения Мо Жань закусил губу. Приспускать без разрешения плотную белую ткань было страшно, но руки словно всё делали сами. Нижняя рубаха Чу Ваньнина оказалась такой тонкой, что сквозь неё хорошо была видна изящная гибкая спина с острыми лопатками, от которых восхищённый Мо Жань не мог оторвать взгляда. Теперь его ладони двигались плавно и аккуратно, скользя вдоль позвоночника снизу вверх. В том месте, где заканчивалась одежда, и руки касалась открытой кожи, Мо Жань испытывал такое наслаждение, что боялся ненароком издать какой-нибудь непристойный звук. Учитель молчал, напряжённо и часто дыша, но не остановил его, даже когда тёплые пальцы стали легко разминать плечи, точно невзначай касаясь обнажённых ключиц. «Учитель, вам хорошо?.. Нет, этот вопрос тут вовсе не годится! — взволнованный Мо Жань не знал, как правильно спросить о его самочувствии. — Ещё добавил бы «со мной», болван, и тогда бы точно строил новую хижину на месте разнесённой Тяньвэнью старой». — У вас всё в порядке, учитель? — наконец выдавил он. — Как вы себя чувствуете? — Да, — голос Чу Ваньнина прозвучал необычайно глухо. — Думаю, на сегодня достаточно. «Но я ещё не закончил», — хотел было возразить Мо Жань, но тот резко встал, оттолкнув его в сторону и, на ходу поправляя одежду, стремительно покинул хижину. — Учитель, а… Как же я? — пролепетал Мо Жань с досадой. Сообразив, что обещанный ему массаж отменяется, он в изнеможении рухнул на кровать. Похоже, он перегнул палку, и не терпящий прикосновений Чу Ваньнин дошёл до грани, о чём Мо Жань искренне сожалел. Вся постель была пропитана запахом своего хозяина, и это просто сводило Мо Жаня с ума. В безудержном глупом порыве он крепко обхватил подушку и принялся покрывать её пылкими поцелуям, окончательно позабыв про стыд.***
Чу Ваньнин выбежал из хижины, точно спасался от пожара, позабыв о всяком достоинстве и манерах. Он лишь надеялся, что свободные одежды надёжно скрыли от глаз Мо Жаня причину этого позорного бегства. Ему было почти плевать, что именно о нём подумает ученик — лишь бы никогда не узнал правды. Трусость, никчёмность, неблагодарность, но только не… Вожделение. Слово, истинное значение которого он не осознавал на протяжении многих лет. Тут, на горе Лофу, оно в полной мере раскрыло Чу Ваньнину свой подлинный смысл. Он действительно желал Мо Жаня. Не только его чистой любви и сердечной привязанности, как Чу Ваньнин внушал себе раньше, не юношеского обожания, не переходящего известную черту, нет! Тело этого человека, его голос, его руки — всё это сводило с ума, и гордый неприступный Чу Ваньнин от одной только мысли о них таял как лёд под горячим весенним солнцем. «Бесстыжий, испорченный, развратный!» — быстро пересекая двор, Чу Ваньнин бранил себя не переставая. Останься он в хижине один и, наверное, плюнув на все зароки и годы безупречного самоконтроля, прикоснулся бы к себе, как делал крайне редко, лишь бы испытать облегчение. Но сейчас куда больше он хотел вернуть утраченное хладнокровие, отрезвить себя и напомнить, где его место. Отшвырнув в сторону кое-как подвязанное верхнее ханьфу, Чу Ваньнин с брызгами вошёл в ледяное озеро почти по грудь. Униженный, переполненный стыдом и раскаянием, он стоял так, закрыв глаза и успокаивая дыхание, пока холодные воды озера успокаивали возбуждённое тело. «Больше никогда не позволю ему касаться себя вот так, — думал Чу Ваньнин, с досады прикусив нижнюю губу. — И сам не стану, иначе… Иначе я не знаю, к чему это всё приведёт». Что бы он сделал, если бы дерзкий Мо Жань вдруг перешёл черту? А как бы повёл себя, если бы понял, что его намерения не серьёзны, и это лишь очередная жестокая шутка? Какой шок и отвращение отразились бы тогда на лице Мо Жаня? Только когда его губы посинели от холода, а зубы начали мелко стучать друг о друга, Чу Ваньнин наконец вышел из озера. Если бы не его целебная сила, Чу Ваньнин бы давно слёг с очередной простудой. Он хотел остаться на берегу, пока нательная рубаха не просохнет, чтобы не выдать, где был всё это время. Мо Жань, он… он ведь знает о подобных вещах куда больше, и мог догадаться, почему его учитель столь внезапно решил окунуться. Подумав о впечатляющем опыте Мо Жаня в постельных утехах, Чу Ваньнин разозлился, испытывая стыд и ревность одновременно. Достаточно было обладать смазливой мордашкой и хрупкой фигуркой, как у того мальчика-шлюшки, что приходил на Пик Сышэн с обвинениями, чтобы завоевать расположение Мо Жаня, пускай то была лишь голая похоть. Но Чу Ваньнин, даже если он готов был вырвать и бросить своё сердце к ногам Мо Жаня, не мог получить и толику ответной страсти. Любовь ничем нельзя было измерить, купить или добиться. Она могла упасть в руки счастливчикам, которые и не помышляли о ней, а могла ни разу не посетить того, кто сгорал от тоски и одиночества. Чу Ваньнин так привык, что каждая задача имеет решение, пускай самое сложное и невероятное. Но любовь обескураживала его тем, что с ней ничего нельзя было поделать. Немного согревшись на солнце, щедро пригревающим землю с самого утра, Чу Ваньнин оделся и неспешно направился к хижине, не зная, как будет смотреть Мо Жаню в глаза. Тот не стал ничего спрашивать, хотя обычно бесцеремонно лез с вопросами, и сам отчего-то казался смущённым и растерянным. Чу Ваньнин заметил, что постель заправлена, но ничего не сказал. Вместо этого он взял справочник и поставил к остальным книгам, что они привезли из Шу. — Думаю, у меня не получится так же хорошо, слишком мало практики, — спокойно произнёс Чу Ваньнин, стоя к Мо Жаню спиной. — Когда спустимся в город, найдём тебе хорошего мастера. — Да, учитель, — немного хрипло ответил Мо Жань, то ли обиженный, то ли испытывающий облегчение от того, что эта постыдная история наконец завершилась. — Может, хотите чай? Чу Ваньнин кивнул.***
Пробыв на горе Лофу почти семь дней, Мо Жань привык вставать на рассвете и, быстро умывшись и размявшись на заднем дворе, браться за работу. Первым делом он распахивал ставни, чтобы впустить в хижину свежий горный воздух, наполненный ароматами персика и жасмина, растущих поблизости. До того, как учитель возвращался с озера Небесного наставника, Мо Жань успевал натаскать в дом воды, принести охапку хвороста и растопить печку, чтобы приготовить завтрак. К его радости, Чу Ваньнин больше не отказывался ни от сладкой рисовой каши с бобами адзуки, ни от запечённой на пару рыбы с имбирём, ни от лапши с нежной свининой и фенхелем. Украдкой наблюдая, как учитель с аппетитом ест приготовленные им блюда, Мо Жань чувствовал себя до глупого счастливым. После обильного завтрака настроение Чу Ваньнина обычно становилось на редкость благодушным, и Мо Жань присоединялся к нему за столиком, чтобы поговорить, или просто сидел рядом, с задумчивой улыбкой наблюдая, как Чу Ваньнин изящными точными движениями кисти делает наброски каких-то неведомых механизмов. Услышав скрип двери, Мо Жань торопливо накрыл исходящую ароматным паром миску и вышел встречать учителя. Теперь Чу Ваньнин совершал омовения в полном одиночестве, зато потом иногда позволял Мо Жаню расчесать ему волосы. — Можно, учитель? — взяв простой черепаховый гребень, однажды спросил Мо Жань, набравшись смелости. Чу Ваньнин окинул его ничего не выражающим холодным взглядом, слегка поджал губы… но вдруг кивнул и согласился, вызвав у Мо Жаня необъяснимый восторг. Ему всегда нравилось трогать волосы Чу Ваньнина. Густые, гладкие и блестящие, точно жидкий шёлк, они волной растекались по плечам и спине, стоило Чу Ваньнину распустить причёску. Тасянь-цзюню нравилось, когда кончики волос льнули к обнажённому телу, пока Чу Ваньнин быстро двигался, оседлав его бёдра; нравилось ласково перебирать пряди, когда на рассвете они вдвоём лежали в постели, мокрые и выдохшиеся после бурной ночи. «Больше не смей собирать их в хвост. Ходи с распущенными волосами», — приказал он ему однажды, но упрямый Чу Ваньнин и не думал его слушаться. — Скажите, если будет больно, я остановлюсь, — мягко попросил Мо Жань, впервые коснувшись его волос гребнем, и учитель отчего-то едва заметно вздрогнул и смутился, точно в просьбе крылось что-то неприличное. Но гребень легко скользил по чёрным прядям, рассекая их, как острый нож — бумагу. Мо Жань боролся с животным желанием зарыться в волосы лицом, жадно втягивая сводящий его с ума аромат хайтана. Намотать пряди на кулак, слегка потянуть, заставляя запрокинуть голову, и поцеловать сначала острый надменный подбородок, а затем эти упрямо поджатые жёсткие губы… Но он тут же останавливал себя даже в мыслях, испытывая жгучий стыд и чувство вины. С учителем нельзя было обращаться так грубо… Мо Жань молча помогал собрать волосы в высокий хвост и, напоследок украдкой пропустив мягкие пряди сквозь пальцы, тут же уходил. Не зная, в каком расположении духа Чу Ваньнин вернулся с озера, Мо Жань на всякий случай прихватил с собой гребень. Учитель отчего-то возился у порога и не заходил в хижину. Приглядевшись, Мо Жань оторопел: возле ног Чу Ваньнина крутился какой-то лохматый комок грязно-серой шерсти, при ближайшем рассмотрении оказавшийся щенком. Маленький, с длинными тонкими лапами и закрученным хвостом, он ластился к растерянному Чу Ваньнину, тявкая и повизгивая. Помявшись немного, тот всё же опустился на корточки и неуверенно протянул ладонь — лохматый наглец мигом лизнул её. Мо Жань громко фыркнул. — Откуда взялся этот щенок? — Он увязался за мной у озера, — подняв взгляд, ответил слегка смущённый Чу Ваньнин. — Я не смог его прогнать, а он не захотел уходить сам. Не очень-то он похож на дикого пса. — Должно быть, сбежал из монастыря, — пожал плечами Мо Жань, лениво скрестив руки на груди. — Я поспрашиваю монахов. — Если сбежал, возможно, с ним плохо обращаются или не кормят должным образом, — неожиданно хмуро произнёс Чу Ваньнин, медленно и удивительно ласково ощупав беспокойно вертящегося щенка, который и не думал отходить от своего «благодетеля». — Он весьма худой. «Учитель, здесь есть ещё как минимум одно живое существо, не менее нуждающееся в вашей ласке и заботе», — насмешливо подумал Мо Жань, не желая признавать, что ревнует к этому жалкому комку шерсти. — Не любишь собак? — точно уловив его настроение, спросил внимательно глянувший на него Чу Ваньнин, пройдя в хижину. Будучи мелким бродяжкой Мо Жань побаивался собак, которые в голодное время становились опасными противниками и были готовы до смерти драться за крошку еды. Став императором, он впервые завёл собаку сам — точнее, ему подарили щенка, Ляньсаньбахо. Глупого щенка хаски, беззаветно преданного хозяину до последней минуты. Кроме этой неразумной псины во всём мире, должно быть, не осталось ни одного живого существа, которое его бы любило. Однако это было очень давно, в прошлой жизни, а в этой вертлявый щенок наглым образом украл внимание его учителя, едва появившись. — Мне больше по душе коты, — с равнодушным видом пояснил Мо Жань, наблюдая исподлобья, как учитель украдкой играет с щенком, позволяя ему слегка прикусывать пальцы. — Вот как. Почему? — учитель наверняка спросил это просто чтобы поддержать необременительный разговор, но Мо Жань крепко задумался, прежде чем ответить. — Ну, они гордые, упрямые и своенравные, могут разодрать когтями до крови и шипят, чуть что не по ним. — …Как подобное может нравиться? — оторопел Чу Ваньнин, уставившись на него, как на полоумного. Словно уловив его настроение, щенок грозно тявкнул, поглядывая на Мо Жаня своими маленькими круглыми глазами. — Иногда я задаюсь тем же вопросом, — притворно вздохнув, ответил Мо Жань, насмешливо склонив голову набок, и уселся за столик напротив учителя. — Чем вообще можно объяснить любовь? — Отсутствием ума, быть может? — не растерялся Чу Ваньнин, холодно хмыкнув. Безжалостный ко всякой «любовной чепухе», он явно не собирался уступать Мо Жаню и вестись на его дешёвые уловки. — Любовь и мудрецов делает идиотами, — прищурился Мо Жань, чуть поддавшись вперёд. — И что хорошего в том, что одним идиотом на свете станет больше? — А что плохого в том, что тот мудрец обретёт счастье? — не унимался Мо Жань, испытывая странный азарт. — Любовь — это зачастую страдание, боль и лишняя трата душевных сил, и вовсе того не стоит, — надменно заявил Чу Ваньнин, украдкой вытащив кончик своей ленты из зубов заскучавшего щенка. — Не потому ли влюблённые парочки выглядят такими счастливыми? — лукаво усмехнулся Мо Жань. — Кто тут вообще говорил о парочках, бестолочь?! — разозлился Чу Ваньнин. — А, так мы всё ещё о кошках и собаках? — Мо Жань фальшиво удивился, всплеснув руками, и с улыбкой добавил: — Хорошо, но, тиская этого щенка, вы вовсе не выглядели несчастным. — … — Это другое, — наконец сердито ответил Чу Ваньнин. — Правда? — задумчиво протянул Мо Жань. Он понимал, что такой умный человек, как Чу Ваньнин, уловил его иронию, однако вслух ничего непочтительного Мо Жань не произнёс, и учителю не к чему было придраться. — Мо Вэйюй! — Что, учитель? Тот выдержал паузу, будто подбирая нужные слова. — Чем попусту болтать, лучше налей мне чай. «Пусть твоя блохастая псина его нальёт», — мстительно подумал Мо Жань, но вслух, разумеется, произнёс одно лишь почтительное: — Да, учитель, как скажете. Однако перед тем, как пойти за чайником, он обернулся и ехидно бросил: — Если всё же решили его оставить, назовите щенка Тяоцзяо. — Кто даёт собакам такие идиотские прозвища? — нахмурился Чу Ваньнин, сверкнув на него глазами. — Хорошо, тогда придумайте ему имя получше. — Пусть будет… будет… — Чу Ваньнин явно мучительно пытался вспомнить какое-нибудь приятное звучное имя, но, слишком педантичный и щепетильный, никак не мог подобрать нужного слова. Наконец он разозлился и выпалил: — Цзяо! Пусть будет Цзяо. — Почему Цзяо? Разве это не звучит… — Мо Жань не осмелился сказать «не менее по-идиотски». — Странно? — Его нос похож на финик, он коричневый и гладкий, — отрезал Чу Ваньнин, давая понять, что спор окончен, и он вышел из него победителем. Щенок тоже зашёлся лаем, неожиданно звонким и сильным для такой мелочи. «Вот же блохастый паршивец, — подумал Мо Жань. — Кину тебя в озеро Лофу при первой возможности». — Я приготовил вам завтрак, учитель. Но на лишний голодный рот не рассчитывал. — Ничего, я поделюсь с ним своей кашей. — Тогда я потребую с него в качестве платы много шерсти. Очевидно, поняв, что он просто дурачится, Чу Ваньнин лишь покачал головой и больше не обращал на Мо Жаня внимания. Щенок наелся каши и улёгся прямо на белоснежный подол учителя, сладко зевнул и уснул. Чу Ваньнин холодно разглядывал листы пергамента со своими чертежами, но пальцы его левой руки будто бы невзначай касались мягкого меха. Мо Жань вздохнул, вынужденный смириться с внезапным соперником, раз уж он так приглянулся Чу Ваньнину. Обычно животные побаивались его учителя, прямо как дети, но маленький горный братец, похоже, был не из робких. Заскучавший Мо Жань прилёг на циновку, раздумывая, чем бы заняться дальше. Иногда в это время учитель просил его помочь поставить иголки, но как только ему стало значительно лучше, отказался от иглоукалывания. Мо Жань также не смог уговорить его пригласить какого-нибудь целителя из города или даже Старейшину Таньлана — Чу Ваньнин наотрез отказался и заявил, что займётся своим здоровьем, когда они закончат все дела в Шу. Увидев, как учитель кладёт в свой цянькунь несколько крепких холщовых мешочков и склянок, Мо Жань тут же встрепенулся и вскочил на ноги. — Учитель, вы снова идёте в лес? — Да, — помешкав немного, Чу Ваньнин добавил: — Осталось собрать несколько трав для «Укрепляющей детей травяной настойки». — Так это всё ради Суеман? — невольно улыбнулся Мо Жань. Чу Ваньнин молча кивнул. Мо Жань знал, что учитель собирает редкие лекарственные травы для создания улучшенной настойки, которой отпаивали родившихся со слабым здоровьем младенцев. Достать её было столь сложно, что позволить себе подобное лечение могли только очень богатые люди — или целители, живущие в горах. — Учитель, а вы уверены… в… — Мо Жань не знал, как правильно выразиться. Название казалось ему уж очень простым и длинным, поэтому он предложил свой вариант: — А что, если назвать её настойкой «Многих цветущих лет»? Или настойкой «Богини Бися-юаньцзунь»? — И чем плохо моё название? — Чу Ваньнин непонимающе пожал плечами. Подобные мелочи его никогда не волновали, в отличие от эффективности лекарства. — Что ж, пусть будет настойкой «Многих цветущих лет». До навыков богини мне всё же далеко. Мо Жань улыбнулся. Ещё он знал, что учитель тайком пьёт снадобье от ночных кошмаров — нашёл пустую склянку и узнал этот горьковатый травяной настой по специфичному запаху. Иногда Мо Жань внезапно просыпался среди ночи и видел Чу Ваньнина, сидящего на постели с встревоженным видом. Он держался за сердце, точно чувствовал острую боль в золотом ядре. Мо Жаню нестерпимо хотелось вскочить и расспросить его, в чём дело, помочь и утешить, но каким-то чудом он сдерживался, понимая, что лишь смутит и разозлит учителя. — Можно мне пойти с вами? — Разве тебе не скучно просто бродить по лесу? — Чу Ваньнин внимательно взглянул на него, едва заметно нахмурившись. — Может, хочешь спуститься в город? Припомнив их недавнюю глупую ссору, Мо Жань тут же поморщился и замотал головой. — Без вас не хочу, — он быстро натянул сапоги. Подняв голову, Мо Жань с искренней теплотой в голосе добавил: — Мне очень нравится гулять с вами, учитель. Лицо Чу Ваньнина осталось суровым и непроницаемым, но в глубине глаз, казалось, заплясали весёлые искорки, точно у него улучшилось настроение. — А ваш Цзяо пускай пока сторожит хижину, — Мо Жань шутливо щёлкнул по носу подбежавшего щенка, который встревоженно тявкал, точно понимая, что останется один. — Лает он так, что даже у подножия слышно. — Я… скоро вернусь. Жди, — произнёс Чу Ваньнин, неуклюже погладив Цзяо по голове, точно это была не собака, а раскалённый горшок. Мо Жань с трудом удержался от смеха, поспешно отвернувшись и якобы закашлявшись. Покинув хижину вслед за учителем, Мо Жань задрал голову: небо, точно старое выцветшее одеяло, всё было в чёрных заплатках туч, сквозь которые пробивалась синева. Мо Жань предусмотрительно взял с собой зонт, который недавно отыскал в хижине — он был старый, с облупившимся лаком, но без дыр. Стоило лишь протереть его от пыли и аккуратно спрятать в цянькунь, потому что учитель о подобных мелочах никогда не беспокоился. Они неторопливо гуляли среди высоких старых деревьев, многие из которых росли здесь ещё в те далёкие времена, когда демоны и разная нечисть бесчинствовали на землях Нижнего царства, не ведая страха. Чу Ваньнин рассказал Мо Жаню, какие именно травы они ищут, и тот внимательно смотрел под ноги, чтобы не пропустить и не растоптать ценный ингредиент. Внезапно на нос Мо Жаня упало несколько крупных капель. Через мгновение дождь лил уже так, словно разом просочился из огромного прохудившегося мешка. Тёплый весенний дождь даже обрадовал — Мо Жань с удовольствием подставил под него лицо, наслаждаясь тем, как капли барабанят по коже. — Я создам над нами барьер, — небрежно произнёс Чу Ваньнин, уже готовый сложить печать. — Учитель, не стоит! — поспешно ответил Мо Жань, бросив на него обеспокоенный взгляд. — Я же сказал, не нужно тратить духовные силы, пока ваше золотое ядро не окрепло. Вытащив из цянькуня небольшой тёмно-синий зонт, расписанный золотыми цветами, стёршимися от времени, Мо Жань раскрыл и протянул его Чу Ваньнину. — А ты? — Чу Ваньнин колебался мгновение, прежде чем принять его, и покосился на Мо Жаня. — Ерунда, учитель, от простого дождя я не растаю, — широко улыбнулся Мо Жань и весело помотал головой, стряхнув с себя капли, точно большая лохматая собака. Чу Ваньнин нахмурился. — Путь неблизкий, ты весь вымокнешь. Не глупи, два больных под одной крышей будет уже перебором. Мо Жань растерялся, не до конца понимая, что предлагает ему учитель, но тот уже демонстративно приподнял зонт. Мо Жань тут же перехватил рукоять — их пальцы на короткое мгновение соприкоснулись, но оба смущённо одёрнули их одновременно. Они с учителем были почти одного роста, но из-за маленького купола зонта пришлось идти плечом к плечу, тесно прижавшись, точно их рукава сшили вместе. Чу Ваньнин, возможно, успел пожалеть о своём опрометчивом решении, но держал лицо, сосредоточенно глядя перед собой. Капли забарабанили сильнее, потоки воды лились с краёв зонта водопадом, пытаясь пригнуть его к земле. — Учитель, давайте переждём под тем деревом? — Мо Жань указал на старую узловатую вишню, широко раскинувшую ветки. — Весной такие ливни не длятся долго. Чу Ваньнин неохотно кивнул. Они встали под кроной, почти прислонившись к шершавой, всё ещё тёплой от солнца коре. Густые переплетённые ветви укрывали их от дождя, но капли всё равно просачивались, падая сверху. Тишина отчего-то стала неловкой. Мо Жань покосился на Чу Ваньнина, отметив его напряжённую позу и поджатые бледные губы… Учителю была неприятна эта вынужденная близость. Возможно, после наглого поведения ученика он попросту не мог расслабиться, находясь рядом с ним, поэтому всё ещё чувствующий вину Мо Жань решил немного отвлечь его. — Учитель, а давайте поиграем? — Во что? — Чу Ваньнин недоуменно выгнул бровь. — В нечто похожее я играл в детстве, — улыбнулся Мо Жань. — Я буду описывать то, что вижу перед собой, а вы угадайте, на что я смотрю. Только закройте глаза, чтобы всё было честно. Чу Ваньнин холодно усмехнулся, и Мо Жань был уверен, что услышит отказ — Бессмертный Бэйдоу не будет развлекаться подобной ерундой, словно ребёнок. Однако учитель неожиданно согласился. — Хорошо, попробуем. Он в самом деле закрыл глаза, чуть отвернув голову. Похоже, так переносить присутствие Мо Жаня ему было легче. Мо Жань внимательным взглядом окинул лес вокруг. Они выбрали удачное место: вишня росла на небольшом пригорке, постепенно спускающимся к низине, по которой расползались остатки молочно-белого тумана. Отсюда была хорошо видна тропинка, ведущая к хижине, и извилистая серебряная нить ручья вдалеке. — Я смотрю… — Мо Жань задрал голову и вдруг улыбнулся. — Я смотрю на золотые копья, протыкающие землю. — Солнечные лучи пробились из-за туч, — Чу Ваньнин думал лишь мгновение. — Верно, учитель! — рассмеялся Мо Жань. — Это было слишком легко. Подождите, следующая загадка будет сложнее. Сейчас… Я смотрю на жемчужное ожерелье, но не вижу его хозяйки. Неужто обронила? — Паутина в каплях дождя, — Чу Ваньнин думал не многим дольше, довольно усмехнувшись. — Я видел одну в ветвях над нами. Мо Жань притворно зацокал языком. — Этот учитель не оставляет мне ни единого шанса на победу. Завеса дождя словно укрыла их от всего остального мира и украла все звуки, кроме стука капель и шелеста листвы. — Я смотрю… — медленно протянул Мо Жань, давая себе время подумать. — Ох, кажется, красавица Ван Чжаоцзюнь пробегала мимо, после неё здесь немного грязно. Чу Ваньнин задумчиво склонил голову набок. Слишком честный и азартный, он и не думал открывать глаза и подглядывать. Дурачась, Мо Жань повертел поднятым с земли разноцветным пером, мягким кончиком пощекотав Чу Ваньнину щёку. — Птичье перо! — воскликнул Чу Ваньнин, отмахнувшись. — Но откуда здесь гуси? — Оно утиное, на этой горе живут мандаринки, — пояснил Мо Жань, сдув перо с ладони, и весело улыбнулся. — Подумаешь, гуси, утки, всё равно ведь птицы! Если учитель будет так придираться, как же мне его обыграть? — Если будешь жульничать, последует наказание! — хмыкнул Чу Ваньнин, слегка наморщив лоб. — Только не это! — притворно ужаснулся Мо Жань. — Я немедленно исправлюсь. Учитель, я смотрю на стаю голубых обезьянок, спящих у дерева. Азартный по природе Чу Ваньнин явно вошёл во вкус и одновременно расслабился, увлечённый игрой. Мо Жань пытался его запутать, выдумывая шутливые сравнения, но это было не так-то просто — острый ум учителя безжалостно разгадывал все его уловки. — О, так тут растёт душистый лук? Нужно будет сорвать пару стеблей, — усмехнулся Чу Ваньнин, гордо вскинув голову. Он выглядел таким довольным, точно эта глупая детская игра отчего-то делала его счастливым. Почему? Мо Жань тихо посмеивался, наблюдая за ним. Он вертел головой, выбирая, что ещё загадать учителю, но, кажется, перепробовал уже почти всё. Далеко внизу лежало сломанное почерневшее дерево, в которое ударила молния. Может, загадать его? Задумавшись, Мо Жань обернулся и замер. Забывшись, Чу Ваньнин повернулся к нему, всё ещё послушно держа глаза закрытыми, отчего его лицо казалось расслабленным и совсем юным. Длинные чёрные ресницы дрожали от беспокойно двигающихся под веками глаз, на коже блестели капли дождя, на бледно-розовых губах застыла лёгкая, едва уловимая улыбка… У Мо Жаня перехватило дух. В прошлом, выбирая любовников, Мо Жань был не особенно разборчив — почти все они имели смазливые мордашки, и даже если не обладали кротким нравом, то умело его изображали, пряча голодные призывные взгляды под полуопущенными ресницами. Таковы были его предпочтения. Но почему тогда это мужественное суровое лицо с пронзительным ледяным взглядом пробуждало в нём такую бурю чувств и желаний? — На что ты смотришь? — нетерпеливо спросил Чу Ваньнин, видно, подумав, что Мо Жань слишком увлёкся поиском новой сложной загадки. На что ты смотришь?.. Этот простой вопрос, точно выпущенная из лука стрела, пронзил его сердце насквозь. В самом деле, кого он видит перед собой? Человека, от которого не может отвести глаз, выкинуть из головы, две жизни преследуя его, точно тень, что не может жить без своего хозяина. Чего бы ни касались его мечты — простого желания быть рядом, преданно следуя и подставляя плечо в трудный момент, или страстного влечения — в них всегда был Чу Ваньнин. Один лишь только Чу Ваньнин. Вся его боль и грязь, жестокость и нежность, безумная страсть и тоска — всё это принадлежало Чу Ваньнину. Всегда. Когда былая ненависть осыпалась, точно старая, высохшая на солнце краска, он увидел под ней узор настоящих сложных чувств, которым просто не мог дать названия — или боялся. Все эти семь дней, от пробуждения до момента, когда голова касалась подушки, он думал о Чу Ваньнине. Сколько таких дней было на самом деле? Всё было просто и понятно. Чувства к Ши Мэю — любовь. Чувства к Чу Ваньнину — ненависть. Слепое поклонение — единственный способ любить. Похоть и влечение — что угодно другое. Разве он проделал бы все эти безумные вещи с Ши Мэем? На самом деле, он не тронул бы его и пальцем. Возможно, лишь прикоснувшись к тому, о ком грезил годами, он бы понял, что на самом деле ничего не испытывает, и его одержимая любовь — как пустой сундук, что хранит лишь пыль воспоминаний. Мо Жаню было почти всё равно, как назвать свои чувства к Чу Ваньнину. Если это не любовь — это всё равно единственное, что переполняет его сердце до краёв. И оно совсем не похоже на почтительный восторг, дружескую симпатию или бездумную похоть. — Учитель… я… — от сильного волнения Мо Жань облизал пересохшие губы, впервые не в силах подобрать нужные слова. — Я смотрю на нечто суровое и прекрасное, но недостижимое, как звёзды в небе. Этот свет кажется таким мягким, но если я всё же схвачу его и присвою, то наверняка сгорю в нём без остатка. Чу Ваньнин глубоко задумался, на лбу от напряжения проступила знакомая складка. Осознавая, над какой загадкой бьётся учитель, Мо Жань почувствовал, как его глотку изнутри раздирает душащий безумный смех. Мо Жаню нестерпимо захотелось поцеловать Чу Ваньнина — просто прижать спиной к шершавой коре дерева и впиться в губы жадным поцелуем, вылизать его рот изнутри, и не выпускать, пока не кончится весь воздух. Сделать это не в дурмане, не во сне, не тайком, а осознанно. Мо Жань невольно поддался вперёд, но вдруг ощутив, как почувствовавший что-то неладное Чу Ваньнин напрягся всем телом, потрясённо замер и отшатнулся. Ему что, не хватило того раза?! Сколько можно унижать и заставлять мучиться этого гордого, но ранимого человека?! Не слишком ли он опоздал со своими откровениями? После всего, что он сделал… что причинил… Чу Ваньнин распахнул глаза и, встретившись с взглядом Мо Жаня, оторопел, будто его обожгло этой горячей волной обожания и тоски. — Так… на что ты там смотрел? — немного взволнованно спросил Чу Ваньнин, стараясь сохранить надменный вид, и даже обернулся через плечо, думая, что отгадка за его спиной. — Раз учитель не отгадал, не скажу, — Мо Жань отвернулся, отчего-то боясь смотреть ему в глаза. — Загадаю в следующий раз снова. Чу Ваньнин горько хмыкнул. — Если не смог придумать, просто признай поражение, — пряча глаза, ответил он. — Здесь не было ничего похожего на то, что ты описал… Может, оно было только в твоей голове? — Учитель… — растерянно пробормотал Мо Жань, не понимая, чем огорчил его. — Что? — огрызнулся Чу Ваньнин. — Учитель прав, — истолковав всё по-своему, всё же произнёс Мо Жань, виновато улыбнувшись. — Я просто не хотел признавать поражения. Вы выиграли. Теперь вам полагается награда. — Какая? — Приготовлю учителю много печенья из клейкого риса и засахаренного лотоса, — Мо Жань шутливо показал руками, насколько большой будет эта гора сладостей. — Хорошо, — сдержанно кивнул Чу Ваньнин и отвернулся. Он вдруг задрал голову, пристально вглядываясь в небо. Дождь почти закончился, редкие капли ещё падали с неба, а к ним плавно спускался цветок хайтана с мокрыми лепестками. — Духовный цветок?.. Так быстро? — Мо Жань встревожился, решив, что из Шу прибыли дурные вести. Как только учитель окреп, он сразу создал несколько духовных цветков и отправил в поместье, чтобы узнать, как дела. Сюэ Мэн исправно отчитывался ему, коротко передавая, что дела в поместье идут своим ходом, и все живы и здоровы — даже ожидающие суда пленники. Новое послание было коротким и подействовало на Мо Жаня как удар кнута. — Значит, суд через три дня, — сухо повторил Чу Ваньнин. — Нам нужно вернуться заранее. Я как раз закончу настойку и масло для Суеман. — Да, учитель, — неохотно кивнул разочарованный Мо Жань. Он не хотел уезжать. Да, где-то на задворках души таилось желание бежать прочь сломя голову, лишь бы не чувствовать, не понимать, не знать того, что ему открылось. Но ещё больше он хотел остаться. Не делить Чу Ваньнина больше ни с кем, жить с ним под одной крышей, встречать на рассвете и желать спокойной ночи перед сном. Даже если его больше никогда не пустят в постель, не позволят прикоснуться… он всё равно жаждал быть рядом. Сошлись три начала, слились шесть направлений — превратности судьбы, все пережитые невзгоды и моменты триумфа вели его к этому одному-единственному моменту, чтобы перевернуть всю его жизнь. Но это разбитое зеркало, должно быть, никогда не станет целым, ведь даже если Мо Жань сожмёт свой осколок так крепко, что из его раны польётся кровь, даже если раскается во всех проступках и попросит прощения, даже если скажет Чу Ваньнину обо всём, что испытывает, тот никогда не соединит их осколки воедино. __________________________________________________________ Автору есть, что сказать: Мини-спектакль: «Великие Китайские Скачки». Мо Жань 0.5: Я хочу поставить все деньги на белую лошадь под номером «520»! Букмекер: Эта лошадь слишком стара для скачек и отказывается брать наездника. Мо Жань 0.5: Плевать, вообще-то я сам хочу её оседлать. Букмекер: Но она очень строптивая, это слишком опасно… Мо Жань 0.5: Ничего, я надену презерватив. Букмекер: … Букмекер: Только что поступило сообщение, что белая лошадь под номером «520» сменила свой номер на «748» и сошла с дистанции. Мо Жань 1.0 (ворчливо): У тебя ничего не выйдет, ублюдок. Я уже стучался в эту дверь, но меня не пустили внутрь. Может, потому что я был без шлема?.. Мо Жань 0.5 (самодовольно): Вообще-то, я уже ездил на этом жеребце в прошлом, пока меня не дисквалифицировали за допинг. Мы даже были женаты. Мо Жань 1.0: Ты женился на коне?.. Мо Жань 0.5: Да, но он оказался котом. Я зову его Учитель. Мо Жань 1.0: …