***
Утро перед отъездом выдалось суматошным, потому что этот день совпал с празднованием Шан-сы. После традиционного очистительного омовения в бамбуковую хижину за «благословением бессмертного мастера» заявились местные монахи. Сначала удручённый скорым отъездом Чу Ваньнин стойко их игнорировал, но когда толпа посетителей постепенно заполнила весь их маленький двор, делать вид, что ничего не замечает, он уже не мог, и монахов пришлось принять. Но поскольку после наскоро проведённого обряда монахи вознамерились узнать мнение Чу Ваньнина о содержании основных даосских трактатов, последнему ничего не оставалось, как не особенно любезно выдворить их вон. Оглядев опустевший двор, Чу Ваньнин тихо вздохнул. Эта бессмысленная возня хотя бы немного отвлекла его от глупых мыслей и переживаний. Раз за разом вспоминая недавние слова Мо Жаня, Чу Ваньнин ощущал разъедающую внутренности ревность, точно залпом осушил бочку с уксусом. «Я смотрю на нечто суровое и прекрасное, но недостижимое… Этот свет кажется таким мягким… сгорю в нём без остатка…» Обрывки той дурацкой загадки назойливо крутились в голове. Даже в такой момент паршивец Мо Жань умудрялся думать о другом человеке и бесстыдно вываливать свои чувства напоказ. Впрочем, не считая последнего, разве сам Чу Ваньнин далеко от него ушёл, беспрестанно возвращаясь мыслями к Мо Жаню? Бережно приподняв розовый бутон азалии, распустившийся на кусте, Чу Ваньнин вдохнул его аромат. «Понимаю, почему «прекрасное», но суровое?» — он горько хмыкнул и отпустил цветок. Наружность Ши Минцзина в самом деле можно было назвать прекрасной. Он был точно этот цветок — нежная красота, которую ещё не тронула даже тень увядания, воплощение юности. По сравнению с ним Чу Ваньнин выглядел как грубый глиняный горшок рядом с изящной нефритовой статуэткой в храме. Наверное, бестолковый Мо Жань хотел сказать что-то о сдержанности или скромности Ши Минцзина, но вновь перепутал слова. И будто этого было мало, Мо Жань с самого утра вёл себя странно, задавая вопросы, глупость которых ставила Чу Ваньнина в тупик. «Рад ли учитель скорому возвращению?» «По кому из своих учеников учитель соскучился сильнее всего?» «Не хочет ли учитель привезти кому-нибудь подарок, например, знаменитую настойку из целебных трав горы Лофу?» По хмурому лицу Чу Ваньнина и без слов было ясно, что возвращаться он никуда не хочет, и никаких подарков дарить не собирается. Однако Мо Жань настаивал, продолжая этот странный допрос с излишне смущённым видом, что раздражало больше всего. Поскольку все их вещи давно были собраны, а прогулку по духовному лесу снова прервал дождь, Чу Ваньнин совершенно не представлял, чем бы занять себя до отхода ко сну. Тренировки боевых техник пока что были ему недоступны, а медитации мешала назойливая трескотня ученика. На самом деле самочувствие Чу Ваньнина вот уже пару дней как вполне позволяло ему покинуть гору и заняться делами, отложив более серьёзное лечение на потом. Но он будто нарочно тянул время, делая вид, что Мо Жань прав, и его золотое ядро недостаточно окрепло. Старая, почти развалившаяся книга стихов Цао Чжи вновь стала его спасением. Стоило Чу Ваньнину уединиться за чтением, к нему тут же прибегал уже освоившийся в хижине Цзяо и устраивался рядом, будто верный страж. Животные обычно сторонились Чу Ваньнина, прямо как маленькие дети, поэтому он был тронут странной привязанностью этого крохотного, но упрямого создания. Не отрывая сосредоточенного и серьёзного взгляда от строчек книги, Чу Ваньнин поглаживал щенка свободной рукой. Когда над хижиной наконец-то сгустились сумерки, Чу Ваньнин решил в последний раз посетить озеро Небесного наставника. — Учитель идёт к озеру? — заметив, что он собирается выйти из хижины, Мо Жань проворно подскочил к двери. «Нет, внезапно захотел сочинить собственные «Стихи за семь шагов», и на всякий случай взял с собой сменную одежду», — Чу Ваньнин нахмурился, но лишь молча кивнул. — Учитель, погодите, — Мо Жань едва не схватил его за рукав, но предусмотрительно одёрнул руку в последний момент. — Я только… Чу Ваньнин подумал, что Мо Жань начнёт напрашиваться с ним, и уже заранее приготовил ответ, как вдруг тот торопливо выпалил: — Я только хотел спросить, какие глаза кажутся вам самыми красивыми? Опешивший Чу Ваньнин даже не нашёл, что сказать. Этот вопрос оказался едва ли не самым нелепым из прозвучавших за день. Молчание грозило затянуться, а Чу Ваньнин всё ещё стоял и смотрел на Мо Жаня, как на полоумного. — Вы так долго думаете над ответом, или… — Может, хватит уже идиотских вопросов?! — он раздражённо дёрнул щекой. Этот ученик с самого утра сводил его с ума, и одно Небо знало, что бестолковый Мо Жань хотел от него услышать. — Почему это они идиотские? — он обиженно фыркнул, переминаясь с ноги на ногу. — Всего лишь хочу узнать о ваших… ваших предпочтениях. Абрикосовые глаза или, может, личи? Глаза ивы? Глаза феникса, как у вас? Я просто хотел узнать, какая форма нравится вам больше всего. «Твоя», — мог бы сказать Чу Ваньнин, если бы всё же сошёл с ума, как Мо Жань и добивался. — Глаза бестолкового осла, — намереваясь уйти, он заложил руки за спину, однако реакция Мо Жаня снова поставила его в тупик. — Что ещё за улыбка? — Учитель назвал мои глаза красивыми? — на щеках Мо Жаня появились медовые ямочки. — Если ты осёл, то, видимо, да. Решив, что дурацкий разговор наконец-то окончен, Чу Ваньнин сделал ещё шаг к выходу, но Мо Жань думал иначе. — А что насчёт персиковых глаз? — спросил он, внимательно вглядываясь Чу Ваньнину в лицо. — Они вам нравятся? «Насколько я знаю, наглец, тебе они более по вкусу!» — он едва не рявкнул это вслух. Так скучает по шисюну, что не может наговориться о его достоинствах?! Прекрасно, но причём тут этот учитель?! Завтра вечером они снова будут вместе, так почему бы ни убавить свой пыл и не потерпеть! — Уйди с дороги, — Чу Ваньнин грубо оттолкнул его, — и хватит нести чушь. Однако Мо Жань словно и не замечал исходившей от него злости, стоя со спокойной полуулыбкой. — Учитель позволит мне пойти с ним на озеро? Всё же это последняя ночь, и потом, я не меньше вас хочу защититься от всего дурного. Чу Ваньнин упрямо поджал губы. Если этому бессовестному так хотелось поскорее вернуться к Ши Минцзину, зачем напрашиваться в его компанию с таким заискивающим видом? Пошёл бы к озеру один, пока в хижине толпились монахи, и омывался сколько влезет. — Что за лицо? — строго спросил он, прекрасно зная, какой Мо Жань ловкий притворщик. — Я думал, ты рад, что мы возвращаемся. — Рад? — теперь уже Мо Жань уставился на него с изумлением. — С чего вы это взяли? Мне совсем не нравится, что мы должны ехать в Шу уже завтра. Говоря по правде, мне даже на Пик Сышэн возвращаться не хочется. «Хватит врать, — Чу Ваньнин бросил на него недовольный взгляд. — Води за нос кого угодно, но этого учителя тебе не провести». — Вот как, — хмыкнул он сухо. — Так привязался к монахам? Однако его ирония словно осталась без внимания. Теперь Мо Жань выглядел то ли обиженным, то ли смущённым, и Чу Ваньнин почти пожалел о своём язвительном тоне. — Нет, — Мо Жань потупился. — Тут мы с учителем жили под одной крышей, вместе гуляли по лесу, и я мог сам готовить для него. Но скоро он снова вернётся в Павильон Алого Лотоса и запретит мне приходить. Так чему же тут радоваться? Сердце Чу Ваньнина пропустило удар. Он едва верил своим ушам. Слова, сказанные Мо Жанем, даже будь они правдивы хотя бы наполовину, сильно смущали, но в то же время радовали и дарили надежду. Мо Жаню было хорошо с ним? Но ведь Чу Ваньнин так ни разу и не похвалил его, зато почти каждый день отчитывал за разные провинности. — Ладно, — сказал Чу Ваньнин значительно мягче, — если правда хочешь пойти вместе, пусть так и будет. Плавать долго я всё равно не собирался, так что можешь искупаться перед дорогой. Хотя Чу Ваньнин поспешно отвернулся, ему показалось, что после разрешения лицо Мо Жаня просияло от счастья. — Этот ученик сердечно благодарит учителя! Быстро открыв входную дверь, Мо Жань понёсся к воде, точно радостный щенок на долгожданной прогулке — Цзяо выглядел почти так же, покидая хижину. И хотя Чу Ваньнин в любой момент мог осадить пыл ученика, он почему-то этого не сделал. Оказавшись на берегу, Чу Ваньнин остановился в нерешительности. Он лишь сейчас осознал, что ему придётся не только раздеться до нательного белья самому, но и лицезреть голого Мо Жаня. Раньше он не беспокоился о подобном. Здесь не было ничего предосудительного или постыдного, он не раз посещал купальни с учениками, да и Мо Жань, к большому огорчению Чу Ваньнина, уже видел его обнажённым. Но с недавних пор Чу Ваньнин всерьёз опасался непредвиденной реакции своего тела, которую будет невозможно скрыть в столь тонкой одежде… Однако не мог же гордый Юйхэн Ночного Неба и дальше стоять и мяться на берегу, точно робкая дева. — Я пойду первым, — он смерил Мо Жаня серьёзным взглядом. Иногда этот паршивец бывал на редкость проницателен. Точно догадавшись о его смущении, Мо Жань беззаботно улыбнулся и сказал, указав в сторону злосчастных камней: — Учитель, позвольте мне отлучиться. Зов природы. — Разумеется, — он сердито отвернулся. «Бестолковый, не мог придумать более подобающего предлога». Когда Мо Жань скрылся за камнями, Чу Ваньнин торопливо разделся до нательного белья и, войдя в воду, быстро поплыл, стараясь согреться. В своём пруду у Павильона Алого Лотоса он часто плавал в ледяной воде, находя в этом странное удовольствие и успокоение. Окружавшая его ночь была тихой и тёплой. Луна нежно серебрила гладь озера, а в воздухе витал сладкий аромат цветущего жасмина. Лёгкий ветерок то и дело трепал волосы Чу Ваньнина, а рябь от поднимаемой им волны мягко ласкала кожу, едва прикрытую тонкой тканью. «Как же тут хорошо, как тихо и безмятежно». Чу Ваньнин вдруг осознал, что уже и не помнил, когда, где, и с кем чувствовал себя таким счастливым, как в этом всеми забытом уголке. Проведя вместе с Мо Жанем столько времени, он ни разу не почувствовал сожаления, тоски или настоящей усталости от постоянно находившегося рядом человека. Напротив, Чу Ваньнину словно было бесконечно мало и этих дней, и ночей, и долгих вечеров, полных тихих бесед, неторопливых совместных трапез и чтения до темноты. Чу Ваньнин любил книги, а Мо Жаню по какой-то причине нравилось, как учитель читает для него вслух. Неважно, были ли это сухие хроники древних царств или самые прекрасные стихи — каждый раз после чтения им было, что обсудить друг с другом. Думая об этом, Чу Ваньнин почувствовал щемящую душу тоску из-за скорого отъезда. Возвращение в Шу было его долгом, но неужели Небеса не могли подарить им с Мо Жанем ещё несколько дней этой спокойной счастливой жизни? И хотя Чу Ваньнин молил бы небожителей и о самой короткой отсрочке, в глубине души он понимал — даже год рядом с любимым человеком показался бы мигом, а несколько жалких дней тем более ничего бы не изменили. Боль от неотвратимой разлуки с самого утра терзала ему душу, и когда Мо Жань так безжалостно и прямо высказал всё за них обоих, сердце Чу Ваньнина сжалось то ли от печали, то ли от радости. Поняв, что заплыл довольно далеко, он хотел уже повернуть обратно, как вдруг услышал плеск воды за спиной и громкое фырканье, словно кто-то изо всех сил пытался его догнать. Сразу сообразив, что это Мо Жань, Чу Ваньнин резко развернулся. Чуть запыхавшийся, с мокрыми волосами и лицом, Мо Жань поднял руку и весело помахал ему из воды: — Учитель, а в плавании вы так же хороши, как и в беге! Он от души рассмеялся, а вот Чу Ваньнин, уловив намёк, напротив, тут же помрачнел. — Зачем ты залез в воду? — заметив выглянувшие из воды голые плечи, он невольно немного сдал назад. — Разве ты не должен был ждать на берегу?! Однако, несмотря на строгий оклик, в ярком лунном свете выражение лица Мо Жаня показалось ему игривым и беззаботным. — В этом озере достаточно места для нас обоих, — он широко улыбнулся, откинув намокшую чёлку. — Кроме того, как вы сами недавно сказали, оно же не куплено. Возразить на это Чу Ваньнину было нечего. Никаких правил, запрещающих ученикам плавать рядом с учителем, он не знал, однако в глубине души искренне счёл их ночное купание бок о бок вызывающим и неприличным. Упоминать о таком в присутствии других наставников и старших учеников точно не стоило. Однако вразумительных объяснений своим чувствам Чу Ваньнин так и не нашёл, потому просто угрюмо промолчал, лихорадочно соображая, как же теперь быть. Его нательная рубаха насквозь промокла и так липла к телу, что Чу Ваньнин был всё равно, что обнажён. Ему не хотелось предстать перед учеником в подобном виде. — Ты заплыл слишком далеко, — сказал он, решив схитрить, — плыви к берегу и жди меня там. Вода на глубине чересчур холодная. — А по-моему, вода здесь точно такая же, — ответил Мо Жань, и не думая уступать. — Плаваю я не хуже вас, да и пришёл позже. Думаю, это учителю нужно поскорее вернуться на берег, пока он снова не простудился. — И где же ты научился? — с сомнением хмыкнул Чу Ваньнин. Похвальба Мо Жаня часто казалось ему нелепой бравадой, от которой крайне щепетильный к таким вещам Чу Ваньнин не смог его отучить. — В Нижнем Царстве ведь достаточно озёр и речушек, — ответил Мо Жань. — Если не верите, можем сплавать до берега наперегонки. Острая бровь Чу Ваньнин взлетела вверх. Поскольку он всегда плавал в одиночестве, то не мог вообразить, что однажды кто-то предложит ему соревнование на скорость. — Напрасно потратишь силы, — Чу Ваньнин был абсолютно в себе уверен. — Меня тебе ни за что не обогнать. — Ни за что? — продолжая улыбаться, Мо Жань хитро прищурился. — Похоже, вам не о чем беспокоиться, так какой смысл отказываться от состязания? Чу Ваньнин ненадолго задумался. Этот наглый мальчишка бросал ему вызов, и азартному Чу Ваньнину было тяжело на него не ответить, пускай даже победитель был очевиден. — Ты же знаешь, что пощады не будет? — стрелы бровей сошлись на переносице. — При всём уважении к учителю, и я ему не поддамся! Громкий всплеск обдал обоих сверкающими брызгами, Чу Ваньнин глотнул воздуха и, проворно работая руками и ногами, стремительно бросился вперёд.***
Мо Жань уже начал немного беспокоиться, когда наконец-то разглядел знакомый затылок с высоко повязанным конским хвостом, возвышавшийся над водой почти в самом центре озера. Учитель был отличным пловцом, но, оказавшись довольно далеко от берега и не найдя его в темноте, Мо Жань ощутил смутное волнение и тревогу. Однако стоило ему догнать Чу Ваньнина, Мо Жанем овладело внезапное озорство. Задуманное виделось ему как не вполне честный и опасный трюк, но прямого, бесхитростного и крайне азартного Чу Ваньнина можно было обвести вокруг пальца. Несмотря на то, что учитель явно рассердился, обнаружив его плывущим за спиной, Мо Жань вовсе не огорчился. Он понимал — всему виной застенчивость и нежелание Чу Ваньнина лишний раз лицезреть чужую наготу. Хотя сам он не снял нижнее одеяние, мокрое и липнущее к телу, оно почти ничего не могло скрыть, а бесстыжий Мо Жань искренне считал, что у его учителя есть, на что посмотреть. Сложение и пропорции тела Чу Ваньнина казались ему идеальными, а в сочетании с холодной красотой лица он и вовсе походил на Бога Войны, для уединённого омовения спустившегося на землю. Вызвать рассерженного Чу Ваньнина на поединок оказалось очень легко — Мо Жаню даже не пришлось его уговаривать. И вот, когда они вдвоём стремительно ринулись к берегу, мощными толчками рассекая воду, Мо Жань начал потихоньку отставать. Сначала увлечённый состязанием учитель ничего не замечал, но когда до берега оставалось не более трёх чжанов, неожиданно обернулся и позвал: — Мо Жань, уже выдохся? Заметив скрытую тревогу в его голосе, тот едва не прыснул со смеху. Озеро Небесного наставника образовалось на месте разлома горной породы, поэтому было довольно глубоким, а обжигающе холодная вода легко могла вызвать судорогу или удушье. — Учитель, я… я в порядке! — неуклюже барахтаясь на месте, крикнул Мо Жань, помахав ему. — Ногу свело, только и всего! Похоже, этот заплыв я вам проиграл. Борясь изо всех сил, то выныривая, то уходя под воду, он было рассмеялся, но смех прозвучал настолько неубедительно, что, как и задумывалось, напугал Чу Ваньнина ещё больше. — Бестолковый, — не тратя времени, он бросился обратно к Мо Жаню. На этот раз Чу Ваньнин плыл столь стремительно, что Мо Жань невольно задумался, а так ли уж медленно шло его восстановление. Учитель явно был в хорошей форме, но почему-то продолжал это скрывать и не очень-то спешил возвращаться. «Образцовый наставник Чу, — делая вид, что вот-вот захлебнётся, хмыкнул про себя Мо Жань, — врать ты, может, и не умеешь, но хитрить вполне себе научился». Мысль о том, что Чу Ваньнин тоже дорожит их уединением, пускай даже по совсем иным причинам, чем Мо Жань, грела сердце. Перед тем, как окончательно пойти ко дну, он сделал глубокий судорожный вдох и, полностью расслабив мышцы, начал медленно опускаться на глубину. Под кромкой воды Мо Жаня окружили непроглядная тьма и тишина. Казалось, он снова умер, и всё, что осталось снаружи: хижина, духовный лес, камни и бесконечно дорогой сердцу учитель, бесследно уходило от него навсегда. Мо Жань поднял голову и, открыв глаза, разглядел далёкий диск луны, размытый и тусклый в толще воды. От этой картины стало особенно не по себе. Мо Жань решил было поскорее всплыть, но в этот миг его подхватила сильная надёжная рука. Кто-то тесно прижал его к себе и мощным рывком стремительно поднял на поверхность. — Мо Жань, очнись! Как ты?! Можешь плыть?! Он едва приоткрыл веки, но так, чтобы это не было заметно. Сейчас бледное встревоженное лицо учителя было так близко, что Мо Жань мог уловить даже слабый пар от его дыхания. Конечно же, плыть он мог, и всё это было лишь глупым представлением, устроенным ради мимолётных объятий, но Чу Ваньнин казался таким обеспокоенным, так искренне за него волновался, что Мо Жань невольно почувствовал угрызения совести. Решив, что отступать уже поздно, он продолжил безвольно висеть на его плече, делая вид, будто так и не пришёл в себя. Всё ещё крепко прижимая его к себе, Чу Ваньнин огляделся, точно ища точку опоры для прыжка, но озеро было гладким, словно чаша, и ему оставалось только, работая ногами и гребя одной рукой, как можно быстрее доставить Мо Жаня к берегу. — Почему ты не позвал меня? — тихо спросил Чу Ваньнин. — Какой же упрямый. Он взял бессильную руку и, перекинув через плечо, крепко сжал запястье Мо Жаня. Пальцы показались ему горячими, но это было не так. Теперь Мо Жань полулежал на спине Чу Ваньнина, касаясь щекой мокрых волос на затылке. Луна серебряной дорожкой освещала им путь, тёплая ночь ласкала слабым ветерком, а воздух вокруг был полон звуков, таинственных и гулких, тех, которые можно услышать лишь самой глубокой ночью. «Завтра мы навсегда покинем это место, — печально мелькнуло в голове, — найду ли я когда-нибудь повод прижаться к тебе ещё раз?» Мо Жань точно неосознанно слегка тронул удерживающую его ладонь и приник к затылку Чу Ваньнина тесней. Тот не мог этого не почувствовать, но не попытался отстраниться, а лишь осторожно погладил его запястье. Когда ноги наконец-то нащупали дно, Чу Ваньнин на мгновение встал и отдышался, обеими руками обнимая обмякшего Мо Жаня. В этом положении было хорошо заметно, что их разница в росте стала практически не ощутима, и Мо Жань немного не к месту подивился тому, что, оказывается, успел прилично вымахать за последнее время. Торопливо выбравшись из воды, Чу Ваньнин уложил Мо Жаня на одежды, оставленные на песке, и, наскоро прикрыв срам широким рукавом, тут же прильнул ухом к его груди. Сердце, разумеется, билось, так что ни о каком дыхании рот в рот не могло быть и речи, отчего глупый Мо Жань ощутил горькое разочарование. В его воображении учитель в полупрозрачном одеянии, стоя на коленях, должен был приникнуть ко рту в подобии поцелуя, но не тут-то было. — Мо Жань, — строго сказал Чу Ваньнин, поспешно подобрав и накинув своё верхнее одеяние, — не пора ли прийти в себя? Теперь губы обоих дрожали от холода, а зубы едва не стучали друг о друга. — Учитель? — поняв, что проиграл, Мо Жань притворно тяжело раскрыл глаза. — Что случилось? Я… кажется, чуть не умер? — Но не умер же, — нахмурился тот, явно что-то подозревая. — Вставай, оденься и иди в дом. Не хватало ещё подхватить простуду перед отъездом. — Учитель, ну и чего вы опять злитесь? — якобы обиженно протянул Мо Жань. — Благодарю за спасение, но я же не виноват, что, наглотавшись воды, потерял сознание. На это Чу Ваньнин ничего не ответил, но выглядел так, словно всё ещё сомневался, сознание потерял его ученик, или всё-таки стыд, отчего Мо Жаню стало окончательно гнусно. «Я просто хотел пошутить», — было ясно как день, ляпни он что-то подобное, и учитель уже самолично бросит его в середину озера и уйдёт. — Учитель, прошу меня простить, я вовсе не хотел пугать вас, — тихо произнёс Мо Жань, виновато потупив взгляд. — Извинения не нужны, ты ни в чём не виноват, — холодно ответил Чу Ваньнин. — Из-за глупого спора я совсем потерял голову, впредь буду умнее. Хватит об этом, возвращаемся. Пора ложиться спать.***
Едва вернувшись в хижину, продрогший и уставший Мо Жань расстелил циновку и тут же юркнул под толстое стёганое одеяло. Чу Ваньнин же сначала заклинанием высушил волосы, а после, накинув лёгкий шёлковый халат, принялся приводить в порядок мокрую и местами перепачканную песком одежду. Видимо, не желая тревожить сон ученика, он не стал зажигать свечу — ночь и без того была ясной. Цзяо, тихо повизгивая от радости, вертелся у ног Чу Ваньнина, однако заметив, что Мо Жань уже лёг, тот строго прижал палец к губам, словно веля соблюдать тишину. Удивительно, но щенок послушался. Делая вид, что уснул, Мо Жань повернул голову набок, украдкой разглядывая строгий профиль Чу Ваньнина, очерченный луной — будто ночь нарисовала его силуэт тонкой серебряной линией, отчего он казался не человеком, а духом. Словно почувствовав его взгляд, Чу Ваньнин на миг повернулся — чёрные глаза блестели, как озёрная гладь, чьи воды в ночи казались непроницаемо тёмными. Что же таилось на их дне? Столько лет этот человек был его наваждением. Огнём, согревающим в самую холодную ночь. Кровью, заставляющей мёртвое сердце пускаться вскачь. Голосом, усмиряющим самых буйных демонов в душе. Драгоценной жемчужиной, которую обманом присвоил себе, хотя не был достоин. Впервые после перерождения он в самом деле остался с Чу Ваньнином наедине. Никого не было на несколько ли вокруг. И это одиночество совсем не умиротворяло — оно пробуждало в душе самые смелые мысли и желания. «Что, если я скажу, что ты нравишься мне, Ваньнин? Что, если захочу дотронуться до тебя? Что, если попрошу о поцелуе?» Вместо отвращения и злости как бы ему хотелось увидеть в глазах Чу Ваньнина хотя бы простую растерянность и смущение — будто учитель столкнулся с диковинной душевной болезнью, а потому не мог гневаться или наказывать Мо Жаня. Тогда Чу Ваньнин хотя бы не прогонит его. «Что, если я захочу лечь с тобой в одну постель?..» Раньше он мог просто приказать — теперь не посмел бы даже просить. Оставалось лишь предаваться пустым мечтам. Наконец закончив с одеждой, Чу Ваньнин оставил её на столе и лёг в кровать, на которую тут же запрыгнул шустрый шерстяной комок — Цзяо. Сначала Мо Жань решил, что учитель сразу прогонит наглеца, но то ли привычка держать в постели что попало дала о себе знать, то ли была иная причина, однако Чу Ваньнин не только не прогнал щенка, но ещё и мягко потрепал за ухом. «Этот блохастый паршивец будет спать на кровати рядом с учителем, а я, его лучший ученик, мёрзнуть на жёсткой циновке в одиночестве?!» — Мо Жань едва не вскипел от возмущения. Подождав немного и решив, что Чу Ваньнин уже наверняка задремал, Мо Жань осторожно поднялся и, стараясь ступать бесшумно, направился к кровати с твёрдым намерением вытащить оттуда мелкого мерзавца. Увидев нависшего над постелью Мо Жаня, Цзяо оскалился и тихо зарычал, словно предупреждая — «лучше не подходи». Почувствовал ли он исходящую от Мо Жаня угрозу, или просто защищал сон своего благодетеля, неважно — Мо Жань был взбешён, потому оскалил зубы и издал низкий злой рык. Едва услышав его, щенок подпрыгнул и в страхе забился в самый дальний угол хижины. — Вот там и сиди, — Мо Жань самодовольно усмехнулся. Лёгкая победа над щенком хоть и порадовала его, настоящего удовлетворения не принесла. Даже понимая, что ведёт себя глупо, Мо Жань и не думал испытывать угрызения совести. Мысли о скором возвращении в Шу тяготили, хотя почти все их с учителем беды остались позади. Неясная тоска и холод, от которого не согреться под самым толстым одеялом, мучили Мо Жаня, не давая уснуть. Он хотел, чтобы последняя ночь рядом с учителем не заканчивалась никогда. Мо Жань бездумно опустился на кровать, а осознав, что сделал, испуганно замер. Учитель по-прежнему лежал на боку, не шевелясь, и лишь прислушавшись, можно было уловить его тихое дыхание. «Я просто посижу тут немного и уйду, хорошо?» — неизвестно кому пообещал Мо Жань, с тоской и нежностью глядя на спящего Чу Ваньнина. Вспомнив, какими горячими казались его руки в ледяной воде, какое тепло шло от его сильного полуобнажённого тела, Мо Жань вдруг собрался с духом и лёг на кровать. Под его тяжестью старые доски скрипнули, и Мо Жань заметил, как едва ощутимо вздрогнули плечи Чу Ваньнина. — Что… происходит? — от звука его голоса сердце Мо Жаня пустилось вскачь, а ум начал лихорадочно искать оправдания. Чу Ваньнин медленно повернулся и уставился на него, сонно щуря глаза. — Я замёрз, — выпалил Мо Жань первое, что пришло в голову. — Пол студёный, в стенах и двери полно щелей, да и после купания мне было лень сушиться… В общем, я… Мне же нельзя простывать. Я… я решил, что просто полежу с вами, пока не согреюсь, а потом уйду! Я непременно попросил бы разрешения, но вы спали, вот я и… — А где Цзяо? — всё тем же бесцветным тоном перебил Чу Ваньнин. — Не знаю, — соврал Мо Жань, — а он тут был? — Всё ясно, — выдохнул Чу Ваньнин и устало потёр глаза. — Хорошо, тогда давай поменяемся. Сегодня я сплю на полу. — Нет-нет-нет, — тут же запротестовал Мо Жань, невольно удержав его за плечо, — так не пойдёт! По моей вине вы слишком долго пробыли в ледяной воде. Кровать такая широкая, тут и на троих места хватит. Если хотите, я могу лечь головой к двери, только вот боюсь, что если у меня от ног вдруг пахнет, вам будет противно. С другой стороны, некоторые во сне скрипят зубами — я, вроде, не скриплю, но кто же знает о таком наверня… — Не мели чушь! — в глазах теряющего терпение Чу Ваньнина сверкнули молнии, а тон стал жёстким и холодным: — Закрой рот и спи уже, ради Небес. Вздумаешь тараторить или вертеться — вышвырну тебя прочь! — Спасибо, учитель! — не веря, что в самом деле добился разрешения, ошарашенный Мо Жань боялся даже пошевелиться или сказать что-то лишнее, рискуя сломать хрупкое терпение Чу Ваньнина. — И… спокойной ночи. Чу Ваньнин недовольно поджал губы, но, прежде чем лечь и снова отвернуться, всё же тихо бросил: — Спокойной ночи. Скоро хижина снова погрузилась в тишину. Стараясь даже дышать как можно тише, Мо Жань напряжённо лежал на спине, разглядывая потолок. Лунный свет серебрил старые балки, отчего ему казалось, что в эту теплую ночь всё в их скромном жилище подернулось инеем, как в холодном неприветливом Шу. «Только посмотри вокруг, Ваньнин, — он обвёл комнату рассеянным взглядом, — всё кажется таким холодным, прямо как тогда, в комнате малютки Суеман». Мо Жань осторожно перевернулся набок, оказавшись совсем близко к учителю. «Я ведь просто хотел согреться, но ты и сам словно лёд, и как же мне теперь быть?» Судя по ровному глубокому дыханию, учитель уже крепко спал — в этом Мо Жань не сомневался. Они провели вместе столько дней и ночей, ошибиться, не заметив притворства, было бы сложно. Кроме того, разве стал бы гордый Чу Ваньнин разыгрывать кого-то подобным образом? Он и так позволил Мо Жаню слишком многое, и это говорило не только о снисхождении, но и о доверии к своему всё-таки бессовестному и лживому ученику. Изящная линия шеи, мягко очерченная луной, рассыпавшиеся по плечам длинные волосы и тёмная родинка за ухом, крошечная, точно приставшее к коже рисовое зёрнышко… Мо Жань зажмурился, не в силах противостоять самому себе. Ведомый острым желанием ощутить тепло и соблазнительный, сводящий с ума запах этого человека, Мо Жань приблизился тесней, а потом мягко и осторожно обнял его, зарывшись лицом в густые чёрные пряди. От прикосновения Чу Ваньнин не шелохнулся, не напрягся в его руках, лишь тихое дыхание словно сделалось чуть торопливее и глуше. Сердце Мо Жаня бешено заколотилось. Глупое и ослеплённое желанием, оно точно рвалось из груди, не понимая, что так нельзя, что порядочный человек никогда бы не совершил ничего подобного. «Ну уж нет, грязная псина, так не пойдёт, — под натиском ослепляющего влечения Мо Жань едва смог собраться и резко отстраниться, — только не в этой жизни!» Но разум окончательно пал перед похотью, и вместо того, чтобы подняться и плеснуть себе в лицо пригоршню холодной воды, Мо Жань закрыл глаза и, небрежно стянув штаны, обхватил ладонью свой горячий, до боли напряжённый член. Большой палец мягко скользнул по крупной розовой головке, размазывая выступившую смазку. — Ваньнин… — торопливо лаская себя, Мо Жань горячо шептал его имя, мысленно покрывая поцелуями шею, плечи, спину, всё, до чего мог бы дотянуться теперь, и что не было прикрыто нижним одеянием. Чу Ваньнин, разумеется, не отвечал, но ведомый фантазией Мо Жань представил, что одежды на нём увлажнились от пота, а на лбу и щеках выступила испарина. Липкая, бесстыдно льнувшая к телу прозрачная ткань — именно в таком виде учитель предстал перед ним на озере этой ночью. Когда Чу Ваньнин тащил его из воды, какое-то время их тела были тесно прижаты друг к другу. Сквозь опущенные ресницы в ярком свете луны Мо Жань видел маленькие бусины сосков, твёрдые, точно от возбуждения. Даже широкий крой штанов оказался ненадёжным. Хотя член Чу Ваньнина оставался спокойным, поджатая мошонка делала его больше, соблазнительно оттягивая тонкую ткань. — Мо Жань… — длинные изящные пальцы мягко коснулись щеки. Воображаемый Чу Ваньнин склонился над ним, встав на колени. Вода с его мокрых волос капала на обнажённую грудь и шею, точно слёзы, оставляя тёплые влажные следы. Быстро работая рукой, Мо Жань сжал член сильнее и представил прикосновение к губам, нежное, почти неосязаемое, словно на лицо вдруг опустилась бабочка. Тот поцелуй в проклятом доме… Он едва не застонал от волнующего воспоминания. Постыдная тайна для одного — и драгоценное сокровище для другого, он всё ещё будоражил и безумно возбуждал. Мо Жань представил, как схватил спящего рядом с ним Чу Ваньнина и притянул к себе, жадно целуя шею и плечи, а затем принялся стягивать с него штаны, льнувшие к обнажённому телу. В его фантазии тот не сопротивлялся, а лишь тяжело дышал, позволяя Мо Жаню касаться всего, чего он захочет. Ткань послушно сползла, обнажив ягодицы, молочно-белые в свете луны, и ладонь Мо Жаня тут же прошлась по ним, оглаживая страстно и торопливо. Крепкие упругие мышцы слегка напряглись, точно не желая впускать его внутрь, но Мо Жань был настойчив. В разыгравшемся воображении одна его рука гладила и нежно ласкала Чу Ваньнина сзади, другая же, блуждая по всему телу, то до груди задирала нательную рубаху, то беззастенчиво стискивала его между ног. — Ваньнин… — выдохнул Мо Жань, представив, что снова уткнулся ему в затылок. Мо Жань не видел его лица, но тихие сдавленные стоны, которые он себе воображал, доказывали, что Чу Ваньнин жаждал его прикосновений не меньше, чем он сам. Мо Жань коснулся губами желанной родинки за ухом, и Чу Ваньнин содрогнулся, сильнее насаживаясь на его пальцы. Это было не животное возбуждение от афродизиака — нет, Чу Ваньнин в самом деле хотел его, страстно сжимал, будто ему было мало, и недовольно замычал, стоило Мо Жаню вытащить пальцы… Член Мо Жаня до боли вжимался в постель, но вместо этого он представил, как приподнял ногу Чу Ваньнина за бедро и рывком вошёл, раскрывая его тесное жаркое нутро. Их соитие было бы похоже на борьбу, короткую и страстную, в которой он безоговорочно победил бы, в конце-концов подмяв задыхающегося Чу Ваньнина под себя. Пальцы скользили по мокрой напряжённой спине, стиснули бёдра, притягивая ближе, пока поджарый живот не коснулся ягодиц Чу Ваньнина, не оставив зазора… Мо Жань схватил его запястья и прижал к спине, почти распластавшись сверху, и вставил так глубоко, как только мог. Воображаемый Чу Ваньнин встретил это движение гневным рыком, но его бёдра двинулись навстречу, ещё раз и ещё… Мо Жань яростно вбивался в него, покусывая загривок, выгнутую шею, плечи. Кровь бешено стучала в висках, её гул смешивался со звуками влажных шлепков и жёстких ударов тела о тело. — Ваньнин… я… уже… Мо Жань крепко сжал его и не выпускал бы до тех пор, пока не наполнил собой до краёв. Но вместо этого, резко распахнув глаза, он обнаружил под собой испачкавшее простыни пятно. Всё ещё жадно глотая воздух, Мо Жань раздосадованно простонал сквозь зубы. Не было никакой возможности очистить всё и не разбудить учителя. Придётся утром. Но всё это потом, а сейчас — блаженное опустошение и медленно растворяющееся удовольствие…***
Чу Ваньнин быстро плыл, рассекая водную гладь. Разгорячённые мышцы тянуло сладкой болью утомления, как после хорошей боевой тренировки или сражения с сильным противником. Брызги ледяной воды летели в лицо, но Чу Ваньнин не ощущал холода. Берег всё никак не показывался — он видел только круглую бледную луну, одиноко висящую в ночном небе. Неожиданно позади раздался громкий всплеск. — Учитель, — позвал насмешливый, немного хриплый голос Мо Жаня, такой знакомый и чужой одновременно, — подождите меня, этот ученик совсем отстал! Но Чу Ваньнин отчего-то не остановился, а лишь поплыл быстрее, упрямо сжав губы. Но как бы быстро он ни плыл, как бы ни пытался оторваться, прилагая все усилия, плеск воды становился всё громче, а язвительный смешок раздался прямо за спиной. Мгновение — и кто-то обхватил Чу Ваньнина сзади и прижал к своему крепкому жёсткому телу. Сильные руки обвили его торс, а тяжёлое горячее дыхание обожгло ухо. — Попался, — голос Мо Жаня звучал насмешливо, но таил в себе что-то опасное, распутное, точно собирался убаюкать все его сомнения и ласково, без грубого принуждения, сломить всякое сопротивление. Чу Ваньнин не сомневался, что это Мо Жань, но отчего-то его ученик казался крупнее и выше, а из его железной хватки было невозможно вырваться. Дёрнувшись, Чу Ваньнин понял, что Мо Жань полностью обнажён. Их разделяла только тонкая полупрозрачная ткань мокрого нательного белья Чу Ваньнина. Прижавшись к нему так крепко, что их тела точно слились в одно, Мо Жань бесстыдно потёрся о его ягодицы своим твёрдым членом, отчего Чу Ваньнин рассвирепел. — Отпусти! — процедил он сквозь зубы. — Разве учитель ждёт от меня этого? Горячие губы прикоснулись к уху, невесомо, точно дразня. Из-за того, что Чу Ваньнин не видел Мо Жаня в полной темноте, а лишь слышал и ощущал, он стал намного чувствительнее, и каждое прикосновение прошивало его, точно молния. Губы заскользили по шее, обжигающе коснулись плеча, лопатки. Отпустив одну его руку, Мо Жань скользнул ладонью за край тонкой рубахи, коснувшись твёрдого как камень живота. Не доставая ногами до дна, удерживаемый на весу, Чу Ваньнин был беспомощен, и отчего-то это состояние приносило не гнев или страх, а… Опустив глаза, он увидел под толщей воды свой туго обтянутый тканью член. Чу Ваньнину нестерпимо хотелось коснуться себя, но при Мо Жане он просто не мог этого сделать. Лучше бы тот сам… Если бы только эта рука, пальцами игриво очертившая косые мышцы живота, опустилась ещё немного ниже, дотронувшись до изнывающей плоти… «Ты так жалок…» — Ваньнин мучительно скривился, глядя в своё отражение на воде. Прикосновения Мо Жаня вызывали в нём неконтролируемую дрожь, которую тот не мог не почувствовать, крепко прижимаясь сзади. — Неужели учителю нравится? — вкрадчивый голос Мо Жаня звучал одновременно нежно и насмешливо. — Или это гнев заставляет его трепетать в моих объятиях? Кожа Чу Ваньнина горела от поцелуев, а мысли метались, точно стая перепуганных птиц. — Ваньнин… скажи, что тоже хочешь меня, — горячо шептал Мо Жань, жадно лаская языком его багровую от смущения мочку уха. — Признайся, этот ученик, он ведь давно тебе нравится. Хватит упрямиться, Ваньнин. Здесь и сейчас, просто доверься мне и… Его ладонь наконец опустилась ниже и дерзко огладила член, напряжённо зудящий под тонкой, до предела натянутой тканью. Переполненный болезненным ожиданием Чу Ваньнин судорожно дёрнулся и… Резко распахнул глаза. Сердце гулко билось в груди, заглушая все прочие звуки. Из-за чернильного мрака вокруг, разбавленного только льющимся из окна светом луны, Чу Ваньнину казалось, будто он всё ещё плывёт в чёрных водах озера, и влага на его теле — не пот, а брызги. Сон! Всего лишь сон, глупое продолжение той беспорядочной возни в озере, вылившееся в порочную фантазию. Это не было похоже ни на один из весенних снов, что он видел ранее — и хотя Мо Жань казался старше своих лет, Чу Ваньнин не был уверен, что увидел бы в его глазах то же злое безумие и ожесточённость. «Как я вообще… дошёл до такого?..» Пытаясь унять бешено колотящееся сердце, Чу Ваньнин не сразу понял, что тяжёлое хриплое дыхание принадлежит вовсе не ему. Он вспомнил, как Мо Жань напросился лечь рядом с ним. Разве паршивец не обещал согреться и уйти? Чем он… Услышав сдавленный всхлип и характерный скрип кровати, Чу Ваньнин замер, точно его парализовало. Даже столь не искушённому человеку, как он, было нетрудно догадаться, чем занимался Мо Жань. «Бесстыдник, — ошарашенный Чу Ваньнин едва сдерживался от желания пинком согнать его с кровати, — так соскучился по шисюну, что не в силах унять желания?! Ты…» Но не успел Чу Ваньнин додумать свою гневную мысль, как услышал тихое, на выдохе, но всё же отчётливо слышимое в тишине: — Ваньнин… У Чу Ваньнина моментально пересохло во рту, а всё тело оцепенело. Реальность и сон будто перемешались воедино. Если в прошлый раз ученик обронил его имя с необъяснимой тоской и даже нежностью, то сейчас, произнесённое низким хриплым шёпотом, оно будто сочилось похотью. Неужели Мо Жань… этот распутный паршивец… неужели он предавался рукоблудию, думая о нём?! Голова Чу Ваньнина опустела. Он не мог поверить в происходящее, будто из одного дурного сна просто перенёсся в другой, ещё более запутанный и необъяснимый. Как его бренное тело вообще могло пробудить в Мо Жане хоть искру желания?.. Мо Жань был так близко, его горячее дыхание шевелило волоски на затылке Чу Ваньнина, и всё же он не приближался, не пытался дотронуться — Чу Ваньнин не знал, что бы тогда было. Но он слышал каждый его вздох, влажное хлюпанье, шорох одежды и тихий скрип кровати от быстро двигающейся руки… Воображение слишком живо дорисовало Чу Ваньнину недостающие детали. Он вжался в постель, боясь даже дышать. Накрывшее его во сне возбуждение, едва унявшись, тут же вернулось. Как и во сне, ему нестерпимо, мучительно хотелось прикоснуться к себе. Или повернуться и увидеть лицо Мо Жаня, красное и мокрое от пота, приоткрытые губы… Заметив, что учитель проснулся, что бы тот предпринял? Пытка вышла невыносимой. Ему казалось, Мо Жань никогда не закончит, а думая о том, что ждёт, когда же тот изольётся, представляя себе невесть что, Чу Ваньнин мучился от стыда ещё сильнее. — Ох, я… учитель… Ваньнин, я уже… — от этого бесстыдного откровенного шёпота, просачивающегося прямо в уши, Чу Ваньнин едва не вылетел из постели, точно ошпаренный. И если бы не свидетельство его собственного греха, он бы и впрямь не вытерпел и сбежал. Мо Жань явно изо всех сил сдерживался, но последний стон всё же прозвучал громче предыдущих, а движения позади наконец прекратились. Мо Жань подскочил и, пошарив по постельному белью, огорчённо цокнул языком, а затем скатился с постели и сбежал. Поняв, что он там увидел, Чу Ваньнин провалился в ещё более глубокую яму стыда. Но в чём он мог упрекнуть ученика, когда сам только что во сне предавался разврату и получал от этого удовольствие?! И пускай там — лишь сон, а тут — явь, у него язык бы не повернулся, глядя в глаза Мо Жаню, надменно назвать его «распутником». Его учитель был ничем не лучше в своих грязных помыслах! Чу Ваньнин дрожал от жгучего возбуждения, стыда и напряжения. Понимая, что не посмеет коснуться себя, когда Мо Жань может в любой момент вернуться обратно, он пытался очистить разум и унять огонь желания. Почему… это вообще случилось? Даже будучи развратником, Мо Жань едва ли при этом был неразборчив. Если положенная почтительность и попытка соблюсти приличия не позволили ему найти тайную любовницу на столь короткий срок, то уж точно ничто не мешало использовать чей угодно другой образ для своих весенних игрищ! Почему он, а не, например, Ши Минцзин? Судя по дурацким расспросам и отнюдь не тонким намёкам, именно шисюн занимал все мысли Мо Жаня, целиком и полностью владея его сердцем. «Разве возможно любить одного человека, но при этом желать другого? — уязвлённо спрашивал себя Чу Ваньнин и не находил ответа. — Тем более, что этот «другой» значительно уступает первому в красоте и сдержанности характера, к тому же, у них большая разница в возрасте… Как это вообще можно понять?» Гордый бессмертный Бэйдоу, раскалывающий скалы одним ударом, чувствовал себя в такого рода вещах бестолковым младенцем. Не имея никакого опыта в любовных делах и свысока глядя на тех, кто таковой имел, он был не в силах понять, что творится в голове другого человека. Что творится в голове Мо Жаня. Не мог ни у кого спросить, не мог прочесть в книге. Значило ли это для Мо Жаня хоть что-то? Или, переполненный жизненными силами, он мог мысленно «перепробовать» кого угодно, не придавая этому никакого значения? Минутная слабость и блажь, о которой позже будет вспоминать со смехом или недоумением? «Вероятно, этому бесстыднику просто любопытно разнообразие, которое мне совершенно не по душе», — устало подумал Чу Ваньнин, невольно сжав пальцы в кулак. Чу Ваньнин столько раз робко задавался вопросом, имелся ли у него хоть призрачный шанс добиться взаимности, и неизменно приходил к неутешительному ответу. Он даже как наставник разочаровал Мо Жаня, и столько лет ушло на то, чтобы стена ледяного отчуждения между ними наконец рухнула. Но воображать, будто способен вызвать ответную любовь или хотя бы страсть? Каким наивным глупцом надо было быть? Но эта ночь безжалостно выбила почву у него из-под ног. Как теперь вести себя с Мо Жанем? Как смотреть ему в глаза? От унижения и стыда всё ещё горели щёки, зато возбуждение наконец прошло. И хотя измученный разум и тело требовали отдыха, сон всё никак не шёл.***
Наспех ополоснув в ледяной воде руки, Мо Жань некоторое время сидел на корточках, прижимая холодные ладони к лицу, а затем медленно отнял их и вернулся в хижину. Он осторожно приоткрыл дверь, чтобы скрип петель не потревожил сон Чу Ваньнина, всё ещё неподвижно лежавшего на краю постели. При одном взгляде на него Мо Жань ощутил удушливый стыд, но не потому, что не удержался от мерзкого рукоблудия, а потому что не сумел вовремя прибрать за собой. «Если утром учитель увидит, чем именно испачкана его постель, Сюэ Мэну и Ши Мэю можно смело заказывать для меня гроб, — укладываясь на циновку, Мо Жань с кислым видом потёр покрытый испариной лоб. — Если, конечно, этот учитель не обратится в демона и не проглотит меня живьём». Можно было соврать, что всё вышло случайно, весенний сон — что с него возьмёшь? Но в этом случае пятна остались бы лишь на его нательных штанах, иначе с чего это почтительному ученику взбрело в голову, засыпая в учительской постели, снимать их, оголяя зад? Выдумывая одно нелепое оправдание за другим, Мо Жань всё же не сдался, решив, что лучше умрёт, чем позволит учителю взглянуть на злосчастную простынь. Сразу после пробуждения Чу Ваньнина, пока тот в полудрёме выйдет до ветра, он быстренько соберёт бельё для стирки. Выглядеть это будет странно, но… уж лучше злой взгляд, чем добрая порка — так рассудил Мо Жань. Он твёрдо решил не спать до утра, чтобы не пропустить пробуждение учителя, но веки очень быстро отяжелели и начали слипаться… Выплеснув всё накопившееся напряжение, Мо Жань неумолимо захотел спать, а потому больно щипал себя и тряс головой, прогоняя сон. Но когда солнечный свет уже слабо забрезжил в окне, а птицы завели свою утреннюю песню, он внезапно уснул. Мо Жань точно провалился в тёмный колодец и тут же вынырнул наружу, так резко, что нелепо взмахнул рукой, будто пытаясь ухватиться за воздух. Щурясь от яркого солнца, он нервно сглотнул и вскочил с циновки, ужаснувшись, что всё проспал. Однако тут же увидел Чу Ваньнина, который как раз собирался расправить одеяло. Мо Жань метнулся к нему, точно ошпаренный, и поспешно схватился за другой край. — Учитель! Позвольте мне самому застелить вашу… Нет, давайте лучше я всё постираю перед отъездом, я как раз собирался! — затараторил Мо Жань, подтягивая к себе простынь. Остановившись, Чу Ваньнин бросил на него холодный, ничего не выражающий взгляд, и сердце Мо Жаня ухнуло вниз. «Злится? Он… уже всё видел? Или вчера я всё же разбудил его своей вознёй? Нет, учитель бы точно убил меня на месте!» — мысли лихорадочно проносились в голове, но Мо Жань старательно улыбался, понимая, как нелепо, должно быть, выглядит его суета. — Хорошо, — ровным тоном бросил Чу Ваньнин, слегка кивнув, и ушёл в другую комнату. Больше всего боявшийся, что учитель воочию увидит следы его «преступления», Мо Жань с облегчением перевёл дух. Будь его воля, он бы сжёг проклятую постель вместе с хижиной, но вместо этого, точно сопливый мальчишка, впервые проснувшийся на перепачканных собственным семенем простынях, пытался тайком избавиться от постыдных следов. Только покончив со стиркой, Мо Жань немного успокоился и собрался с мыслями. Вчера ему казалось, что собственные чувства обрушились на него, подобно лавине, грозя переломить хребет. Но этот страх быстро прошёл, уютно свернулся где-то на задворках разума, уступив место беспокойству иного рода — не дать щепетильному Чу Ваньнину узнать об истинных чувствах и желаниях ученика. Как он вынесет подобное унижение?.. Хотел бы Мо Жань верить, что это именно благородство и забота об учителе, а не жалкий страх быть отвергнутым. Развесив бельё и вернувшись в хижину, Мо Жань не застал внутри Чу Ваньнина, однако не сильно обеспокоился — тот мог отправиться выразить монахам благодарность за приём или собрать пару целебных трав в дорогу. «К тому же, с ним теперь Цзяо, — кисло улыбнулся Мо Жань, убедившись, что щенка тоже нигде нет. — Должно быть, его компания учителю куда приятнее моей». Променял бестолковую псину, которая выросла, но так и не научилась хорошим манерам и нагло залезла в хозяйскую постель, на глупенького восторженного щенка, послушно следующего по пятам… Что ж, справедливый исход. Вяло осыпая самого себя колкими остротами, Мо Жань собирал вещи в дорогу, хотя мысли его витали где-то далеко. Но только услышав скрип входной двери, он встрепенулся и понял, что всё это время напряжённо чего-то ждал. В хижину вошёл как всегда строгий и холодный Чу Ваньнин, окинул Мо Жаня безразличным взглядом и прошёл мимо, к книжному шкафу. Украдкой разглядывая его надменный профиль и будто бы недовольно поджатые губы, Мо Жань отчего-то вспомнил, каким горячим и отзывчивым вообразил Чу Ваньнина в своей ночной фантазии, и невольно смутился, отведя глаза. — Учитель, вы уже решили, что будете делать с Цзяо? — осторожно спросил Мо Жань, пытаясь понять, в каком тот расположении духа. — О пропаже никто не заявлял, поэтому возьму его с собой, — просто ответил Чу Ваньнин, расставляя книги в прежнем порядке. — Если бросить его здесь, это может обернуться большой бедой. Точно услышав, что о нём говорят, щенок вбежал в комнату, радостно виляя круглым мохнатым хвостом. — Почему? — недоуменно поинтересовался Мо Жань, но опустив взгляд, вдруг поражённо воскликнул: — Вам удалось его отмыть?! Грязно-серый комок спутанной шерсти на самом деле оказался нежно-бежевого цвета, точно неспелый персик, ещё не тронутый румянцем солнца. Теперь на лбу Цзяо выделялась отметина тёмно-коричневого цвета, напоминающая пляшущие языки пламени. «Так это духовное животное, — мигом понял Мо Жань, удивлённо вскинув бровь, — только, похоже, полукровка, вот и неказистый, да и отметина не алая». Чу Ваньнин подтвердил его мысли вслух. — Должно быть, чья-то духовная собака принесла нежелательное потомство, или сбежала и одичала. Он чудом выжил, но ему здесь не место. Мо Жань молча кивнул. Теперь стало понятно, почему щенок не только не испугался строгого Чу Ваньнина, но и крепко к нему привязался — многие духовные животные сами примыкали к будущему хозяину, почувствовав его огромную силу. В этом смысле на горе Лофу Чу Ваньнину не было равных — неудивительно, что лохматый паршивец игнорировал Мо Жаня. Однако полукровки, особенно выросшие в диких условиях или в местах скопления зловредной ци, со временем могли даже обезуметь и начать нападать на людей. — Тебе повезло, лохматый братец, что тебя подобрал мой учитель, — вполне искренне улыбнулся Мо Жань, насмешливо разглядывая охотящегося за белоснежным подолом ханьфу щенка. Чу Ваньнин внимательно посмотрел на него, но ничего не сказал. Мо Жаню стало не по себе от этого взгляда. «Учитель злится на меня? Но за что именно?.. Может, я всё же разбудил его ночью?» Если приглядеться, можно было заметить, что под глазами Чу Ваньнина пролегли тени, будто он плохо спал или мучился кошмарами… Снедаемый подозрениями Мо Жань невольно помрачнел. Он не глядя схватил со стола первое, что подвернулось под руку — это оказалась книга, которую так часто читал учитель, сборник стихов Цао Чжи. Она распахнулась, и Мо Жань невольно пробежался взглядом по блеклым строчкам:Ныне мы вместе, Но перейдём порог — Дальних и разных Много нас ждёт дорог. Миг — и разлука. Встреча куда трудней…
Мо Жань моментально захлопнул её, точно увидел на страницах ядовитого жука. — Учитель, прошу, возьмите, — он подошёл и протянул книгу Чу Ваньнину без всяких мыслей, но когда их пальцы уже едва не соприкоснулись, тот дёрнулся, точно ужаленный, и поспешно отнял руку. Это быстрое движение не укрылось от удивлённо застывшего Мо Жаня. Учитель… избегает его? Это казалось бы давно позабытое чувство, когда между ним и Чу Ваньнином словно вырастала стена… Отчуждение, вызывающее у Мо Жаня злость и желание крушить всё вокруг. Теперь он лишь с мрачной тоской смотрел на него, гадая об истинной причине, ведь учитель наверняка ничего не скажет прямо, если не сделал этого сразу. Мо Жань поступил низко, нарушил все возможные правила приличия, был крайне непочтителен, но ведь… ведь не сделал ничего, за что его стоило бы сторониться, как прокажённого? Хотя в глубине души Мо Жань с горечью понимал, что стоило, и если Чу Ваньнин в самом деле что-то увидел или услышал… Мо Жань ведь даже не сможет объясниться и принести извинения, да и как бы они звучали? «Учитель, простите, что этот ученик использовал ваш образ самым недостойным образом. Готов принять наказание!» Да кому вообще в этом мире приходилось выслушивать подобное оправдание?! Чувствуя себя раздавленным, Мо Жань поспешно отошёл, якобы чтобы собрать остатки еды в путь. Их ждала дорога в Шу. Но если в прошлый раз они с учителем приехали в заснеженный обледеневший город, теперь холод, казалось, поселился в них самих. ___________________________________________ Автору есть, что сказать: Мо Жань 0.5: Чу Ваньнин, мы расстались совсем недавно, а ты уже завёл себе новую собаку и разрешаешь ей спать в своей постели? Мо Жань 1.0: Вот именно, зачем учителю в доме животное, от которого только грязь и шерсть?! Мо Жань 0.5 (насмешливо): О, так там ещё и какое-то животное появилось? Мо Жань 1.0: … Цзяо: Гав-гав. Мо Жань 0.5, Мо Жань 1.0: Что сказал, щенок?! Жизнь не дорога?! Чу Ваньнин: Вы его понимаете?.. Мо Жань: Учитель, не слушай этого лохматого паршивца и спи только со мной, иначе в твоей постели будут блохи! Чу Ваньнин (мрачно): Лучше блохи, чем кое-что другое…