***
Госпожа Яньлинь лежала в своей постели, окружённая кучей мягких разноцветных подушек. Ещё недавно пышущая здоровьем женщина осунулась, побледнела, половина её волос окрасилась сединой, но глаза смотрели всё также остро и бойко, а накрашенные губы сложились в насмешливую улыбку. В её комнате было распахнуто окно, из которого доносился сладостный аромат недавно распустившихся пионов. Смешиваясь с запахом постоянно курящихся благовоний, он делал воздух терпким и насыщенным, как духи. — Как здоровье уважаемого наставника? — обратилась к нему первой госпожа Яньлинь, умиротворённо сложив руки на груди, точно будда. — Похоже, лучше, чем ваше, — холодно ответил Чу Ваньнин, не намереваясь особо церемониться. Точно поняв его настрой, госпожа Яньлинь только тихо усмехнулась и на мгновение картинно прикрыла глаза. Правой рукой она слегка помассировала себе висок, а затем вновь взглянула на Чу Ваньнина. — Му Сяолин мертва? — спросила она бесцветным голосом. — Му Сяолин мертва уже много лет, — не дожидаясь приглашения, Чу Ваньнин опустился на стул рядом с кроватью. — Но есть вопрос, который меня мучает. — Какой же? — госпожа Яньлинь по-птичьи склонила голову набок, внимательно его разглядывая. — Талисманы в поместье намеренно испортил Гу Аньчжэн. Но вот проклятия в адрес вашей семьи, которыми исписана стена главного дома, принадлежат руке другого человека, куда менее искусного в заклинательстве, — Чу Ваньнин прищурился. — А ещё Му Сяолин выпустили из барьера вовсе не по его приказу, поскольку этот человек совсем не ожидал её появления и был напуган. Значит, барышня Лу, ваша старшая служанка, сделала это по иной причине. И вы наверняка знаете, по какой. Некоторое время госпожа Яньлинь молчала, разглядывая свои пухлые огрубевшие пальцы, не похожие на руки изнеженной барышни. — Неблагодарная змея, — наконец устало процедила она, недовольно тряхнув волосами. — Впрочем… Я приняла её в свой дом, когда она была беременна от наобещавшего ей золотые горы женатого чиновника. Скрыла позор, позволила тайно родить дочь и оставить здесь, никому о том не сказав. Даже обещала выдать девчонку замуж за выгодную партию. Кто же знал, что так выйдет?! — Что случилось? — спокойно спросил Чу Ваньнин. — Уважаемый мастер, должно быть, помнит ту жуткую историю. Служанка, что принимала роды у проклятой демоницы, была дочерью А-Лу, — поморщилась, точно вспоминая тот день, госпожа Яньлинь. — Однако гадкая тварь обморозила ей руки, и пришлось их отрезать. От ужаса девчонка повредилась рассудком, но я сделала всё, чтобы она хотя бы осталась жива! Чу Ваньнин замер, вспомнив несчастную Жу-эр, для которой хотел изготовить протезы. Её бессвязные, полные ужаса слова, и надломленный плач служанки, что заботилась о покалеченной девушке, ещё долго стояли у него в ушах. — А ведь я всего-то попросила Жу-эр унести ребёнка и натереть яичным желтком!, — госпожа Яньлинь всплеснула руками, всем своим видом изображая праведное негодование. — Однако паршивка взбесилась и обморозила её. Я оплатила лечение, но вернуть руки и рассудок не в моих силах! Я думала, А-Лу тоже это понимает, но старая змея, оказывается, затаила обиду на мою семью и хотела отомстить! Перед лицом Чу Ваньнина вдруг возник образ мертвенно-бледной девушки с потухшим взглядом, которая отчаянно ползла к нему, ломая ногти о смёрзшуюся землю. Вместе с каплями крови, сочащимися изо рта, с её губ слетела последняя просьба — спасти жизнь дочери… Взамен она пожертвовала своей бессмертной душой и навсегда сгинула в небытие. Когда Чу Ваньнин допрашивал Сюй Сюэхуа в Барьере Восстановления Истины, она сказала, что не может покинуть поместье, но не успела назвать причину. Не может, потому что… — Всего-то попросили натереть яичным желтком? — ненадолго задумавшись, вдруг холодно усмехнулся Чу Ваньнин, от которого эта деталь ускользнула в прошлый раз. — Но ведь ритуал проводят лишь на третий день после рождения, поэтому вы никак не могли попросить о таком служанку. Госпожа Яньлинь слегка побледнела и умолкла, поджав тонкие губы. — У Му Сяолин, а вернее, у Сюй Сюэхуа, было иное мнение на ваш счёт, — каждое слово Чу Ваньнина, точно выпущенная из лука стрела, попадало в цель, и постепенно с лица госпожи Яньлинь сходили все краски, а пальцы бессильно комкали одеяло. — Она не могла покинуть поместье, потому что защищала жизнь ребёнка, на которую вы покушались. Постоянный страх за дочь питал её силы и делал свирепой, поэтому вскоре весь город сковала зимняя стужа. Удивительно, но под крышей этого богатого поместья разыгралась чудовищная и нелепая в своих совпадениях драма трёх матерей, каждая из которых отчаянно желала защитить своё дитя любой ценой. Госпожа Яньлинь хотела защитить сына и была готова убить невинного младенца, Сюй Сюэхуа хотела защитить дочь и была готова заморозить целый город, а барышня Лу жаждала отомстить за покалеченную дочку, не пощадив даже саму себя и обрекая на гибель бывшую благодетельницу. Жу-эр, должно быть, она тайно вывезла из поместья. — А что мне оставалось делать?! — наконец не выдержала госпожа Яньлинь, и в её глазах впервые заблестели слёзы. — Она хотела извести всю мою семью! — Если бы хотела — вы все уже давно были бы мертвы, — безжалостно отрезал Чу Ваньнин. — Однако Сюй Сюэхуа лишь хотела, чтобы её дочь жила, и даже отгоняла от дома всю нечисть. Покинь она поместье — может, вы бы и не убили младенца своими руками, но наверняка оставили бы его погибать голодной смертью. Впрочем, сговорившись с Гу Аньчжэнем, вы нашли чужой нож, который сделает всё за вас. — И имела бы на это полное право, вам ли не знать, уважаемый наставник Чу! Любой суд встанет на мою сторону! — высокий от гнева голос госпожи Яньлинь дрожал, но во взгляде затаилась свирепость раненой тигрицы. — Я тоже всего лишь защищала своего сына, обманутого подлым демоном, но, боюсь, мужчине никогда не понять чувства матери! Разве ваш долг — защита демонов, а не людей?! Отчасти Чу Ваньнин понимал: дикий ужас перед демоном вынудил женщину пойти на подобную жестокость. В этой глухой провинции люди, живущие по «Священному канону земледельца», безжалостно относились даже к простым детям, особенно к девочкам. Однако ложь и тайный сговор с человеком, который собирался пойти на жуткое преступление, это не оправдывало. — Мой долг — восстановить справедливость, — ничуть не впечатлённый разыгравшейся драмой, Чу Ваньнин взирал на женщину с подчёркнутым безразличием. — Даже если к ней взывает демон. Чу Ваньнин украдкой вздохнул, невольно чувствуя подступающую от насыщенных ароматов тошноту. Справедливость Небес, справедливость людей и справедливость демонов — порой это три абсолютно разных справедливости, которые спорят друг с другом. У каждого своя правда. Чу Ваньнин прекрасно знал все законы и порядки, царящие в мире людей, но никогда не следовал им вслепую. Законы пишут люди, а они могут ошибаться и не знать всего. Госпожа Яньлинь удивлённо вскинула брови. Что-то в её взгляде переменилось, точно потухла зажжённая свеча, а плечи слегка поникли. — Но теперь Му Сяолин нет, — тихо произнесла госпожа Яньлинь, нервно сцепив ладони. — Зато у вас всё ещё есть внучка, — напомнил Чу Ваньнин. На самом деле первой ему хотелось навестить именно Суеман, но сначала он должен был сделать всё возможное, чтобы выполнить данное её матери обещание. — Моя внучка, она… опасна? — поморщившись, будто произнесённое слово ей самой резало слух, тихо спросила госпожа Яньлинь. — Она — нет. В большей степени она человек, наделённый особой духовной силой. Поэтому Суеман должна жить здесь, среди людей, и жить хорошо. Разумеется, если госпожа Яньлинь не хочет разгневать древнее божество и ненароком вернуть его к жизни, обрушив на себя очередное проклятие, — ни тон, ни взгляд невозмутимого Чу Ваньнина будто бы не изменились, но слова достигли цели, и женщина едва заметно вздрогнула и прижала ладонь к груди. — Конечно, я должным образом позабочусь о ней! Если сам уважаемый Юйхэн Ночного Неба говорит, что ребёнок не опасен — значит, так оно и есть! Откуда мне было знать?! К тому же, у неё ещё есть отец, — она вдруг рассердилась и пихнула в сторону подушку, с глухим стуком упавшую на пол. — Пусть мальчишка наконец возьмёт ответственность за свою семью, а эта старуха хочет дожить старость в покое! Чу Ваньнин молча разглядывал искренне негодующую женщину. Возможно, в её сердце никогда не проснётся любовь к ребёнку, ставшему жертвой обстоятельств, но о ней хотя бы будут заботиться. Настанет время, и, если Суеман захочет, то сможет постигать бессмертие в одной из духовных школ Нижнего Царства. Госпожа Яньлинь, гневно хмурящая брови, ещё некоторое время смотрела в окно, напоминая большую сердитую кошку, а потом вдруг разом успокоилась и заговорила: — Знаете, уважаемый наставник Чу, на самом деле я думала об этом всё время, что провела в постели. Я не была с вами честна, и не только насчёт ребёнка — сейчас эта Яньлинь глубоко сожалеет… В далёком детстве мой мальчик так приглянулся этой демонице, что она не только помогла ему выбраться из зимнего леса живым, но и указала, как найти богатства. Так предсказание, которого я столь долго ждала, неожиданно сбылось. Мы с сыном до сих пор ни в чём не знаем нужды. Похоже, Небеса решили, что эта старуха должна заплатить по счетам, и послали мне испытание. Вот только я не сразу поняла, в чём его суть… Она вздохнула, точно глубоко о чём-то задумалась. Деньги, что они с сыном присвоили себе, вне всяких сомнений, были чьим-то тайником. Этот человек потерял целое состояние, но госпожу Яньлинь всё это время едва ли мучила совесть. — Бывает, проходит время, и весенний ветер рождает дождь, — выслушав её, ответил Чу Ваньнин, вдруг осознав, что испытывает не злость, а усталость, притом душевную, которую не смыть так же легко, как грязь и пот. — То, что кажется вам испытанием, быть может, однажды обернётся большим источником радости. — Скажем, Суеман станет выдающейся заклинательницей? — проницательная госпожа Яньлинь впервые назвала внучку по имени, а её глаза озорно заблестели, как прежде. — Вы что-то говорили про особую духовную силу, или эта старуха ослышалась? — Такое не исключено, — уклончиво ответил Чу Ваньнин, чтобы не сильно её обнадеживать, если Суеман решит выбрать иной путь. — Хотя ваш «Канон Священного земледельца» и велит не тратиться на обучение девочек. — Пёс с ним, с этим «Каноном», — без всякого смущения ответила госпожа Яньлинь, высокомерно вскинув подбородок. — Где бы сейчас была эта Яньлинь, если бы жила по книжкам. Чу Ваньнин лишь усмехнулся. В дерзости и бесцеремонности этой женщины было что-то подкупающее. Наконец поднявшись со стула, он вдруг поинтересовался: — Вы будете присутствовать на суде? — А что мне помешает? — искренне удивилась госпожа Яньлинь. — Даже лишись я рук и ног, доползла бы до здания суда, только чтобы увидеть, как эту гадюку Гу Аньчжэня, или как там его на самом деле зовут, прилюдно казнят! Неожиданно всё это время тихо просидевший у ног Чу Ваньнина крошечный Цзяо обиженно тявкнул, должно быть, желая справить нужду или подкрепиться. Госпожа Яньлинь испуганно всплеснула руками и округлила глаза. — Вы что, притащили в мою спальню грязную собаку?! — Это Цзяо, духовное животное. Верный охранник и помощник людей, — с той же невозмутимостью, с которой отвечал другим людям, пояснил Чу Ваньнин, и зачем-то серьёзно добавил: — Он чистый. В самом деле — он ведь целый час потратил на то, чтобы отмыть щенка от грязи, даже шерсть ему расчесал. — А блохи у него, случаем, не целебные? — ехидно поинтересовалась госпожа Яньлинь, будто намекая, что поняла, откуда этот «блохастый финик», и вдруг погладила дружелюбно виляющего хвостом щенка между больших лохматых ушей, а он тут же радостно облизал её пальцы. — Блох у него нет, но есть крепкие зубы и когти, а также исключительное чутьё на нечисть, — задумчиво прищурившись, ответил Чу Ваньнин. — И, кажется, я знаю, кому бы пригодились эти качества… Вскоре утомлённый трудной ночью и дорогой Чу Ваньнин медленно шёл к своему флигелю, надеясь подкрепиться и хоть немного отдохнуть перед встречей с магистратом и начальством тюрьмы. У него были предположения, почему его хотят видеть, но это дело не требовало спешки. Проходя мимо маленькой цветущей яблони — из-за долгих морозов дерево зацвело лишь недавно — Чу Ваньнин заметил, что её ствол прорезала глубокая уродливая трещина, расколовшая его на две части. Нижние ветки уже начали умирать, а снежно-белые лепестки падали на землю, будто слёзы. Подойдя к дереву, Чу Ваньнин нежно приложил ладонь к раненой яблоне и, прикрыв глаза, направил в неё поток тёплой духовной энергии. Совсем скоро трещина затянулась, словно её и не было, а ветки наполнились силой и расправили ярко-зелёные листья. — Так-то лучше, — тихо произнёс Чу Ваньнин, и вдруг услышал совсем рядом знакомый до боли голос. Мо Жань с кем-то заговорил, и довольно грубо. — Сестрица, отдай-ка мне поднос с едой. Я сам отнесу его своему учителю. — Н-но… но эта недостойная не может заставлять гостя выполнять её работу, — ему ответил робкий, совсем юный девичий голос. — Позвольте мне… Чу Ваньнин, обладающий прекрасной памятью, узнал её — это была та самая служанка, которая при его первой встрече с госпожой Яньлинь пролила чай, а позже начала приносить ему еду. Девушка в самом деле была довольно неуклюжей, но до сих пор он не придавал этому значения. Чу Ваньнин никого не видел за деревьями, но прекрасно слышал. Сейчас ему совсем не хотелось встречаться с Мо Жанем — стоило лишь на мгновение ослабить контроль, задуматься, заглянуть бесстыжему ученику в глаза, и на него лавиной обрушивались воспоминания о той позорной ночи, и все признания, что Мо Жань вывалил на него после. Однако Чу Ваньнину так редко удавалось понаблюдать за учеником со стороны, что он просто не мог заставить себя развернуться и уйти. — Ты разве не слышала, что я сказал? — даже не видя его лица, Чу Ваньнин живо представил упрямую складку на узкой переносице и высокомерный прищур. — Мой учитель сейчас занят важной работой — что, если ты снова прольёшь в его присутствии чай и испортишь чертежи? Чу Ваньнин невольно усмехнулся: Мо Жань хорошо знал, что он давно отдал чертежи кузнецу, но во что бы то ни стало хотел отнять поднос. — Разве эта Мао-эр настолько неуклюжая? — служанка упрямо не хотела сдаваться, хотя её голос уже дрожал от подступающих слёз. — Такое бывает, когда пялишься на человека вместо того, чтобы делать свою работу, — безжалостно ответил Мо Жань. — Да, этот учитель — самый красивый человек, которого ты когда-либо видела в своей жизни, но это не повод обливать его чаем. Ошеломлённый Чу Ваньнин уставился на стену из переплетённых веток, не понимая, как реагировать на подобную дерзость. Самый красивый человек?.. У Мо Жаня что-то не в порядке со зрением? Даже услышав признание, перевернувшее ему всю душу, Чу Ваньнин отчего-то ни разу не задумался, а каким его видит Мо Жань. Он решил, что эта болезненная, ненормальная любовь проросла в сердце мальчишки вопреки всему — возрасту, характеру, внешности Чу Ваньнина — точно уродливый сорняк, отчаянно цепляющийся за жизнь. Впрочем, так можно было объяснить сердечную привязанность, но не страсть, такую горячую и неудержимую, что этот бесстыжий ученик нарушил все возможные запреты, и… «Я смотрю на нечто суровое и прекрасное, но недостижимое…» — Чу Ваньнин вдруг вспомнил слова загадки, что вызвала в нём мучительную ревность, и покраснел. Неужели Мо Жань тогда говорил о нём? — Простите эту недостойную, молодой господин… — бедняжка Мао-эр всё же всхлипнула и, судя по звукам, торопливо убежала прочь, шурша юбками. — Так-то, — хмыкнул Мо Жань, похоже, ни капли не раскаиваясь. — Нечего строить глазки учителю. — … Чу Ваньнин тут же взял себя в руки, стараясь выглядеть строго и невозмутимо. Порыв просто развернуться и уйти в противоположном направлении он безжалостно подавил, не намереваясь больше бегать, точно испуганный кролик. Он спокойно выждал, пока Мо Жань не уйдёт достаточно далеко, а затем стремительной походкой обогнал его и, сделав приличный крюк, вышел на ту же тропинку. — Учитель, — Мо Жань улыбнулся ему радостно и смущённо одновременно. — Вы уже поговорили с госпожой Яньлинь? — Да, — скупо кивнул Чу Ваньнин, опустив взгляд на поднос, который тот держал в руках. — Почему ты идёшь на кухню? Если эта еда для меня, отнеси её во флигель. — Учитель, давайте я принесу вам другие блюда, — Мо Жань неловко замялся, явно с трудом подбирая слова, а затем уверенно добавил: — Понимаете, эта еда, она… испорчена! — Чем же? — невольно хмыкнул Чу Ваньнин, делая вид, что с живым интересом разглядывает миску с ароматным мясом в кисло-сладком соусе и свежие цветочные пирожные. — Уксуса многовато, — нашёлся Мо Жань, даже глазом не моргнув. — Разве его сюда кладут? — Чу Ваньнин пристально уставился на него, пытаясь вызвать в наглом паршивце хотя бы подобие угрызений совести. — Должно быть, случайно пролился, — с невинным видом заметил Мо Жань и тут же озабоченно нахмурился. — Если честно, теперь я хотел бы приготовить еду для вас лично, чтобы за всем проследить! — Мо Вэйюй, у тебя столько свободного времени? — строго спросил Чу Ваньнин. — Сколько угодно для моего учителя, — он обворожительно улыбнулся, при этом смущённо опустив глаза, точно юная девица, и от этого выражения Чу Ваньнин испытал просто всплеск самых разных чувств, которым не мог дать волю. Но с куда большим трудом он сдержал желание отхлестать эту самодовольную физиономию. Упрямый как буйвол, Мо Жань по-прежнему шёл напролом безо всякого стеснения и, кажется, даже не понимал этого. Чу Ваньнин впервые чувствовал себя так, словно это он — младший ученик, и оттого смущался и злился ещё сильнее. — Хорошо, тогда заодно приберёшься в моём флигеле. Мо Жань обиженно насупился, но не посмел спорить. Заверив, что скоро вернётся со свежей едой, он поспешил на кухню, не зная, что Чу Ваньнин ещё долго провожал его взглядом.***
Недовольно скрестив руки на груди, Мо Жань смотрел на стол, уставленный множеством тарелок, и наконец не выдержал и укоризненно произнёс: — Учитель, вы так мало съели. — Это ты слишком много всего приготовил. По-твоему, мой желудок размером с таз для крови? — хотя Чу Ваньнин выглядел сердитым, особенно когда пришлось убрать со стола инструменты и обрывки бумаг, отчего-то Мо Жаню казалось, что в глубине души он доволен. Так бывало и на горе Лофу: когда Мо Жань приносил учителю ароматную рисовую кашу или суп, тот всегда принимался за еду с каменным лицом, никогда не хвалил и не просил добавки. Однако с каждой съеденной ложкой его лицо постепенно расслаблялось, и украдкой наблюдающий за ним Мо Жань вдруг с удивлением замечал тень сдерживаемой улыбки или искорки добродушного веселья в чёрных глазах… Должно быть, этот человек по неведомой миру причине нацепил на себя маску ледяного высокомерия и отчуждённости, отчего сам порой страдал, боясь открыться и показать кому-то истинные чувства. Сегодня Мо Жань в самом деле чересчур расстарался: на подносе стояло блюдо с сочной тушёной свининой, обсыпанной яркими крупинками мелко нарезанного зелёного лука и сладкого перца; лежащие на капустных листах, истекающие ароматным мясным соком «львиные головы»; несколько тарелок с лёгкими овощными закусками; печенье из клейкого риса и засахаренного лотоса, которое он обещал учителю в качестве вознаграждения. Содрогаясь от отвращения, он даже приготовил любимое блюдо Чу Ваньнина, которое тот неизменно брал в столовой Пика Сышэн — тофу, политый соевым соусом. Можно было накормить этим всем, по меньшей мере, человек десять. Едва увидев, как Мо Жань входит с огромным подносом, Чу Ваньнин даже опешил — наверное, решил, что скоро к нему сбежится толпа голодных людей. — Просто когда учитель болел, я не мог готовить для него всё, что хотел, — с улыбкой произнёс Мо Жань, убирая тарелки, — а ещё я недостаточно хорошо знаю ваши вкусы, вот и подумал… что вы попробуете каждое блюдо и скажете, понравилось ли вам. Долгое время тишину нарушал только тихий стук посуды, аккуратно переставляемой на поднос — Мо Жань вовсе не ждал никакого ответа, но оказалось, учитель всё это время мучительно подбирал слова. — Мне понравилось, — наконец сдержанно, как всегда, произнёс Чу Ваньнин, украдкой забрав с тарелки ещё одно пирожное. — Что именно? — сделав вид, что не понял, спросил Мо Жань. — Всё. — Всё? — Мо Жань всё ещё озабоченно хмурился, точно никак не мог понять, о чём толкует учитель, а тот ещё сильнее смешался. — Ты всё делаешь хорошо, — наконец выпалил он, и самые кончики его ушей заалели, когда Чу Ваньнин осознал, как это звучит, и сердито добавил: — Ты хорошо готовишь! Старательно изображая, что не заметил его конфуза, Мо Жань просиял и радостно затараторил: — Спасибо за похвалу, учитель, этот ученик рад стараться для вас! Чу Ваньнин недоверчиво покосился на него, но, видно, не обнаружив ничего подозрительного, с достоинством кивнул и встал из-за стола. — Учитель, вы ведь хотите пойти в городскую тюрьму? — посерьёзнев, спросил Мо Жань. — Да, но сначала я навещу Суеман. — Чу Ваньнин подошёл к полке, откуда достал небольшой мешочек, в котором тихо звякали, перекатываясь, стеклянные флаконы с целебными настойками и маслом. Услышав это, Мо Жань замешкался. Мерзкий тоненький голосок страха подсказывал ему сделать вид, будто он очень занят хлопотами и грязной посудой, или хочет прямо сейчас отнести остатки роскошного обеда Сюэ Мэну и Ши Мэю, но… Набравшись смелости, Мо Жань осторожно обратился к Чу Ваньнину: — Учитель, можно мне пойти с вами? Обещаю, что не буду мешать. Если бы Мо Жань не знал, чего ждать, возможно, и не заметил бы, как Чу Ваньнин едва заметно напрягся. Поначалу всякий раз это было неловко — оставаясь друг с другом наедине, они были точно рыбы, которых внезапно запустили в тесную лужу. Однако потом каждый уверенно входил в свою роль — Мо Жань старался вести себя как обычно, и Чу Ваньнин отвечал ему тем же. — Хорошо, — Чу Ваньнин строго взглянул на него, — тогда поможешь дать ей настойку. Мо Жань с готовностью пообещал, памятуя о том, что учитель не очень хорошо ладит с детьми. На самом деле ему хотелось раз и навсегда покончить с одним недоразумением и убедиться, что учитель ничего не заподозрил. Мо Жань с содроганием вспоминал день, когда Чу Ваньнин узнал о сотворённой им ради спасения Суеман древней запретной технике — «Ковре алых листьев». Провернуть подобное за спиной наставника — само по себе оскорбление, не говоря уже о всеобщем осуждении. Поэтому он входил во флигель, где держали малышку, с гулко бьющимся сердцем, ожидая вороха неудобных вопросов и строгих нравоучений. По комнате весело плясали солнечные зайчики, проникающие сквозь ставни, но благодаря заклинанию Чу Ваньнина внутри всегда было прохладно, стены покрывал тонкий налёт инея, а с каждым выдохом изо рта вырывался пар. Некоторое время Чу Ваньнин просто внимательно смотрел на выцветшие кровавые символы вокруг люльки. — Знаки выполнены весьма искусно, — сдержанно заметил он, и от его похвалы Мо Жаню точно провели по хребту куском льда. — Просто повезло, учитель, я видел-то их всего раз в жизни, — поспешно затараторил он, лихорадочно соображая, как бы убедительнее соврать. — Я… я не искал намеренно, так вышло, мне просто стало любопытно… Никогда не думал, что эта техника сможет мне пригодиться, да ещё в таких обстоятельствах, — он виновато развёл руками, стыдясь посмотреть Чу Ваньнину в лицо. — Мне… мне очень жаль. И всё же на мгновение их глаза встретились — глубокий изучающий взгляд Чу Ваньнина прошил его насквозь, и сердце испуганно замерло. Казалось, в этот момент учителю удалось заглянуть ему в душу. Будь оно так — ничего прекрасного Чу Ваньнин бы там точно не увидел. Однако он больше не стал ничего спрашивать — только вновь попросил быть очень осторожным и не рисковать, даже просто читая о запретных техниках, способных разрушить бессмертную душу. Переведший дух Мо Жань горячо пообещал учителю никогда не переступать эту черту. Сейчас он не лгал: Мо Жань твёрдо решил прожить совсем иную жизнь, не повторив ошибок прошлого. За то недолгое время, что Мо Жань не видел Суеман, малышка, казалось, подросла, а взгляд больших и круглых, как у птички, глаз, стал ещё более осмысленным. — Ты соскучилась по старшему братцу? — широко улыбнулся Мо Жань, уже привычно покрутив перед её лицом кончиком хвоста, будто она была котёнком. — Тебя никто не обижал, а? Можешь всё рассказать этому Мо, и он поколотит всех твоих обидчиков! Чу Ваньнин со снисходительной усмешкой наблюдал за его глупой вознёй, пока размешивал лекарство тонкой бамбуковой палочкой. — Она всё равно тебе не ответит, — произнёс он таким тоном, будто всерьёз сомневался, что Мо Жань это осознаёт. — Зато она всё понимает, — невозмутимо улыбнулся Мо Жань, пощекотав девочку под подбородком. Сморщившись, как капустный листок, она засмеялась и попыталась схватить его за палец. — Вы ведь тоже заметили, какой у неё умный взгляд? Она словно маленький будда. — Этот ребёнок в самом деле особенный, — помолчав, ответил Чу Ваньнин. — А она тоже сможет управлять холодом и погодой, как её мама? — Мо Жань немного покачал Суеман на руках, внимательно следя за всеми приготовлениями. — Это вряд ли, — Чу Ваньнин бросил на него быстрый взгляд. — Полукровки демонов далеко не всегда наследуют сильные стороны родителей, иначе их было бы намного больше. Чаще они вовсе погибают. А иногда мучаются от того, что смертное тело не способно выдержать чужеродную силу. Управлять ею они могут ещё реже, и это явно не тот случай. У Суеман хорошие духовные каналы, но если однажды она решит встать на стезю самосовершенствования, поначалу ей придётся непросто. Она словно бабочка с драконьими крыльями… Перестарается — и погибнет под их тяжестью. Мо Жань не на шутку встревожился, услышав его слова. Учитель не стал бы нагнетать понапрасну. — Поэтому в первую очередь нужно укрепить её тело. Тогда Суеман сможет держать силу в узде. Мо Жань с сочувствием взглянул в лицо малышки, на чью долю уже выпало столько нелёгких испытаний. Он хорошо знал, что значит оказаться никому ненужным, чужим даже среди некогда близких людей, с положением хуже, чем у дворовой собаки… Но Мо Жань верил в навыки учителя — и что тот убедил семейство Суеман трястись над ней, как над величайшей драгоценностью. — Учитель, почему бы вам не взять её на руки? — вдруг озорно улыбнулся Мо Жань, вскинув голову. — Что? — Чу Ваньнин поднял недоумевающий взгляд, перестав помешивать лекарство. — Зачем это? От того, как он насторожился и внутренне подобрался, Мо Жаня едва не разобрал смех. Встреча с демоном пугала этого учителя меньше, чем перспектива оказаться с младенцем на руках. — Хотя я развлекаю её уже довольно долго, она так и норовит посмотреть в вашу сторону. Похоже, ни капельки вас не боится. Видно, вы пришлись ей по душе намного больше, чем я, — он якобы огорчённо поцокал языком. — Я не умею обращаться с маленькими детьми, — пускай Чу Ваньнин бросил это нарочито равнодушным тоном, Мо Жань уловил в нём нотку досады, и на душе отчего-то потеплело. — Это несложно, учитель. Я покажу вам. Аккуратно придержите вот тут… Он бережно передал ему Суеман. Скованный и напряжённый, Чу Ваньнин неловко держал ребёнка, точно раскалённый горшок, который ни в коем случае нельзя бросить на пол и разбить. С трудом подавляя улыбку, Мо Жань поправил его руки и показал, как держать малышке голову. Растерянный Чу Ваньнин держал барахтающийся свёрток, чересчур серьёзно вглядываясь в лицо Суеман, словно пытался по нему что-то прочесть. Он не знал детских игр и колыбельных, не умел ласково обратиться к ребёнку или увлечь пустой болтовнёй. И всё же Мо Жань смотрел на него с задумчивой полуулыбкой, отчего-то ощутив лёгкую тоску. — Ваньнин, — Тасянь-цзюнь прижался губами к его уху, чтобы здесь они были неразрывно связаны, как и внизу. — Этот достопочтенный вновь заполнил тебя собой. Он не видел лица Чу Ваньнина, ему достаточно было ощущать его дрожь под губами и пальцами. — Я всё ещё в тебе, так глубоко в тебе… Хорошо бы ты понёс от меня дитя. Знаешь, как бы я его назвал? И вновь от тех грязных и волнительных воспоминаний у Мо Жаня горели щёки. Он не помнил придуманное имя, но помнил, что почти видел этого ребёнка воочию. И не знал, сколько в его издёвках было реальной злобы и желания унизить, а сколько — невыразимой подкожной тоски и жажды обрести семью. В этом мире не было никого, кому бы он доверял. Он бы никогда не набил брюхо Сун Цютун своими детьми, даже останься она единственным живым существом на земле. Но если бы у него была частичка Чу Ваньнина… Если бы их двоих можно было перемешать воедино, как древесину и воду, создав нечто совершенно иное… Он бы точно превратил свой горячечный бред в реальность. Мо Жань неотрывно смотрел на Чу Ваньнина, слишком сосредоточенного на младенце, чтобы заметить этот пронизывающий голодный взгляд. Они с Суеман даже были неуловимо похожи — белая кожа, большие чёрные глаза и ощущение, будто смотришь на нетронутый снег в диком лесу, тёмном и опасном. — С ней ведь будут хорошо обращаться, правда? — пробормотал Мо Жань, зябко потерев ладони. — Придётся, если не хотят разгневать древнее божество, — Чу Ваньнин кивком головы указал ему на флакон, намекая, что пора бы дать лекарство. — Но ведь оно исчезло со смертью её матери? — удивился Мо Жань, послушно подходя ближе, чтобы помочь. — Хорошо, что здешнее семейство не настолько сведущее, — хмыкнул Чу Ваньнин. Мо Жань довольно улыбнулся, забирая Суеман у учителя. Значит, всё было не напрасно… Учитель, его вспыльчивый и дерзкий учитель, готовый встать на защиту угнетённых, даже если это противоречит принятым законам, на самом деле умел быть сдержанным, убедительным, непоколебимым. И лучше бы семейству Яньлинь внять его словам. — Я решил оставить Цзяо здесь, рядом с Суеман, — неожиданно сказал Чу Ваньнин, невозмутимо наблюдая, как девочка морщится от горьковатой настойки и пытается выплюнуть всё обратно, смешно высовывая язык. — Что, правда?! — Мо Жань даже не скрывал удивления. — Но почему? Разве он к вам не привязался? Впервые он посочувствовал лохматому сопернику — навсегда расстаться с Чу Ваньнином, готовым постоянно терпеть его компанию, кормить с рук и гладить перед сном?.. Мо Жань старался не думать о том, что на самом деле завидует собаке, иначе его гордость серьёзно пострадала бы. — Девочке потребуется защитник, особенно, пока её ци нестабильна. Он может учуять и справиться с низкоранговой нечистью. На самом деле подобных животных зачастую привлекает не сам человек, а его духовная сила. Думаю, особенная природа Суеман ему тоже придётся по душе, — сказав так, Чу Ваньнин некоторое время молчал, а потом тихо добавил: — Это то немногое, что я могу для них сделать. «А я вот готов биться об заклад, что паршивцу вы и без всякой силы пришлись по душе», — язвительно подумал Мо Жань, но, разумеется, не посмел сказать такое вслух. С долей грусти он осознал, что два этих создания — две полукровки, брошенные на произвол судьбы, — нуждались в доме и любви, и, возможно, такова была их судьба. Обоих спас Чу Ваньнин, и теперь у малышей появился хотя бы шанс на лучшую долю. Они ещё немного повозились с Суеман, напоив её настойкой «Многих цветущих лет» — Мо Жань старался всё делать быстро, чтобы учитель не успел замёрзнуть. После пережитого недавно ему следовало избегать любого холода. Мо Жань мысленно пообещал себе приготовить имбирный чай и заставить учителя выпить, по меньшей мере, пару чашек. После всех процедур Суеман утомилась и, стоило им вернуть её в люльку и накрыть пологом, тут же сонно засопела, подложив кулак под щёку. — Учитель, вы не против, если я буду сопровождать вас в тюрьму? — когда они тихо покинули флигель, спросил Мо Жань, силой воли удержав себя от идиотского желания подуть на чуть озябшие руки Чу Ваньнина. — Зачем? — спросил он без раздражения, просто немного строго. — Ну, всё-таки, косвенно я замешан в этой истории и кое-что видел… Да и вам, быть может, понадобятся в тюрьме дополнительные глаза и уши, — Мо Жань задумчиво взъерошил себе волосы на затылке. — Ши Мэю тоже досталось, но он ведь большую часть времени лежал без сознания и мало что помнит. — Хорошо. Думаю, магистрат вовсе не из любезности ждёт со мной встречи. В тюрьме что-то случилось, — Чу Ваньнин привычно расправил складки ханьфу, которое слегка помяла вертлявая Суеман. — Что, например? — недоуменно вскинул бровь Мо Жань. — Возможно, Гу Аньчжэню этой ночью не удалось уснуть. Быстро догадавшись, о чём идёт речь, Мо Жань только понимающе хмыкнул. ________________________________________ Автору есть, что сказать: Мини-спектакль: «(Несостоявшаяся) свадьба господина Мо, юноши во всех смыслах выдающегося». Почтенная старая дева Чу (с грустью смотрит на распростёртые посреди поля тела поверженных врагов): Я слишком стара и некрасива, чтобы быть любимой и выйти замуж. Оттого все мужчины меня и сторонятся… Увидев следы бойни и прекрасную деву со свирепым лицом, забрызганным кровью, крестьяне в ужасе бросают инструменты и с криками бегут прочь. В прошлом достопочтенный Мо (восторженно наблюдая из кустов): Как бела её кожа, как огромны её глаза, как остёр её кадык… А этот румянец столь нежно обагряет щёки… Всё ещё этот достопочтенный (ворчливо, из кустов напротив): Это не румянец, слепая ты собака. Это кровь! Она убила человека. В прошлом достопочтенный Мо (с надеждой): И стала вдовой? Ведь не может быть, чтобы столь выдающаяся госпожа до сих пор была не замужем… Почтенная сваха Сюй (суетливо): Послушай сюда, любезный господин! Зачем же старая жёсткая кочерыжка, которую ещё нужно потрудиться выкорчевать, когда есть нежная молодая зелень под рукой?.. Юная дева Ши Мэй (играясь с зелёным листочком): … Юная дева Ши Мэй: Мне что, уготована роль той, которую все читатели ненавидят и желают ей скорейшей смерти, потому что она постоянно разбивает главную пару?.. Все (хором): Нет! Конечно, нет! Ты почитаема и любима, вашей паре все желают благополучия и процветания! Юная дева Ши Мэй, подозрительно косясь на них, уходит. Всё ещё этот достопочтенный (высокомерно): Госпожа Чу, этот достопочтенный, так и быть, согласен сделать тебя своей наложницей и осыпать милостями каждую ночь. В прошлом достопочтенный Мо (не выдержав, кричит): Госпожа Чу, не слушайте его! Этот никчёмный пёс жарит только с помощью повара, а сам — никудышный любовник, он льёт слишком много масла! Почтенная старая дева Чу (сердито): В моём возрасте подобные предложения получать уже неприлично! В прошлом достопочтенный Мо (озадаченно): Тебе же ещё и тридцати нет?.. Почтенная сваха Сюй (рассудительно): Госпожа Чу наполовину кошка, а для кошки это весьма солидный возраст. Если господа тверды в своём намерении, советую поторопиться, пока её шерсть не облезла! Все: …