***
Они ехали в машине, где все стёкла были в решётках, закрыты занавесками. Ни единый лучик света не мог сюда проникнуть. Брайн отчаянно пытался вызволить руки из наручников, но только разодрал кожу. Алые, будто таёжная клюква, капли крови выступили на его запястьях. Ребята с надеждой смотрели на своего командира, но Оливия молчала, откинув голову назад. — Ну Оса, я тебя урою. Ненавижу его, — прошипела она. — Ненавижу! — Осин-то здесь причём? Вас другой человек сдал, — сообщил водитель. У Оливии всё в голове перевернулось с ног на голову. Она даже предложить не могла, кто же стал крысой. Она поинтересовалась личностью сдавшего. — Влад Воробьёв. Позвонил нам после репортажа, мы приехали. Оливия широко раскрыла глаза, чувствуя расширяющийся с каждой минутой комок в горле. Человек, в которого она влюбилась, её первая любовь, поступил с ней так, тем самым заставляя сильно страдать. Она просто не могла в это поверить. После такого он вряд ли будет с ней встречаться. Для него она убийца, наркоманка, тому подобное. Он её боится. — Оливия? Что за Влад? Ты его знаешь? — спросили ребята наперебой, заметив лёгкую грусть на её лице. — Нет, — ответила Оливия, отворачиваясь. Им сделали замечание, приказали молчать.***
Влад внимательно наблюдал за задержанием через окно. Он чувствовал, как сильно бьётся его сердце. У него в голове были такие метания… Когда он гулял с Оливией, он понял, какая она. Добрая, милая, скромная. Не позволила себе ничего лишнего в отношении парня. Интересуется искусством (или хотя бы умело делает вид). Даже была рядом с ним в самый ответственный для него момент — там, в консерватории. Влад уже играл на публике, но каждое выступление становилось испытанием для его разума. Но с другой стороны, он чётко узнал её в видеоряде. Он не знал её имени, не успел спросить, но слышал, что какие-то люди её так называли. Она убийца. Зачем она интересовалась им? Может, Влад мог стать очередной её жертвой? И всё-таки он не верил в то, что эта милая девушка могла быть преступницей. Не разобравшись, он сдал её в тюрьму. А вдруг она не виновата? Телевизор тоже врёт иногда. Влад ходил по комнате. Его нервы были слишком расстроены, как старое пианино. И самое главное: он не мог выкинуть её из головы. — Владик, время ужина. Пюре с котлетой. Рыбная, как ты любишь, — его мама, женщина лет сорока пяти, одета скромно, по-деревенски, подошла к нему. Влад даже не повернулся к матери, стоя у окна и грызя ногти. — Мама, я совершил ошибку, — произнёс он отчётливо. Его голос даже стал низким по-взрослому от горечи. — Любую ошибку можно исправить. Главное, вовремя её понять. А что за ошибка? — мать, казалось, забыла про еду. Влад сел за стол, сцепив ладони и выдыхая. — Мне плохо, — повторял Влад, будто мантру. — Плохо мне. — Да что случилось, в конце концов? Я начинаю нервничать! — мама заметно теряла терпение, однако голос оставался спокойным, негромким. Влад вздохнул. — Мне жарко. Лихорадит. — Может, у тебя ротовирусная болезнь? Надо съездить в город, таблеток взять, лекарств. А хотя нет. У Зины есть… Влад посмотрел прямо в глаза матери и сказал уверенно, как теорему: — Это не ротовирусная болезнь. Это любовная болезнь. — Ты влюбился? Славно! А кто это? — Мама обрадовалась, хлопая в ладоши и радостно улыбаясь. — Оливия Стар, — Влад не разделял маминого энтузиазма. Мама смотрела новости, поэтому она знала это имя. Улыбка мгновенное пропала с её лица. — Стой, как, погоди. Оливия?.. Она же преступница?.. — Я не верю. Мама, она хорошая. Мы с ней гуляли два дня назад. Она разговаривала со мной о музыке. Мы дышали свежим воздухом. Мы любовались рекой. Она была на моем выступлении вчера. Мам, а вдруг это неправда? Вдруг я ей сломал жизнь? Я поступил, как законопослушный гражданин, но я ослушался моральных законов. Мама слушала сына, еле сдерживая своё изумление. Она конечно не горела желанием иметь невестку с судимостями, но прекрасно понимала, что в словах Влада была своя доля правды. В девяностые часто сажали ни в чём не виновных людей. — Мама, у тебя же остались связи в полиции? — вдруг спросил Влад, нарушая тишину. Мать отвлеклась от размышлений, вздрогнула и кивнула: — Остались. Действительно, у мамы Владислава были полезные знакомства. В полиции у неё работал двоюродный брат. У него было довольно серьёзное звание, и он вполне мог вытащить Оливию из западни.***
А что же происходило с нашей Оливией? Машина остановилась, и группировку вытолкнули на улицу. Оливия, перецепившись, упала на асфальт, сцепив зубы и смачно матерясь. — Не выражаться! — крикнул кто-то из омоновцев. Оливии было всё равно: в нецензурной лексике она находила хоть какое-то успокоение. Когда она очутилась возле огромного здания с высоким забором и маленькими окошками, до её сознания дошла вся серьёзность ситуации. — Будете сидеть здесь до суда, — сообщили ребятам. — Это СИЗО? ¹ — вырвалось у Лив. — Нет, клуб «Умелые ручки». Остальные не прерывали скорбного молчания. Зубы Брайна стучали дробь от неожиданно поднявшегося ветра. Наручники так и не сняли. У Оливии затекли руки. Ей порядком начала надоедать вся эта ситуация и она начала по-хамски говорить с людьми ОМОНа: — Снимите наручники, живо, — шипела Оливия, резко остановившись. — Ничего не попутала? Хочешь, чтобы тебе и без того огромный срок увеличили? Статья существует за оскорбление представителя власти при исполнении им своих должностных обязанностей или в связи с их исполнением. — Дерзость Лив вызвала у омоновцев улыбку. Однако Оливию было уже не усмирить. — Мне похер на ваши статьи. Я не виновна. Я не принимала. Мне подкинули. Не хотите отпускать меня — ребят моих освободите хотя бы. Они тут ни при чём, — Оливия кашлянула. — То есть ты подтверждаешь то, что вы в группировке? Оливия замолчала, поняв, что она своими словами усугубляет ситуацию. Если бы она только знала хоть какие-то законы, права…***
Мать Влада стояла у телефона, набирая тот самый спасительный номер. Трубку очень долго не брали, но наконец на том конце провода раздался бодрый фальцет: — Привет, Наташа! (Так звали маму Влада). Что-то случилось? Ты просто поздно как-то звонишь. — Да, поздно. Нужно помочь одной девушке, которую осудили понапрасну, — Наталья сделала глубокий вздох, успокаиваясь. — Вернее, мы ещё не знаем, виновата она или нет, но… — Так, погоди. Что за девушка? За что осудили? Давай по порядку. Женщина изложила кратко всю историю, стараясь внимательно подбирать слова так, чтобы ей согласились помочь. — Не знаю, Наташ. Задала ты мне задачу, конечно. Наркотики — статья серьезная. Тем более, если там группировка намечается… — Пожалуйста, помоги. Отмажь её как-нибудь. Могу заплатить, у меня есть в сбережениях крупная сумма… — Не нужно денег, — отрезал в ответ говоривший. — Я тебе и так помогу. Всё будет хорошо. Я постараюсь сделать всё возможное. — Он буквально противоречил сам себе. Наталья это заметила и с грустью в глазах положила трубку. Влад кивнул, мол, что вообще происходит. — Обещал помочь. Но это не точно. Статья слишком тяжёлая. Влад не смог ничего ответить. Не было сил на разговоры, объяснения. Хотелось просто зарыться в одеяло, как в кокон, и спрятаться. — Я искренне надеюсь, что мы поступаем правильно, — Мать встала с табуретки, поправив неправильно положенную трубку. — Мам, ты как-то спокойно реагируешь на то, что я влюбился в бандитку, — Влад приподнял бровь. — Сейчас время такое, каждый второй — бандит. Что теперь, вообще ни в кого не влюбляться? Да, не Софья Ковалевская, ² ну и что? Главное, чтобы ты был счастлив. Тем более, мы до конца не уверены, что она связана с криминалом. Мы не знаем, что из того репортажа правда, что ложь. Поэтому не беги вперёд паровоза. — Спасибо, мам, — Лицо Влада просветлело, он улыбнулся впервые за этот непростой разговор. — Чего не сделаешь ради детей…***
— Имя, фамилия, отчество, дата рождения, город рождения, — сухо спрашивали в СИЗО. — Стар Оливия Олеговна. Дата рождения: двадцать шестое декабря тысяча девятьсот семьдесят первого года. Город рождения: Санкт-Петербург. Ей недоверчиво посмотрели в глаза. Оливия поняла: это связано с её именем. Зарубежные, нерусские имена в постсоветском государстве были редкостью, скорее всего, была огромная вероятность, что это псевдонимы. — Я правда Оливия. В паспорте гляньте. — Проходите, — ей указали рукой направление, в котором нужно идти. — Следующий. — Чёрный Алексей Родионович. Двадцать четвертое октября тысяча девятьсот семидесятого года. Город рождения: Москва. — Проходите. Следующий. — Попов Александр Викторович. Седьмое мая тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года. Город рождения: Санкт-Петербург. — Мапс Брайн Сергеевич. Двадцать пятое сентября тысяча девятьсот семьдесят первого года. Город рождения: Санкт-Петербург. — Проходите. Далее следовал обыск. Для этого их всех отвели в специальную комнату. Когда Оливию обыскивали, ей показалось, что её шлепнули по пятой точке. Естественно, промолчать она не смогла. — Вы можете меня не лапать? Глаза обыскивающего, старого мужлана, наполнились искренним сочувствием. — Я тебя умоляю. Тебя никто лапать не захочет никогда в жизни. Ты ж бесформенная доска. Так что понизь самооценку, дорогая. Оливия, наверное, в сотый раз прокляла тот день, когда пошла гулять с Владом. Если бы этого не произошло, он бы не узнал её по телевизору. Они до этого никогда не пересекались. Сейчас было бы всё хорошо, сидела бы она дома, пила чай с баранками да смотрела на то, как белки с ветки на ветку прыгают. Никаких тебе проблем. А там уже Чёрный с Сизым бы что-то придумали. Вытащили бы её. Но нет, захотелось ей погулять с мальчиком. «Дурацкая симпатия, только карты все спутала! Я была ослеплена, моя бдительность — усыплена. За что мне всё это. Ну держись, Влад Воробьёв, жалкий Ботан, приеду домой, вырву у тебя всё, что возможно вырвать и запихну в глаза. Я тебя на ремни порежу. Помяни моё слово!» Условия содержания в СИЗО были отвратительными. Наши герои находились в камере «два на пять метра», помимо них было ещё пять человек. Кровати были расположены в два яруса, были стол, туалет, умывальник и окно, закрытое решетками. Царил жутчайший беспорядок, разбросаны газеты, какие-то бутылки. Сокамерники сразу же обратили внимание на Лив, начали подкатывать к ней, предлагать свидания, уединение и тому подобное. Она грубо отказывала. Наступила ночь. Оливия поняла это по тому, что железная дверь камеры закрылась. Она залезла на верхний ярус одной из кроватей, который чудом был свободен и посмотрела в обшарпанный потолок. Естественно, ни о каком сне речи идти не могло. Оливия думала обо всем, что с ней произошло, думала о предстоящем следствии, судах. Она не испытывала никакое чувство страха, ведь у неё была ещё маленькая надежда, которая мелькала где-то вдали, как огонёк, спасавший людей в холодную зиму. Она надеялась на торжество справедливости. И оно было ближе, чем она думала!***
Уже под утро в доме Воробьёвых раздался звонок. Наталья, сидевшая возле трубки всю ночь, резко очнулась и ответила на вызов. На том конце провода говорил её двоюродный брат. По голосу было слышно, что он не спал, занимался делом, порученным для него его родственницей. — Да? — с надеждой спросила Наталья. — Отмазали, — сказал только одно слово, а в Наталье пробудилось столько счастья, радости, что она заплакала. — Спасибо тебе большое! — начала она благодарить брата. — Выяснилось, что наркотики подбросил один из сотрудников правоохранительных органов по поручению Осина. Это было видно по камерам. Так что это оказалось легче, чем мы представляли себе. Разговор закончился. Наталья побежала будить Влада, чтобы рассказать ему эту светлую новость.***
Оливия не сомкнула глаз ни на минуту. Во-первых, нервы шалили, воображение рисовало самые мрачные картины её будущего. Во-вторых, рядом с ней громко храпел её сосед. В-третьих, было жутко холодно спать без одеяла. Апрель выдался на редкость не тёплым. Да и обстановка была новая для неё. Рано утром в их камеру пришла полиция и громко сказала: — Значит, так. Оливия Стар, Александр Попов, Брайн Мапс, Алексей Чёрный, вы свободны. Собираемся, уходим. — В смысле… — Брайн еле продрал глаза и пытался понять, о чем ему сказали. — В прямом. Идите, пока мы не передумали. — Они точно свободны? Я без них никуда не пойду, — строго сказала Стар. — Точно. В камере зазвучали недовольные голоса. Оливия быстро вскочила с кровати, оделась, дождалась своих напарников и направилась к выходу.