***
Утро довольно яркое для февраля, а Драко просыпается вместе с солнцем, как и каждое утро. Он одевается просто, в хлопковые брюки и футболку, так как сегодня первый день его обязанностей; у Поттера впереди ещё несколько недель относительного отдыха, в то время как Драко будет выполнять большую часть работы, прежде чем, по плану Драко, тот начнёт реально работать, после чего Поттер возненавидит его так же сильно, как и прежде, а может, и больше. Он спускается на кухню и готовит себе чашку крепкого чая, чтобы побороть бессонную ночь; он вставал ещё два раза, чтобы помочь Поттеру поправить положение. Он привык к недосыпанию по ночам — слишком многие его клиенты нуждаются в нём по той или иной причине в предрассветные часы — и поэтому полагается на утренний чай как на способ пережить этот день. Когда приходит Пидди, он даёт ей инструкции по поводу еды, кладет тост на тарелку с фасолью и направляется в комнату Поттера с подносом. Поттер всё ещё спит. Драко ставит поднос и открывает шторы. — Поттер! — лает он. — Просыпайся, чёрт тебя дери! Глаза Поттера резко открываются, как будто на него нападают; он протягивает руку и взмахивает палочкой, прежде чем проснуться, а затем откидывается на подушку. — Как ты, блять, сюда попал? — Тебе действительно стоит почитать тот контракт, что подписала Грейнджер, — весело упрекает его Драко. — Ты не можешь меня ограничить в доступе к тебе, пока я работаю на неё. Возмущённый Поттер смотрит на него. — Это мой дом! — бормочет он. — Ты не можешь просто так ограничивать мою магию в моём собственном доме, даже если бы ты был достаточно силён для этого, в чем я очень сомневаюсь. Драко закатывает глаза. — Я не пытаюсь ограничивать твою магию. Я открыл дверь. Это заклинание практически первого курса, Поттер; ты просто не можешь использовать его против меня. — Я серьёзно поговорю сегодня со своим адвокатом, — говорит он. — Я спал, и ещё слишком рано для этого. Уходи. — Мм. А как ты спал? Поттер открывает рот, чтобы ответить, затем замолкает, удивление отражается на его лице. — Неплохо, — медленно соглашается он, бросая подозрительный взгляд в сторону Драко. — Ты наложил на меня заклинание или что-то в этом роде? — Я не такой тупой, Поттер, — надменно говорит Драко. — И сегодня ты будешь спать ещё лучше; у нас впереди целый день. А сейчас, — он указывает на поднос, — ешь. Поттер с отвращением смотрит на поднос. — Я хочу пончики. — Нет, — решительно отвечает Драко, приподняв бровь. — Я не ем такое. — Это идеально здоровый завтрак, Поттер. Что тут у нас: два взбитых яичных белка с кусочком ветчины из индейки и небольшая ложка фасоли на подсушенных тостах, половина грейпфрута и небольшой стакан молока, и три маленьких бутылочки зелий. Он богат белком и сложными углеводами для получения энергии. В зелья добавлены витамины и минералы, а также элементы, способствующие наращиванию здоровых мышц. Ешь. С сердитым вздохом Поттер глотает зелья по очереди, корчится от их вкуса, а затем вызывающе смотрит на Драко. Его губы скручиваются. — Ненавижу грейпфрут. — Ненавижу работать с самопровозглашёнными придурками, — отвечает Драко, смягчая свои слова улыбкой. — У всех нас есть свой крест. Поттер мгновение выглядит сбитым с толку. — Я хочу кофе. — Ладно, — просто капитулирует Драко. — Если ты всё съешь, я позволю тебе выпить чашку кофе. — Ты позволишь мне? — взрывается он в ярости. — Мне тридцать пять лет! Я сам решу, что мне есть! Драко вздыхает. — И меня это будет полностью устраивать, когда ты достигнешь нормального веса и нормального функционирования. То дерьмо, которое ты ел, только вредило твоему прогрессу. Я очень сомневаюсь, что ты так питался, когда был на службе, не так ли? — Как будто это сейчас имеет значение, — горько бормочет Поттер. — Будет иметь. Взгляд Поттера осторожно переводится на него, а затем в сторону. Он медленно поднимает вилку и начинает есть. Когда он съедает три четверти завтрака, он отталкивает поднос, и Драко колеблется, прежде чем убрать его с его колен и спуститься вниз на кухню. Он возвращается с обещанным кофе, который Поттер выпивает с нечестивым желанием и стонами удовольствия, как любовник. Драко ёрзает на стуле, стараясь не слушать. В отличие от вчерашнего вечера, он помогает Поттеру сесть в кресло вместо того, чтобы отнести его в туалет. Через дверь он слышит, как Поттеру трудно переместиться с инвалидной коляски на сиденье унитаза, но Драко настойчиво сидит и не предлагает помощи. Поттер позволил себе стать слишком зависимым от других для выполнения основных задач, что никак не могло помочь его самооценке. Драко ждёт, заправляя кровать Поттера быстрым взмахом палочки, и выбирает свежий комплект одежды. Поттер быстро справляется со своими делами и выкатывается, всё ещё в помятой одежде с прошлой ночи. Драко молча протягивает ему пару чистых штанов, на которые Поттер смотрит на мгновение. — Эм. Малфой? Драко фыркает. — Я не выйду из-за твоей добродетели. Они тебе понадобятся. Пожалуйста, разденься и надень их. Поттер неожиданно не возникает, но приподнимает бровь, пока Драко не усмехается и не отворачивается. Через несколько минут он бормочет: — Я закончил. Драко оборачивается и замирает. Он знает, что с его стороны совершенно непрофессионально восхищаться телом клиента, и, честно говоря, это не имеет смысла в этой ситуации, когда Поттер выглядит так же, как после битвы за Хогвартс, худощавым и с широко раскрытыми глазами. Но хотя его мышцы атрофировались, и он потерял нездоровое количество веса, Драко может видеть по линиям его фигуры, как он мог бы выглядеть при малейшем усилии, и он тупо задаётся вопросом, является ли это одной из причин, по которым он избегает газет. Поттер слишком привлекателен — плоский живот, узкие бёдра, широкая грудь, каким-то образом даже после того, как ел пончики на завтрак неизвестно сколько времени — Драко мгновение моргает, прежде чем прочистить горло и жестом показать на кровать. Поттер безмолвно подъезжает к кровати, хватается за перила, тяжело ворча, и падает спиной на неё. Он устраивается на подушках, и Драко качает головой. — Нет. Ложись прямо, пожалуйста. — Не мог бы ты хотя бы объяснить, зачем? — строго спрашивает Поттер. Смущённый, Драко снова прочищает горло. — Лечебный массаж. Он поможет стимулировать мышцы и улучшить кровоток. — Я не хочу, чтобы ты тёрся об меня, Малфой, — рычит на него Поттер. Внезапно раздражённый Драко хмурится. — Я вовсе не говорил про «эротический массаж», ты долбаный дрочила. Просто дай мне делать мою работу, — он вздыхает. — Тебе же холодно, да? Поттер гримасничает. — Ну да, ты заставил меня раздеться до штанов. — Я имею в виду в целом, — фыркает Драко, забираясь на матрас. Он протягивает руку и берет Поттера за запястье, отсчитывая его пульс, он медленный. — У тебя очень плохое кровообращение. Твои руки и ноги наверняка постоянно ледяные. Прежде чем мы продолжим, нам нужно улучшить кровообращение и поработать над активизацией твоих мышц. Поттер на мгновение задумчиво смотрит на него, прежде чем коротко кивнуть. Руками он помогает себе спуститься ниже на кровати, пока не ложится на матрас, только одна подушка поддерживает его голову. Драко накладывает слабые чары, чтобы немного поднять сердцебиение Поттера, хватает бутылку масла, которую он принёс с собой для этой цели, и намазывает руки. Он начинает с левой ноги Поттера. Массаж кажется приятным занятием, и он и вправду может быть таким при определённых обстоятельствах. Терапия обычно не входит в это число. Он задействует все свои мускулы, чтобы глубоко проникнуть в ткани стопы и лодыжки Поттера, икры и бедра, прижимая свои гладкие ладони к коже, плавно поглаживая их, чтобы улучшить кровообращение. Поттер стонет, шипит, скрипит зубами от боли, когда Драко работает выше, затем переходит к его другой ноге. Он осторожно обращается с местом ампутации, но возобновляет более сильный массаж правого бедра Поттера. Закончив, он подталкивает Поттера перевернуться и начинает работу с тыльной стороной бёдер и ягодиц, игнорируя короткий вопль возмущения Поттера. Он неуклонно движется вверх, к пояснице, глубоко массируя костяшками пальцев место травмы с обеих сторон позвоночника, и продолжает подниматься к плечам, прижимая руки и скользя ладонями по линиям бицепсов. К тому времени, как заканчивается массаж, проходит час, и он слегка задыхается от напряжения. Поттер слегка приподнимает лицо от подушки, голос его вялый и приглушённый. — Ты закончил? — На сегодня да, — Драко хватает полотенце для рук и вытирает пот с лица, затем протягивает Поттеру его палочку, а своей снимает чары сердечного ритма. — Наложи на себя очищающие чары. Поттер неуклюже приподнимается, злобно глядя вниз, когда его неподвижные бедра скрещиваются. Он поправляет их одной рукой и накладывает очищающие чары, после которых всё ещё остаётся слабый блеск масла на коже. Драко кивает, накладывая на него их ещё раз, чтобы он полностью очистился. — Твоя магия слаба, потому что ты использовал её для таких простых заклинаний и с такой слабой фокусировкой, — он не упоминает эмоциональный аспект магической силы духа. — Сколько заклинаний, по твоему мнению, ты используешь на регулярной основе? — Достаточно, — недовольно говорит Поттер. — Разве массаж не должен быть расслабляющим? — Если это так, то я делаю свою работу неправильно, — Драко протягивает ему пустую кружку. — Пожалуйста, наколдуй сюда воды. Поттер закатывает глаза, но делает, и Драко делает большой глоток. Она прохладная и освежающая, но с лёгким металлическим послевкусием. — Почему это так необходимо? — Я знаю доктора Марша. Ты о нём слышал? — увидев краткий кивок Поттера, Драко продолжает. — Ты хороший кандидат на его новейший протез. Он магически связывается с телом, он будет ощущаться так же, как и обычная нога; он даже сохраняет определённое количество чувствительности. Его нужно будет убирать только во время магических перемещений, например, при аппарации, или при использовании каминной сети, а также во время купания, но твоя мобильность сможет быть близка к той, что была когда-то. Взгляд Поттера задерживается на нём слишком долго; свирепый и исполненный негодования. — Этого не будет, если я не смогу пошевелить ногами. — Вот для этого тут я. — С чего ты решил, что в состоянии мне помочь? — спрашивает Поттер, хотя это звучит риторически. — Никто другой не мог. — А ты им позволял? — отвечает Драко. — Или ты сдался, думая, что твоя удивительная гриффиндорская сила позволит тебе исцелиться в течение месяца? Поттер так долго молчит, что Драко начинает думать, что он вообще не собирается отвечать. Затем: — Зачем ты это делаешь, Малфой? На самом деле. У Драко перехватывает дыхание. Он не может сказать всего, что приходит ему в голову: потому что я должен тебе гораздо больше, чем хотелось бы. Потому что мне нужно тебе помочь. Потому что я даже не могу заставить себя понять, почему так больно видеть тебя таким сломленным, когда ты можешь жить полноценной жизнью, независимо от того, можешь ты ходить или нет. Наконец, он приходит к выводу: — Потому что это то, чем я занимаюсь. На самом деле. — И ты можешь мне пообещать, что я снова стану тем, кем был? — говорит Поттер грубым от тоски голосом. — Что я смогу вернуться на службу, летать, трахаться и снова жить своей жизнью? Ты бы дал об этом нерушимый обет? Драко в ужасе смотрит на него. — Конечно, не дал бы, наглый болван! Я никогда такого не обещал. Но я могу частично привести тебя к этому, — он с трудом сглатывает, преодолевая разочарование на лице Поттера, и возвращает тему к исходной. — Я видел твои снимки, доктор Марш не зря так хочет тебе помочь. Но он не сможет создать для тебя протез, если ты не в состоянии с ним ходить — во всяком случае, не рабочий. Целители проделали прекрасную работу по восстановлению твоего позвоночника. Думаю, сейчас твоя главная проблема — повреждение нервов. Нервы — штука хитрая. Тебе, должно быть, сказали, что это хороший знак, что ты смог восстановить столько сенсорных функций; это само по себе свидетельствует о самовосстановлении нервов, что часто бывает с ними. Но контроль и движение не вернутся без работы. Думай об этом как о своей палочке: когда ты был ребёнком, в ней была сила, но ты не знал, как ею управлять. Даже после того, как ты получил свою палочку, ты не мог многое с ней делать, потому что не знал, как. Нам просто нужно заново научить твое тело делать то, что оно разучилось делать. — Я хочу снова иметь возможность работать, — тихо бормочет Поттер. — И летать, и трахаться, и жить, — сухо резюмирует ему Драко. — Да, спасибо, я слышал. Тогда никакого давления на меня, — удивительно, но Поттер слегка улыбается при этом, просто подёргивая губы вверх и влево. Драко качает головой, чтобы прочистить её. — Я не могу дать тебе никаких обещаний. Но я могу сказать, что, по моему экспертному мнению, основанному на твоей диагностике, нет причин, по которым ты не сможешь снова ходить, если вытащишь голову, вырвешь гордость из своей задницы и будешь достаточно много работать. На самом деле, Поттер, я видел, как люди и в худшей форме были более функциональными, чем ты, менее чем за два месяца. Ты не позаботился о себе должным образом. Поттер невесело рассмеялся. — И для тебя имеет значение, в каком я состоянии? — Хочешь верь, хочешь нет, — тихо говорит Драко, — это так. Так было всегда.***
Гермиона и Уизли присоединяются к ним на кухне Поттера за обедом. Это напрягает; Поттер молчит, отвечая на реплики Уизли и вопросы Гермионы отрывистыми фразами. Когда он спрашивает Уизли о его делах, тот делает паузу, прежде чем ответить. — На прошлой неделе мы… ах, вообще-то, закрыли дело Робертса. Рука Поттера слегка сжимает вилку. — Это последний из них. Кто это был? — Его племянница. Она с Хаффлпаффа, поэтому в списке подозреваемых она была ниже всех, но у неё был небольшой талант к зельям, и она пристрастилась к эйфорийному эликсиру. У Робертса было… — Четыре флакона с кровью единорога, — быстро добавляет Поттер. — Понятно. Азкабан, полагаю? — Шесть месяцев, смягчение приговора, — объясняет Уизли. — Омут Памяти показывает, что это был несчастный случай; она толкнула его, когда он поймал её на попытке воровства, и он упал. После этого она обязательно проведёт некоторое время в реабилитационном центре. Тишина нарастает и нарастает. Поттер кивает, глядя на свою тарелку с курицей и жареными овощами. — Хорошая работа, Рон, ты, должно быть, очень горд, — бормочет он, не поднимая глаз. Уизли и Гермиона снова многозначительно переглядываются. — Это ты изначально обнаружил, что он тайно собирает редкие ингредиенты для зелий, — неуверенно предлагает Уизли. Улыбка Поттера слабая и злая. — Изначально я делал много вещей, — бормочет он. Драко наблюдает, как его настигает перемена. Неспособный слушать больше, он вмешивается: — Вы думали, что её не стоит подозревать, потому что она была хаффлпаффкой? Дайте угадаю, если бы она была в Слизерине, она была бы в начале списка? — Я знаю, это глупо, — говорит Уизли, цепляясь за тему, как утопающий. — Но хаффлпаффцы всегда в конце списка наших подозреваемых. Верные, честные и всё такое. Гарри был одним из первых, кто начал менять некоторые устаревшие взгляды в Министерстве, но кое-что всё равно осталось. — Думаю, теперь всё останется как прежде, — бормочет Поттер. — Если ты не захочешь вмешаться и начать исправлять все остальное. Я уже не смогу это сделать, Рон. Уизли бледнеет. Он кладет вилку. — Знаешь, думаю, мне лучше пойти проверить Хьюго. Он у мамы, но она упомянула, что сегодня была очень занята, — он встаёт, хлопает Поттера по плечу. — Увидимся скоро, да, приятель? Поттер без энтузиазма кивает, на его лице мерцает сожаление, и Уизли выходит из комнаты. Драко смотрит на Гермиону, которая успокаивающе кладёт руку на предплечье Поттера, и тоже извиняется. Он ловит Уизли в гостиной, он возится с хрустальной банкой с дымолётным порошком. Драко не уверен, исходит ли его импульс сочувствия из многих лет работы с семьями недавних инвалидов или из того, что Уизли выглядит чертовски жалко, стоя перед камином, но он подходит к нему. — Знаешь, это действительно частое явление. Уизли безразлично смотрит на него. — Не то чтобы я этого не заслужил. — Потому что он спас тебе жизнь? — Драко смеется. — Тогда я тоже заслуживаю ужасного обращения. Не отвечай на это, — быстро добавляет он. — Или это потому, что он пострадал, спасая тебе жизнь? Потому что, насколько я понимаю, ты не заставлял его принимать решение, которое он принял. — Я не… — вздыхает Уизли; его голова наклоняется вперёд, пока не касается каминной полки. — Это моя вина. Я проверил его нападавшего и думал, что он мёртв, но он, должно быть, каким-то образом заблокировал заклинание. Я не уследил. — Зачем тебе следить за тем, кто, по показаниям магии, мёртв? — Я… Слушай, я прошу прощения за то, как я обошёлся с тобой на днях. Ты мне не нравишься, но я думаю, это просто из-за… Ну, правда, я тебя не знаю, как ты и сказал. Миона сказала, что ты лучший, и я ценю то, что ты делаешь, — тихо и искренне говорит он. Ошеломлённый Драко молчит. — Но если ты сделаешь что-нибудь, чего не должен, я тебя, бля, разорву на британский флаг. Это больше походит на правду. — Уизли, в день, когда ты победишь меня на дуэли, я снова предложу свою палочку Поттеру, — хихикает Драко. Уизли выглядит в равной степени удивлённым и обиженным. — Пятнадцатилетняя карьера в Аврорате, Малфой. И я почти уверен, что ты не предлагал свою палочку Гарри. Кстати, если ты как-нибудь захочешь взглянуть на неё, то она находится под усиленно защищённым стеклом в Министерстве. Драко гримасничает, и к ним присоединяется Гермиона. Она одаривает Драко слегка обеспокоенной улыбкой, затем переплетает пальцы с Уизли. — Пошли, — она оборачивается. — Я вернусь завтра, хорошо? Драко не упускает из виду её намек на то, что Уизли не будет с ней. — На самом деле, может, тебе стоит немного повременить с приходом. Позволь нам войти в рутину. Нам нужно… — он смущённо сглатывает, отводя глаза и пытаясь сказать кое-что, что он говорит семье каждого нового клиента. — Нам нужно укрепить доверие. Уизли мягко фыркает, но Гермиона кивает. — Ладно. Я вернусь… скоро. — Очень хорошо. Они уходят, и Драко возвращается на кухню, где угрюмо сидит Поттер, возясь со своей едой, как ребёнок. Драко садится напротив него. — Ну, я всегда знал, что ты самодовольный кретин, но никогда не видел, чтобы это было направлено на твоего лучшего друга. Поттер поднимает глаза, сверкая глазами. — Ты не знаешь, что он… — Сделал? — Драко заканчивает, поднимая брови, когда Поттер умолкает. — Не сделал? Я легко могу устанавливать определённые связи и понимать конкретные темы, о чём свидетельствуют шесть моих ТРИТОНов на «Превосходно». Лицо Поттера непоколебимо, как камень. Он бросает свою посуду, поражая Драко громким стуком о тарелку. — Мне нужно в туалет, — говорит он себе под нос, демонстрируя свое оскорблённое достоинство, прежде чем покинуть кухню. Драко выжидает минуту, переводя дыхание. Он был свидетелем того, как Поттер использовал свою метлу, чтобы сбежать от дракона, послал в него заклинание, которое чуть не рассекло его пополам, победил самого тёмного волшебника своего времени, и не отрывал взгляда от Драко, когда свидетельствовал от его имени в суде. Но эта новая, горькая версия по-прежнему удивляет, и он должен постоянно напоминать себе, что Поттер — просто человек, как и многие другие, который потерял что-то дорогое для него. Он слышит сверху грохот, и Драко в тревоге поднимает глаза. Без сознательного намерения он обнаруживает, что бежит по лестнице в комнату Поттера. Поттер сидит в своём кресле, в полном порядке, и на мгновение Драко охватывает облегчение. Затем он замечает резкий запах мочи, и его сердце сжимается. На полу рядом с креслом Поттера лежит разбитая лампа; видимо, он её опрокинул, скорее всего, специально. — Поттер. Голос Поттера полон унижения. — Уходи, Малфой. — Нет, — Драко подходит ближе. Он становится на колени перед Поттером и накладывает на него тихие очищающие чары. У него несчастное лицо, скрюченное от подавляемой боли, глаза опухшие от непролитых слёз. — Это совершенно нормально. — Ссать под себя? — тупо спрашивает он. — Да, думаю, сейчас это нормально. — Часто ли у тебя возникают проблемы с недержанием мочи? — Драко давит тихим голосом. Поттер отказывается смотреть ему в глаза. — Уже нет. Я чувствую… давление. В последнее время я обычно успеваю. — Это превосходно, — искренне хвалит Драко, всё ещё тихо. — Многие люди не могут этого сделать. Это показывает невероятное улучшение. Сияющая нить влаги просачивается из уголка глаза Поттера. Он стирает её ладонью. — Превосходно, что у меня есть контроль над мочевым пузырем, как у трёхлетнего ребёнка. Спасибо. — Я серьёзно, — настаивает Драко. Он кладёт руку на плечо Поттера. — Это показатель многих других вещей. Ты ведь использовал катетер, да? Вначале, — Поттер отрывисто кивает. — И теперь у тебя только изредка случаются инциденты. Это очень хороший знак, — Драко делает паузу, глубоко вздыхая. — Нам нужно будет подробно обсудить твои цели и области, в которых ты хотел бы работать. У меня есть свой распорядок, но мне нужно больше информации, а твоё дело очень тонкое. Ты был слишком упрям, чтобы работать со своими предыдущими физиотерапевтами. Я слишком многого не знаю. — Ладно, Малфой, — отвечает Поттер слегка саркастично, щеки всё ещё красные. — Всё, что захочешь. — Хорошо, — весело говорит Драко. — А теперь. Пора в ванну. — Я чист, — приглушённым голосом указывает Поттер. — Я только вчера её принимал. — И примешь ещё столько, пока я буду здесь, что ты удивишься, если у тебя не вырастут ласты, — сообщает ему Драко и уходит в ванную.***
Любой прогресс, достигнутый Драко вначале, стопорится в течение нескольких недель после начала работы с Поттером. Поттер послушно работает с ним, но не жалуется и почти не контактирует с ним, кроме самых элементарных физиотерапевтических взаимодействий. Он позволяет делать массаж, стиснув зубы, часами сидит в реабилитационном кресле и принимает ванну, а также отрабатывает все заклинания, которыми руководит Драко. Его магические способности растут и стабилизируются, хотя Драко подозревает, что они далеко не достигают той силы, на которую, по его данным, он способен. Но он не отвечает на вопросы, касающиеся ночи травмы и своей жизни перед ней, или целей на будущее, препятствуя попыткам Драко наладить более глубокие отношения между пациентом и целителем, необходимые для успешной реабилитации. Гермиона навещает их три раза в неделю, передавая им привет от Уизли и детей, которые «скучают по своему дяде Гарри», подслушивает Драко, и он понимает, насколько полностью Поттер изолировал себя от мира. Фактически, Гермиона — единственная, кто навещает его, хотя Драко готов поспорить на свою палочку, что вплоть до травмы Поттера он постоянно был окружён толпой близких. Это то, что делают герои: они любят и любимы другими. На седьмой день Драко называет Поттера гигантским придурком и высмеивает его волосы, тот не отвечает. На двенадцатый день Драко перечисляет причины, по которым Люциус был таким хорошим отцом; на четырнадцатый день он выражает чрезмерно сладкое сочувствие по поводу отсутствия у Поттера родителей и получает незаинтересованное молчание на свои усилия. На девятнадцатый день Драко рассказывает Поттеру о своём последнем клиенте и решимости, с которой он пошёл после того, как научился ходить на магловских протезах, поскольку обе ноги он потерял в автокатастрофе; Поттер делает вид, что продолжает читать свою книгу. Проблема в том, что не существует единого набора правил обращения с клиентом. Кто-то реагирует на сострадание, кто-то на поддразнивание, кто-то на сочувствие, кто-то на силу. Поттер, однако, сохраняет свою ужасно раздражающую привычку никак не вписываться в тот образ, который Драко придумал для него, и он считает своей личной неудачей то, что он не может привлечь больше интереса Поттера к его же выздоровлению. На двадцать четвёртый день Драко всерьёз задумывается о целесообразности своей работы. Он продержался почти вдвое дольше, чем предыдущие терапевты Поттера, но это совершенно бесполезно, если они не смогут построить отношения, в которых можно работать вместе. По общему признанию, это не их сильная сторона, если верить истории. Теперь он понимает, почему терапевты и целители отказываются лечить своих знакомых. В таком случае существует более глубокий уровень желания преуспеть в помощи, которого не бывает, когда лечение начинается с незнакомцем. Отношения усложняются желанием исправить свои ошибки и предубеждения, а также багажом обид, на преодоление которых требуется больше пятнадцати лет. Драко обнаруживает, что начинает ненавидеть себя почти так же, как когда Поттер отказался от протянутой руки в возрасте одиннадцати лет. Каждый раз, когда он сгибает пальцы на ноге Поттера или помогает ему перевернуться посреди ночи, он чувствует, как холодная рука многолетнего гнева сжимается в его животе. Конечно, есть небольшие достижения. Поттер начал приближаться к тому человеку, на которого он похож на своих фотографиях. Его лицо больше не серое; его кожа больше не ледяная на ощупь. Он восстанавливает частичный контроль над пальцами ноги, который он потерял из-за отсутствия регулярной терапии. Его аппетит улучшился теперь, когда он ест здоровую пищу. Но этого мало. Драко уверен в своих силах, но игнорирование Поттера заставляет его снова чувствовать себя раздражительным, напуганным мальчиком, что мешает тому, что он знает, что он мог бы сделать, если бы ему дали хотя бы половину шанса. На двадцать девятый день, когда Поттер обедает на кухне, Драко ведёт Гермиону к каминной сети и прощупывает свою гордость. Он достаточно взрослый, чтобы признать причину большинства своих неудач. Он осторожно проглатывает её и говорит ей, что, возможно, она нашла не того человека для работы. Её лицо краснеет; карие глаза резко выделяются. — Почему? — хрипло спрашивает она. — Я подозреваю, что между нами слишком… много личного, — тихо признаёт Драко. — Он будет работать просто над терапией, но не откроется, и мне трудно подтолкнуть его дальше, потому что я не могу понять его пределы. Я могу сообщить тебе имена некоторых очень хороших целителей, которые, возможно, сумеют к нему подобраться. Людей, к которым он не питает чувств, ни положительных, ни отрицательных. — Драко… — она расстроенно проводит рукой по волосам. — Я знаю, что с ним сложно… Драко слегка фыркает. —Я знаю, как справиться с трудным Поттером. Я не знаю, как справиться с отстранённым. Она поджимает губы. — У тебя контракт. — Я знаю. Я говорю тебе, что ты должна освободить меня от него, иначе он может потратить ещё восемь месяцев, — внезапно измученно говорит Драко. Её лицо становится проницательным и мягким. — Дело ведь было не в долге перед ним, не так ли? — В нём, — сказал Драко после паузы. — Но не только. — Нет, — признаёт он. — Не только. — Дай мне переспать с этой мыслью. Я дам тебе знать завтра, ладно? — говорит она, задумчиво глядя на него. Он кивает и смотрит, как она исчезает в камине, затем возвращается на кухню, где Поттер доедает свой сэндвич с индейкой и хлебом из цельнозерновой муки. Он смотрит на него, чувствуя себя тупым и извращённым из-за того, как ему всё ещё удаётся восхищаться тем, кто его ненавидит, после всего этого времени. — Тебе нужна помощь с чем-нибудь? — внезапно спрашивает он. Поттер смотрит вверх, выражение его лица на удивление мягкое. — Нет. Я сам могу добраться до туалета. — Я знаю, — тяжело говорит Драко. — Я чувствую, что мне нужно вздремнуть. Я плохо спал. — Забавно, правда, — Поттер откладывает последний кусок бутерброда, вытирая пальцы салфеткой. — Почему тебе можно вздремнуть, а мне нет? Драко спокойно смотрит на него. — Моя основная задача заключалась в том, чтобы твой график сна стал более равномерным. Если так хочешь, то вздремни, чёрт возьми. — Не хочу. — Тогда зачем ты беспокоишь меня глупыми вопросами, Поттер? Это не урок зельеварения, и тебе больше не пятнадцать, — грубо говорит Драко. Поттер делает паузу. — Я почти уверен, что запомнил бы, если бы задал тебе хоть один вопрос на зельеварении. Но это было не так. — Верно, я не был Грейнджер, — обиженно бормочет Драко, не в силах поверить, что это всё ещё его беспокоит. — Ты позволишь? Если тебе что-то нужно, сообщи мне, — он поворачивается, чтобы уйти. — Малфой. Драко в раздражении оборачивается. — Что? Хочешь, чтобы я порезал тебе остатки сэндвича? Почему бы тебе просто не подарить мне носки и не освободить меня? — Ты не домашний эльф, — ворчит Поттер, глядя в сторону. Его щеки слегка краснеют. — Я просто... Ты в порядке? Я ухожу, хочет сказать Драко. Я задолбался. Ты ничего не делал, кроме как заставлял меня всю жизнь чувствовать себя обидчиком и хулиганом, и я знаю, что это несправедливо, но я хочу быть подальше от тебя. — Я просто устал. — Окей. Драко поднимается наверх и ложится, позволяя сну окутать его, как тёплый зимний плащ.***
На следующее утро Драко помогает Поттеру сесть на мягкий массажный стол после того, как он принял ванну. Он ведёт себя странно, больше похож на Поттера их второго дня; слегка воинственный, но более терпимый к присутствию Драко — он даже жалуется на то, что чувствует себя, как индейка в спа-салоне. Что ещё более странно, он делает это с лёгкой улыбкой. Драко начинает работать со стопой Поттера, сильно надавливая большим пальцем на высокий, почти изящный подъём. Он позволяет своему разуму блуждать, пока продвигается вверх по ноге Поттера, вращая лодыжкой до тех пор, пока он не издаст звук дискомфорта, а затем массирует икроножные мышцы, проводя пальцами по голени. Он перекладывает его тело на стол как рычаг, поднимая ногу Поттера и сгибая её в колене, прижимая её вверх, так что его бедро наклоняется под прямым углом к груди. Вздох Поттера, хриплый от боли, выводит Драко из задумчивости. Он опускает ногу Поттера. — Слишком? — Просто… что ты делаешь? — он выглядит так, будто пытается не быть заинтересованным. Драко морщится. — Прости. Тренировка гибкости. Следующий шаг. Я должен был сначала поговорить с тобой об этом. Голос Гермионы разносится по холлу. — Гарри? Драко? Голова Поттера резко поворачивается к приоткрытой двери. Его глаза широко распахиваются, и он внезапно начинает паниковать, а с лица исчезает всякое притворство. — Не… не дай ей увидеть меня в таком состоянии. Сбитому с толку Драко нужно четыре тихих шага Гермионы по лестнице, прежде чем понять. Поттер выставлен напоказ, как жертва, на нём только трусы. За то время, что Драко откармливал его, он нарастил хорошие мускулы, но его тело всё ещё кричит о том, что он с ним сделал из-за своего пренебрежения; его рёбра всё ещё слишком торчат, кости бёдер выступают наружу. Его ноги увеличились, утолщённые мышечной массой, но они всё ещё слегка искривлены и в его позиции привлекают внимание к его параличу, а также к месту его ампутации. Драко торопливо размышляет, насколько будет огорчена Гермиона, увидев его таким. Поттер протягивает руку, пытаясь достать палочку. Поддавшись внезапному интуитивному всплеску, Драко блокирует его. Это коварно и даже жестоко, но его не зря распределили в Слизерин. — Я кое-что хочу. — Что? — лицо Поттера замирает, взгляд упирается в полуоткрытую дверь. — Просто… пожалуйста! — Я хочу, чтобы ты дал мне слово, что начнёшь работать со мной. — Я уже, — шипит Поттер, и Драко может поклясться, что тот наслал бы на него Аваду, а не запер бы заклинанием дверь, если только дотянулся бы до своей палочки. Драко опускает глаза, и гнев на лице Поттера усиливается, а затем исчезает. Его рука опускается, безвольно свисая. — Окей. Шаги Гермионы слышны уже с верхней ступеньки. — Ты должен поговорить со мной. — Ладно! Ты грёбаный ублюдок, — яростно добавляет Гарри. Так даже лучше. Драко вытаскивает палочку и заклинанием закрывает дверь. Пауза, затем стук. Он ухмыляется Поттеру. — Одну минуту! Бросив Поттеру простыню, он выходит в коридор. Гермиона выглядит сбитой с толку. — Разве она не была открыта? — Мы заняты. — Ой, но уже почти обед, — она тянется к дверной ручке позади него, но Драко аккуратно преграждает ей дорогу. — Поттер нездоров. Он практически может видеть, как в её мозгу крутятся винтики. — И он не хочет меня видеть? — Если хочешь, вернись сегодня вечером, — мягче предлагает Драко. — На ужин. Гермиона колеблется. — Я ещё собиралась поговорить с тобой о том, что мы обсуждали вчера. — Мы можем перенести разговор на другой раз, — говорит Драко. Господи, лучше бы ему не ошибиться. — Хорошо, — медленно говорит она, пристально глядя на него сузившимися глазами. — Если ты уверен. Драко фыркает. — Я и близко не уверен. Но это может подождать. Её карие глаза немного светлеют; она действительно иногда бывает очень милой, осознает он, удивляясь её легкомысленности. Её губы изгибаются вверх, и она пугает его, громко крича: — Пока, Гарри! Я вернусь позже! Голос Поттера приглушён, но такой же громкий. — Завтра, хорошо? — Ладно! Драко пытается не ёжиться. Между ними дверь, а не миля. Ни один из них не должен покушаться на его барабанные перепонки. Но он сохраняет своё нейтральное выражение лица, когда Гермиона снова улыбается и практически спрыгивает вниз по лестнице. Драко возвращается в тренировочную комнату. Поттер закутался в простыню и приподнялся на локтях. Его лицо нечитаемо. — Готов поговорить? — спрашивает Драко с лёгкостью, которой он не чувствует. Поттер просто смотрит на него, мрачно и серьёзно. — Я слышал вас вчера. Сердце Драко замирает. — Оу? — Когда ты уведомлял Гермиону, — как будто здесь нужны были разъяснения. — Я зачаровал свою квартиру так, чтобы слышать все разговоры, которые в ней происходят. — Что ж, это очень… по-аврорски, — Драко хочет сказать «по-слизерински», но подозревает, что дело не выгорит. — Я не хочу, чтобы ты уходил, — Поттер тяжело вздыхает. Его локти расслабляются, и он плюхается назад на стол, поднимая ладони и накрывая ими лицо. — Я имею в виду, хочу. Дело в том, что я не хочу нуждаться в твоей помощи. Ни в чьей помощи. Этого достаточно? — Чтобы я остался? — Драко делает вид, что думает об этом, игнорируя взрыв торжества в груди, побуждающий его громко аплодировать. — Даже близко нет, Поттер. Поттер стонет, звук заглушается его руками. — Тогда я думаю, — серьёзно говорит он, — тебе следует начать с того, чтобы звать меня Гарри.***
Ужин — это неловкое занятие, изобилующее слишком обыденными комментариями о еде и высокой степенью этикета. Драко удивился, обнаружив, что Гарри знает этикет. Всё это часть тактики Гарри по откладыванию неизбежного, но, хотя его глаза всё ещё лишены света, который Драко помнит из их юности, он уже не столь резок. После того, как они поели, Гарри въезжает в гостиную и открывает в стене скрытую барную стойку. Он вытаскивает бутылку виски и два бокала, наполняя их здоровой порцией золотой жидкости и протягивая один Драко. Тот воздерживается от комментариев о том, что Гарри не должен пить из-за предписанной диеты и режима зелий, которых Драко придерживается, и вместо этого делает хороший глоток, пока ждёт. Он понимает, что обжигающее ощущение в глотке — это именно то, что ему нужно. Драко закрывает камин и разжигает огонь. Гарри сидит и долгие минуты крутит бокал в руке, не делая глотка. А затем: — Есть вещи, о которых я не буду говорить. — Ладно. Как, например? — Например, о ночи моей травмы, — говорит Гарри, немного подумав. — О том, как быть аврором… Может быть, и о нас с тобой. — Первые две темы мы можем избежать, — Драко делает ещё один медленный глоток, на этот раз наслаждаясь им. — Мне кажется, мы слишком долго избегали последнего. Это может быть причиной некоторой напряжённости между нами. Гарри пристально смотрит на него. — Что тебе нужно знать? Драко ставит стакан; в любом случае он уже наполовину пуст, и ему не стоит злиться, когда другой мужчина, кажется, готов наконец открыться. — Мне нужно знать, что ты можешь работать со мной, даже если это иногда заставляет тебя чувствовать себя уязвимым и смущённым. Я подумывал о том, чтобы обоссаться, просто чтобы посмотреть, поможет ли это твоему настрою. Гарри фыркает. — Ты бы действительно это сделал? — Возможно, нет, — Драко кривится. — Может быть. Я склонен вкладываться в своих клиентов. — Ну, вычеркни это из списка. Я не хочу видеть, как ты позоришься. — Ты уже видел, Поттер. Гарри, — мягко поправляется он, думая о лице Гарри в разбитом зеркале в ванной почти двадцать лет назад. — Христос, — Гарри злобно проводит рукой по волосам. — Мы действительно не можем обойтись без разговоров об этом, не так ли? Не тогда, когда мы… — Собственно говорим? Нет, думаю, нет. — Ну ладно. Раз это всплывает, пусть всплывает. Что ещё? — Нам нужно составить список целей, — объясняет Драко. — Первый из многих. — Я хочу работать… — Остальное я помню, — перебивает Драко. Гарри слабо и криво улыбается. — Цели должны быть меньше и более достижимыми. Я хотел бы предложить две вещи. — Какие? — верхняя губа Гарри накрывается нижней, слегка меняя углы лица; его скулы выступают резче, нос кажется более узким, подбородок слегка приподнимается. Опять же, признает Драко, это может быть просто пламя костра и скотч. — Движение ногой по твоему желанию. Твой контроль над пальцами ноги в лучшем случае умеренный. Управление уровнем боли. Ты не говоришь со мной о ней, но у меня было достаточно клиентов, чтобы это заметить. Как бы ты оценил уровень боли, который ты испытываешь, в среднем в течение дня? — спрашивает Драко, рискуя. — От одного до десяти. На мгновение ему кажется, что Гарри не ответит. В следующий момент он жалеет, что этого не произошло. — Восемь. — Восемь? — в ужасе Драко не знает, как ответить. — Ты имеешь в виду изредка? Или же… — Нет, большую часть времени, — Поттер кажется вполне спокойным по этому поводу. — Но это же безумие! Они не должны были тебя отпускать, если твоя травматическая боль всё ещё оставалась на том же уровне! — возражает Драко. — Дело не в травме, — внезапно Гарри перестаёт смотреть ему в глаза. — Дело в ноге. Которой нет. — О, дорогой Мерлин, — он не должен чувствовать себя преданным, он знает, что это нелепо, и до сих пор есть так много людей — маглов, — которым Драко не смог помочь с фантомной болью, кроме самых элементарных способов. — Я спрашивал тебя. — Не хотел тебе рассказывать, — небрежно говорит Гарри. Драко внезапно встаёт, подходит к Гарри и становится на колени перед его креслом. Потратив несколько драгоценных секунд на то, чтобы взять себя в руки, он закатывает укороченные брюки у бедра Гарри. Рука Гарри на мгновение падает ему на плечо, затем отстраняется, как будто он обжёгся, и Драко поднимает взгляд. На лице Гарри странное выражение, но он не может заставить себя задуматься над ним, не сейчас, когда у него есть задача, на которой он действительно может сосредоточиться. Он поворачивается к левой ноге Гарри, использует палочку, чтобы срезать брюки выше колена, не желая терять время. Он протягивает руку, снимает тапок на левой ступне, и проводит палочкой по ноге от бедра до колена, от голени до щиколотки и кончиков пальцев ног. Затем он проводит палочкой по шву рубцовой ткани, плотно натянутой на кости и мышцах в нижней части правого бедра, и бормочет: — Speculum Sensatio. Постепенно сияющий синий пар материализуется в форму ноги. Дыхание Гарри становится частым и поверхностным; он смотрит на нее, когда она становится более твердой, а затем издает болезненный звук. Драко касается зачарованной иллюзии его новообразованного колена. — Здесь? — Его рука скользит по икре Гарри, и он слегка сжимает мускулы. — Здесь? Гарри облизывает губы. — Я чувствую ее. — Конечно, чувствуешь, — оскорбленно говорит Драко, но улыбается. — Это чувствительный образ. Чары недолговечны, но я считаю, что они помогают тем клиентам, которые страдают от сильной фантомной боли в конечностях. Так где… — Голень, — нетерпеливо произносит Гарри. — Ступня. У меня все время судороги в ступне. — Так оно и есть, — бормочет Драко. Даже когда слова выходят изо рта Гарри, образ его правой ноги болезненно скручивается, мышцы подъема туго сжимаются, а пальцы ног подгибаются. Драко лучше усаживается на пол, удобно скрестив ноги, и кладет образ ступни Гарри себе на колени. Она кажется легкой, но не совсем твердой. Он осторожно сгибает пальцы ног назад, как в терапии, а затем растирает узлы на подъеме стопы, впиваясь большими пальцами в пятку. Гарри издает еще один звук. — Я не могу ей двигать. — Нет. Тебе становится лучше? — Драко поворачивает лодыжку, крепко сжимая пылающее ахиллово сухожилие. Гарри стонет. Крупные слезы текут из его глаз, увеличиваясь за стеклами очков, рисуя блестящие дорожки по щекам. Драко с уважением снова оглядывает свою работу. Ступня на его коленях — не что иное, как твердый противоположный образ левой ступни; Зеркальная терапия часто используется на маглах, хотя обычно не дает такого эффекта. По сути, это то же самое, но физическое ощущение — это проявление самой боли. То, что Гарри так хорошо ее чувствует, говорит о том, как сильно это причиняет ему боль, и Драко пытается оставаться профессионалом перед лицом этого знания. Одной рукой он растирает стопу Гарри, а другой поднимается к икре, поглаживая, сжимая и царапая (зуд — одна из наиболее частых жалоб людей с ампутированными конечностями), затем поднимается до колена, кладя на него ладонь, прикасаясь в утешении. Плач Гарри стал более громким, прерывистые вдохи и выдохи. Чары начинают рассеиваться, нога медленно исчезает, и Драко наконец снова смотрит ему в лицо. На нем отображается горе, но также и безмерная радость, наблюдать которую почти больно. Гарри смотрит на него так, будто получил откровение. Они смотрят друг другу в глаза слишком долго, и Драко уже не знает, как вырваться из этого момента, как он исчезает. Когда Гарри опускает глаза, это освобождает его, и он отодвигается назад на более подходящее расстояние. — Почему… ммм. — Он прочищает горло, желая допить свой стакан. — Я удивлен, что твои целители не показывали тебе этого. — Одна из них пыталась, — хрипло говорит Гарри. — Но было не так. Я ничего не чувствовал. Это даже не было похоже на мою ногу. — Это ужасно. Мне жаль. Это было одно из первых, чему я обучился, — говорит Драко. — Конечно, с тех пор чары улучшаются, но все же. В Св. Мунго должны лучше знать, чем лечить — ну, тебе дали стажерку второго курса. — На самом деле, я думаю, что она была полноценной Целительницей. Драко? — Драко думает, что имя слетает с его языка так, будто он произносил его годами. Теперь, когда лицо Гарри успокоилось, он чувствует себя более уравновешенным. Он выглядит выжатым, конечно, но расслабленным; почти одурманенным. Он обращает взгляд вверх. — Да? — Ты останешься? Гарри наклоняется вперед на своем кресле, и Драко приходит в голову безумная мысль, что тот пытается сдержаться и не дотронуться до него. — Да, — наконец шепчет он. — Я останусь.***
Точка зрения Гарри
Когда Гарри стучит палочкой за обедом, разговор Малфоя и Гермионы в другой комнате проникает прямо ему в ухо. Он ощущает во рту вкус пепла, когда слушает, как Малфой говорит ей, что хочет уйти. Он не испытывает удовлетворения по этому поводу. Хотя Гарри был уверен, что должен. Малфой всеми силами пытался заставить Гарри ответить ему. Он считает, что отреагировал достаточно, когда обмочился и был застигнут врасплох. Он увидел жалость на лице Малфоя, быстро замаскированную. Он чувствовал себя непослушным трехлетним ребенком. Нет. Он хотел бы чувствовать себя ребенком. Но он им не был. Он был взрослым мужчиной, который не мог добраться до туалета достаточно быстро, и унижение прожигает его живот насквозь, когда он думает об этом. Весь его контроль, его сила, все те вещи в нем, которыми так глубоко восхищаются люди, исчезли. Всего этого не стало. Ему никогда не нравилось быть Избранным (заглавными буквами в каждой газете), он никогда не стремился к своей славе. Тем не менее, как ни странно, он боится того, что сейчас о нем пишут в газетах. Он не выходит на публику: ему страшно видеть слезы незнакомцев и слишком энергично пожимать руки людям, пытаясь скрыть свое отвращение. Гермиона и Рон тоже хороши; обращаются с ним так нежно, будто он расколется (как будто он этого еще не сделал), неуверенные, какими они никогда не были последние двадцать пять лет. Потому что как они могут относиться к нему так, как обычно? Теперь он другой человек; он меньше, чем был раньше. Через неделю после молчаливой вражды, которую он ведет с Малфоем, он просыпается и ощущает нежное прикосновение рук, укладывающих его в новое положение. За эту долю секунды к нему приходит понимание, почему он стал лучше спать; по какой-то причине ему никогда не приходило в голову, почему он просыпается на боку с тех пор, как Малфой остался у него. Он позволяет передвинуть себя и подавляет поток благодарности, который наполняет его, потому что лучшее, что Малфой мог сделать для него сейчас, — это свалить нахер и перестать быть долбанным напоминанием о его собственных слабостях, которых у него так много. Уже на второй неделе он понимает, что его привлекает Малфой. Гарри может поднять свой член сейчас достаточной стимуляцией, но чтобы кончить, требуется вечность, и он часто теряет энтузиазм по этому поводу на полпути; он полностью прекратил попытки мастурбировать, это так обескураживает. Не может быть аврором, не может быть даже мужчиной. Он думает о своем последнем сексуальном контакте с блондином в клубе, теплые руки сомкнулись на его коже. Он думает о том, чтобы наклонить Адама через подлокотник своего дивана, опьяненного похотью, игривого, акробатического и напористого. Он думает о Малфое, растирающем его своими элегантными руками, помогающем ему окунуться в горячую воду. Он думает, что все это должно заставить его член встать. Но ничего подобного. Он ненавидит Малфоя и за это тоже. Но в решимости Малфоя есть что-то странное, деликатное и тонкое. Это его лицо и то, как его плечи напрягаются, когда Гарри отказывается с ним разговаривать. Наблюдение за этим приносит удовлетворение, сейчас у него не так уж много вещей, приносящих удовлетворение. Даже ощущение чего-то не полностью отрицательного — это сюрприз. Попытки Малфоя достучаться до него довольно жалки. Обзывается, упоминает своего отца (это всегда звучит как «Мой отец узнает об этом!» — думает Гарри с неохотным весельем), пытается заставить его сочувствовать десятилетнему мальчику, который потерял ноги. Конечно, Гарри сочувствует. Конечно, он знает, что он просто ублюдок, который не может избавиться от жалости к себе и сделать то, что позволяет себе ребенок. Просто он ничего не может с этим поделать; он тоже калека. Он каждый день ждет, пока Малфой вернется к самому себе и сделает что-нибудь ужасное. Он ждет насмешек, которые он слышал в детстве, ждет мерзкой усмешки, которую он может вспомнить, даже не моргнув. Но насмешки Малфоя мягко подбадривают; он смеется над собой. А Гарри не знает, что делать. Потому что даже он видит, что режим Малфоя ему помогает. Чувствительность ниже бедер улучшилась, пальцы ног сгибаются в половине случаев, когда его мозг говорит им об этом. Теперь он не чувствует себя таким тяжелым, хотя, по иронии судьбы, прибавил в весе. Он спит и ест, позволяет Малфою взять бразды правления в свои руки и ждет, пока тот свалит нахер из его жизни. Вероятно, он мог бы сделать это сам, теперь, когда он знает, что ему нужно. Вот почему он так удивлен страданием, которое он испытывает, когда слышит, как Малфой разговаривает с Гермионой. Еще хуже, когда Малфой возвращается на кухню с усталыми глазами и пустым лицом. Он шутит о том, что чувствует себя домашним эльфом, и Гарри внутренне съеживается, потому что, честно говоря, Малфой многое для него делает без всякой благодарности или признания, и Гарри вынужден осознать, что он позволил своим травмам превратить самого себя в того, с кем люди не хотят быть рядом. Он вынужден признать тот факт, что темные места в его сознании наконец — по прошествии всего этого времени — взяты под контроль. Он думает об этом, когда Малфой дремлет, потом за ужином. Он думает об этом, когда Малфой тащится к нему в комнату посреди ночи, помогая ему перевернуться, чтобы Гарри не приходилось полностью просыпаться, чтобы принять удобное положение. Он думает о том, как Малфой защищает Гермиону от того, чтобы видеть его таким слабым и непохожим на того, каким он был раньше. А затем. А затем Гарри позволяет себе пойти навстречу Малфою так, как он не делал с тех пор, как в последний раз видел его в те мрачные дни после войны, на суде. Он позволяет себе смягчиться, заинтересоваться. Он позволяет себе простить Малфоя за то, что тот увидел, как он обмочился. В ответ Малфой возвращает ему ногу. Всего на несколько мгновений, но это самое прекрасное, что Гарри когда-либо чувствовал. Ощущение странное, но, несомненно, оно есть; Руки Малфоя скользят по ярко-туманной форме его отсутствующей конечности, глубоко растирая несуществующие мышцы, тщательно поглаживая кожу, которой нет. И впервые после пробуждения Гарри не нужно мириться со своей болью, потому что его нога не болит. Его несуществующая ступня разворачивается, его воображаемая икра больше не скручена в узел. Малфой может и обязан ему долг жизни, но, что по мнению Гарри, он полностью был выплачен в тот момент. Он хочет прикоснуться к Малфою, когда он встал перед ним на колени. Хочет увидеть, как эти длинные пальцы гладят его собственные. Он так отчаянно нуждается в прикосновении, что на мгновение испытывает замешательство, что не осознавал этого раньше. Его руки дергаются в желании прикоснуться, а серые глаза Малфоя темнеют, заполняются дымкой. Гарри поражен желанием и неуверенностью. Лицо Малфоя поглощает оранжевый свет от камина; тени образуют странные очертания на его острых скулах и переносице, и Гарри хочет поцеловать его. Он прерывает зрительный контакт. Для этого требуются запасы силы, о которых он даже не подозревал, и Малфой отодвигается с облегчением. Но когда Гарри впервые называет его Драко, его зрачки расширяются от чего-то прекрасного, неуловимого и тонкого, и Гарри хочет видеть это снова и снова. Боль наполняет его кости при мысли о том, что сам этот человек, так изменившийся с тех пор, каким он был двадцать лет назад, возможно, испытывал то же самое. Потому что как это вообще возможно?