***
Вечерняя погода прекрасна для начала июня, поэтому у Гарри нет ни одной причины укутываться в теплую мантию. Драко раздраженно рычит, когда видит ее, и срывает ее со спины Гарри, хотя и не без небольшой борьбы; руки Гарри крепко сжимают его запястья, сначала из-за желания сопротивляться, затем в желании поиграть, и Драко чувствует горячее дыхание Гарри на своей щеке, когда наклоняется, чтобы стянуть с него одежду. Когда Гарри, наконец, сидит в своих джинсах и футболке, Драко покрывается легким туманом пота и заметным румянцем, который ощущается от головы до груди. Но каким бы ни был этот момент, он проходит легко, и Гарри выглядит гораздо более расслабленным, хотя его челюсть остается сжатой, а взгляд мечется по сторонам. — Мы же ненадолго собираемся? — спрашивает он, и в тембре его голоса слышится лишь легчайшее колебание, настолько незначительное, что Драко не уловил бы его, если бы единственной вещью, которую Драко слушал на протяжении нескольких месяцев, не был бы именно голос Гарри. Драко успокаивающе кладет руку ему на плечо; тепло тела Гарри прожигает ладонь сквозь ткань рубашки. — Нет. Почему бы тебе не выбрать парочку магазинов? Мы можем отправиться туда. Если ты сочтешь это не таким уж трудным, мы можем остановиться и у Фортескью на десерт. Гарри храбро кивает, и они трогаются. Дырявый котел находится всего в паре улиц от его квартиры, так что они быстро добираются. В пабе мрачно, когда они заходят, внутри темнее, чем снаружи, но даже Драко замечает, что все поворачиваются и смотрят на них в тот момент, когда они входят. Он смотрит вниз и видит, как Гарри неловко крутится в кресле и поднимает на него взгляд с упреком Я же тебе говорил - Драко только пожимает плечами. Гарри воспользовался моментом, чтобы палочкой установить настройки своего инвалидного кресла так, чтобы он мог самостоятельно перемещаться в соответствии с его желаемым пунктом назначения, и теперь, когда они вдали от любопытных глаз маглов, кресло начинает мягко кружиться со смягчающими чарами на колесах. Они движутся через бар, и Драко начинает думать, что все идет не так уж плохо, если не считать нескольких шепотков, пока не раздается высокий женский голос: — Гарри?! Нев, здесь Гарри! У Гарри болезненное выражение лица, но он улыбается, когда его кресло замедляется и поворачивается в нужную сторону. Драко удивленно моргает, когда Невилл Лонгботтом аккуратно перелезает через барную стойку, вместо того, чтобы просто обойти ее. Лонгботтом изменился с тех пор, как Драко его видел; он стал выше, чем был, даже себя семнадцатилетнего, когда он уже был выше Драко на дюйм или около того. Последняя округлость спала с его лица; высокие скулы, квадратная челюсть, прямой аристократический нос дополнили образ. Синие глаза светятся счастьем, когда он делает три больших шага, чтобы добраться до них. Драко поражен (и немного потрясен) первоначальным всплеском симпатии к нему, он печально улыбается самому себе, затем переводит взгляд вниз, туда, где терпеливо сидит Гарри. Лонгботтом приседает и, не раздумывая, кладет ладонь с длинными пальцами на предплечье Гарри. — Я не знал, что ты сегодня придешь! Почему ты не отправил мне сову? Ты хотел поужинать? Мы писали тебе письма! — говорит он очень быстро. Гарри виновато морщится. — Ага, мне очень жаль, — говорит он - довольно убедительно врет, насколько Драко может судить. — Я был… в основном… недостаточно здоров, чтобы принимать гостей. И я позволил себе немного отвлечься на восстановление, терапию и тому подобное. Я бы отправил сову, но я думал, что ты все еще в Хогвартсе. — Ой. Да. Но сегодня пятница, и Ханна не смогла уйти. — Лонгботтом нахмурился. Он качнулся назад на каблуках, снова встал и внимательно посмотрел на Гарри. — Вау, ты прекрасно выглядишь. На самом деле, намного лучше, чем… э-э, когда я видел тебя в последний раз. — Спасибо, Нев, — сухо улыбается Гарри. Он слегка повышает голос. — Привет, Ханна! Наконец Драко вспоминает лицо с фотографии в кабинете Гарри; Ханна Какая-то-там, префект Хаффлпаффа. Она улыбается им из-за стойки. — Привет, Гарри, рада тебя видеть! Затем Лонгботтом резко и заметно вздыхает, и Драко внутренне закатывает глаза. Он подражает Гарри и наклеивает улыбку себе на лицо, снова глядя на другого мужчину, который, наконец, заметил его персону. — Малфой, — выпаливает он, переводя взгляд между ним и Гарри. Гарри кивает, выглядя почти самодовольным, черт его побери. — Ага. Он мой… — Друг, хочешь верь, хочешь нет. Спустя столько времени, — легко вмешивается Драко. — Сейчас к тому же я его физиотерапевт и немного помогаю Гарри с лечением его ноги. Лонгботтом, рад тебя видеть. Брови Гарри удивленно вздымаются, но у него нет оснований уличить Драко во лжи. Честно говоря, Драко не понимает, зачем ему самому нужны все эти реверансы, за исключением того, что какая-то глубоко запрятанная его часть заставляет чувствовать себя неловко, когда его рабочие отношения с Гарри становятся достоянием общественности. Лонгботтом задумчиво кивает, сузив глаза. — Правда? Чувствуя побуждение к бунту, Драко издает уклончивый звук. В этот момент в разговор вступает Гарри, наконец, сумев отвлечься от пристальных взглядов окружающих. Он выглядит раздраженным. — Ради Мерлина, Нев, это было давно. Он помогает м… он мой терапевт, и большинство его идей, и вправду, работает. Оставь его в покое. Выражение лица Лонгботтома смягчается, и напряженные мышцы Драко расслабляются. — Да уж. Извини, Гарри. Малфой. Думаю, и тебя я тоже рад видеть. Спасибо за… ну ты знаешь... помощь Гарри. Друзья Гарри - и мои… — кажется, он не может заставить себя закончить предложение, но Драко все равно ценит то, что было сказано в начале. Он кивает. — Взаимно. — В любом случае, мы просто ненадолго планировали завернуть в Косой переулок, так что оставляем вас в покое, — говорит Гарри. Когда Лонгботтом слегка хмурится, Гарри добавляет: — У меня особый график сна, иначе я бы остался подольше. Складки на губах Лонгботтома смягчаются, он снова тепло улыбается, затем, без предупреждения, наклоняется и крепко обнимает Гарри. Ошеломленный, Гарри смотрит на Драко, но обнимает Невилла с такой же силой, кивая на все, что Лонгботтом говорит ему на ухо. Когда тот, наконец, отстраняется, Гарри выглядит покрасневшим и счастливым. Если бы освещение было лучше, Драко мог бы подумать, что у него в глазах стоят слезы. Он и Гарри направляются в Косой переулок, который настолько заполнен людьми, что Драко бледнеет. Есть причина, по которой он как можно дольше избегал ступать на английскую землю в последние несколько лет. Сразу после того, как Драко был признан невиновным в возрасте восемнадцати лет, он рискнул выйти в Косой переулок, во многом из-за действий человека, сидящего сейчас рядом с ним. Он рассудил, что, поскольку люди знали, что Гарри Поттер давал за него показания в суде, все будет как-то проще. С его стороны это тоже не было принятием желаемого за действительное; в конце концов, у его матери получалось делать покупки без лишних хлопот. Но у нее не было Темной метки на руке. Хотя он знал, что найдутся люди, которые будут против его присутствия, он был настолько готов возобновить свою жизнь до войны — очаровательную, легкую, расслабленную, — что ему и в голову не приходило, что его простое присутствие в «Твилфитт и Таттинг» (где его отказались обслужить) спровоцирует бунт, который закончится тем, что он едва успевает аппарировать с палочкой своей матери, истекая кровью от множества проклятий, брошенных издалека; кровожадный рев толпы все еще звучит в его ушах в течение часа после того, как он вернулся в поместье. На следующее же утро он переехал во Францию. Но теперь Косой переулок похож на то шумное, мирное место, которое он так любил посещать в детстве. Никто еще не заметил ни его, ни Гарри, в этом отношении, и Драко полагает, что его продолжительное отсутствие, в целом, сделало свое дело по отношению к обществу, хотя он чувствует легкую тошноту из-за того, что вокруг так много волшебников, которые, вероятно, знают хотя бы одного человека, который был частью свиты Лорда. Мягкий гул голосов вокруг них становится громче, и Драко, наконец, понимает, что они с Гарри слишком долго стоят на одном месте, и это вряд ли можно считать нормальным. Он смотрит на Гарри, чьи черные волосы подчеркивают бледность лица. Тот смотрит вперед, сузив глаза и сфокусировавшись, полный решимости, и вздрагивает, когда Драко кладет руку ему на плечо. Гарри поднимает на него глаза. Дышит. Драко отваживается ободряюще улыбнуться. — Куда ты хочешь пойти? — Э… — Гарри задумчиво проводит языком по верхней губе. Вспышка розового румянца странным образом успокаивает дрожь внутри Драко. — Я думаю, мы могли бы пойти к Джорджу? — К Джорджу? — Уизли, — отвечает Гарри, похоже, немного сомневаясь в своем выборе цели. — У него магазин магических приколов, с девяносто третьего года. — Ааа. — Драко ухмыляется. — Да, я помню. Еще я помню, как запретил себе туда заходить, несмотря на то, насколько… гм, интересными были их витрины. Я не разговаривал с Блейзом месяц после того, как съел блевательный батончик — не потому, что меня от него тошнило, а потому, что он купил его у них. — Придурок, — бормочет ему Гарри, но голос звучит весело. Они останавливаются у «Слаг и Джиггерс», чтобы Драко мог набрать немного припасов для зелий. Дежурная продавщица, похоже, только что выпустилась из Хогвартса, поэтому не узнает Драко, и единственное внимание, которое она уделяет Гарри — это мягкая улыбка в его сторону, в то время как Драко передает ей несколько галлеонов за свои покупки. — Пока все хорошо, — бормочет Драко, когда они уходят. — Погоди еще, — мрачно говорит Гарри. Они почти достигли «Всевозможных Волшебных Вредилок» Уизли — Драко видит яркие огни магазина — когда какая-то ведьма останавливается первой, как вкопанная, пристально глядя в лицо Гарри. Она выкрикивает его имя, сначала как вопрос, а затем как боевой клич, и вскоре люди начинают громко разговаривать и стремительно подходят ближе, толкаясь, как будто Гарри — пророк, и они хотели бы возложить к нему руки. Гарри скрипит зубами, но улыбается легко и непринужденно, что, по мнению Драко, никого не должно ввести в заблуждение, но почему-то это срабатывает. — Мы просто пришли за покупками, — объявляет он одному болтающему волшебнику рядом с ним. — Скоро поедем домой, — говорит он ведьме, которая наклоняется, чтобы посмотреть на его шрам. — Мне тоже приятно познакомиться, — говорит он маленькому мальчику лет десяти, который выглядит пораженным. — Я быстро выздоравливаю, — добродушно шепчет он репортеру, материализовавшемуся из ниоткуда. Толпа придвигается ближе, и Драко, на один пугающий момент, снова переносится к себе восемнадцатилетнему. Кресло Гарри остановилось, он не может продвинуться вперед, не рискуя наехать на скопление людей, и его лицо искажается от напряжения, сдерживаемого улыбкой. Драко уже не думает об этом; он вытаскивает палочку и произносит Протего, чтобы расчистить путь. Толпа раздается, раздвигаемая невидимой силой, задыхаясь от удивления и негодования. Затем он слышит свою фамилию, недоверчиво бормочет и немного задыхается от шока, пока они проделывают остаток пути к «Всевозможным Волшебным Вредилкам» Уизли. Джордж уже ждет их у двери, приподняв брови. Он держит ее открытой, когда кресло Гарри закатывается, и изгибает рыжую бровь, глядя на Драко, который кивает ему, когда они проходят. — Гарри! — говорит Джордж с коварной ухмылкой. — Я бы не узнал, что это ты, если бы не твое сопровождение. Гарри фыркает. Драко все еще смотрит на толпу, которая по какой-то причине, кажется, довольна тем, что ждет снаружи. — Ты собираешься закрыться? — Нет, — говорит Джордж, уходя к кассе и приглашая их следовать за ними. — Это модные чары, которые нам пришлось внедрить после войны; они не пустят никого, если люди хотят взглянуть на кого-нибудь из Золотого Трио. У нас осталось несколько клиентов, но я выгоню их, если это проблема. Итак! Драко Малфой! — Да? — отвечает Драко осторожно. — Ты все еще то маленькое дерьмо, каким был в школе? — спрашивает Джордж. Его рот - воплощение сарказма. — Да, — с чувством отвечает Гарри, а затем усмехается, когда Джордж смеется. Драко усмехается на обе реплики, сдерживая улыбку, потому что они ее не заслуживают. — У тебя всегда был отвратительный вкус на друзей, Гарри… Только не говори Гермионе, что я это сказал. Она такая же несносная, как и мама. — Не следует говорить того, чего бы ты не произнес на семейном обеде, — парирует Гарри. Улыбка Джорджа ускользает. Он бросает странный взгляд на Драко. — Ну, в последнее время на это мало шансов, не так ли? Наступает странная тишина. Драко хочет чем-то ее заполнить, но не знает, чем. Лицо Гарри снова приобретает жесткое выражение, и он опускает взгляд. — Я знаю, — наконец говорит он. — Мне просто… нужно… время. — Для чего именно? — спрашивает Джордж. Он обманчиво небрежно прислоняется к стойке. — Насколько я могу судить, ты ничего не делаешь. Разве что заставляешь мою мать и моего глупого братца плакать. Гарри замирает. — Джордж, — тихо говорит он. — Нет, нет, — весело бормочет Джордж. — Не пойми меня неправильно. Я сам много раз заставлял Рона плакать. Хотя в двенадцать лет за этим наблюдать намного забавнее, чем в сорок. Но это не значит, что ты должен отвечать маме на ее две сотни сов. Она думает, что ты больше их не впускаешь. И это не значит, что Рон, знаешь, спас тебе жизнь или что-то в этом роде. — Я не просил его об этом, — яростно восклицает Гарри, и все замирают. Горло Джорджа беззвучно движется, когда он смотрит на своего друга, а Драко хочет прикоснуться к Гарри, хочет разгладить напряженные морщинки на его лице. Он хочет зажать Гарри рот рукой, чтобы стереть его последние слова. Ничего из этого он не делает - их прерывает пара с маленькой дочерью, неловко ожидающая за пределом чар конфиденциальности. Маленькая девочка держит в руках пушистую фиолетовую круглую вещь, которая пищит. Карликовый пушистик - Драко помнит, как запрещал Панси покупать этих странных животных. Она не слушала и заставляла Блейза прятать одного из них в его постели. — Мы хотели бы это купить? — говорит через мгновение мать с вопросительной интонацией. Джордж отходит от стойки. Его улыбка слегка подрагивает, когда он обращается к ним. — Не забудь подобрать для нее симпатичное имя, — мягко советует Джордж девочке. — Она будет лучше связана с тобой, как только ты это сделаешь. — Я назову ее Элиза, — бормочет девочка, в то время как мать говорит: — Это… Вы Гарри Поттер? Гарри коротко кивает, смягчая жест улыбкой. — Привет. — Здравствуйте! О боже, Арнольд, посмотри! Отец смотрит с отвисшей челюстью. — Я поступил в Хогвартс всего через пять лет после вас, — говорит он, как будто это то, чем можно гордиться. Драко сдерживает желание рассмеяться. — И как вам понравилось там учиться? — вежливо спрашивает Гарри. — Очень классно. Я сам хаффлпаффец, но некоторые из моих лучших товарищей были в Гриффиндоре! — нетерпеливо говорит он. Улыбка Гарри становится более искренней. — Это мило. Межфакультетский союз и все такое, — он показывает пальцем на Драко, и тот вздрагивает. — Драко был в Слизерине, и теперь он один из моих лучших друзей. Сердце Драко останавливается. — Эм, да, — слабо отвечает он. — Полагаю, это так. Он счастливчик. — Драко… Малфой? — догадывается Арнольд, уставившись на них. — Единственный и неповторимый, — хитро говорит Гарри. — Я надеюсь на это, по крайней мере. Драко бьет его кулаком по плечу, и Гарри хихикает. — Куда делась ваша нога? — неожиданно с любопытством вмешивается маленькая девочка. — Мэгги! — Мать выглядит напуганной. — Мне очень жаль, я имею в виду, конечно, мы читали об этом в газетах… но, милая, очень грубо задавать такой вопрос. — Нет, все в порядке, — медленно говорит Гарри. Он смотрит на девочку. Она белокурая и довольно хорошенькая. Голос Гарри мягкий, но в его глазах есть что-то темное. — Я получил травму на работе. — Вы сражаетесь с плохими людьми. Как Болдеморм. — Волдеморт, да, — мягко поправляет Гарри, и на его лице появляется тепло, которого Драко никогда раньше не видел, когда кто-то произносил имя Темного Лорда. — Да, это то, что я делаю. — И они причинили вам боль? — Ну, только один. Но мне уже становится лучше, — говорит он. — А вы вообще можете ходить? — Пока нет. — Окей. — Она протягивает свое странное новое домашнее животное. — Вы хотите погладить Элизу? Гарри успокаивающе поглаживает животное, почесывая его голову пальцами, бормоча что-то себе под нос, отчего девочка тихонько фыркает. Как только они уходят, улыбка исчезает с лица Гарри. Он смотрит на Драко. — Мне нужно убираться отсюда, — неуверенно говорит он, и это не просьба. Драко с минуту смотрит на него, на его стиснутые руки и напряженную челюсть, на блеск пота на виске и решительно кивает. — Да. Джордж, куда я могу отвезти его, чтобы аппарировать? Голос Джорджа неуверенный. — Гарри, приятель, тебе не нужно уходить. Я просто думаю, что нам нужно немного поговорить. Драко не отводит взгляда от Гарри. — Дело не в тебе, Джордж. Куда я могу его отвезти? Он слышит, как другой мужчина взволнованно вздыхает. — Ладно. Служебное помещение. Вы можете аппарировать с этой штукой? — Я могу ее уменьшить, — говорит Драко, хватаясь за ручку кресла и целенаправленно увозя его в комнатку за стойкой. Он пересаживает Гарри на диван и уменьшает инвалидное кресло, запихивая его в карман. Гарри начинает дышать короткими резкими вдохами, его тело слишком сильно стремится поглощать кислород, а разум не позволяет ему этого делать. Драко подхватывает его на руки и аппарирует их домой, слегка пошатываясь, когда они приземляются в гостиной Гарри; Гарри стал тяжелее за последние несколько месяцев. Он проводит их к дивану и тяжело садится, удерживая Гарри у себя на коленях. Драко чувствует, что паническая атака у его пациента нарастает. Лицо Гарри покраснело; его дыхание переходит в хрип, руки безуспешно сжимают плечи Драко, глаза дикие и рассеянные. Драко прикасается к нему, поглаживая его спину одной рукой, держась другой за подбородок, пока Гарри не встречается с ним взглядом. — Ты в порядке, — мягко говорит он снова и снова. — Мы дома, ты со мной, и с тобой все в порядке. Это занимает несколько минут, но что-то, наконец, меняется в лице Гарри. Плотина, почти прорвавшаяся, удерживает на месте его болезненное выражение, но дыхание и сердцебиение замедляются под действием медленного, уверенного голоса Драко и его поглаживающей руки. Гарри кивает, зеленые глаза не перестают блестеть, а затем он наклоняется вперед, пока его щека не оказывается на плече Драко. Его нос прижимается к шее Драко. Они сидят так какое-то время в тишине. Дыхание Гарри теплое и влажное, его вес ощущается приятно на бедрах Драко. Руки Гарри перестали сжиматься и, вместо этого, начали имитировать поглаживающие движения Драко; мягкие пальцы расчесывают его волосы, нежная ладонь скользит по его плечу. Драко прочищает горло и пересаживает Гарри к себе на колени. — Это из-за толпы? Долгая пауза. — Это из-за девочки, — наконец хрипло отвечает он. — Потому что она спросила о твоей ноге? Голос Гарри надрывается. — Потому что она… она выглядела как… — Он издает странный звук, похожий на всхлип, который маскируется под что-то другое. Она была похожа на девочку, которая умерла, предполагает Драко, когда у Гарри снова появляется дрожь. У него болит сердце — он даже представить себе не может. Видя нежность Гарри к ней, то, как он общался с этим мальчиком на улице… В Гарри есть мягкость, когда дело касается детей, нежность, которую он оставляет для них одних, как будто это его ответственность — убедиться, что никто из них никогда не пройдет через то, через что он прошел в детстве. Драко обнимает Гарри за талию и притягивает к себе. Получается неловко из-за неудобной позы, но Гарри приспосабливается, поворачиваясь, чтобы прижаться грудью к груди Драко, обнимает его руками за плечи, а затем они прижимаются друг к другу. Рот Гарри так близко к уху, что его губы соприкасаются с ним всякий раз, когда Драко поворачивает голову, но он все равно не отодвигается, позволяя инстинкту вести себя, хотя бы на мгновение. Драко успешно игнорирует физическое воздействие, которое эта близость с Гарри оказывает на него в течение нескольких минут, но затем пальцы Гарри задерживаются на его затылке, и воздух вокруг них меняется, как будто комната приспосабливается к присутствию в ней двоих людей. Он становится тяжелым, заряженным, и, внезапно, единственное, на чем Драко может сосредоточиться, — это его быстро набухающая эрекция, прижимающаяся к задней части бедра Гарри, которая слегка смещается, как будто тот пытается пошевелить ею. Дыхание Гарри снова меняется, становится медленным и неторопливым, и что-то теплое и жидкое закручивается в желудке Драко, когда он вдыхает древесный запах лосьона после бритья. Гарри слегка отстраняется, чтобы посмотреть на него; его губы приоткрыты, зрачки расширены в полумраке комнаты. Рука Драко тянется к его бедру, где она сжимает мускулы Гарри через джинсовую ткань, как будто по своей собственной воле. — Драко, — шепчет Гарри, переводя взгляд на его губы. Это желание, как огневиски, прорывающееся сквозь все существо Драко, и, как ликер, оно придает ему смелости принять то, что предлагает Гарри. Но он не может заставить себя наклониться вперед, он слишком нерешителен, чтобы нарушить свое слово, и поэтому с колотящимся сердцем ждет, чтобы Гарри поцеловал его, чтобы он мог ответить. Момент растягивается, кристально чистый и идеальный, рука Гарри в его волосах, пальцы Драко касаются внутренней стороны его бедра, и их дыхание смешивается на одну секунду, прежде чем Гарри отстраняется. Гарри отворачивается от Драко, который скорбит о потере, как будто кто-то умер. В профиль лицо Гарри выглядит суровым. Мускулы на его челюсти сжаты, брови опущены. — Мне очень жаль, — выпаливает он. — Я не имел в виду… Он с трудом откидывается назад на подушку рядом с ними, затем поднимает ногу с колен Драко и усаживается. Сбитый с толку Драко хочет возразить, но у него пропадает голос, когда он открывает рот. — Мне очень жаль, — снова говорит Гарри, более решительно. — Я сказал, что не буду этого делать. Ты можешь достать мое кресло? Думаю, мне нужно какое-то время побыть одному. Не говоря ни слова, Драко вытаскивает его из кармана и разжимает. Гарри привстает и садится. Наконец, он снова встречается с Драко глазами. — Ты еще будешь здесь завтра утром? — Гарри. — Это единственное, что Драко может сказать, и, притом, довольно беспомощно. Это вовсе не Я не хочу оставлять тебя сейчас, или, Пожалуйста, позволь мне трахнуть тебя, или даже Я так сильно тебя хочу, что думаю, что схожу с ума, но он совершенно не знает, как сказать эти вещи, так всегда было, когда что-то действительно имело для него большое значение. Но Гарри считывает это как согласие или обещание, что, в некотором смысле, так и есть, и устало кивает, прежде чем отправиться наверх спать.***
Хорошенькая сова терпеливо ждет, пока Драко ищет ей угощение; у них закончилось совиное печенье, но Драко находит насекомых в панировке, и сова осторожно берет их с ладони, хрустя ими и глядя на него серьезными глазами. Ее когти на мгновение впиваются в пергамент, отказываясь отдавать его, а затем Драко резко дергает, и они поддаются. Ее взгляд слегка неодобрительный, но она тихонько ухает и улетает. Драко смотрит на герб на конверте. Он не узнает его, но очень немногие люди знают о его местонахождении, так что это должно быть что-то из офиса Гермионы, или, возможно, Блейз снова сменил печать; он делает это каждый раз, когда начинает новую работу. Он снимает воск и разворачивает пергамент, и все в нем замирает, потому что сова не для него. Это действительно не его вина, тупо думает он. Гарри больше не принимает никаких сов. Они прилетают, как он однажды объяснил, прямо к почтовому ящику в Косом переулке, который он никогда не открывает. Единственные совы, которым разрешено прилетать к нему в последнее время, — от Гермионы, которая даже не присылает их. И это вовсе не вина Гарри, допускает он, когда опустошающий шок переходит в боль от слов на пергаменте. В эти два дня, после их недопоцелуя, между ними было явное напряжение, такое, будто в комнате поселился Взрывопотам, а они его вынуждены обходить. Драко позволил Гарри отстраниться, потому что так было правильно. Он застрял в вечной неопределенности, зная, чего он хочет, но будучи не в состоянии присвоить это себе, это прекрасное, будоражащее чувство, которое так явно хочет, чтобы на него претендовали. Воздух вокруг них потрескивает во время лечения каждый день, его рука скользит по коже Гарри, все меньше и меньше похожая на ласку терапевта и больше на ласку любовника, пока он не замечает тщательно отрепетированное нейтральное выражение лица Гарри и взгляд в потолок, стену или куда-нибудь, но только не на Драко. Он хочет вышвырнуть письмо, разорвать его на тысячу частей, поджечь его Инсендио, пока оно не превратится в груду горящего пепла, потому что в нем есть то, что нужно Гарри, что Драко не может ему дать; однажды он уже отказал Гарри в такой возможности и не может заставить себя открыть свой гребаный рот и предложить то, что Гарри так хочет принять. Дорогой мистер Джеймс, Мы рады предложить вам наши услуги. Согласно вашему запросу, ваш эскорт заказан на время с шести до девяти часов вечера во имя вашего развлечения, и мы искренне надеемся, что вы останетесь довольны; он соответствует всем вашим физическим характеристикам, и ранее он работал с инвалидами. В ответ на ваш запрос, конфиденциальность обеспечивается прилагаемым обязательным контрактом, который наш молодой человек уже подписал. Мы очень серьезно относимся к конфиденциальности наших клиентов. Эрик прибудет в шесть вечера. Если вы хотите использовать его услуги более трех часов, тогда, пожалуйста, внесите дополнительную сумму в указанный номер хранилища. С наилучшими пожеланиями, Магия Удовлетворения Инк. В недоумении Драко смотрит на их завтрак под согревающими и стазисными чарами на залитой солнцем стойке. Он левитирует свой на стол, затем смотрит на него, как если бы это было что-то оскорбительное, и стоит так до тех пор, пока через несколько минут не появляется Гарри, его волосы все еще влажные после ванны. Он быстро смотрит в сторону Драко, затем берет свой завтрак со стойки и присоединяется к нему за столом. Драко замечает, как изменяется его лицо, когда он видит пергамент; в глазах мерцает что-то вроде страха. — К тебе прилетала сова? — спрашивает он напряженным голосом. Драко медленно придвигает письмо к нему по столу. — Нет, к тебе. Прошу прощения за то, что открыл. Я не привык, что ты получаешь почту, и предположил, что она была адресована мне. — А ты… читал? — спрашивает Гарри, как будто он еще не знает. Драко встает, внезапно не в силах терпеть его близость. Он подходит к окну и выглядывает на улицу. — У меня и раньше были клиенты, пользующиеся подобными услугами, — мягко говорит он. — Это не редкость. Я не осуждаю тебя за это. Позади него слышится вздох; он звучит подозрительно влажно. — Мне нужно… я не могу просить… мне нужно, чтобы ты остался. — Я не собирался уходить, Гарри, — бормочет Драко, смягчая боль в голосе состраданием. — Я ведь не ушел? Я знаю, что у тебя есть нужды. Это я сказал, что мы не можем, хотя — это не имеет значения. Я не сужу тебя, я не сержусь. Я, действительно, понимаю. — Драко, поговори со мной, — говорит Гарри немного спокойнее. — Я подумал. Я не знаю, но это звучит как… — Я освобожу тебе дом на ночь, — перебивает Драко. — Ты наверняка все равно собирался об этом упомянуть, верно? Вообще-то, если с тобой все в порядке, я бы взял выходной. — Ладно, — тихо говорит Гарри. — Хорошо. — Драко решительно кивает. Он оборачивается и использует все свои силы, чтобы одарить Гарри легкой улыбкой. — Мама будет рада; я давно не проводил с ней свой день рождения. Лицо Гарри бледнеет, и Драко понимает, что он не знал, но сейчас это уже не имеет значения. Он идет к каминной сети и исчезает.***
Драко не ошибся: Нарцисса рада его присутствию. Она отменяет свой обед и спрашивает, чем он хотел бы заняться в течение дня. Все, чего Драко хочет, это проспать до конца дня. Но ее редко проявляемый энтузиазм настолько согревает, что он придумывает кое-что на месте. — Я хочу показать тебе магловский фильм, если ты не против, мама. Она моргает, пораженная. — Фильм? — Да. Они… странные. Но я думаю, они тебе понравятся. Сомнительная улыбка скользит по ее лицу, и она решительно поглаживает его руку. — Тогда это то, чем мы займемся, дорогой. Драко ведет ее в кинотеатр за углом от квартиры Гарри. Он покупает ей попкорн и слегка дразнит ее за то, что она не хочет его попробовать. Это исторический роман, и каждое слово в нем содержит эмоциональные отсылки и связи Драко, которых он не должен устанавливать, но по прошествии двух часов Нарцисса настолько очарована, что даже комментирует, насколько удивительно то, что некоторые из лучших изобретений пришли из немагического мира. После этого они идут в кафе выпить чаю, и это очень похоже на дни, когда Драко был ребенком, когда его мать переносила его на несколько часов в Париж, за исключением того, что теперь Драко должен стараться поддерживать легкую болтовню так, чтобы она не заметила, насколько он близок к тому, чтобы сломаться. Но она это замечает. После обеда — комплексной демонстрации его любимых в детстве блюд от Пидди и роскошного торта — всему, кроме двух вежливых кусочков, суждено было пропасть впустую. Они идут в гостиную Нарциссы, где горит огонь, несмотря на теплый вечер. Вся мебель здесь женственная и удобная, в английском стиле, и Драко вспоминает, как прятался за мягким диваном, на котором сидит сейчас, когда ему было пять. Она наливает ему рюмку бренди, затем многозначительно смотрит на него. Он делает глоток и ждет. — Драко, любовь моя. — Здесь она останавливается, прерывая их взгляды, чтобы взглянуть на янтарную жидкость, кружащуюся в ее стакане. — Пожалуйста, не пойми неправильно то, что я собираюсь сказать. — Мама… — Нет, дорогой. Я была очень рада твоей компании сегодня. Но твое несчастье слишком очевидно, в день рождения - тем более. Я должна настоять на том, чтобы ты рассказал мне, что тебя беспокоит. Она использовала словосочетание Я должна настоять очень редко, с тех пор как Драко пешком под стол ходил. В ее голубых глазах плещется сталь, сопровождающая эту фразу, которой Драко смог сопротивляться лишь один или два раза в своей жизни, а сейчас он даже не думает об этом. Неуверенно он объясняет ей ситуацию: свое влечение к Гарри, профессиональные границы, которые он чувствует вынужденным пересечь, их поцелуй и последующее напряжение, чувства, которые он больше не знает, как скрывать. Он объясняет концепцию эмоционального переноса и свои знания о том, что, если он позволяет чему-то случиться, у этого точно когда-то будет конец. Он не упоминает мальчика по вызову Гарри как причину своего визита, но, его мать определенно догадывается, когда он объясняет, что Гарри нужна его квартира на ночь, чтобы развлечься, потому что ее тонкие брови приподнимаются на едва заметное мгновение, но она скрывает это за бокалом. Драко не знает, из-за алкоголя ли это, развязывающего ему язык, или из-за острой боли, которая часами его не покидала, но это самое лучшее, чем он поделился с ней после смерти Джона. Закончив говорить, он чувствует себя беззащитным и нелепым, и выпивает остаток напитка залпом. Нарцисса долгие минуты молчит, размышляя. Затем она просто шепчет: — Ты его любишь. Драко опускает голову. — Твой отец был любовью всей моей жизни, — продолжает она с нежным вздохом. — Я прекрасно понимаю, что в нем было много достойного сожаления. Но у нас был брак по любви, и я ни разу не пожалела, что вышла за него замуж. Я больше никогда не найду кого-то, так подходящего мне. — Я знаю, мама. Его чувства к Люциусу остаются сложными, но он никогда не ненавидел своего отца. Он имел обыкновение шпионить за своими родителями, танцующими без музыки в бальном зале - Люциус кружил его мать с мягкой улыбкой на лице, когда ее мантии раскрывались веером, как маки, а лицо светилось радостью. — Я бы не променяла ни на что помолвку с ним, даже если бы это не привело бы к твоему рождению, — прямо говорит она. Драко не удивлен. Он кивает. — Даже если бы он был у меня всего тридцать дней, а не тридцать лет, — мягко добавляет Нарцисса. Драко поднимает голову. Она так ласково смотрит на него, что у него сжимается горло. — Мы можем отговорить себя от счастья по многим причинам; всегда найдется кто-то хороший, если мы его ищем. Время, этика, ответственность, страх. Я думаю, что труднее позволить себе быть счастливыми перед лицом всего этого. Знаешь... — задумчиво говорит она. — Я, конечно, сожалею о том, что последовала за Темным Лордом вместе с ним, поскольку, в конечном итоге, это привело к его погибели и чуть не привело к твоей. Было бы ужасно, если бы ты умер. Но единственное, о чем я искренне сожалею, это о тех вещах, что я не сказала ему, о тех прикосновениях, которые мне запретили, пока он был в Азкабане. Я сожалею только об упущенных возможностях доставить ему радость. Драко тяжело сглатывает, глядя на нее. Ее глаза на мгновение погружаются в воспоминания, а затем снова становятся ясными. — Я собиралась предложить тебе твою комнату на ночь здесь, но я думаю, что для тебя важнее вернуться к Гарри сейчас. — Она встает и подходит к нему, берет его пустой бокал и наклоняется, чтобы поцеловать его в висок в призрачной ласке. — С днём рождения, Драко. — Спасибо, мама, — горячо отвечает он. Он берет ее руку, когда она собирается уйти, и крепко сжимает. Она улыбается и ускользает. Драко смотрит на часы; без десяти девять. Надеясь, что Гарри не заплатил за дополнительное время, Драко ждет еще пятнадцать минут. Будет мучительно чувствовать запах другого мужчины на нем, но он не может заставить себя ждать дольше. Он летит обратно в квартиру Гарри. Гарри ждет его в гостиной. Его лицо уставшее, глаза красные. Он вздрагивает, когда Драко выходит из камина и судорожно вздыхает. — Я думал, ты не вернешься. — Гарри, — говорит Драко нежнее, чем намеревается. — Я отменил встречу. Я не хотел его. Я не хочу никого. Они все не ты, — торопливо вырывается у него. Он без палочки призывает что-то из другой комнаты и передает ему; подарок неуклюже завернут в красную бумагу, по весу и форме напоминает книгу. — Вот. Я не знал… если бы ты мне сказал. Драко откладывает подарок в сторону и подходит к креслу Гарри, где тот вытягивает шею, чтобы увидеть его. Он медленно опускается на колени и кладет ладони на бедра Гарри, чувствуя тепло его кожи сквозь брюки. Глаза Гарри вспыхивают, и он замолкает, возможно, потому, что не знает, что сказать. Ревущий звук наполняет Драко, как шум океана во время шторма, такой же шумный и пугающий, такой же величественный и смертоносный. Он думает, что, возможно, это его сердце, которое, наконец, переполнено желанием. — Я хочу тебя, — шепчет Гарри. И Драко целует его.***
Точка зрения Гарри
Гарри просыпается после того, как ему снится она. Он не позволяет себе думать об этом в часы бодрствования, но в тихие, ранние утренние часы он просыпается, потный, дрожащий и сбитый с толку, от образа ее, такой хрупкой, лежащей в руках Рона. Спустя две недели после того, как он очнулся, он решил спросить о ней. Ее смерть поразила его с силой бладжера, и он немедленно и анонимно основал небольшой фонд для ее семьи, чтобы деньги пошли на оставшихся детей. Он не мог заставить себя отправить цветы. До той ночи он не терял ни одного ребенка. Джордж так его расстроил, все эти его разговоры о Роне и Молли, поднявшие на поверхность вину, которую Гарри так старается не чувствовать, что это легко не заметить, если стоишь в стороне. Джордж не ошибается; Гарри исключил самого себя из собственной жизни, он не читает письма от тех, кто его любит, потому что не хочет, чтобы ему напоминали, что раньше он был лучше, чем сейчас. Он не хочет вспоминать, что когда-то был мальчиком, который шел в Запретный лес навстречу своей смерти, на удивление хорошо приспособленным к этому событию. Он не хочет признавать, что его горечь неуместна, или сталкиваться с эмоциональными последствиями слез Рона. Рона, который никогда не плачет. Но Гарри знает, что он убил эту девочку. Он навалился на Рона со слишком большой силой и, тем самым, сломал хрупкую печать ее стазиса. Видимо, тихо сказала ему Гермиона, она так быстро истекла кровью, что было под вопросом, выжила бы она, даже если бы они добрались до Святого Мунго. Это был вопрос, который навсегда останется без ответа, и Гарри ненавидит себя за то, что задает его себе. Той ночью Рон попытался оживить ее, но она умерла так быстро, так быстро, что ничего не поделаешь. Он оставил Сьюзен на прибывающих авроров, взял Гарри, сломленного и окровавленного, на руки, и отнес его к ближайшей точке аппарации. Когда Мэгги говорит, Гарри ее почти не слышит; перед глазами круги, и на мгновение ему кажется, что он смотрит на близнеца девочки. У него слишком пересохло во рту, и он не знает, как говорить и быть услышанным сквозь стук собственного сердца, но, каким-то образом, слова приходят, и он разговаривает с ней, отвечает на ее вопросы, гладит ее нового питомца и позволяет им уйти, прежде чем развалиться на части. Руки Драко крепко обнимают его, когда они сидят несколько минут спустя, Гарри пытается удержаться на его коленях, как ребенок. Руки и голос Драко заставляют его чувствовать себя в безопасности, когда его чувства кричат ему об обратном, а паническая атака, столь редкая в последнее время, смывает поток темных мыслей, захлестнувших разум Гарри. Он чувствует себя маленьким и слабым, но глубокий тембр голоса Драко успокаивает его, его тонкие светлые волосы пахнут солью и яблочным шампунем. Он не знает, как долго они так сидят, прежде чем ощущение от объятий меняется; Гарри поддается навязчивому желанию провести рукой по прядям волос Драко, коснуться длинной линии шеи. Прерывистое дыхание Драко учащается, и Гарри чувствует нарастающую твердость члена, прижатого к его ноге. Он хочет коснуться его, толкнуть Драко на подушки и забраться сверху, но все, что ему доступно — это слегка потереться, уже изнывая от желания. У него еще даже не встал, но он думает, что все получилось бы, если бы рука Драко, которая спускалась к его бедру, сжимая мышцы, поднялась бы выше. Гарри уверен, что его член определенно может увеличиться в ответ на прикосновения Драко, и он думает, что сможет кончить, что они смогут кончить вместе. Прошло то время, когда Гарри отказывался от мастурбации из-за страха, что он не сможет кончить; после поцелуя Драко он обычно пытается это сделать во время утренней ванны и, чаще всего, успевает вовремя. Это было так давно, и он не знает, как на самом деле будет происходить секс, кроме того, что описывается в медицинских текстах, но они объясняют механику, а не вожделение или похоть, которые охватывают его разум, когда он прикасается к себе по утрам и думает о Драко. Серые глаза Драко широко раскрываются, когда Гарри отстраняется, чтобы посмотреть на него; его лицо заостренное и напряженное. Он смотрит на губы Гарри, но не наклоняется, чтобы поцеловать его, и именно тогда Гарри вспоминает: Драко уйдет, если Гарри попросит его о чем-то еще. Это практически невозможно сделать, но он отстраняется и извиняется, оставив Драко с сожалением бормотать его имя. Гарри сидит в своей комнате до поздней ночи, чувствуя фантомную боль в своей отсутствующей конечности. Его руки слишком непослушны, чтобы использовать заклинание, которому его научил Драко, но оно все равно никогда не работает правильно; что-то, похожее на его собственную ногу, получается только с помощью волшебной палочки Драко, поэтому он старательно игнорирует боль, обдумывая варианты. Он легко мог бы пересечь коридор и разбудить Драко. Драко тоже хочет его; Гарри знает, что это не игра в одни ворота. Но единственное, что Гарри может для него сделать, это уважать его пожелания по этому поводу; меньше всего он хочет, чтобы его потери и разочарование стали делом обязательств для Драко. Меньше всего он хочет, чтобы Драко ушел. Он мог бы отправить сову Адаму; Адаму, который после госпитализации присылал ему письмо за письмом, утверждал, что все еще любит его, и утверждал, что его инвалидность не имеет значения. Гарри мог бы облегчить свою похоть с другим мужчиной, уменьшить напряжение, которое возникло за время дружбы с Драко. Но здесь слишком много сложностей, и было бы несправедливо по отношению к его бывшему парню использовать его таким образом, даже если он был бы доступен. Ему нужен кто-то анонимный, но кто захочет… Гарри перекатывается к тумбочке и открывает ящик. Он роется в бумагах в течение нескольких минут, пока не находит визитную карточку, которую Рон дал ему в шутку много лет назад после очередного тяжелого разрыва. Он даже не знает, открыто ли это место; он никогда раньше не нанимал эскорт, в меньшей степени потому, что он был против этого морально или потому, что работал в правоохранительных органах, а больше потому, что он не был уверен, что интрижку удастся скрыть от первой полосы. Но бумага, которую он держит между пальцами, плотная, текст напечатан со вкусом выбитыми золотыми буквами и, прежде чем он успевает подумать об этом, Гарри пишет письмо, спрашивая о том, как сделать заказ. Они отправляют обратно каталог, анкету о его предпочтениях и ценник, который непомерно высок, но, как таковой, устраивает Гарри. Он резервирует самое ближайшее время, через два дня, и, наконец, ложится спать, погружаясь в глубокий прерывистый сон. В ближайшие дни дела обстоят еще хуже. Драко все время наблюдает за ним, поэтому Гарри осторожен, не смотрит ему в глаза, потому что думает, что если он это сделает, то не сможет удержаться от поцелуя. А затем наступает утро, когда Гарри выкатывается на кухню и видит свернутый лист пергамента рядом с Драко, который придвигает его к нему, как будто это прогноз погоды, но встает, чтобы отойти от него. Гарри читает письмо, стыд захлестывает его, когда он все осознает. Примирительные слова, которые произносит Драко, боль в его обманчиво нейтральном голосе отдаются некомфортным спазмом у него в груди. Гарри хочет сказать Я хочу только тебя. Он хочет сказать Я сделал это только для того, чтобы ты не ушел. Но Драко не позволяет ему объясниться, скинув на него тот факт, что сегодня его день рождения, как гранату, ухмыляется ему в агонизирующем подобии улыбки и уносится прочь. В течение часа Гарри не может думать ни о чем, поскольку его наводняет подавляющая уверенность в том, что его вот-вот стошнит. Но этого не происходит и, когда желание наконец утихает, Гарри убирает их нетронутые завтраки и отправляет два письма. Он сразу получает ответ на первое. Как указано в контракте, любые отмены, сделанные в течение 24 часов до встречи, приводят к потере половины гонорара. Пожалуйста, помните о нас для любых ваших будущих нужд; мы с нетерпением ждем возможности предоставить вам услуги. Второй ответ приходит не раньше обеда. Когда Рон выходит из камина, неуклюже стряхивая пепел с униформы, что-то в сердце Гарри сжимается и вздрагивает при виде этого зрелища. Рон неуверенно смотрит на него, затем плюхается в роскошное кожаное мягкое кресло напротив него. — Спасибо, что пришел. — Я был удивлен, увидев твою сову, — откровенно говорит Рон, избегая смотреть ему в глаза. Гарри сам себе удивлялся, когда посылал ее. Но по какой-то причине Гарри хотел поговорить именно с Роном. Он был уверен, что с Гермионой будет лучше; она обладает естественным состраданием, которое Рон спустя годы так и не развил. Сочувствие Рона распространяется до тех пор, пока серый цвет скорее светлый, чем темный — ему трудно осознать, что хорошие люди могут делать неправильный выбор. Конечно, кроме него самого. Гарри прочищает горло. — Я подумал… я подумал, что ты можешь дать мне совет. Рон мгновение смотрит на него нейтрально, а затем его лицо распахивается в робкой улыбке. — Да? — Он делает паузу, с надеждой глядя на Гарри. — Но у меня перерыв на обед. Гарри чувствует, как на его губах мелькает ухмылка, и ведет его на кухню. После того, как Рон закончил есть, все это время Гарри говорил, он кладет вилку и издает длинный низкий свист, который не сулит ничего хорошего. — Тебе действительно нужен мой совет по этому поводу? — недоверчиво спрашивает он. — Миона будет лучше. — Я знаю. А что ты думаешь? — Я думаю, на этот раз ты очень сильно облажался. — Рон пожимает плечами. — Я думаю, это звучит так, как будто Малфой — и не думаю, что это последнее, что ты услышишь об этом — возможно, он пытается поступить с тобой правильно, и не знает, как это сделать, потому что он, знаешь, хочет… ответить взаимностью. — Он дергает себя за ухо. — Ты сказал, что сможешь пройти остаток реабилитации без него; ты мог бы отпустить его, а потом попытаться вернуть обратно. Тебе определенно не следовало отправлять сову в то место; такие вещи не одобряются в аврорате, с одной стороны, а с другой стороны, та визитка была ради шутки. Гарри смотрит на свои руки. — Ты не знаешь, на что это похоже, — тихо говорит Гарри, и впервые это не обвинение, хотя Рон, кажется, принимает это за таковое. Он откидывается на кресле с обиженным лицом, а Гарри качает головой. — Я имею в виду, влюбиться в кого-то и… и не знать, сможешь ли ты… выразить это, — уточняет он с пылающим лицом. — Ощущение, что, если ты будешь форсировать проблему, то потеряешь того, кого думаешь, что, возможно, — ну, любишь. Подумай, что бы сказала Гермиона. Напряжение на лице Рона становится меньше; он фыркает с легким вздохом. — Я живу все время в страхе, что она уйдет. Двое детей и двадцать пять лет совместной жизни, и это все еще мой ежедневный кошмар. Все сложно, Гарри. Если бы ты любил Адама так же сильно… Ну. Если бы ты любил его достаточно, ты был бы для него тем, в ком он нуждался, человеком, который приходил бы к нему домой каждый вечер ровно в шесть. Мы идем на компромиссы, понимаешь? Похоже, на них идет и Малфой. И ты тоже. Просто ты все делаешь не так. — А что, если он уйдет? — тихо спрашивает Гарри. — Значит, он уйдет. И тогда ты узнаешь. И я самолично отправлю сову в то чертово место, чтобы назначить для тебя еще одну встречу. Гарри кивает. Рон встает; его улыбка более свободная. — Мне нужно вернуться к работе. — Ладно. — Гарри колеблется. — Передавай маме привет. Глаза Рона немного расширяются, но он кивает. Когда он собирается войти в камин, Гарри снова зовет его по имени и поворачивается. — Рон, — сердце Гарри бьется слишком сильно, слишком быстро. Ощущение разбитого стекла в глотке не позволяет ему вымолвить ни слова, но Гарри заставляет себя. — В ту ночь это не… это не твоя вина. Девочка. Или… — я, добавляет он беззвучно, не в силах еще отпустить Рону все грехи, хотя он того и заслуживает. — Не твоя вина. Я знаю это. Широкие голубые глаза Рона озаряются светом; он отталкивается от камина, дымолетный порошок выскальзывает у него из рук, и он наклоняется, заключая Гарри в крепкие объятия. Его голос хриплый и неуклюжий. — Мне очень жаль, Гарри. Мне очень жаль, что я не… — Нет. — Гарри позволяет себя обнять, но не может ответить, а затем мягко отталкивает Рона. — Тебе не нужно… опять же. Я просто хотел это сказать. Чтобы ты знал, что я знаю. Окей? — Окей, — бормочет он, закрывая глаза рукой. Он снова отворачивается. — Не забудь про подарок на день рождения. Что-нибудь хорошее, — инструктирует он. — Спасибо. После того, как он уходит, Гарри решается выйти на улицу. Он направляется в книжный магазин в трех кварталах вниз, где Драко однажды нашел малоизвестное медицинское издание, которое он отказался покупать для себя, заявив, что оно не относится к его области, и что большая часть информации в нем явно устарела. Но никто, не считая Гермионы, не любит учиться так же сильно, как Драко, и Гарри передает непристойно огромную сумму денег в обмен на книгу. Корешок так смят, что обложки отваливаются, а некоторые страницы отклеиваются и все в пятнах. Следующие несколько часов Гарри тщательно восстанавливает книгу до ее первоначального вида, стараясь убрать, но не повреждая, скудные надписи на полях. Он заворачивает ее и ждет. Он даже не знает, вернется ли Драко домой на этот раз. Наконец он это делает, в пять минут десятого, и Гарри не упускает из виду значение этого времени. Ему есть что сказать и объяснить, но Драко снова не позволяет ему. Он берет подарок Гарри и отбрасывает его, затем становится на колени перед ним, как проситель, ожидающий освобождения. Его руки, прохладные и уверенные, лежат на бедрах Гарри. — Я хочу тебя, — шепчет Гарри, хотя ему кажется, что он кричит, как будто это чувство с облегчением наконец-то было высказано, признано. Слова так сладко ощущаются на языке. Глаза Драко окаймлены серебром, а его улыбка - медленная, многообещающая, провокационная. А его поцелуй - тем более.