Пожирательские жены

История. Что есть история? «Исто́рия — область знаний, а также гуманитарная наука, занимающаяся изучением человека в прошлом. В более узком смысле история — наука, изучающая всевозможные источники о прошлом для того, чтобы установить последовательность событий, объективность описанных фактов и сделать выводы о причинах событий», — хором отвечают нам словари. История Британии двадцатого столетия — Лорд Волан-де-Морт, быть может, Геллерт Гриндевальд, хотя последний — совсем иной рассказ родом из ледяного Дурмстранга, получивший, быть может, долгожданное завершение в окружении сырых стен Нурменгарда. — Миссис Малфой, — в тот день дождь лил как из ведра, в тот день я заглянула к одинокой женщине на чай, — вы знали Темного Лорда, как никто другой, — «средь выживших» — хотелось добавить, но отчего-то смолчалось. Вероятно, из сочувствия к этой стойкой женщине, отчасти, из восхищения к невыразимой воле, что пряталась в хрупком теле, несомненно из уважения к аристократке по крови, по рождению. Она, помедлив с пару секунд, очевидно, без труда поняв меня, кивнула. — Каким, каким по-вашему был самый могущественный волшебник, коего только видели последние столетия? — тут Нарцисса нахмурилась, её статная, исхудавшая фигура сжалась, будто женщине доставляли немыслимые муки даже более ничего не значащие слова о Нём. Длинные пальцы оглаживали фарфор пузатой чашки, она не имела манеры растягивать, подобно сыну или же мужу, слова, она говорила четко, а голос её был так же приятен слуху, как и много лет назад: — Уж не знаю, что послужило причиной твоего любопытства, Пэнси, но все же отвечу… — молнии, посланные, может, самим Зевсом, рассекали небесную мглу на громадные куски. — Волан-де-Морт был подобен змее: ежели ему имелась выгода, ежели он был доволен, то не скупился на ласку, ежели был правим гневом, желал смертей, то не было шанса убежать. Я кивнула. Было ли это согласием? После окончания войны, за неимением родственников поместья многих Пожирателей Смерти забирало в свои алчные руки, аргументируя нехваткой финансов да торжеством мнимой справедливости, дражайшее Министерство Магии. Таково правовое равенство в демократичной Британии с Гермионой Грейнджер на посте министра. Впрочем, я несколько отвлеклась от темы, а посему сердечно прошу вас меня простить. Поместье Лестрейнджей было отдано семье Паркинсон. Без труда вспоминается мне разразившийся тогда в новом обществе скандал. Что ж, одной тайной — разве было это тайной, разве не знал сего каждый аристократ, каждый невежа? — меньше: моя ныне покойная Матушка Геката Паркинсон носила девичью фамилию Лестрейндж, являясь единокровной младшей сестрой Рудольфусу и Рабастану. Ливень рождавшейся тогда эпохи смыл эти сведения, как и многие иные, не менее важные, а задача рассказчика пролить свет на забытое, на разрушенное, стертое ластиком кровавой воды. Поместье то ничуть не уступает в своей красе прославленному Малфой Мэнору, однако никоим образом нельзя оставить без внимания одно существенное различие — оно, словно, не видело жизни, не вдыхало аромата роз, сродни тому, что источали благоухающие сады Нарциссы. Оно, казалось, не слышало детского смеха, не видело Солнца. Поместье было пропитано смрадом Смерти, в поместье шептались портреты, валялись на грязном полу измятые колдографии. И мне по чистой случайности довелось узнать, что некоторое время родовой особняк находился в абсолютном распоряжении Милорда. И я, правимая банальным, присущим большинству женщин любопытством, поспешила направиться в покои печально известного Тома Реддла, позже — Лорда Тьмы. Хладные стены трепетно хранили историю, хладные стены знали, видели, слышали куда больше нас. На дубовом столе в центре кабинета одиноко лежал пожелтевший лист пергамента, где путанным, витиеватым почерком выражал свою благодарность за гостеприимство Лорд Волан-де-Морт. И запомнился сентиментальному девичьему разуму красивый постскриптум: «Красота жемчужных звёзд, виднеющихся из высоких окон Наших комнат, не пойдёт ни в какое сравнение с ослепляющими ликами женщин рода Лестрейндж, дорогой Раджинмар, — пишет Темный Лорд, обращаясь к Лестрейнджу-старшему, — нахождение в вашем поместье стало для Нас нескончаемым потоком удовольствия и любования». Я могла быть свидетелем многого, я была племянницей каменного Рудольфуса, задорного Рабастана, безумной Беллатрикс. Надо мною вершился суд, я была оправдана Визенгмотом, однако сие не мешало мне быть свидетелем. Я не могла ведать планов упивающихся, на моем запястье не вилась метка, однако я могла знать, знать их самих, пускай не всех лично и далеко не всегда хорошо. Я была девочкой, кою держал на руках Лорд Волан-де-Морт, я была подростком, опасливо поглаживающим смертоносную Нагайну. Однако нужны ли Вам эти незначительные подробности? Благодаря нашей жадной до чужих жизней прессе о том ведает едва ли не каждый второй… За каждым сильным мужчиной стоит ещё более сильная женщина. За каждым великим. За каждым успешным. Думаю всем нам доводилось сие слышать. Но так ли это, заключена ли в красивых строках правда? Я отвечу: да. Да. Да! Обращаясь к моей несчастливой младости, можно узреть множество достойных примеров, бесспорно подтверждающих сказанное кем-то когда-то. Что вы знаете, к примеру, о Беллатрикс Лестрейндж? Одержимая, погрязшая в безумии пожирательница, безответно влюблённая в Волан-де-Морта, — так нынче описывают самую выдающуюся ведьму столетия. (Не в обиду многоуважаемой нашими маглорожденными приятелями мисс Грейнджер. Или же вернее будет миссис Уизли?) Другие говорят, мол, была она Его любовницей, Его жертвой, сошла с ума по Его вине. Наглая, глупая, бездарная ложь. Я видела. Я была свидетелем. Пэнси обнимала тётушку Беллатрикс, любила прогулки в компании Леди Нарциссы, Пэнси знала несправедливо осужденную Морриган, была знакома с надежной Надеждой Долоховой, с прекрасной Аталантой Мальсибер, Пэнси восхищалась острым умом Аделаиды Руквуд. А посему я, успевшая повзрослеть и постареть, уставшая от нескончаемых потоков лжи, что хлёсткими пощечинами касаются моей помнящей подлинный ход событий души, хотела бы расписать на этих страницах свою историю, придать краски тому, что лицезрела сама, тому, что слышала от прочих, читала в письмах, тому, что шептали тени, о чем ведал северный ветер, заключить в буквы то, что видели портреты. Мадам Паркинсон протягивает тебе, милый читатель, руку, приглашая в дальнее путешествие по прежде невиданным тобой тропам чужих судеб, влюбленностей, с нетерпением ждавших момента раскрытия тайн.