Пожирательские жены

Отчасти покончив с рубиновой Беллатрикс, на время попрощавшись с хрустальной Гидрой, я, наконец, могу перейти к багряной Морриган в окружении неприступных ледников. Снежная Королева, обретшая Кая, отвергнувшая Короля. Мраксы и Малфои — то будет самый длинный рассказ, я буду прерываться и возвращаться вновь, я буду забываться на страницах воспоминаний и пытаться опомниться вновь. Морриган — богиня войны в ирландской мифологии. Морриган — арктические пустыни, следы хищников на снегу, кровавые капли на белоснежном покрывале. Морриган — знакомая незнакомка, коей Лорд Волан-де-Морт шептал с неизбывной нежностью заветное: «Моё дитя!». Она была порядком старше всех нас, подростков, на каникулы возвращавшихся в поместья из родного, измученного чужим невежеством, Хогвартса, она была порядком младше разлученных судьбой сестер Блэк, одна из коих под взором её отца растекалась вишневым мороженным от небезызвестного Фортескью. Она была единственной дочерью очаровательной Гидры Кэрроу, она была живым напоминанием, главной виновницей её смерти. — Леди Малфой, — по моему виноватому взгляду вдова навечно возлюбленного Люциуса без труда поняла о ком будет разговор, — молю, скажите, Темный Лорд любил Морриган? — я могла сделать вывод сама, я понимала, что — да, но все же хотелось взгляда со стороны, кого-то, кто мог поведать о детстве смертоносной девчонки, о живой кукле, редкой порой замеравшей на коленях своего лютого отца. — Он был одержим, — и отчего-то так хотелось попасть в самую дальнюю камеру окружённого монстрами в плащах Азкабана, отчего-то хотелось попросить у той, кто некогда была живой: «Луноликая Морриган, о коей слагают легенды, поведай, как всё было на самом деле, как чувствовались сухие Его поцелуи на по-детски пухленьких щеках?» И она бы поведала. Она бы рассказала: Пламя камина изумрудными языками ласкает восковое лицо её странного папы. Пламя камина касается его жёстких волос, приходится по застывшим синеватыми лапами инфералов рукам. — Ах, дитя! Не стой у порога, проходи, — Он словно очнулся ото сна. Он скупо ей улыбнулся, легко подхватив под коленками, покружил в воздухе, усадив на высокий стул, едва ощутимо поцеловал: — Как прошел твой день? — Почему твои друзья так нас боятся? Они думают, что мы плохие? — друзья! — как это нелепо звучало и как правильно, как хорошо, что она так считала. Он потерял Гидру, Он не хочет потерять и её, эту подающую надежду девочку, Он засматривается и уже привычно обжигается, тает в знакомой невинности, тонет в привычной отрешённости — он любил её фарфоровой куклой, фантомом матери. — Это не имеет значения, Морриган. Пастуха не волнует мнение стада, — я хочу, чтобы ты всегда помнила об этом. Она задумчиво нахмурилась, а потом, наконец сыскав нужный вопрос, сформулировав давно зревшую в юной головке мысль, выдала с искренним непониманием в приглушённом голоске: — Но, папа, почему мы — пастухи, а они — стадо? Темный Лорд вскинул брови, Темный Лорд заправил за ушко выбившуюся прядь, Он строгим голосом её наставлял: — Мы — Гонты, потомки Великого Салазара Слизерина, мы обладаем той магией, что им и не снилась, мы обладаем тем умом, каким не может быть одарен целый их род. Исключением была лишь твоя матушка, никогда об этом не забывай. — А Беллатрикс? — пухлые губки поджались, меж бровей пролегла ранняя складка, взгляд стал испытующим, казалось даже осуждающим. — К чему о ней? — Он умело изображал непонимание. — По углам шепчутся, будто она вместо мамы, — ах, какая всё-таки она ещё глупенькая! Место Его очаровательной «Ги» не сумеет занять никто. Хрустальная Леди в его сердце вросла чайной розой, Хрустальная Леди его душу объяла ароматом своих неповторимых духов. Она бы прошептала о сокровенном: Ей семь. И Vater на день рождения дарит своей малютке необычайной красы диадему с синим камнем ровно посередине. Он шепчет девочке на ушко: — Береги её с той же силой, с коей будешь хранить преданность мне! Тогда она была слишком мала, дабы знать: диадема — та самая преданность, о коей он молвил ей много лет назад. Она бы коснулась обыденного: — В чем дело, Морриган? Нарцисса поведала мне о твоей выходке, — отец суровым взором шпарил её вскинутое в неповиновении лицо. — Я ничуть не сожалею о содеянном! Жаль, что эта псина не сдохла! — отец вдруг сменил гнев на милость, алеющие очи его чуть потеплели, бледный лоб его разгладился. Темный Лорд поманил свое драгоценное дитя пальцем, усадил её на костлявые колени, коснувшись в мимолётной ласкучести румяных щек, зашелся родным шипением: — Этот поступок был не достоин моей Леди, верно? — дождавшись её неохотного кивка, Он снисходительно продолжил: — Беллатрикс одна из самых преданных наших друзей, разве можем мы так бездумно расправляться со своими лучшими людьми? Помни, Государство не может быть Государством, ежели Правитель истребит весь свой народ, своих сторонников. Останутся лишь руины… Это было так прекрасно, так ужасно! Уродство Темного Лорда переплеталось с красотой Леди Морриган. Это было смешение непроглядно черного с кроваво-красным, это было страстное танго Сметри и Вечности, пляс противоречий. Но была ли Морриган карателем, может, она — прелестная жертва в серебряной клетке сурового тюремщика? И как же иронично: я прекрасно знала Беллатрикс, но не могу много о ней сказать, я не знала Гидру, но желание вернуться к загадочному женскому силуэту зудит под кожей. Должно быть, это и есть вся сила таинственности, что советуют опытные дамы использовать влюбленным девицам для умелого обольщения своих ветреных кавалеров. Но только ли в тумане времени суть? Разве дело в быстро завершенных свиданиях, вертлявых ответах, играх с волосами да в умело выкрашенных пухлых, вечно улыбчивых губах? Что влечет таких мужчин как Темный Лорд? Недоступность, покорность, красота? О, это все слишком заурядно! Но обо всём этом позже. А пока… Скажите, вам нравятся эти любопытные коробки, что унаследовал наш мир от магловского? «Телевизоры» — забавные любимцы Артура Уизли. Мне как-то за ужином в обществе светских жён порекомендовали глянуть «7 канал» ровно в шесть тридцать вечера. Там интервью. Младшая дочь Греты Кэрроу рассказывает о жизни путаными предложениями незыблемой Рите Скитер. Она говорит: «Моя мать, Грета Кэрроу, была воистину легкомысленной женщиной, за нами часто присматривала тетушка Гидра». Тетушка Гидра — если углубиться — все вращалось вокруг неё. Вокруг Тётушки Гидры с нежно-карими глазами, с медовыми устами, с фарфоровыми руками, коими она Темного Лорда обнимала, коими она округлившийся живот ласкала, коими она портреты чужих детей рисовала — рисовала, надо сказать, искусно. И вот, мне передают, что совсем скоро пройдет большой аукцион — род Кэрроу на грани нищеты. И вот, у меня дома висят портреты умилительных бутузов — братьев Лестрейндж, пухлый Рабастан и высокий Рудольфус отчего-то неизменно недовольно подглядывают на моих редких гостей, и вот, у моей хорошей знакомой, чей супруг находится в родстве с родом Кэрроу, в будуаре, ограниченная позолоченной рамкой, устроилась та самая младшая дочь Греты Кэрроу, поговаривают, очередной бастард жадного до женского нутра Мальсибера-старшего, устроилась, видимо, хорошо, ибо в отличие от моих хмурых дядюшек — тогда ещё сводящих с ума несчастных нянюшек мальчишек — весело улыбается. Её имя — Жозефина — так подозрительно подходящее исконно французскому роду Мальсиберов, её имя — Жозефина Кэрроу — что-то смутно знакомое: вспоминаю, что с ней впоследствии любила устраивать чаепития Морриган, вспоминаю, что именно она последовала за дщерью своего Лорда и тётушки в земли близ Колдовстворца. Колдовстворец — отдельная глава в жизни Леди Тьмы. И, пожалуй, именно её нам стоит коснутся в первую очередь. Леди Морриган — дитя, отчасти вскормленное нескончаемыми просторами Руси. Ей было около десяти, когда Темный Лорд исчез, и говорят, что сразу после первого ареста пожирателей, они с Жозефиной отправились в страну Кощееву. Говорят, там у её прелестной ликом кузины, с необычайной лёгкостью пленяющей души мужчин, был любовник из близкого окружения самого Царя. Колдовстворец далеко не простая школа вроде Хогвартса или же Дурмстранга, куда принимают разношерстую массу юных волшебников. Колдовстворец — школа для избранных. Лучших средь лучших и их детей. «Там, представляете, — рассказывает Жозефина, — сам Кощей Бессмертный давал уроки! Кажется, темные искусства…» И Морриган их слушала, и Морриган не посрамила имя своего отца — она была великолепна в бытовых чарах, она без труда колдовала непростительные ещё будучи ребенком. И Кощей, конечно, знал чья дщерь учится у него, и Кощей, говорят, Темного Лорда да его дитя уважал, но мы сиё вряд ли можем знать наверняка. Мы не можем знать многого о сказочном правителе безграничной Руси, однако мы можем знать, что в землях славянских дщерь известного во всем мире Волан-де-Морта обрела истинное счастье. Знаете, у неё там был роскошный роман! Она там была с размахом влюблена! О том во всех красках поведала телезрителям племянница её матери: «Константин Орлов… Эта информация уже была обнародована, а посему я могу открыто обо всем говорить. Он был одним из самых приближенных людей Великого Князя, Царя, Императора (зовите как угодно), он изредка давал лекции по сильнейшим темномагичечким заклинаниям, специализировался на стихии огня, был одним из немногих, кто мог управлять адским пламенем, с лёгкостью подчинять его, мгновенно останавливать, обращать во что душе угодно, направлять, укрощать. Они познакомились на одной из этих лекций, Мерлин свидетель, я твердила Морриган, что это плохая затея, хотя бы потому что Константин Георгиевич ей в деды годился! Красивый, статный мужчина с медной бородой, доходившей почти до пояса, он покорил её своей спокойной мощью, своим остроумием и, быть может, некой схожестью с Милордом». Орлов Константин Георгиевич — одна из самых ярких теней за спиной ледяной Леди. К нему мы будем возвращаться нескончаемое множество раз, он подарил своей «Ярочке» самое ценное, что только может иметь человек — счастье и свои необыкновенные глаза. Они у него были — изумруды в оправе меди коротких ресниц. Он ей криво улыбался, он её крепко целовал, он — её навечно утраченная младость, её вожделенный покой, её иллюзорная семья. И я снова возвращаюсь к своему другу, к своему названному брату, к Драко Малфою, несчастному Каю вершившейся сказки: — Ты считаешь, что она любила этого русского? Слышала, у него руки были по локоть в крови… — нам, кажется, по двадцать. Мы подняты до небесной глади, опущены на самое дно черного озера Победой. И я знала, что смогу пережить очередной спектакль правосудия, и я знала, что моему снежному Драко жёсткая петля шею сдавливает, и я знала, что стул под дрожащими ногами хилый-слабый-старый, и я предлагала подбить изъеденные страданиями ножки, предлагала ослабить петлю, но было, пожалуй, слишком поздно. — По локоть? — он зло усмехался. — Он в ней захлебнулся, в своем кровавом озере потонул. А у неё горящие очи — знакомые изумруды с золотыми искорками на самом дне. А у неё кудри — вороново крыло. А у неё голосок — вводящее в ужас шипение, и Драко Малфой, мальчик, игравший в покер по взрослым правилам, шепчет мне: — Они друг друга обожали, сладостью безоблачного счастья упивались с беззаботностью присущей наивным детям. И вот итог, Пэнс… Темный Лорд вскрывает слабости точно нарывы. Любовь — непозволительная уязвимость! — он сходил с ума, ему бы укол успокоительного да в Св.Мунго пока не поздно, но все вокруг решительно отказывались принимать суровую реальность, все искали защиты в своем прошлом, малодушно отрекаясь от серого настоящего. А у той, чьи очи — изумруды, знакомые уста танцуют танго незнакомого языка: «Надежда Сергеевна, расскажите, ваш муж знал моего отца?» — её зовут Анна, и я ей дарила фарфоровых кукол, и я гуляла с ней по Малфой Мэнору, и я шептала ей: «Ты такая красивая, Аннушка, ты так похожа на них всех…» И она мне отвечала, смущённо улыбаясь: «А я, представляете, вас запомнила ещё когда была маленькой. Вы очень нравились моему дедушке, а мама говорила, что вы «гораздо приятнее своей мерзкой тетки». Ах, милая Аннушка, нонче совсем уже взрослая, красивая, умная, полная какого-то ослепительного света, какой-то безграничной доброты, разве возможно пред твоим очарованием устоять?! «Дитя любви» — с болезненной нежностью подмечал Драко. «Дитя любви» — соглашалась я.