Я буду помнить
Долог, тернист жизненный путь, и хорошо, когда рядом близкий тебе человек. Знать бы еще, кто примкнет к тебе по дороге: соседка из дома напротив, мужчина, с которым ты делишь постель, мать, преисполненная самых благих намерений, или же блудный сын. Даже лучшие из нас, кто раньше, кто позже, узнают нестерпимую горечь утрат, и тогда наш крест становится тяжелее стократно. Человек способен пройти воду, огонь и медные трубы, но только не испытание одиночеством.
Первые несколько недель Голду казалось, что всё это было лишь кошмарным сном, который наконец закончился. Белль чувствовала себя хорошо, только румянец со щёк совсем пропал, но глаза по-прежнему горели жаждой жизни. Всё вернулось на круги своя — Голд работал, жена вела хозяйство и занималась сыном. Каждый вечер она встречала его на центральной улице города у городской ратуши. Кристиан бросал машину, и они вместе шли пешком к дому. Проходя мимо особняка мэра Миллса, они всегда беседовали с хозяином, если удавалось застать того дома. Казалось, вновь настала обычная тихая жизнь, а все ужасы остались в прошлом, пока однажды жители одной из улиц посреди ночи не зажгли свет в своих домах — их разбудил крик. — Белль! Мужчина мгновенно проснулся и посмотрел на жену. Глаза её были закрыты, она кричала, по всей видимости, от ужасной боли, её тело будто бы било мелкой судорогой, от боли она даже выгибала спину. Казалось, готовый к абсолютно любым внештатным ситуациям спецагент был совершенно растерян, он смотрел то на жену, то на тумбочку с ампулами и шприцами и никак не мог взять себя в руки. Увидев, как одно за другим зажигаются окна, он очень обрадовался, хотя где-то в глубине души ему стало не по себе от того, что была разбужена почти вся улица.***
— Простите, что так… Голд никак не мог сформулировать свою мысль. Ему будто хотелось одновременно и извиниться, и отблагодарить Мэри Элис за помощь — женщина оказалась медиком и прибежала в дом соседа почти сразу. Когда крик утих, соседка вышла из комнаты и осторожно прикрыла дверь. Мужчина только было произнёс несколько слов, но миссис Янг, приложив палец к губам, прервала его. — Это был приступ, — еле слышно зашептала женщина. Луч света из соседней комнаты упал на её лицо, осветив всю скорбь и сожаление в её глазах, и профайлером быть не нужно, чтобы понять, что это начало конца; секунду спустя женщина озвучила это вслух: — Теперь такие будут всё чаще, вы не ждите, пока я приду, а сразу звоните или просто зажгите свет в окне гостиной… Голд поблагодарил её и проводил до двери. Глядя в спину соседке, он думал о том, что этот мир слишком неоднозначен, что слишком часто белое становится чёрным, а чёрное оказывается белым. Он с детства был не нужен самым близким — своим родителям, но в течении всего жизненного пути к нему примыкали совершенно чужие люди, что не проходили мимо его бед и трудностей. Сначала Гидеон, теперь соседка из дома напротив… Впереди его ждало ещё очень много испытаний, но одного он, кажется, смог избежать — испытания одиночеством.***
На смену страху потерять её пришёл ещё более сильный: страх выходить из собственного дома — не потому, что мир за его пределами жесток и непредсказуем, а потому, что можно было вернуться и не застать её. Отныне, прежде чем сделать шаг за порог, Кристиан подолгу смотрел на жену, пытаясь запомнить самые мелкие черты её лица, подолгу гладил ладонью по щеке, вбирая в себя тепло родного человека. Белль улыбалась и уверяла, что волноваться не о чем, всё будет хорошо, а сама смотрела ему вслед до тех пор, пока машина мужа не исчезала из виду, и с тяжёлым сердцем запирала дверь. На самом деле она боялась оставаться наедине с сыном — вдруг потеряет сознание, но, видя все усилия Кристиана, не сдавалась, ежеминутно побеждая свой страх. Она боролась с собой, с болезнью, со своим собственным телом, со смертью и самой судьбой и не думала опускать руки. Хоть страх то и дело набрасывал удавку на шею, рядом был «отряд специального назначения». Соседки попеременно выходили во двор, каждая по каким-то очень важным и неотложным делам, и пристально смотрели на окна дома Голдов, надеясь на благоразумие Белль, что та не станет храбриться, а в случае необходимости просто даст знать, что ей нужна помощь. Однако дни проходили, но к помощи соседок миссис Голд не прибегала и была очень горда собой, но, как известно, вечно ничего не длится.***
Однажды днём она собирала машинки Бэя, разбросанные во дворе, и стоило ей в очередной раз наклониться, как голова закружилась, в глазах потемнело и, не сумев удержать равновесие, она упала на собственный газон и подняться уже не смогла. Сквозь чувство стыда и пелену в глазах вдруг пробились какие-то сторонние звуки — к щебету птиц добавился звонкий голосок миссис Солис. Габи, как всегда, что-то недовольно ворчала себе под нос; признаться, Белль была убеждена, что эта красотка ничего и никого, кроме себя, не замечает, и её очень удивило, что соседку, лежащую на траве, Габриэль увидела. Нагруженная блестящими пакетами, гламурная красотка на мгновенье всё же растерялась, решая, что делать с драгоценной ношей, пробормотав что-то вроде: — Ну, это же Версаче… Но в итоге она бросила пакеты прямо на землю и самоотверженно помчалась на выручку. Габи склонилась над Белль и вновь тревожно замерла. Девушке было пять, когда рак убил её отца, и вновь столкнуться с ним лицом к лицу было выше её сил. Она боялась сделать что-то не так, не суметь оказать помощь. — Белль, тебе плохо? Потерпи, я сейчас, только сбегаю за Мэри Элис! — Солис уже было ринулась к дому Янгов. — Просто помоги подняться, — тихо сказала миссис Голд. Габи выполнила просьбу и, подняв соседку, под руку проводила её в дом, кажется, совсем забыв, что прямо у дороги остались одиноко лежать Гуччи и Версаче… Гламурная надменная красотка на деле оказалась простой и доброй, она провела рядом с Белль весь остаток дня, пока домой не вернулся Кристиан.***
Время не стоит на месте, оно бежит вперёд, меняя всё вокруг. Рушатся горы и высыхают реки, перемены приходят и в нашу жизнь, и когда это случается, мы либо приспосабливаемся, либо бежим от них. Кристиан Голд привык смотреть чудовищам в глаза, поэтому никогда не бежал от трудностей, а подстраивался под перемены. Вот и теперь он сделал всё как должно. Вкрутил во всех комнатах красные лампочки; в те времена ещё не было мобильных и быстрых сообщений, поэтому именно красный свет из окон должен был стать для соседок сигналом бедствия. Каждое утро, уходя на работу, мужчина умолял жену не пренебрегать этим правилом, а соседки не сводили глаз с их окон. Жизнь изменилась. Запах лекарств, кажется, впитался уже всюду — в полотенца, посуду, мебель, он перебивал собой любые другие запахи в доме. Они перестали быть спонтанными, уже не могли просто взять и сорваться куда глаза глядят, были привязаны к капельницам и графикам врачей. Весь огромный и чудный мир, который Белль мечтала объездить и заглянуть в каждый его укромный уголок, сжался до четырёх стен их дома, и, кажется, уже навсегда. Однако свет пробивается сквозь самую непроглядную тьму. Даже теперь его красавица наполняла жизнь множеством счастливых моментов, умудряясь заражать позитивом тех, кому хотелось ей посочувствовать. Она быстро доказала окружающим, что не нуждается ни в сочувствии, ни в жалости, и её звонкий смех раздавался чаще, чем истошный крик. Сентябрьское солнце, несмотря на календарную осень, грело щедро, так что приходилось щуриться. Лёгкий ветер еле заметно трепал ещё зелёную листву. Голд волок за собой свой походный чемодан. Дело было очень тяжёлым, вновь жертвами стали дети. Ему хотелось просто лимонного чаю и посмотреть фильм в обнимку с женой, но чем ближе он подходил к собственному дому, тем больше его охватывала тревога — что он там застанет на этот раз? Однако, едва приблизившись к изгороди своего дома, мужчина облегчённо выдохнул. Картина была почти идиллической — Белль играла с сыном, они прямо на траве катали машинки, а неподалёку, присев на корточки, миссис Ван де Камп подстригала цветник, примерно раз в минуту почти незаметно бросая взгляд на Белль. Малыш первым понял, что отец вернулся, и, развернувшись, пополз к нему прямо по газону, попутно окрашивая белые штанишки зелёным. — Здравствуй, сынок, — Кристиан поднял его на руки, — как ты, мой родной? Вместо ответа малыш дёрнул отца за галстук и что-то пролепетал на пока только ему известном языке. — Добрый вечер, Голд! — Бри была, как всегда, любезна и учтива и, не забыв в очередной раз восхититься его галстуком, поспешила оставить супругов одних. — Как дело? — поинтересовалась Белль, поднимаясь на ноги. Хоть эта работа и была сложной и выматывающей, в глубине души она скучала, хотела познакомиться с новичками и ещё хоть раз кого-то спасти, раз ей самой спасения было уже не дождаться. Голд лишь криво улыбнулся, давая понять любимой, что это последнее, что ему хотелось бы обсуждать после разлуки с семьёй. Он опустил сына на землю, ибо тому вдруг срочно понадобилась его лежащая на траве игрушка. Малыш стал громко лепетать и вырываться из отцовских объятий. Оказавшись на земле, вопреки ожиданиям родителей, Бэй не опустился на корточки, как обычно, а, немного покачнувшись, сделал свой первый в жизни шаг, затем второй. — Кристиан, смотри! — радостно воскликнула Белль и, присев на корточки, вытянула руки: — Бэй, сынок, иди сюда! Мальчик неуверенно, но старательно шёл к матери, а сзади еле слышно по его следам ступал отец. Как только тёплые ладошки коснулись её рук, Белль подхватила сына и закружилась вместе с ним, забыв обо всём — о всех своих страхах, о болезни и о том, что сил на борьбу оставалось всё меньше. — Он тебя хотел дождаться, умничка мой! Голд ничего ей не ответил, просто смотрел на неё, улыбаясь и пытаясь не проронить скупую мужскую слезу. Мужчина наконец понял, что именно он чуть не отнял у любимой женщины. Самые ценные моменты жизни — первые шаги, первые слова и первый заливистый смех сына. Он даже не знал, кому быть благодарным за то, что всё ж не совершил главной ошибки. Ещё глядя на счастливую жену с сыном на руках, он думал о том, что его маленький сын сделал свои первые шаги, а значит, начался его тернистый жизненный путь. Каким он будет, кто примкнёт к нему по дороге, кто протянет руку, какие испытания ему придётся вынести и как защитить его? Хоть Кристиан и был обижен на высшие силы, да и всё-таки больше считал себя атеистом, ради сына он готов был упасть на колени и просить лучшей доли.***
Он гордился своей красавицей — она не стала слушать его, настояла на своём и оказалась права. Вместо серых больничных стен она застала первые шаги и первые слова Бэя, его первые рисунки акварелью на белых обоях в гостиной. Сейчас они сидели на лавочке, укрывшись одним на двоих пледом, и смотрели, как неподалёку соседская девочка раскачивает Бейлфаера на качелях со всей силы, а тому всё мало, тычет пальчиком куда-то в закатное солнце. — Как ты думаешь, он хоть немного меня запомнит? — вдруг спросила Белль. — Конечно! Даже не думай иначе. — А если будет слишком мал? — Я каждый день буду рассказывать ему о тебе, он никогда тебя не забудет, я обещаю. — Мужчина поцеловал жену. — Но если ему захочется, пусть зовёт кого-то другого мамой, — она прищурилась, — и вообще, обещай найти ему самую лучшую маму. Слушая её, Кристиан скривился, будто его заставили жевать лимон. Ему не хотелось отвечать, да и вообще говорить на подобные темы, но он знал, что она упряма и ответа добьется. — Я не хочу искать ему маму, нам и вдвоём будет неплохо, — мужчина давился каждым словом. — Да и как, если никого лучше тебя всё равно нет? — А если я его забуду? — она опустила глаза, всматриваясь в шерстяной рисунок на пледе. — Сегодня я минут пять вспоминала имя нашей соседки… Мне хочется для него лучшего, чтобы у него всегда была мама… «Провалы в памяти, следующий симптом», — подумал Голд, а вслух произнёс: — Ты всегда будешь с ним, ведь есть я, и я всё помню и буду помнить…