Лучшее где-то там
«Улица, на которой я когда-то жила Люди, с которыми делила радости, горести Я помню наши первые встречи Как они появились и с чем Со своими мечтами и планами С надеждой на долгую, счастливую жизнь И для себя, и для детей Будь у меня такая возможность Хотела бы я их предостеречь Поведать об испытаниях, уготованных им судьбой Да нет Оттуда, где я сейчас Видишь жизненный путь целиком и понимаешь Главное Идти вперед Идти, заставляя себе переступать Через страхи и сожаления Идти, получая радость от каждого шага Ведь путь этот так недолог И пусть он извилист и труден Пусть мы то и дело рискуем попасть в переплет Разве это так важно? Не думаю…»
Весна — особое время: всё вокруг начинает новую жизнь. Снега уходят, питая собой землю, на деревьях распускаются листья и цветы, птицы поют. Дни становятся длиннее ночей, по водам Невы плывёт алый парус, студенты пишут дипломы, школьники готовят наряды к выпускным, шайба летит в ворота, гремит финальная сирена, завершая сезон игр триумфальной победой русских хоккеистов. В маленьком городке возле Сиэтла готовятся к празднованию Дня Матери и к выпускным балам. В воздухе всё больше свежести и ароматов, и кажется, что всё начинается заново. И независимо от континента, языка, веры и взглядов на жизнь людям просто хочется верить — лучшее где-то там, впереди.***
Это происходит каждое второе воскресенье мая. В Сторибруке распускаются все цветы, даря городу особенную красоту, и даже в пасмурную погоду он кажется уютным и тёплым; в кафе «У бабушки» пахнет вкуснейшей выпечкой, и повсюду слышны тёплые слова. Ведь каждое второе воскресенье мая в Сторибруке празднуют день женщин, которые дали нам жизнь и многое другое, женщин, готовых защищать нас любой ценой, женщин, у которых есть мужество бороться с теми, кто хочет причинить нам зло. Сегодня в городке отдавали должное материнской любви, той, что сопутствует нам с первых дней. Сторибрук праздновал День Матери. Реджина вышла из дома и прищурилась от яркого солнца. День был замечательным, тёплым, но не жарким, но в этой уютной праздничной атмосфере девушке было не по себе. То ли дело было в её тяжёлой работе, из-за которой она будто отвыкла видеть мир ярким, то ли в одиночестве, которое в атмосфере всеобщей любви ощущалось особенно остро. Она смотрела на соседок, что обнимали своих детей, благодаря их за подарки и поздравления, и понимала, что, в общем-то, никогда не была близка с матерью, а теперь и вовсе боялась увидеть её на пороге своего дома, да и самой ей вряд ли придётся когда-нибудь испытать счастье материнства — люди в белых халатах давно вынесли свой приговор. От собственных мрачных мыслей Миллс отвлекла, как ей показалось, ещё более мрачная картина — мужчина с тростью и маленький мальчик, бережно державший в ладошке букет цветов. Они не праздновали вместе со всеми, а тихо шли в сторону кладбища… В этот день Голд решил впервые отвести сына на могилу матери. Бэй долго стоял у мраморного обелиска, не шевелясь и ни звука не издавая. Отец, стоявший чуть поодаль, его не торопил. — Правда, она у нас самая красивая, пап? — наконец произнёс он, не обернувшись, дабы не демонстрировать отцу дрожащую нижнюю губу. — Конечно, сынок. Мама у нас сказочная красавица. — Но сказки ведь должны заканчиваться хорошо. В сказках мамы не умирают… — Может, это ещё не конец? — произнёс Кристиан и ощутил, будто нагло лжёт сыну, но продолжил: — Может, лучшее — где-то там, впереди, и твоя мама, видя всё с неба, точно знает об этом? Горький привкус лжи его словам придавало его собственное неверие. Кристиан, кажется, верил во что угодно: в НЛО, Сатану, зубную фею и Санту, но только не в возможность собственного хэппи-энда. У таких, как он, не бывает счастливых финалов, и уж тем более невероятно, что Реджина может стать частью этого финала. Однако Голд не мог подорвать веру сына в счастье, иначе ему придётся слишком тяжело в жизни, да и потом, эта незыблемая вера в лучшее жила в Белль до последнего, так пусть теперь не угасает в их сыне. Ради этого он сделает всё, будет раз за разом убеждать Бэя в том, во что сам не верит. Мужчина будто и сейчас слышит её тонкий голос, а тот неустанно твердит: «Лучшее где-то там…» Пока в Сторибруке праздновали День Матери, в одной из больниц Сиэтла гремел выпускной, организованный для одной неизлечимо больной девушки.***
На первый взгляд они были совсем непохожи, противоположности. Просто красавица и чудовище. Наивная Иззи, любившая своих пациентов так, будто они члены её семьи, и циничный Алекс, который даже не трудился запоминать имена больных. Она верила, что, если съесть брикет масла, пока никто не видит — не растолстеешь. Он не верил ни во что, и уже давно. Казалось бы, что между ними общего — ну, кроме того, что они интерны одной больницы и между ними взаимная нелюбовь с первого дня знакомства… — Привет, манекенщица. — Привет, придурок. Так Стивенс и Карев приветствовали друг друга едва ли не каждое утро. И в одно такое утро Иззи с удивлением обнаружила, что вся раздевалка и двери лифта обклеены её полуобнаженными фото. Она даже не сомневалась, чьих рук это дело, и прекрасно осознавала, как это может сказаться на её работе, и что косые взгляды и шёпот за спиной теперь долго будут её сопровождать. Но она выросла в трейлерном парке и с детства усвоила — любой вызов должен быть принят, пасовать она не станет. Девушка сняла блузку, оставшись в бюстгальтере и обнажив татуировку на левом боку, и, гордо подняв голову, зашагала по больнице, словно по Миланскому подиуму, решив повести себя так, как враг и вовсе не ожидал. — Я запомню это, Алекс, — пробубнила она себе под нос, уже готовя план возмездия. Однако совсем скоро Карев вновь стал героем скандала. Казалось, всё самое худшее он притягивает, как магнит. На сей раз молодой интерн оказался разносчиком венерической болезни; тогда Джордж хорошенько ему врезал, и Стивенс решила, что с него хватит и этого. На следующий день она вдруг с удивлением обнаружила, что Доктор Зло, так они прозвали между собой Алекса, и не думает переживать, не считает себя виноватым и вообще уверен, что О’Мэлли дерётся, как девчонка. — Ты когда-нибудь просыпался с ощущением, что ты никому не нравишься? — не выдержала девушка. — Тебя это волновало? — Думаю, кое-кому я всё же нравлюсь, — подмигнул Карев слегка заплывшим глазом. Стивенс же лишь тяжело вздохнула. Наивная девушка, в свободное время выпекающая шоколадные торты на кухне у Мередит, и незапоминающий имён своих пациентов, неразборчивый в половых связях циник. Они слишком разные.***
По больнице дурные вести разносятся очень быстро. Уже всем известно: Мередит держит руку на бомбе и может умереть в любой момент, в воздухе пахнет грозой. Науке давно известно — противоположности притягиваются, а ещё страх толкает людей друг к другу, и они сбиваются в стаи, ну или оказываются запертыми в дежурке и сливаются в поцелуе в одно целое. Противоположности притягиваются, но если хорошо присмотреться, так ли они непохожи? Девушка из трейлерного парка, забеременевшая в шестнадцать и тут же ставшая изгоем, родители её примерных одноклассниц попросту запрещали дочерям с ней общаться. Отдавшая новорождённую малютку в чужую семью, дабы дать ей куда лучшую жизнь. Обнажающая тело, чтобы заработать на учёбу в медколледже. Сын наркомана и душевнобольной женщины, сменивший несколько приёмных семей. Всё, что его окружало — это алкоголь, драки, ругань и летучие мыши с инопланетянами, которые постоянно виделись его матери. Однажды ему пришлось угнать машину, чтобы отвезти к врачу сестрёнку. Вероятно, в тот момент он и понял, что, если не вырваться из этой жизни, ничего хорошего его не ждёт. Ему, наверное, было не столь важно стать врачом или кем-то ещё, лишь бы стать другим. Друзья, прозвавшие его «Доктор Зло», и не знали, что на самом деле ему страшно однажды проснуться и осознать, что стал похож на отца. Он не запоминал имён пациентов, предпочитая вовсе не привязываться к людям. Дети, которых не любили, становятся взрослыми, которые не могут любить. Алекс был в этом уверен и судьбу испытывать не хотел. Не избалованы. Не хотели многого — всего-то кусок торта на празднике жизни. Немного, самую малость, завидуют Грей, её европейскому образованию, знаменитой фамилии и таланту, что у неё в крови. Так ли они непохожи? Или всё же стоит присмотреться?***
Выпускной бал добрался и до больничных стен, его устроили для неизлечимо больной племянницы шефа. Воздушные шары, огоньки, молодёжная музыка и улыбки на лицах — даже в месте, где каждый день кто-то умирает, может погостить радость. Глядя на этих юношей и девушек, которые весело провожали школьные годы, всем хотелось верить: лучшее где-то там… Грей бежала по коридору. Возможно, ей, как никому из людей вокруг, хотелось верить — лучшее впереди. Ведь у Фина есть планы, и он ей нравится. Стоит приложить немного усилий, и Дерек останется лишь ярким романом в прошлом. Но… Это лишь в её мечтах и планах, в реальности он снова рядом, только протяни руку. — Оставь меня в покое, — прорычала девушка. — Ты в порядке? — поинтересовался Шепард, забежав в процедурный вслед за ней. — Я не в порядке! — вскрикнула она, взмахнув рукой. — Ты женат, ты называешь меня шлюхой, наша собака умерла, а теперь ты на меня смотришь! — Мер кричала, размахивала руками, а потом словно выдохлась и добавила устало и тихо: — Я не могу дышать, когда ты так смотришь. Эту битву она, кажется, проиграла. Как ни старалась быть счастливой без Дерека и выбросить его из головы, не вышло ровным счётом ничего. Под его взглядом она просто тает, ей перестаёт хватать воздуха. Но повержена не она одна. Шепард тоже был вынужден расписаться в бессилии перед молодой ученицей. — Думаешь, я хочу на тебя смотреть? — заговорил он. — Я женат, я несу ответственность, и я бы очень хотел смотреть на свою жену, но она не сводит меня с ума; от мысли, что к ней может прикасаться кто-то другой, у меня не темнеет в глазах! Минуты тишины после подобных откровений особенно тяжелы. Возможно, некоторых вещей мы предпочли бы не знать, чтобы нам было легче. Ей было бы легче думать, что Дерек любит Эдисон, и у неё на взаимность нет ни единого шанса, а что же теперь? Выходит, оба они в тупике, у обоих есть чувства, но ни один из них не имеет на них права? И что же остаётся — собрать волю в кулак, продолжать свой путь и неистово верить, что лучшее где-то там, впереди? А что, если она и есть то самое лучшее, и не в будущем, а здесь и сейчас? Подумав об этом, Дерек просто прильнул к алым губам, и она ответила на поцелуй. Пока Шепард и Грей утопали в страсти, вкусив плод запретной любви, несмотря на многочисленные «но»…***
На лестнице неожиданно столкнулись другие двое. Двое, притяжение между которыми оказалось не таким сильным. Пара не самых удачных в их жизни свиданий, секс в дежурках и подсобках, но из этого всего так и не вышло светлого и большого чувства. После очередной его выходки Иззи, не сдержавшись, спросила его: — Как можно быть таким злым и таким обаятельным одновременно? — Это великое искусство, — улыбнулся он в ответ. — Ты знаешь, было весело, но этого достаточно, — подвела итог Стивенс. Позже появился Дени. Все знали, что она привязывается к пациентам, но никто не думал, что всё зайдёт так далеко. Иззи влюбилась и ради любви подвергла краху свою карьеру, перечеркнув всё, к чему стремилась с самого детства. Наблюдая со стороны, Карев то и дело называл её чокнутой, но в глубине души жалел, что она любит не его. Каждый нуждается в любви, даже тот, кто всеми силами доказывает обратное. И вот она перед ним, в шикарном платье, но нарядилась не для него. — Отлично выглядишь! — Спасибо, ты тоже, — ответила она и зачем-то спросила: — Ты с девушкой? — Нет, это глупо — привести сюда девушку. Ты идёшь? — Да, но сначала навещу Дени. Сказав это, девушка зашагала вниз по лестнице, а Алекс остался стоять и смотреть ей вслед. На сей раз не сбылось, но ведь лучшее где-то впереди, верно?***
Этот тёплый и наполненный любовью и семейным уютом день близился к концу, солнце вот-вот скроется за горизонтом. Миллс сидела во дворе своего дома и потягивала почти остывший кофе, оседающий горечью на губах. Девушка вдруг осознала, что чёрная дыра, однажды образовавшаяся в её душе, разрастается и может со временем поглотить все её эмоции и чувства. И чтобы жить дальше, ей необходимо заполнить пустоту внутри смыслом, но в чём он? Сегодня, пока она наблюдала за тем, как соседки проводят время с детьми, ей показалось на мгновение, что она знает ответ. Смысл в любви, самой истинной и безответной — материнской. И пусть ей с этим не повезло, она могла бы подарить её кому-то, кому её, как и ей, не хватило. Отец учил Реджину не принимать важные решения быстро, и девушка решила пока отложить эту мысль на дальнюю полку, тем более что у её калитки послышались шаги. — Не празднуешь? — спросил Голд. — Это не мой праздник, увы, — дёрнула она плечом. — Реджина, я тебя поздравляю! — беседу взрослых прервал малыш, для которого все праздники общие. Мальчик протянул девушке рисунок, и та, бережно взяв его, едва не прослезилась от умиления. Белый листок буйствовал яркими красками и любовью к жизни, и, возможно, в них была частичка его любви к самой Реджине. Где-то в самой глубине души девушке хотелось бы этого. — Мы весь день провели с мамой! — с улыбкой поведал мальчик. — Ты рассказал ей, как твои дела в школе? — в ответ заулыбалась Миллс. Малыш кивнул и выкрикнул радостно: — И ещё мы тортик купили! — Может, попьём чаю? — поинтересовался Голд. — Да, конечно, проходите… Реджина и Бэй скрылись в доме, а Голд не торопился. Он посмотрел в закатное небо, покрытое розовыми облаками, и тихо прошептал: — Ты же всё видишь, правда? Если я собьюсь с дороги, ты ведь укажешь мне верный путь, и не дашь кому-то испортить жизнь… Он, конечно же, был прав — оставаясь для других незримой, Белль видела всё. Улицу, на которой она когда-то жила, людей, с которыми делила радости и горести; она, конечно, помнит их самую первую встречу и последнее барбекю. Несомненно, будь у неё такая возможность, она хотела бы их всех предостеречь и поведать о бедах и испытаниях, что ждут их, об ошибках, которые они ещё совершат… Но самое важное, о чём бы она хотела рассказать тем, кто ей дорог и что поняла, глядя со стороны: главное — идти вперед, переступая через сомнения и страхи, ведь лучшее — где-то там…