Майклсон. Всегда и навечно.
Семья — это не те, кто тебя балует и следует всякому твоему капризу. Это те, кто сражается за тебя и за кого сражаешься ты.
Несмотря на то, что это был лишний круг, Ребекка практически настояла на том, чтобы отвести Реджину в аэропорт и проводить на рейс до Бостона. И эту услугу она оказала скорее самой себе, найдя лишний повод не спешить в родовое гнездо. Она не знала, как преступить порог родительского дома, из которого однажды она без оглядки бежала. Сейчас они были едва знакомы и не догадывались, насколько на самом деле похожи. Обе изранены и сломлены, но, не утратив последние капли веры, продолжают свой путь. Самолёт до Бостона взлетел, унося Реджину прочь от Нового Орлеана. Ребекка же, немного ей позавидовав, зачем-то купила в аэропорту кофе в пластиковом стаканчике, села в машину и, вдавив в пол педаль газа, отправилась в путь. Пора было встретиться с братом лицом к лицу. Снова. Ребекка Майклсон — неудержимая, готовая идти на любой риск ради призрачной надежды однажды обрести своё счастье. Отчаянная и познавшая отчаяние. Та, что верит в светлое будущее, но не в силах распрощаться с прошлым. Та, что уже не раз убедилась — жизнь скупа на хэппи-энды. Ребекка четвёртая из пятерых детей. Дочь самой скандальной, самой обсуждаемой и самой богатой пары Нового Орлеана. Осиротевшая в пятнадцать, имевшая к двадцати достаточно тяжёлый багаж из прошлого, хотя сначала история её семьи напоминала романтическую сказку, только потом став кровавой драмой. Майкл Майклсон. Кажется, всегда был богат и влиятелен. Как гласили городские легенды, именно его предки помогли основать Новый Орлеан. Все, кто хорошо знал его, весьма удивились тому, что его избранницей стала Эстер, скромница из самой обычной семьи, с внебрачным ребёнком на руках. Ему в суженые прочили одну из светских дам, но звёзды сошлись иначе. Когда Майклсон обратил на Эстер внимание, та, понимая, что наличие маленькой дочери значительно снижает её шансы на удачное замужество, ведь вокруг было полно свободных и ещё невинных красавиц, отдала пятилетнюю Фрею родной сестре. — Это совсем ненадолго, — уверяла Эстер родную дочь, — я только устрою свою жизнь и заберу тебя. Родные тогда в один голос твердили, что Майкл тиран и деспот и что с ним и она, и дети ещё хлебнут горя. Однако Эстер не собиралась слушать. Ослеплённая то ли его обаянием, то ли уставшая от доли матери-одиночки, она слепо верила мужчине и следовала за ним. «Недолго» продлилось два года, а когда женщина, сдержав обещание, вернулась за дочерью, Фрея просто отказалась ехать с ней. А вот тосковала по этому поводу Эстер действительно недолго. Совсем скоро в семье родился первый общий ребёнок — Элайджа. Гордость властного и деспотичного отца. С малых лет рассудительный и сдержанный, никогда не перечащий матери и отцу. Будущий наследник империи Майклсон, что уже тогда была огромна. Пусть Фрея и отказалась возвращаться в дом матери, она часто бывала у неё в гостях. На удивление, Майкл нашёл с девочкой общий язык, даже дал ей свою фамилию и права наследия. Она в чём-то была схожа с братом — спокойная, тихая, но до жути упрямая. Отчим души не чаял в солнечной девочке со светлыми вьющимися волосами, что делали её похожей на одуванчик. Фрея стала самым ярким примером того, как тиран умеет любить, искренно и беззаветно. Примером того, как он умеет ненавидеть, стал Клаус — второй сын Майкла и Эстер, тот самый, что не так давно буквально изгнал Ребекку из города, а теперь она мчалась к нему на помощь, держа однажды данную клятву. Всегда и навечно. Никлаус, которого Ребекка всегда звала Ником, был третьим ребёнком и главной ошибкой Эстер. Младшим братом для Фреи и Элайджи, любимым старшим братом Ребекки и величайшим позором отца. Никлаус, улыбчивый светловолосый ангел, с детства обожающий рисовать. Он мог часами сидеть и смешивать яркие краски, получая из них новые цвета. Отважный и эмоциональный, храбрый и отчаянно жаждущий любви. Таким старшего брата, несмотря ни на что, запомнила Ребекка. Ей тогда было шесть; той ночью гроза была такой сильной, что малышке казалось, будто прочные стены их дома сейчас рухнут, словно бы они бумажные. Каждый раз, когда в комнату проникал свет молний и ослеплял её, она всхлипывала и начинала плакать. — Не бойся, Ребекка, — произнёс мальчик, войдя в комнату сестры. В этой пугающей темноте девочка не могла разглядеть, но отчётливо слышала голос брата. — Смотри, это мой рыцарь, — мальчик подошёл и положил у изголовья кровати свою любимую игрушку. — Он будет тебя защищать. В этот момент дом сотряс очередной раскат грома, и малышка намертво вцепилась в руку старшего брата. — Ник, не уходи, — просила она сквозь слёзы, — Ник… — Я с тобой, Ребекка, всегда, — обещал он, крепко сжимая руку сестры. Клаус умел любить, заботиться и защищать, но ответной любви, особенно от отца, на которого он так хотел походить, он так и не получил, как ни старался заслужить её. Майкл почти с рождения буквально ненавидел среднего сына. Тот родился в результате измены Эстер с другим мужчиной, и за этот грех матери мальчик платил едва ли не с первых дней. Ему всегда доставалось за любую, самую мелкую провинность, Майкл бил и наказывал его. Пытаясь укрыться от очередного удара, сквозь пелену слёз малыш смотрел на свою мать, но Эстер лишь отворачивалась. Может, думала, что таким образом искупит свою вину перед мужем за предательство, или просто решила принести в жертву одного из своих детей, дабы не жертвовать всей семьёй. Семьёй, которая лучезарно улыбалась с таблоидов и глянцевых обложек, считалась идеальной и всем всегда ставилась в пример. Их называли самой счастливой и успешной семьёй. «Счастливых семей не бывает, никогда не известно, что происходит за закрытыми дверями», — думала Ребекка, всякий раз фальшиво улыбаясь для очередного снимка. Она тайно завидовала Фрее. Однажды отказавшись жить с матерью, сестра, сама того не подозревая, вытащила счастливый билет. На протяжении многих лет Ребекка отчаянно пыталась защитить Ника, но что могла малышка, если даже мать и Элайджа боялись вмешиваться? Однако однажды она всё же восстала; эмоциональная и упрямая, она больше не могла терпеть. Когда в очередной раз Майкл бил сына, Ребекка отважно бросилась на отца, держа в руках антикварный меч из семейной коллекции. — Пусти его!!! Элайджа опешил, даже он не был столь смел, а Майкл с интересом отвлёкся на яростный крик тринадцатилетней дочери. Он оглядел девочку — меч был тяжёл, но она держала его крепко, руки не дрожали, а взгляд был полон ненависти. — Даже девчонка смелее тебя, щенка, — хмыкнул Майкл, напоследок пнув сына, и ушёл прочь. Однажды ночью, встав попить воды, Элайджа стал свидетелем сцены, которая навсегда отпечаталась в памяти. В тот вечер их отец крепко выпил и уснул мёртвым сном. Вокруг дивана, будто хищный коршун, кружила Ребекка, в руке, занесённой над отцом, сверкал нож. — Что ты делаешь, Ребекка? — ошарашенно вскрикнул Элайджа. — Тшш… — девушка прижала палец к губам, её лицо едва освещал блик фонаря, бьющего в окно. — Если он умрёт, всем будет легче, особенно Нику. — Не каждому взрослому, прожившему целую жизнь, была присуща такая уверенность, какая звучала сейчас в голосе четырнадцатилетнего подростка. После она замахнулась, но нанести рокового удара не успела — кто-то крепко схватил её за запястье. — Он сам чудовище, и давно сделал чудовищем меня, — сказал Клаус, — но тебе я стать чудовищем не позволю.***
Следующий год и для города, и для их семьи стал проверкой на прочность. В Новом Орлеане объявился серийный убийца, за год убивший двенадцать женщин. Из-за этих событий туризм заметно снизился, люди неохотно ехали туда, где ежемесячно орудовал убийца, и власти города прибегли к помощи «ОПА». Агенты хорошо запомнили это дело — оно выдалось особенно трудным, если не самым трудным. Тогда только родился Бэй, а у Белль стали всё ярче проявляться признаки болезни, о которой ещё никто не знал. Голд думал только о жене. Все остальные, переживая за него, тоже будто утратили былую хватку. Однако в конце концов им удалось собраться. Они выяснили: все двенадцать жертв имели общий признак — будучи в браке, они изменяли мужьям и рожали внебрачных детей. Улики тогда привели агентов к Майклу Майклсону. — Зачем? — недоумевала Эшли, бывшая в то время простым стажёром и так и не ставшая членом команды. — Ну, изменила тебе жена, брось её, так нет же! Он после её измены остался с ней, родил ещё двоих детей, прожил двадцать лет, под конец став серийным убийцей… — Ты слишком молода, детка, — заметил Росси. — Пройдёт пара лет, и ты поймёшь, что половины всего могло и не произойти, выбери они другой путь, но нет… Отчего-то людям нравится убивать… Прибывшие в дом Майклсонов агенты, хоть и привыкли за годы ко всему, такого не ожидали точно. Они обнаружили трупы хозяев дома — Майкл и Эстер были заколоты старинным кинжалом из семейной коллекции. Оба лежали в растёкшейся луже алой крови и смотрели в потолок открытыми, но пустыми и безжизненными глазами. Даже видавшим виды агентам стало отчего-то не по себе. От ФБР, конечно, ничего не ускользнуло. Они узнали и о том, что Клаус не родной сын Майкла, и о том, что он всю жизнь терпел издевательства. О попытке Ребекки расправиться с отцом и о ненависти Клауса к родителям. Агенты понимали, что в теории не выдержать и расправиться с родителями мог любой из детей. Но Фрея, что не жила в родительском доме, и Кол, который остался в гостях у друга на выходных, свидетельствовать не могли. А Элайджа, Клаус и Ребекка не сказали ничего, что бы могло бросить тень на кого-то из них. — Они подозревают каждого из нас, — сказал Элайджа, пока они сидели в коридоре ФБР в ожидании, пока их вызовут на допрос. — Давайте дадим друг другу слово, что не станем свидетельствовать друг против друга. И даже если кто-то из нас знает, кто убил родителей, мы будем молчать. Всегда. И держаться вместе с этого дня и навечно. — Всегда и навечно! — вторили Элайдже младшие брат и сестра. В итоге было решено, что жена была главной жертвой Майклсона — весьма распространённое явление, когда серийники, действуя по чёткому плану, оставляют главную жертву на десерт. А это значит, что Майкл убил жену, а затем себя. Где-то внутри Гидеона точил червь сомнения. Казалось, что убийца родителей всё же среди детей, но доказательств всё равно не было, и Джейсон решил, что, какой бы ни была правда, её время ещё не пришло.***
Самая старшая, Фрея, забрала самого младшего — одиннадцатилетнего Кола; пятнадцатилетняя Ребекка тогда заявила, что останется с Клаусом. Отчего-то именно меж этими двумя семейные узы были особенно крепки и нерушимы. Ник день ото дня становился похожим на отца. Любая мелочь вызывала в нём агрессию и гнев. Иногда, пребывая в ярости, он давил стаканы в руках, словно то были сырые яйца. Меньше всего он хотел быть похожим на того, кто мучал его всю жизнь — и больше всего походил. Видно, таков непреложный закон: подобное порождает подобное. Одна ненависть рождает другую. — Таким был наш отец, но тебе нельзя таким быть, — снова и снова твердил брату Элайджа, капля за каплей теряя надежду на его человечность. Одна лишь Ребекка никогда не покидала его и никогда не разуверивалась в нём. Порой ненавидела и боялась, но никогда не отворачивалась. — Почему ты до сих пор веришь в него? — часто спрашивали у неё, и ответ был всегда один: — Он мой брат.***
Будучи неродным сыном Майкла, Клаус каким-то необъяснимым образом унаследовал все его худшие черты — постепенно став тираном для Ребекки, он во всём контролировал жизнь младшей сестры, сам выбирал для неё друзей и спутников. — Ты слишком неразборчива и легко влюбляешься. Они поиграют с тобой и бросят, причинив боль, а я буду рядом всегда, — аргументировал свои поступки Клаус. Парни, с которыми знакомилась девушка, исчезали с горизонта, стоило им только один раз встретиться с Клаусом. Говорят, он запугивал их и даже бил. Почти шесть лет девушка мирилась с таким положением вещей, но однажды настал день, когда Ребекка восстала и против него, предпочтя брату возлюбленного. Клаус расценил желание девушки попытать женское счастье как предательство по отношению к себе. Эта ссора была долгой, почти всю ночь во дворе особняка Майклсонов не стихали крики. Пару раз девушке казалось, что брат просто убьёт её, она даже была готова и к такому повороту событий, не давая Элайдже, который рьяно пытался её защитить, помочь ей. Но под утро охрипшим голосом Клаус спросил: — Чего ты хочешь, Ребекка? — Того же, чего и ты. Быть счастливой, — сказала она, горько плача от того, что самый близкий ей человек оказался не в силах понять её. — Уезжай и не возвращайся! — крикнул Клаус, и его брат с сестрой содрогнулись от ужаса; они будто увидели в нём своего отца. Сев в свой тёмно-вишнёвый кабриолет, распустив волосы и позволив ветру трепать их, она устремилась прочь из города навстречу новому рассвету и новой жизни. И пусть лицо её было ещё мокрым от слёз, а тот, ради кого она порвала связь с семьёй, не уехал за ней, ей было плевать. Она верила в лучшее. Но в то же время знала — если Ник попадёт в беду, она вернётся его выручать. Всегда и навечно. Эти слова были всё ещё святы для неё. И вот, осторожно повернув дверную ручку, она переступила порог.***
Ребекка обнаружила брата прямо на полу в гостиной. Тёмные шторы были плотно задёрнуты, не пропуская внутрь жар июльского солнца. Лишь по полу скользил тусклый солнечный луч. Ник сидел в окружении пустых бутылок из-под спиртного; посчитать блондинка не удосужилась, но их там было не меньше десятка. Клаус был босиком, одет только в шорты, небрит. В руках — полупустой стакан с виски. В общем, ничего необычного, подобную картину за годы жизни с братом Ребекка наблюдала не раз и не два — можно сказать, привыкла. Но было кое-что, что никак не вписывалось в привычный визуальный ряд. Напротив Клауса, так же на полу, стояла люлька со спящим младенцем. — Ник, это что? — блондинка развела руками, хотела ругнуться, но, не вспомнив ни одного ругательства, только хлопала длинными ресницами. — Точнее, кто? — Причина, по которой я снова молю тебя о помощи, Ребекка, — горько усмехнулся мужчина, — моя дочь.