Она любила жизнь
Дом, который свёл нас, проклинал, А дом стоял, не горевал.
Лукас не знал, сколько точно прошло времени со дня смерти Маизы — месяц, может быть, больше, но его собранный чемодан по-прежнему стоял в шкафу. Нет, нельзя сказать, что он не предпринимал попыток. Трижды мужчина покупал билет, но ни разу так и не сел в самолёт, хотя его ничто больше не держало. Дочь пропала, всё это время от неё так и не было вестей, Маизы не было в живых, а отец был занят лишь Ивети и их будущим пополнением. Если бы Лукас вдруг исчез из дому, кажется, заметила бы только Далва. Однако Ферраз никуда исчезать не собирался. Со стороны вообще могло показаться, что в жизни мужчины ничего не изменилось. Он вставал, завтракал, читал свежую газету, ехал на работу. Вечером откроется дверь, придёт Маиза, они, как обычно, устроят перебранку… Жизнь продолжалась, и, похоже, это его вполне устраивало.***
Жизнь продолжалась, и Голда это не устраивало. Приближалась календарная зима, а вместе с ней и годовщина смерти Белль, и чем меньше дней оставалось, тем мрачнее Кристиан становился, тем тяжелее был его шаг и печальнее взгляд. Он снова закрылся от окружающих на все засовы, был неразговорчив. Даже болтушка Гарсия не пыталась завести с ним беседу, а друзья были готовы признать, что перемены на пользу не пошли — даже переезд Реджины в его дом не очень-то помог. Её присутствие в его жизни, по-видимому, не врачевало старую рану. — Кристиан, прошло четыре года… — Однажды утром, в последний день ноября, Росси зачем-то попытался начать этот разговор, хоть и знал, что он ни к чему не приведёт. — Сейчас ты скажешь, что пора жить дальше, — пробубнил Кристиан, не отрываясь от бумаг на своём столе. — Так я живу, делю свой дом с другой женщиной, но я не могу перестать горевать! — мужчина сорвался на крик. — Кто сказал, что траур длится полгода-год. А потом что? Человек, которого ты любил всю жизнь, должен автоматически стереться из памяти? — Я не это имел в виду, — попытался оправдаться Дейв. Однако Кристиан не захотел этого слушать, буквально вскочив с места, так, что стул под ним пошатнулся. Он схватил трость и пошёл прочь. Дэвид лишь вздохнул, посмотрев ему вслед, и почесал седую бороду. Голд был не в духе ещё с утра, с той самой перепалки с Росси, и это не осталось незамеченным; даже Бри, которая всегда здоровается и справляется о делах и здоровье, не забывая подметить его идеальный вкус, сегодня ограничилась кивком. Голд открыл калитку и шагнул к себе во двор. Дом крепко стоял на своём прежнем месте. В первый год после её смерти ему казалось, что, раз её нет, и мир должен исчезнуть. Вот выходишь однажды из дома, а мира нет. Но мир продолжал жить. Он проклинал дом, в котором они были так счастливы — а дом стоял. И так по сей день. Мужчина вошёл; дверь неприветливо скрипнула. Он изо всех сил напрягал зрение, чтобы увидеть, как она сидит на диване в гостиной к нему спиной, но сейчас услышит шаги и обернётся. Белль не вышла его встречать, как все эти четыре года. Кристиан оглядел свой дом. Он всё такой же уютный, тёплый. Только теперь здесь не пахнет лекарствами. Пахнет духами, лёгкий цветочный аромат. Пахнет вкусной едой, любимым кокосовым печением Бэя. Все полотенца развешаны, вокруг чистота. Этот дом был не похож на жилище убитого горем вдовца — всё говорило о том, что здесь живут вполне счастливые люди. Дом не горевал. Дом снёс все проклятия и выстоял. Голд снял пальто и, разувшись, прошёл в гостиную. Он встал напротив одной из стен, там стоял маленький шкаф со стеклянными дверцами, в котором хранилась посуда и различные сувениры, а справа от него были развешаны фотографии, на которых застыла в моментах его счастливая жизнь. В следующую секунду Голд взял трость и с силой ударил ей по стеклянной дверце шкафа. Звук удара и трещина на стекле, как символичная трещина на его жизни. За этим последовал следующий удар, стекло лопнуло и посыпалось под ноги Голду. Затем снова удар, и снова, пока стеклянные дверцы не осыпались полностью и под удары трости не стало попадать содержимое полок. Он бил остервенело, со всей ненавистью и злостью: к себе — за то, что не может испытать прежнее счастье, к миру — за то, что он остался прежним. Голд был зол, но даже не на факт её смерти — он смирился, просто не мог признаться в этом даже себе; он был зол, что так и не смог с тех пор позволить себе быть счастливым. Не боясь пораниться об осколки стекла, мужчина сделал два шага в сторону и снова замахнулся. Теперь трость ударила по рамкам на стене. Он бил, несмотря на усталость в руках, до тех пор, пока со стены не упала последняя фотография. Не позволяя себе даже отдышаться, он продолжал колотить по стене и, конечно, не почувствовал её присутствия. Уже несколько минут Реджина, не шевелясь, и, кажется, даже не дыша, стояла за его спиной. Кристиан обернулся, какое-то время смотрел на её немного побледневшее лицо, а потом произнёс: — Я ведь говорил тебе, что я чудовище. — Я не боюсь, — проговорила она спокойным, полным уверенности голосом. — Мне приходилось видеть чудовищ — ты не такой. Кристиан хотел что-то ответить, но вдруг послышались шаги, и внимание обоих привлёк вошедшая в дом гостья. — Ребекка? — Похоже, я не вовремя, но что поделать, — дёрнула плечом блондинка, — я Майклсон — использую любую возможность для эффектного появления. — Затем она повернулась к Миллс. — Реджина, у вас не остался зайка Хоуп? Реджина кивнула и пошла наверх, чтобы вернуть маленькой хозяйке её игрушку. Зайчика Хоуп подарил её дядя — Элайджа, и малышка любила с ним засыпать. Но дело было вовсе не в том, что младенец лишился сна, а в том, что Ребекка, выросшая среди насилия, никогда бы не прошла мимо чего-то подобного. Звуки такого рода притягивали её, как магнит, ведь обычно, когда они доносились из её дома, Ник снова был в беде. Майклсон оглядела пол, усыпанный битыми стёклами, фрагментами фоторамок и выпавшими из них фотографиями. Она только открыла рот, чтобы высказаться по этому поводу, но кто-то дотронулся до её плеча. — Вот, — Миллс протянула Ребекке смешного розового зайца со свисающими длинными ушами. — Не отнесёшь его Хоуп? — попросила блондинка. — Она у крыльца в коляске. — Тебе нужна помощь. — Она обернулась, дабы удостовериться, что Реджина ушла. — Твоё горе затянулось. — Тебе-то откуда знать? — раздражённо выплюнул Голд и стал искать глазами, что бы ещё такого разбить, даже не обратив внимание на то, что она впервые назвала его на «ты». — Мой брат спит с барменшей, а у той есть много интересных книг по психологии. Голд только хотел закричать, что вот только не хватало, чтоб его учила та, кто просто начиталась книжек подружки брата, но Ребекка вдруг заговорила об отце. — Тебе же хорошо известно, кем был мой отец. А знаешь, с чего всё началось? Ему изменила мама. Он не справился, стал истязать семью, а затем начал убивать людей. Если ты не справишься, ты навредишь своей семье. Голд смотрел на неё. Она немногим старше Реджины, и всё её детство — сплошное насилие, но плечи её гордо расправлены, глаза смотрят с вызовом — она не сломалась. Ей только должно исполниться двадцать два, но она уже взрослая женщина, которая сумела справиться и даже взяла на себя ответственность за жизнь племянницы. Он смотрел на неё, словно восхищаясь, ведь ей удалось то, что ему не под силу — снова и снова находить радость в жизни. Под его ногой что-то хрустнуло, и он стал ближе к девушке на шаг. Если кто-то из них сделает ещё один шаг, то они окажутся слишком близко, так, что можно будет ощутить дыхание на губах. Короткий зимний день вдруг завершился, и за окнами резко стало темно. На мгновение забыв о Хоуп и Реджине, что были во дворе, они оба сейчас были свидетелями того самого переломного момента. Момента, когда вся история может пойти по-другому и в раз изменить жизни многих, и для этого, как всегда, нужно самую малость — один шаг, одно касание, одно слово, один поступок, который, возможно, не стоит совершать. Кто знает, решился бы он поцеловать её, и позволила бы она, но в это решающее мгновение в судьбу двух взрослых вмешалась полугодовалая малышка. Ребекка услышала плач Хоуп. — Узнаю этот гневный тон; это значит только одно — тётушка оставила её без своего внимания слишком надолго и за это поплатится. — Ребекка пошла к выходу и вдруг обернулась. — Я хочу взять с собой Реджину в Новый Орлеан. — В Новый Орлеан? — зачем-то переспросил Голд. — Да. У меня день рождения, у Клауса и Ками помолвка, Фрейя ноет, что до сих пор не видела Хоуп… И День Благодарения… В общем, Реджине будет полезно отвлечься, и вам мы будем рады, мистер Голд, если сможете вырваться с работы, — она снова перешла на «вы». — Ребекка, — Голд снова окликнул её, когда она почти дошла до двери, — как ты смогла не наделать глупостей? — А с чего вы взяли, что я смогла? — загадочно улыбнулась она. — Возможно, я куда худшее чудовище, чем вы. — Скажи, как тебе кажется, в твоей жизни есть радость и счастье? — он не стал уточнять, что она имеет в виду, а задал новый вопрос. — После того, как Ник прогнал меня, почти два года я ездила по миру в поисках радости… — Нашла? — Маленький дом, белый забор и Хоуп, — она помолчала секунду. — Да, нашла. И не волнуйтесь за Реджину, не все Дни Благодарения Майклсонов кончаются кровавыми убийствами, — зачем-то добавила она, позволив ему как угодно расценивать эти слова. Затем Ребекка открыла дверь, шагнув в темноту. Спустя минуту Хоуп перестала плакать, а Реджина вернулась в дом. Ни слова не говоря, девушка сбросила пальто и, взяв веник, начала заметать осколки.***
Когда Реджина проснулась, Голда уже не было. Ещё не поднялось солнце, а он уже двинулся в сторону кладбища. Миллс накормила Бэя и, собрав его, отправила в школу вместе с четой Скаво. Чуть позже, выйдя из дома, она заметила у калитки Ребекку. — Доброе утро! — Доброе. — Ты вчера сильно испугалась? — спросила блондинка. — Нет, я не боюсь его, — отрезала Реджина и зачем-то спросила: — Ты мне веришь? — Верю. Ками тоже не боится Ника, хотя иногда стоило бы. Я чего пришла, — она перевела тему, — скоро у меня день рождения, праздник будет в Новом Орлеане, и ты приглашена.***
Первый зимний день выдался ветреным, порывы ветра буквально сбивали с ног, временами с неба сыпал снег, который мгновенно таял. Джей-Джей смотрела в окно, с ужасом понимая, что вскоре ей придётся выйти из тёплого офиса в эпицентр непогоды, однако мысли её занимали более важные вещи. — Мы ведь могли ошибиться и взять не того, — обратилась Джеро к остальной команде, которая, кажется, заразилась от Голда унынием и болью; каждый молча думал о своём. — Да, могли, — произнёс Гидеон, — мы люди и допускаем ошибки, и ты их тоже допустишь — от этого никуда не деться. «Мы уже допустили ошибку — среди детей Майклсонов, скорее всего, действительно есть убийца», — подумал Голд, но вслух говорить не стал, как промолчал и о том, что вчера чуть не поцеловал Ребекку, и чёрт знает, к чему это могло привести. — Голд! — голос Росси окликнул его, и Кристиан нехотя обернулся, где-то внутри сам не понимая, за что он был ещё зол, а Росси тем временем продолжал: — Послушай… В это мгновение в главный зал, словно торнадо, ворвалась Гарсия, вся разноцветная и яркая, как радуга — зелёные туфли, фиолетовые колготки, жёлтая юбка с оранжевой блузкой, синяя сумочка, на голове обруч с кошачьими ушками, — но ярче всех блестели её глаза в предвкушении чего-то радостного. — Я готова! Готова! Готова! — К чему? — удивился Голд. — Ехать ко мне на ужин. Тебя это тоже касается, — ответил Росси. — Какой ужин? Реджина сейчас заберёт Бэя из школы… — Реджина уже там. Голд хоть и упирался, но не смог выстоять один против всех, и вот уже через час сорок минут вся команда была дома у Росси. Джей-Джей, забежав последней, быстро захлопнула дверь, дабы не впустить бурю внутрь. Реджина и вправду была уже там, она суетилась у плиты. А Бейлфайр смотрел мультики на диване в гостиной. — Чем так вкусно пахнет? — спросил Рид, втягивая носом воздух. — Мясом под клюквенным соусом. — Мясо под клюквенным соусом умел готовить только Генри Миллс… — Ты не забыл, что я его дочь? — незамедлительно отреагировала на слова Голда Реджина. Ещё через час был накрыт изумительный стол, вокруг которого собрались люди, которые не были связаны кровным родством, но это всё равно не мешало им быть семьёй. Семьёй, в которой есть и обиды, и размолвки, и недопонимания, но любви в ней всё-таки больше. — Мы все — семья! — начал хозяин дома, когда все подняли бокалы с красным вином. Голд, хоть продолжал злиться, не понимая, неужели это было необходимо именно в этот день, последовал за другими, а Росси посмотрел на него и произнёс: — Ты не дослушал меня вчера. Она была частью нашей семьи и останется ею. Прошло четыре года, но нам всем до сих пор её безумно не хватает, и будет не хватать. Без её света в этом мире стало значительно темнее. Не только ты, но и я иногда жду, что она наперегонки с Гарсией влетит в главный зал, размахивая папкой с новым делом. Я собрал вас всех за этим столом, чтобы мы поговорили о ней, не со слезами, а с радостью. Те, кто знал Белль, вспомнят её, а кто нет — узнают лучше. Давайте сегодня веселиться, ведь она очень любила жизнь. Раздался звон бокалов, а Голд впервые за все прошедшие годы улыбнулся в этот день. Они смеялись, шутили, а она незримо стояла у двери и наблюдала за ними. За блондинкой, пришедшей на её место в отделе — Белль улыбалась, видя, как Джеро любуется Хотчем и думает, что этого не замечают коллеги. За девушкой, жившей в её доме, которая сейчас заботливо вытирала лицо её сыну — тот, как всегда, перепачкался едой. И за мужем, который, похоже, был счастлив впервые за долгое время. Когда мы умираем, всё меняется; конечно, это душевная травма, но тревожит и практическая сторона — кто будет жить в твоём доме, делать твою работу, заботиться о твоей семье? Белль была спокойна. Ей нравилось, как Дженнифер исполняет её работу; единственный совет, который она ей дала бы — быть смелее и рассказать о своих чувствах. Ей нравилось, как Реджина следит за её домом и заботится о её семье — ей недоставало самую малость веры в себя. И она, конечно, видела всё, что вчера могло произойти. Ей всё равно, Ребекка была бы рядом с её мужем или Реджина, и, если бы он спросил, она посоветовала бы только одно — выбирать сердцем. Росси был прав: она любила жизнь, и ей нравилось, что сегодня они смеялись, а не плакали. Ей, смотрящей на них со стороны, хотелось только, чтобы они знали: в любой ситуации есть место для счастья и радости. И, что бы нам ни уготовила жизнь, хорошего в ней всегда будет больше, чем плохого.