Части целого
Говорят, этот город похож на семью, а семья — это всегда и навечно.
Реджина готова была поспорить, что отныне так сильно её не сможет впечатлить даже Лувр. Едва переступив порог особняка Майклсонов, Миллс, открыв рот, застыла на месте — дом был огромным и старинным… Просторный холл с декоративными фонтанами, растениями и даже небольшим деревом, росшим в горшке недалеко от входа; антикварной мебелью — столы, стулья, диваны и кресла, —казалось, им не одна сотня лет, — и, конечно, камин. Подсвечники со свечами и огромные свисающие люстры с плафонами в виде свечей, которые освещали дом с наступлением темноты. Прямо напротив входа, примерно через две сотни шагов — две лестницы, соединённые полукруглым балкончиком с железными перилами. Входы в комнаты на всех этажах попрятались за арками, и чтобы попасть в ту или иную комнату, нужно было сначала пройти в арку. По всему периметру верхних этажей тянулась лоджия, ограждённая перилами; её разделяли колонны и арки, как и на первом этаже, но из каждой комнаты второго и третьего этажа можно было выйти на балкон, с которого открывался вид на огромный холл и фонтаны. По колоннам с обеих сторон и аркам над балконами вились растения. Ещё несколько лестниц — одна сбоку у входа и пара между вторым и третьим этажом, с высохшими, но крепкими перилами и скрипучими ступеньками. Стеклянный потолок в холле, через который совершенно точно ночью можно увидеть звёзды. — Впечатляет? — улыбнулась Ребекка, стоявшая чуть поодаль. — Шутишь? Я, кажется, ничего красивее в жизни не видела. Ёлка? Миллс показала пальцем в центр, где чуть правее от празднично накрытого стола стояла нарядная рождественская ель, под ней лежали яркие коробки с подарками. Только сейчас она заметила, что все перила лестниц украшены гирляндами и по стенам развешаны рождественские венки. Но до Рождества ещё несколько недель… — Майклсонам редко удаётся собраться вместе, так что, если уж такое происходит, отмечаем всё сразу, — объяснила Ребекка и наконец обратила внимание гостьи на терпеливо ожидающих хозяев дома. — Знакомься: это Фрейя — наша старшая сестра, это Элайджа — наш старший брат, а Кола где-то носит, как обычно. Ну а Ками и Клауса ты знаешь. — Очень приятно, — улыбнулась Миллс. Реджина пробежалась глазами по силуэту старшей Майклсон. В чём-то схожая с Ребеккой, светло-русая зеленоглазая женщина, ей на вид около тридцати или чуть больше того. Волосы её были красиво уложены, короткое чёрное платье подчёркивало почти идеальную фигуру. А вот на молодом человеке, который поцеловал ей руку в знак приветствия, взгляд Реджины задержался намного дольше. Красивый высокий мужчина. Коротко стриженные тёмно-каштановые волосы, тёплые карие глаза, спокойные только на первый взгляд. Угловатые черты лица — высокие скулы, сильная линия подбородка. Весь его внешний вид выражал истинное мужество и благородство, которое ни с чем не спутать. Он был прекрасно одет — классический костюм, туфли, галстук и белый платок, виднеющийся уголком из нагрудного кармана, как особая изысканная деталь. «Бри Ван Де Камп непременно бы восхитилась. Она обожает мужчин с хорошим вкусом», — отчего-то подумала Реджина. — Добро пожаловать, мисс Миллс! — улыбнулся Элайджа. — Просто Реджина, — смутилась девушка, и щёки её на мгновение стали в тон её красного платья.***
Потом они сели за стол; к этому моменту объявился младший из братьев, и все Майклсоны оказались в сборе. Реками потекли вино, разговоры и яства. Очередной раз пригубив из бокала, Миллс ощутила горечь, не от вина, а от тоски. Ей вдруг стало тоскливо, что в её жизни такого никогда не было. Большого дома для большой семьи, большого стола, за которым все могли бы собраться вместе. Когда родители развелись, ей было семь лет, и именно тогда из её жизни исчезли все семейные праздники. Семья тогда разделилась — Зелина проводила Рождество с мамой, она с отцом. И перед каждым праздником Кора всячески старалась насолить бывшему мужу, и хоть Генри всё равно забирал Реджину, впечатление уже было испорчено и волшебство было уже не таким. Когда пару лет назад на экраны вышел фильм «Гринч», Реджина так прозвала свою мать, а на вопрос «почему» она всегда отвечала, что мама крала её Рождество. — У нас тут есть ещё один повод для радости, — пока Реджина размышляла, Ребекка решила взять слово, — помолвка Камиллы и Ника. Знаешь, брат, все женщины, которых вы с Элайджей приводили в нашу жизнь, ранили нас, и я хочу лишь того, чтобы она оказалась исключением. — Блондинка прикусила губу и на мгновение опустила голову. — Но даже если и она обрастёт шипами, я всё равно буду на твоей стороне, Ник. Никлаус в ответ лишь кивнул. В этот момент Хоуп, сидящая в манеже недалеко от стола, захныкала, требуя немедленного внимания к себе. Камилла встала из-за стола и взяла малышку на руки. — Кстати, вы женитесь, — Фрейе подвернулся случай начать разговор на волнующую её тему, — значит, все обязанности по воспитанию моей дорогой племянницы Ребекка может передать Камилле и заняться семейным бизнесом. — Ты же знаешь, меня никогда это не интересовало, — стиснув зубы, прошипела Ребекка, вертя в пальцах полупустой бокал. — Дрессурой Кола. — Я, по-твоему, зверушка? — возмутился младший Майклсон. — Останешься жить с ними? У них теперь своя семья! — не отставала старшая сестра. — Мы все семья. Ребекка всегда останется моей семьёй, — заявил Клаус, — и даже тебя это касается, как ни странно. — Уймись, сестра, — тихо произнёс Элайджа, глядя на Фрейю и аккуратно промакивая губы уголком тканевой салфетки. — Будь так добра хотя бы сегодня не затевать ссор. Мы собрались отметить День Благодарения. Сегодня положено быть благодарными. К удивлению Реджины, Фрейя прислушалась к брату. Беседа вернулась в мирное русло. Они говорили, Реджина наблюдала за ними. Нет, они никогда бы не выиграли звание самой любящей семьи, у каждого из них было множество претензий к другому, однако это не мешало им сражаться друг за друга всему вопреки. Клаус в один из своих приездов в Сторибрук сказал: — Моя семья изобретает всё новые и новые способы истязать и мучать меня, но лишь она делает меня воистину счастливым. И слова эти были истинной правдой — сейчас здесь, в кругу своей далеко не идеальной семьи, он был по-настоящему счастлив. — Можно я прогуляюсь по дому? — Реджина обратилась к Фрейе, как к формальной хозяйке особняка. — Конечно, — улыбнулась та. — Составить тебе компанию? — Нет, мне её составит младшая Майклсон, это же её дом, но она, как и я, здесь впервые — думаю, ей тоже будет интересно. — С этими словами Реджина забрала у Ками Хоуп, и они отправились на экскурсию.***
Реджина не спеша шла по дому. Арки скрывали её от посторонних глаз. Девушка часто останавливалась, словно она видела восьмое чудо света. Она хотела запомнить увиденное, запечатлеть на долгие годы. Она пыталась вдохнуть атмосферу этого дома. Прикасалась к его стенам. Краска на стенах была явно не свежей, в некоторых местах отчётливо были видны трещины и сколы, сквозь эти трещины можно было разглядеть слои ещё более старой краски. А ещё на стенах располагались фигурные буквы «М», вырезанные из камня старинные картины и портреты самих Майклсонов. Реджина чувствовала, что это не просто старинный особняк и памятник архитектуры, а что этот дом живой, у него есть сердце и оно стучит. Этот дом дышит, у него есть душа, и он бережно хранит все секреты своих далеко не простых хозяев, а их ой как немало. Взять хотя бы этот портрет Майкла — мало кто заметит следы крови, которые старательно затёрли. За каждым слоем старой краски скрываются пятна от пожаров, разводы от наводнений и то, что хозяева дома так старательно пытаются забыть. Все слова, о которых после горько жалели, все крики и скандалы, что плесенью въелись в стены дома, счастливые воспоминания, ранящие душу не меньше грустных, и трагедии, память о которых спрятана глубоко в сердце. Теперь Реджина знала — это не просто слова, она кожей ощущала это. Через пару лет Новый Орлеан едва не уничтожит сильнейший ураган, но дом Майклсонов выстоит и снова соберёт их всех под одной крышей — всегда и навечно.***
Сквозь стеклянный потолок холла внутрь особняка проникла тьма — зимние дни коротки. Повсюду в железных подсвечниках зажглись свечи, замерцали разноцветными огнями гирлянды. Запахло пирогом, горячим шоколадом и глинтвейном. По дому пронёсся ветерок таинства и волшебства. Реджина будто слышала, как осторожно на цыпочках в дом прокралось Рождество, такое забытое чувство из детства, и плевать, что ещё рано — календари тоже врут. Элайджа, Клаус и Кол стояли у камина. Фрейя и Ребекка сидели на полу, на пушистом ковре у ёлки, и играли с Хоуп. А Реджина, стоя на балконе второго этажа, наблюдала за ними. Если бы кто-то присмотрелся, то непременно прочёл бы в её взгляде тоску. Она пробыла в этом доме несколько часов, но уже будто вросла в него и не хотела покидать, хотя сама не понимала почему. — Картинка идеальна только на первый взгляд, — Ками встала рядом. — На самом деле они все ненавидят друг друга столь же сильно, как и любят. И эта борьба ненависти и любви вечна — просто любовь побеждает, — улыбнулась О’Коннел, зачем-то решив продемонстрировать свои знания в психологии. — Они все поломаны, их всех терзают собственные демоны, каждый из них далеко не совершенен. Клаус никак не может подчинить свой гнев. Элайджа, напротив, запрятал его слишком глубоко, за идеально выглаженный костюм и чрезмерную педантичность, и я не могу вообразить, что будет, если его тьма вырвется на свободу. Фрейя после смерти родителей уверила себя в том, что на правах старшей должна всё держать под контролем. Остальных злит, что их пытаются контролировать, а Фрейю злит, что ничего не выходит. — Как мать Хоуп могла добровольно отказаться от этого? — недоумевала Миллс. — Я знаю, что они полны недостатков, но вместе они… — Части идеального целого, — закончила Камилла и вдруг вспомнила, зачем пришла: — Идём, Ребекка просила тебя позвать.***
— Ребекка, брось… — ворчал Клаус, поглядывая на камин. — Знаю, костром это не назвать, но работаем с тем, что есть. Ник, но это же традиция, — заговорила она детским голоском, зная, что это непременно растопит сердце брата. — Традиция? — с интересом спросила подошедшая Режина. — Каждый год мы записываем желания и сжигаем их наудачу. — Клаус понял, что ритуала всё равно не избежать. — Ни разу не загадывал себе новых проблем, но почему-то год за годом… — он усмехнулся и вознёс руки к небу. — Сказал главный плохой мальчик в списке Санты, — подмигнул Элайджа, протягивая Реджине бокал с шампанским. — Но в этом году с тобой ведь случилось немало хорошего, брат? Клаус ничего не ответил, а только посмотрел на Камиллу и Хоуп, сидящую у неё на руках. Всё, чего он хотел теперь — стать тем, кем Ками будет гордиться, и отцом, который будет достоин Хоуп. В следующее мгновение листок полетел в огонь, и никогда ещё Клаус так не мечтал, чтобы его желания сбылись. — Элайджа сказал, что сегодня стоит быть благодарными, — Миллс оглядела присутствующих, по несколько секунд задерживая взгляд на каждом из пяти Майклсонов, — и знаете, я благодарна за то, что позволили мне провести с вами этот день и ощутить себя частью целого. — Впечатление бывает обманчиво, — Фрейя сделала глоток, — однако, если пожелаешь, пусть Ник и окольцован, у меня есть ещё два брата. — Она улыбнулась. — На самом деле, мы все друг от друга страдаем. Всю жизнь, — откровенно признался Кол. — Но мы всё равно остаёмся семьёй, связанной клятвой, — добавила Ребекка и прошептала почти в один голос с братьями и сестрой, — всегда и навечно. Реджина точно знала, что будет вновь и вновь возвращаться в этот город, чтобы окунуться в атмосферу вечного праздника, за бокалом вина вспомнить о мёртвых и снова зайти в старый бар Французского квартала, где смелая барменша помашет ей из-за стойки, приветствуя её как старого друга. Говорят, этот город похож на семью, а семья — это всегда и навечно. Теперь она знала это наверняка. Пусть Реджина и не была одной из рода Майклсон, она тоже написала несколько заветных слов и бросила клочок бумаги в огонь. Сегодня она вновь ощутила, что значит счастливое Рождество.