Ничто во вселенной не случается однажды
Ничто во вселенной не случается однажды, ничто. Бесконечность простирается в обе стороны, и нет неповторимого события или момента…
Утро снова выдалось суетливым — впрочем, в этом доме, наверное, не бывает иначе, и, может, оно и верно? В этом доме всегда бурлит жизнь, временами очень сложная, но жизнь. Выйдя из комнаты на балкон, Реджина застала Ребекку и Элайджу; брат и сестра о чём-то спорили, вернее, Элайджа упрашивал сестру, но Ребекка оставалась непреклонна. — Какой Маноск, Элайджа? — её брови поползли вверх. — Что мне делать в маленьком французском городке, умирать от скуки? — Сестра, но разве Сторибрук не маленький городок? — Элайджа застегнул запонки. — Там же ты не скучаешь? — На Вистерия Лейн можно заскучать, только если ты глух, слеп, нем и слабоумен. — Ребекка облизнула пальцы, испачканные в яблочном повидле, потёкшем из булочки. — А во Францию не поеду, вон Реджину с собой возьми! Услышав своё имя, Реджина вздрогнула и посмотрела вниз с лоджии второго этажа. На неё, в свою очередь, уставились две пары глаз. Совершенно не ожидая, что окажется вовлечённой в их спор, она даже не знала, как реагировать. — Реджина, не хочешь поехать с Элайджей? Спустившись в холл, она встала между братом и сестрой и смотрела на обоих по очереди. Элайджа понравился ей едва ли не с первого взгляда, и отрицать это было глупо, но далее следовали одни сплошные «но», и их было так много, что лучше было даже не начинать разбираться в этом. — Я бы с радостью, но… Она стала перебирать в голове бесчисленное количество вариантов, но тут на одной из лоджий возник Клаус, словно бросив Реджине спасательный круг. — Элайджа, ты срочно нужен Фрейе, причём такое ощущение, что если ты не явишься немедля, то её хватит удар! — крикнул Никлаус. — Знаешь, порой мне кажется, что вы с ней подозрительно близки, а в инцесте все отчего-то обвиняют нас, — Клаус подмигнул сестре. Элайджа ушёл, вскоре Реджину позвала Ками, и брат с сестрой остались за завтраком вдвоём. — Должен признать, весьма недурной план, — хитро улыбнулся Клаус. — Ты многому у меня научилась, сестра. Девушка лишь вопросительно взглянула. — Свести Реджину с Элайджей, чтобы Голд остался свободным… — Ребекка села на стул, а Клаус встал за её спиной и положил ей руки на плечи. — Ты ведь на него глаз положила. — Ник… — Не отрицай, сестра, так, как я, тебя никто не знает. По одному твоему взгляду я могу понять, какие мысли забрели в твою прекрасную головку. — Клаус поцеловал её в макушку и сел на стул рядом. — И это могло бы сработать: мы с тобой знаем, Элайджа не может не попробовать починить сломанное, а Реджина сломана, как и мы, но одну маленькую деталь ты всё же упускаешь… — Какую? — Голд никогда не будет один. Он до конца дней женат. Ты самая лучшая, ты стоишь этого мира, и ради тебя я ввяжусь в какую угодно войну, но войну с призраком не выиграть даже тебе. — Скажи то, что всегда говоришь — что он меня недостоин, зачем так сложно? — Ребекка брезгливо сморщилась и обиженно отвернулась. — Он, может, и был бы тебя достоин, но он достоин кое-чего ещё — любви, которой ты ему никогда не дашь. — Я, по-твоему, любить не умею? — Мне ли не знать силу твоей любви, Ребекка, — Клаус улыбнулся и подушечкой большого пальца аккуратно вытер остатки повидла и крошек в уголке её губ. — Если кто и любил меня, так это ты. Ты единственная никогда не относилась ко мне, как к отщепенцу. Всю жизнь моё место было лишь рядом с тобой. Мне иногда кажется, что ты родилась прежде всего для того, чтобы я не сошёл с ума. — Тогда в чём дело? — Если одновременно заплачут Хоуп и Бэй, кого ты бросишься утешать? А если они затеют ссору, кого ты подержишь? — Хоуп, естественно, — сказав это, она посмотрела на брата так, будто бы тот издевается, задавая вопросы, ответ на которые очевиден. — Хоуп, девочка из большой и практически полной семьи. У неё есть мама, папа, тётушки, дядюшки. Вставать нужно на сторону мальчика-сироты, иначе из него вырастет нечто ещё худшее, чем я. Ведь я знаю, каково это; мать меня не защищала, но у меня всегда была ты. В любую другую минуту, в любой другой день всё, сказанное братом, звучало бы, как вызов, и чисто из принципа она попыталась бы добиться расположения Голда и выиграть эту битву с призраком. Ведь она никогда не отступала, всегда достигая цели. Единственный человек, которому она всегда готова сдаться — Ник. И сейчас он был прав. С детства Ребекка несла ответственность за мальчика-сироту — сироту при живых родителях, и это, похоже, единственная ответственность, к которой она действительно готова. — Находясь подле тебя, я могу навечно остаться одна, — произнесла Майклсон — в глазах страх, в голосе дрожь. — Не противоречь себе — ты возле меня, как при этом ты можешь остаться одна? Я всегда буду рядом. После Майклсон встал и, за руки подняв сестру со стула, встал напротив и, наклонив её голову руками, поцеловал в макушку, и в этих поцелуях всегда будет куда больше нежности и любви, чем в поцелуях отца или матери. — Ты не ревнуешь? — спросила Реджина у стоящей рядом Камиллы в момент, когда они наблюдали эту сцену. — Нет, — Ками покачала головой, отхлебнув из кружки. — Она всегда давала ему защиту, которой не давала мать, он ей — любовь, которую не дал отец. Если ещё проще, они — сиамские близнецы, которых нельзя разделить. — Как ты думаешь, они?.. — Реджина наморщила лоб, не зная, как продолжить фразу. — Нет, — Ками вновь покачала головой, — она была мала для того, чтобы стать его первой, а потом, после всех, кто был с ним, он бы к ней не прикоснулся, она выше всех в его глазах, хотя… — блондинка дёрнула плечом. — Я могу ошибаться.***
Даже имея в своей команде двух настолько гениальных людей, как Пенелопа Гарсия и Спенсер Рид, агенты «ОПА» впервые столкнулись с проблемой, которую нельзя было решить без сторонней помощи, и эту помощь они поджидали, ходя кругами по главному залу. Всё дело было в том, что на сей раз находили не просто тела, а скелеты, одетые в одежду, и директор ФБР приказал ничего не делать, пока не прибудет команда из института Джефферсона. — Ну, здравствуй, Крис… Голд, стоявший спиной к источнику звука, вздрогнул; сначала его словно ударило током, затем все его нервы сплелись в один клубок и подступили комом к горлу. Она единственная на свете звала его Крис. Прежде чем обернуться, он пытался вспомнить, сколько лет не видел её, и предположить, насколько сильно она изменилась, но пауза, кажется, стала затягиваться, и мужчина обернулся. Кристиан не знал, изменился ли он — скорее всего, да, ведь пережитое им горе не могло не оставить свой след, но вот она не изменилась ни капли — всё так же красива. Женщина с модельной внешностью. Смуглая кожа тёплого оттенка, большие чёрные глаза, и пухлые губы на миниатюрном овале лица… Она могла бы украшать собой мировые таблоиды, но она зачем-то копалась в трупах. — Кэмилла Сароян, — протянул Голд, искренне улыбнувшись, — Кэм. — Сколько лет? — улыбнулась она в ответ. — Пятнадцать, кажется. Голд встречался с ней целых два года, и, возможно, дело даже пришло бы к свадьбе, но однажды вечером в кафе напротив бюро он заметил Её, в жёлтом платье… Они с Кэм расстались друзьями, она уехала. С тех пор, к своему счастью, он её ни разу не видел, не хотел подобных неловкостей, для него это было слишком, когда человек не сделал тебе ничего дурного, но ты вдруг неожиданно выбрал не его, а потом ты сталкиваешься с ним, и приходится стоять и глупо улыбаться. Он иногда слышал её имя, жужжащее где-то фоном. Знал, что теперь она — глава криминалистического подразделения в институте Джефферсона, встречается со своим коллегой — Сили Бутом. И этой общей информации ему было вполне достаточно, но земля круглая, а жизнь непредсказуемая, и вот они стоят и глупо улыбаются. Дальше должны следовать дежурные «как дела?», «как жизнь?», «Как он и как она?» Но какой в этом смысл… Они стояли и молчали, боясь вопросов, потому что боялись ответов, следующих за ними. «Она умерла». «Он ушёл». Но, как оказалось, и для Кэм его жизнь шла фоновым звуком где-то над ухом. Всё же учёные лгут — шарик земной на самом деле мал. — Я соболезную, — она на мгновение опустила голову, и тёмные пряди закрыли собой лицо. — Сколько прошло? — Четыре года было совсем недавно, — поймав на себе вопросительный взгляд, он добавил: — Опухоль мозга. — Как ты? — спросила Кэм, так и не решившись произнести то, что действительно хотела — ей было интересно, один ли он. Дело выдалось трудным, его развязка — поистине леденящей кровь. А абсолютно лишённые такта и в большинстве случаев неуместные комментарии доктора Темперанс Бреннан делали обстановку невыносимой. За пять дней работы над делом бывший возлюбленный Кэм, кажется, уже оскомину на языке набил, столь бесчисленное количество раз он одёргивал её. — Тише, Кости! — шипел мужчина. Оскоминой на языке Голд похвастаться не мог, но больная нога впервые за долгое время стала ныть, посылая в мозг ощутимые импульсы боли. Возможно, впервые за все эти годы он почувствовал настолько сильную усталость. Реджины не было уже пару недель, и он вынужден был признать, что уже отвык справляться с Бэем в одиночку. Нога болела, он опирался на трость сильнее, и ко всему прочему прибавилась боль в кисти руки. Кристиан Голд больше ничего не хотел. Ему хотелось упасть прямо здесь и больше ничего не слышать и не ощущать, но звуки продолжали доходить до него. Самым громким, среди прочих, был голос этой безмерно умной, но лишённой всякого сострадания женщины. — Я, правда, не понимаю, — не унималась женщина, не реагируя на напарника. — Да, его жена умерла, но это же не повод убивать всех, кто, по его мнению, был виновен в этом. Делать из них скелеты и, наряжая их в одежду жены, жить с ними дома! — Не все могут справиться с горем, Кости. — Люди умирают, это неизбежно — нужно принять этот факт. Но вместо этого мы сами делаем себе ещё больнее, мы упиваемся горем, ходим к могилам и разговариваем с ними, хотя на самом деле в этих ямах груды сгнивших костей. Людей, которых мы любили, там нет, их нет, они мертвы. Голд слышал, помимо её голоса, скрежет собственных зубов. Он сдерживался изо всех сил, дабы не накричать на неё, размахивая тростью, и не потребовать, чтобы она заткнулась сию же минуту. Все эти её рациональные рассуждения, может, и верны, но его они убивали. — Не все так могут, доктор Бреннан, — он вдохнул и с силой сжал рукоять трости. — Что, если это был твой единственный человек, и больше так, как был ты счастлив с ним, уже не будешь — как тогда смириться с потерей? — Вы неправы, агент Голд… — тут же парировала женщина, но Голд, весьма заметно прихрамывая, пошёл прочь, не став слушать. Кэм лишь укоризненно взглянула на Бреннан, отчего-то ей было стыдно.***
Кристиан сидел в своём кабинете, жмурясь от боли в мышце и потирая ногу, как вдруг в дверь постучали. Мужчина выпрямился и вместо «идите к чёрту», что так и вертелось на языке, произнёс: «Войдите!» Она вошла, и Голд понял, что даже дьяволу обрадовался бы больше. Перед ним стояла Бреннан. Он оглядел её. Круглолицая, пухлые щёки, голубые глаза, детская улыбка. По сути, маленькая девочка, спрятавшаяся от эмоций и чувств за броней научных знаний — ведь если ты ничего не чувствуешь, тебя нельзя ранить, верно? — Агент Голд, я хотела сказать, было приятно с вами работать, ваша команда — профессионалы своего дела. — Как и ваша, — мужчина натянуто улыбнулся. — И всё же вы неправы, — остановившись у самой двери, она вдруг обернулась. — Кэм рассказала мне, как вы жили вместе и как расстались потому, что однажды встретили её, свою жену… Только ноющая боль в ноге помешала мужчине вскочить со стула и вытолкать её вон, а она, не чувствуя угрозы, продолжала: — Ничто во вселенной не случается однажды, ничто. Бесконечность простирается в обе стороны, и нет неповторимого события или момента. У вас еще будет шанс опять стать счастливым. У всего есть второй шанс. Бреннан вышла, а Кристиан закрыл лицо руками и уже хотел снова откинуться на спинку кресла, как вновь послышался голос: — Я ненавижу с ней спорить, поэтому чаще соглашаюсь, — в дверном проёме стояла Кэм, — но на этот раз она как никогда права. Я хочу верить, что однажды ты сможешь полюбить кого-то ещё. Женщина подошла к нему. Наклонившись, поцеловала в щёку, а затем аккуратно стёрла след помады с кожи.