Женщина в белом
Упрямый разум маминым голосом мне кричал: «Беги!» И я бежала, только вот не от него, а с ним…
Эта женщина в белом была так прекрасна, что на пару минут Камилле вовсе показалось, что в зеркале отражается не она. Лёгкая белая ткань струилась, напоминая облако; открытые плечи и руки, корсет, расшитый драгоценными камнями, точно такими же, что и на заколке, скрепляющей волосы, лишь одна прядь лежала на плече. Ками поджала нижнюю губу; она и впрямь сейчас выглядела, как принцесса из сказки, но её такой не увидят ни родители, ни брат. Никого уже нет, и некому вести её к алтарю и передать в руки Клауса. Хоть регистрация будет в доме и это всего лишь условность, ей это не давало покоя. Что бы сказала мама, увидев её сейчас? «Беги от него», — сказала бы мама. Ками со счёта сбилась, сколько раз она слышала мамин голос в голове, который упрямо твердил «беги», и это же ей твердили друзья. И она, как послушная дочь, убегала, но не от него, а вслед за ним. За тем, кто никогда не контролировал свою ярость и гнев, за тем, кто мог с годами стать столь же жестоким, как его отец. За тем, кого подозревали в убийстве и в аморальной связи с младшей сестрой. Бежала за ним, чтобы выпущенные в него пули при случае попали ей в спину, бежала за ним, чтобы жизнь пройти рядом. Ведь несмотря на всё плохое, что о нём говорили, она видела в нём хорошее. Оно всегда было в нём. И не будь она в этом уверена, сейчас бы не стояла здесь в ослепительно белом платье. — Всё-таки женщина в белом — зрелище завораживающее, — раздался за спиной голос Ребекки, и Ками наконец отвлеклась от своего отражения. — Знаешь, я как минимум дважды хотела дойти до алтаря, но один оказался насильником, другой любил меня меньше, чем Новый Орлеан, — продолжила говорить Ребекка, приближаясь на шаг. — Остаётся наблюдать, как замуж выходят другие… — Ребекка… — Знаю, знаю. Я ещё встречу того, кто полюбит меня на тридцать или больше лет. И я правда рада, что вам с Ником удалось встретить друг друга, и я желаю вам любить друг друга до старости, но если ты предашь моего брата, причинишь ему боль… — Майклсон приблизилась и, крепко обняв невесту, прошептала на ухо: — Я убью тебя. — Я знаю, — так же шёпотом произнесла Камилла в ответ, улыбнувшись. Уже собираясь выйти из комнаты, Ребекка обернулась и, ещё раз оглядев с ног до головы свою будущую родственницу, прошептала: — Теперь ты вместо меня будешь его самым близким человеком. — Я никогда не буду для Клауса важнее тебя. — Ты же не отнимешь его? Больше у меня никого нет. — Никогда, — пообещала Ками, прекрасно зная, что их семейные узы никто и никогда разорвать не сможет.***
В отличие от своей возлюбленной, Клаус, глядя в зеркало, отражением был не очень доволен. Ему казалось, что в этом свадебном наряде он выглядит, как клоун — костюм словно был не по размеру, галстук казался удавкой. Но главное — он не мог понять, по размеру ли ему эта ноша: быть мужем и отцом. Майклсоны — убеждённые атеисты и одиночки, никто из них уже давно не верит в Бога и в счастливые семьи. Они поклялись держаться друг за друга и не строить свои семьи, чтобы не стать похожими на отца и мать. Никлаус первым эту клятву отчасти нарушил и начал писать свою главу в истории родословной Майклсонов — будет ли она лучше? Или этот порочный круг нельзя разорвать? Но отступать было уже некуда, и времени на раздумья почти не осталось.***
Пока Клаус думал о будущем, а Камилла любовалась собой, Реджина любовалась домом. Сменив рождественское убранство на свадебное, он был столь же прекрасен. Длинный стол, укрытый белой скатертью, был заставлен самыми разными угощениями. Перила и балконы были украшены цветами и лентами. Вазы с цветами так же стояли на полу у подножья лестниц. В нише под лестницей расположились музыканты во фраках. По обеим сторонам огромного холла были расставлены стулья для гостей, а в середине должны были пройти новобрачные. Всё было уже готово, все гости заняли свои места в ожидании жениха и невесты, лишь только рядом с Реджиной стул был ещё свободен. — О чём ты думаешь? — Голд опустился на предназначенное ему место. — Правда, красивый дом? — в ответ Миллс задала другой вопрос. — Для меня это место преступления, — подмигнул Кристиан. — А кто говорил, что нельзя всё время думать о жертвах? — Эстер не жертва, жертвами она сделала своих детей. Реджина… — Голд хотел ещё что-то сказать, но тут подбежал Бэй, а минуту спустя заиграла музыка. Клаус возник первым и, пройдя через ряды гостей, поднялся по лестнице и стал ждать, когда по противоположной лестнице пройдёт женщина, что не испугалась чудовища внутри него. И вот появилась она, как облако, лёгкая и белоснежная. Клаусу даже показалось, что любое дуновение ветра может унести её прочь, но она лишь приближалась и вот, придерживая подол, ступила на первую ступень. Майклсон смотрел, как заворожённый, и мог поклясться, что не видел в жизни ничего более прекрасного, чем эта женщина в белом. Смотрел и Голд, и, кажется, жалел, впервые в жизни, что не настоял на проведении свадьбы. Дальше следовали дежурные вопросы, в которые оба не особо вслушивались, просто всматриваясь в лица друг друга, и вот настало время клятв. — Знаешь, я не буду говорить банальности, — заговорил Майклсон. — «В здравии и в болезни, бедности и богатстве», — когда связываешь с кем-то свою жизнь, это и так ясно. Ты — единственная женщина, помимо моей сестры, кто смог усмирить мой гнев и разглядеть свет во тьме; я столько раз отталкивал тебя, но ты не отступала, снова и снова пробуждая во мне всё хорошее. И я клянусь, что сделаю всё, чтобы не разочаровать тебя, чтобы ты всегда была счастлива рядом со мной. — В тебе действительно много хорошего, Клаус, в том числе и твоя привязанность к твоей семье, — произнесла Камилла, одевая на палец мужа золотое кольцо. — У меня нет семьи, но есть ты и Хоуп. Я обещаю любить тебя и твою дочку, пока буду жить. — Теперь мы все — твоя семья, — улыбнулся Клаус. — Клянусь, пока мы оба… — Пока мы оба будем жить, быть твоей семьёй, — проговорила вместе с мужем Ками, растрогав ведущую мероприятия. Женщина, в свою очередь смахнув слезу, сказала жениху, что он может поцеловать невесту.***
Играла громкая музыка, жених и невеста кружились в танце в центре холла, а с потолка на них сыпались белые конфетти. Наверное, в жизни каждого из тех, кто находился в этой комнате, был момент, когда ему казалось, что счастлив он уже никогда не будет, однако в эту секунду Клаус и Ками были по-настоящему счастливы, и это счастье, как вирус, заражало других. Реджина стояла у стены и держала Хоуп на руках, пока тётя Ребекка и дядя Элайджа танцевали. — Она до сих пор не спит? — подошедший Голд взял малютку за ручку, она сжала его палец и весело завизжала. — Все по очереди пытались её уложить, но, видимо, она считает, что спать во время свадьбы отца недопустимо. — Миллс помолчала немного. — Как ты думаешь, они будут счастливы? После всего, что пережили? — Да, он не зря нашёл её за стойкой в баре, а я не просто так увидел тебя на мосту. Вселенная посылает нам испытания и тех, кто поможет справиться с ними. — Что будет дальше? Они с Голдом были в разлуке больше месяца — она жила в Новом Орлеане, он остался в Сторибруке. Она больше месяца не видела мальчика, к которому привязалась, как к сыну, а он осознал, что отвык справляться с ним сам. Она видела симпатию Ребекки к Кристиану и симпатию Элайджи к ней. Чувствовала, как этот узел затягивается всё сильнее, ещё немного, и нити вопьются в кожу. Реджина придумывала тысячи слов, но, как выдалась возможность, смогла выдавить из себя только жалкое «что дальше». Однако его ответ на это состоял из ещё меньшего количества слов. — Жизнь. Реджина повела бровью. Голд пояснил: — Когда жена заболела и отказалась лечиться, я спросил, что дальше, и ответ навсегда запомнил. Дальше — просто жить. Может, они проживут вместе всю жизнь, может, расстанутся завтра. Может, Майклсоны жертвы, а может, убийцы… Это мы узнаем только с течением времени. Посмотри, как красива эта женщина в белом и с какой любовью смотрит на неё тот, кого давно прозвали чудовищем. Только это сейчас имеет значение. — Наверное, ты, как всегда, прав… И Ками действительно очень красивая. — Любая женщина в свадебном наряде бесподобна. Ты тоже будешь прекрасна в белом платье. Реджина лишь улыбнулась, ещё и не подозревая, какие перемены в жизни ей принесёт наступивший год. Что она тоже скоро наденет белое платье…***
На сей раз Кристиан всё же ошибался: история знает немало примеров, когда свадебное платье становится погребальным саваном, а женщина в белом — заложницей религии, правил или рокового стечения обстоятельств. Иные обряжаются в свадебное платье, чтобы спасти себе жизнь, становясь пленницами, и потом весь остаток жизни мечтают вырваться на свободу. И она вырвалась. Вот только вкус той свободы, о которой она мечтала двадцать лет, оказался несладок. Она была никому не нужна, словно то дерево, вырванное с корнем, которое ураганным ветром уносило всё дальше от дома. Проходили недели, а Лукас так и не объявился. Раньше он говорил, что быть с ней ему мешает отец, дочь жена. И Жади продолжала в это верить, даже не догадываясь, что отцу давно не до него, жена мертва, а дочь пропала без вести, и никто теперь не мешает Лукасу быть с ней, кроме него самого, а Жади продолжала ждать. Правда, сегодня, сидя на скамейке и глядя, как мимо проходят люди, она думала не о Лукасе, а о той девушке в нарядном белом платье, которая проливала горькие слёзы на собственной свадьбе. Как несчастна была та девушка в белом, но прошло двадцать лет, и она не стала счастливее — может, это её вина? Что, если бы она ещё тогда выбросила Лукаса из головы и приняла бы Саида с первого дня — как бы сложилась её жизнь, сидела бы она сейчас на скамейке в одиночестве посреди шумного мегаполиса? А что бы было, если бы Лукас всё же смог на ней жениться — смогла бы её любовь выдержать двадцать лет не разлуки, а близости? Ответов у неё не было, но, если бы была возможность вернуться в тот день и поговорить с той девушкой в белом, Жади бы нашла, что ей сказать.***
Женщина в белом не всегда восхитительна. Бывают и те, кто смотрит на своё отражение сквозь слёзы с ненавистью к себе и к миру. К миру, ставшему настолько жестоким, что ради того, чтобы выжить, приходится идти на этот шаг, связывая себя узами брака. И разум так же маминым голосом твердит «беги», но отступать некуда. Остаётся стоять, смотреть в зеркальную гладь и гадать — как так вышло? Женщины в белом почти всегда плачут — одни от счастья, другие от отчаяния и безысходности, третьи — от тоски по любимому, с которым так и не смогли воссоединиться. И всегда, видя себя в подвенечном платье, они задаются вопросом: как так вышло? Как так вышло, что я, всегда живущая по правилам, стала женой того, кого зовут королём Нового Орлеана, не забывая добавить, что он чудовище? Как получилось, что я его больше не боюсь? Как так вышло, что я не смогла отстоять свою жизнь и подчинилась воле своего дяди? И какой бы она была, эта другая жизнь? Как я смогла так угодить в ловушку, что теперь мне придётся стать женой человека, которого я не люблю? И что лучше — жизнь в нелюбви или смерть? Не каждая женщина в белом прекрасна — ведь её украшает вовсе не платье, а любовь.