Молчание на одном языке
Он заставил говорить на разных языках и раскидал по самым отдалённым континентам нас. Эхо памяти толкает на поиск, и веками не дает мне перестать искать и успокоиться. От полюса к экватору, и от него к другому полюсу — мы ходим всё, найти пытаясь лишь одно лицо
«Всегда быть вместе не могут люди» — эта истина давно известна. Наш жизненный путь долог и тернист, и в течение всего пути мы встречаем и теряем людей. К одним мы успеваем привязаться, других забываем вскоре после встречи. Одних отнимают обстоятельства — других смерть. Мелькают лица, голоса и имена. В памяти остаются обрывки самых разных историй. Но у каждого из нас, совершенно точно, есть тот самый человек, на поиски которого порой уходит вся наша жизнь, и та самая ночь, которая никогда не сотрётся из памяти. Та самая ночь, когда между двумя стираются совершенно все грани, когда их сердца бьются в унисон, когда они одно целое. Когда стирается понятие времени и пространства. Только он, только она. Его сильные руки, её рваное дыхание, бешеный ритм пышущих жаром тел. Когда его толчки грубы и даже немного болезненны, но ей мало и этого. Когда мир исчезает, и, кажется, ты застыл в этом блаженстве навечно, но утро наступает неизбежно. Утро бросает нас в суровую реальность, словно заставляя прыгнуть в ледяную воду с разбегу, и вот эти двое уже не одно целое, между ними снова множество повседневных проблем или просто социальная пропасть. У каждого из нас в жизни есть такая ночь, и каждому из нас хочется, чтобы рассвет не случился, ведь наутро мы, по крайней мере, будем испытывать неловкость. Может, Аарону и было неловко, но он не подавал виду и просто сосредоточенно смотрел на серый асфальт сквозь лобовое стекло. Мужчина понимал, что ей тяжелее стократ. Сейчас он посадит её на рейс и вернётся к тем, кто давно стал его семьёй, а её ожидает полная неизвестность. Поэтому он старался сохранять спокойствие, просто вёз её в аэропорт, в надежде, что рейс отменят или перенесут. Джеро тоже молчала, не задавая вопросов о том, как быть и кто они теперь друг другу. Какая разница, каким будет ответ, если её ждёт самолёт до Вашингтона? Остаётся лишь сохранить в памяти всё, что произошло между ними, и быть готовой к тому, что это больше не повторится.***
Её ждал самолёт, и уже даже объявили посадку, но Хотч никак не мог отпустить её и, честно говоря, не понимал, почему он должен это делать. Почему волей вышестоящих чинов он должен расстаться с ней? И был ли у него другой вариант —например, поехать за ней? Держал за руки, крепко сжимая в ладонях, и смотрел в глаза, совершенно игнорируя женщину-робота, снова сообщившую о посадке, и нескончаемый поток людей. Миллион вопросов и нет времени на ответы, да и вряд ли ответы их устроят — Мы ещё встретимся? — Джеро решает задать один из них, до последнего надеясь, что он прозвучит как утверждение. — Конечно, скажем через год, — говоря это, он понимает, что, возможно, она никогда не вернётся. — В том самом кафе недалеко от бюро, где когда-то встретились Белль и Голд. Ты будешь сидеть за столиком у окна, а я к тебе подойду. — Через год, — вторит она ему и, преодолев смущение, которое в ней сохранялось даже несмотря на события прошлой ночи, целует в щёку. — Что теперь? — вкладывая в это все возможные смыслы, напоследок интересуется Хотч. — Я не могу остаться, а ты не можешь улететь со мной; значит, один из нас должен просто уйти и, как бы ни хотелось, не обернуться, — произносит Дженифер. А затем она просто берёт на себя смелость и, выпустив его руку, исчезает в бурлящей, словно муравейник, толпе. Несмотря на многолюдность, Джеро чувствует именно его взгляд на себе, но, не оборачиваясь и не сбавляя шаг, просто идёт вперёд до тех пор, пока не теряется из виду. А Хотчу остаётся тихо надеяться, что это не навсегда, и ровно через год, пятнадцатого числа… И уж тогда он сделает всё правильно, скажет всё, что давно хотел, и докажет ей, что прошлая ночь — не случайность и не минутный порыв, что для него это много значит.***
Телефоны звонили поочерёдно, не переставая, буквально разрываясь трелью, но Асли, привыкшая всегда брать трубку, никак не реагировала. Девушка просто лежала, обняв мужа и уткнувшись носом ему в шею, просто вдыхала запах кожи. В голову стремились ворваться сотни мыслей, и, не выдержав, она наконец прервала молчание. — Ферхат, о чём ты думаешь? Она надеялась, что их мысли совпадают, но ответ её удивил. — Ни о чём. — Ни о чём? — повторила Асли удивлённо. И вправду, о чём можно думать, лёжа в объятьях женщины, которую ты полюбил, но на взаимность даже не надеялся? Наверное, ей кажется, что теперь, после таких изменений в их отношениях, муж замышляет перемены и строит планы на жизнь вперёд. Но Аслан давно понял: эта идея сама по себе бесполезна. У сына цирюльника когда-то были планы, он тоже умел мечтать, но замыслы мальчишки оказались ничтожны против игр Эмирхана, и он перестал мечтать. Ферхат давно всё понял про эту жизнь и знает, как быстро способен перемениться ветер над Босфором — вчера убил он, завтра убьют его. К чему загадывать? Сейчас мужчина просто молча любовался прекрасным видом. Обнажённая женщина, слегка прикрытая шёлковым одеялом, нежно водила подушечками пальцев по его заживающей ране, и ему сейчас не хотелось думать даже о телефоне, что не переставал звонить, не то что о чём-то глобальном. В какой-то момент Ферхат всё же не выдержал, понимая, что этот звук способен свести с ума, и, наконец отвернувшись от жены, неохотно снял трубку, понимая, что вряд ли брат Асли звонит, чтобы поболтать с ним об охоте или рыбалке. Предчувствуя, что ветер уже переменился, да и глупо было думать, что затишье будет долгим. — Слушаю, шурин. — Открой ворота.***
Ферхат не ошибся, визит оказался далеко не дружественный, и Джем не чаю попить приехал. Во дворе стояла полицейская машина, мигая синим светом сирен, и двое патрульных ожидали приказаний старшего по званию. — В чём дело? — Аслан нахмурил брови. — Ферхат Аслан, вы арестованы за попытку заказного убийства Асли Чинар. — Я не понял, — губы Ферхата скривились в недовольной ухмылке, а через минуту за его спиной послышались быстрые шаги Асли. — Брат, что происходит, объясни? — она задала ему новый вопрос, прежде чем он успел ответить на предыдущий. — Я скажу, что происходит. Ферхат Аслан арестован за попытку организовать твоё убийство. Слова брата стали для Асли тем самым прыжком в холодную воду, отрезвляющей реальностью, которую не хотелось принимать. Только не сейчас, только не в этот момент. Асли глядела растерянно, Джем — торжествующе, хоть он и пытался скрыть улыбку, подрагивающие усы его выдавали. Он сдержал слово и арестовал Ферхата Аслана, дело осталось за малым — забрать сестру домой. Вот только того, что она откажется ехать, Джем никак не ожидал. Пока брат с сестрой препирались друг с другом, пытаясь доказать вину и невиновность Ферхата, Аслан покорно позволил надеть на себя наручники — судьба. Он точно знал, что он этого не делал, но покорился, никто никогда точно не узнает, зачем. Может, решил, что так ей будет проще освободиться от него, если даже выслать её не вышло… Но Асли, как всегда, думала иначе. Впрочем, она никогда его не слушала. И собиралась рьяно бороться уже не за свою, а за его свободу. Оставив старшего брата в недоумении, она помчалась в участок вслед за полицейской машиной.***
Когда на следующий день Ферхата вывели из зала суда, Асли со всех ног бросилась за конвоем, но мужчины вели обвиняемого и никак не реагировали на крики женщины; они столько их уже слышали и давным-давно привыкли. Но тут вмешался прокурор, пытающийся, несмотря на хромоту, поспеть за быстрым шагом невестки. — Это его жена, минуту можно! Все покорно расступились, и вот они встали рядом. Она глядела на него — он вдаль, куда-то на беззаботно летающих в небе чаек. Его снова мучил вопрос: почему она не уходит? Она так стремится освободиться, но каждый раз, когда ей выпадает шанс, не делает этого. — Ферхат, ну почему ты молчишь? Ты же невиновен! — Однажды почти был, доктор. Забыла, как я направил на тебя пистолет там, в лесу? И снова его мимика не выдавала никаких эмоций. Лицо, как каменное, застывшее. Когда они только познакомились, Чинар даже подумала, что у него паралич лицевого нерва, но теперь она точно знала — он умеет проявлять эмоции и чувствовать. Но павшая было стена вновь стремительно вырастала между ними. — Почему ты не говоришь правду, о чём молчишь? «Мы оба знаем, о чём я молчу», — пронеслось в голове мужчины. — Что тебя мучает? — не сдавалась Асли. — Это диалог на разных языках… «Но молчим мы на одном языке», — мысленно прошептала она.***
— Проводил? — спросил Голд, не поднимая головы от бумаг. Он и без того знал, кто возник на его пороге. Хоть он и дал ему выходной, знал, что он придёт; более того, Кристиан заранее знал ответ, просто с чего-то же надо было начать диалог. — Да. — Объяснился? И на этот вопрос Кристиан знал предполагаемый ответ, варианта было всего два. Но Хотч медлил, и Голд заинтересованно поднял голову. Аарон понимал, что любой из двух вариантов неверен, они ведь сблизились, но о чувствах не говорили, как быть тогда? — Знаешь, я столько раз порывался ей всё сказать, — Хотчнер начал совсем с другого, — но боялся, что она не поймёт, будто мы живём в разных странах и говорим на разных языках. Теперь я знаю — она бы поняла. — Мужчина и женщина всегда говорят на разных языках, так устроено. Если бы мы мыслили одинаково, нам бы не удавалось годами жить рядом, мы бы через полгода изнывали от скуки. Испытывая трудности перевода, мы заново узнаём друг друга, заново влюбляемся… — Голд улыбнулся и задумчиво добавил: — Но молчим мы всегда на одном языке. — Если она не вернётся? — Вернётся, если поняла, о чём ты молчишь…***
В мире примерно семь тысяч самых разных языков. И так случается, что некоторым из нас нужен русско-турецкий, англо-французский или немецко-арабский словарь, чтобы признаться в любви. Иные не могут подобрать хорошо знакомые слова, чтобы сказать о самом важном из страха быть непонятым, отвергнутым. Меняя направление жизненного пути, эмигрируя из страны в страну или просто не имея смелости признаться в любви, люди нередко испытывают трудности перевода. Заставив свои творения говорить на разных языках, вселенная значительно осложнила им жизнь, но всё было бы проще, если бы они почаще вспоминали, что молчат они зачастую об одно и том же и точно на одном языке.