Когда женщина становится матерью?
Быть матерью — это значит найти в себе силы, о которых вы не подозревали, и побороть страхи, о которых вы не имели понятия.
Намык Эмирхан стоял перед зеркалом и сосредоточенно застёгивал запонку на рукаве белой рубашки, как вдруг дверь открылась и за его спиной послышались шаги. Мужчине не нужно было оборачиваться. Только её каблук стучал так громко, только она так бесцеремонно всегда врывалась к нему. — Что ты здесь делаешь, Йетер? — спросил мужчина, не оборачиваясь. — Я знаю, что всегда доставляла тебе неудобства, — либо она решила не торопиться с ответом, либо вообще не думала отвечать. — Я всего лишь прошлый грех, чемодан без ручки — и нести тяжело, и бросить жалко. Есть вопрос. Окажи любезность, Намык-бей. Мужчина глубоко вздохнул, пытаясь понять, за какой из множества грехов его так покарал Всевышний. Он наказан подобным образом? За всю его жизнь в его постели перебывали десятки женщин, и большинство из них не были так строптивы, как Йетер, но именно она стала матерью его единственного сына, что остался после гибели законного наследника. Наверное, только из-за этого он повернулся к ней лицом — и тут же забыл, что ещё хотел сказать. Йетер Аслан направила на него пистолет, держа палец на спусковом крючке. Вытянутая рука женщины ни капли не дрожала. Зная её характер, Намык отчего-то в решимости не сомневался. — Что ты делаешь, Йетер? — голос неустрашимого мафиози дрогнул. Она заметила это и не скрыла лёгкой улыбки. — То, что нужно было сделать ещё много лет назад, — её голос, напротив, звучал холодно, без ноток страха или сожаления. — Опусти пистолет! — Сейчас, только задам вопрос. — Её голос утратил холодность, рука дрогнула, глаза заблестели от слёз. — Когда-нибудь, хоть на долю секунды, ты чувствовал, что любишь меня? Карие глаза Эмирхана блеснули пламенем и испуганно забегали. Пока мозг подбирал решение, мужчина искал, за что бы зацепиться взглядом. Он понимал, что, возможно, ложь спасёт его жизнь, но отчего-то не смог солгать. – Нет, — кратко бросил он, думая, что за этим последует выстрел. — Спасибо, что ответил честно, — вопреки ожиданиям Намыка, Аслан не торопилась с ним расправляться, у неё ещё были припасены откровения. — А я была безумно влюблена в тебя, Намык. Ты украл мою молодость, мои мечты, мои надежды, но я всё вытерпела — подумала, такова уж любовь. — Что толку сейчас ворошить прошлое? Однако только что прозвучавший вопрос Намыка услышан не был — слишком долго она молчала, слишком долго никто не замечал её боли и не врачевал раны. Да, возможно, слишком во многом она виновата сама, но и Намык не пример благодетели. — Ни Ферхат, ни Йигит давно не называют меня матерью. А когда женщина становится матерью, а? Мужчина в ответ молчал, не понимая, какого ответа она ждёт, но он ей был и не нужен. — Когда она беременна? Или когда родила? — отвечая будто сама себе, Йетер отрицательно покачала головой и буквально выкрикнула следующие слова: — Женщина становится матерью, когда дети зовут её мамой! Ты лишил меня возможности быть матерью! За Ферхата! Мгновение спустя она нажала на курок. Выстрел совпал с залпом фейерверка за окном, а мужчина качнулся. — За Йигита! — Затем ещё один, и Эмирхан потерял равновесие и упал на колени, успев подумать о том, что недооценил её. — За Гюльсюм! — тише произнесла она, третий раз нажимая на курок. Последний выстрел, и поверженный женщиной, на чувства которой он много лет не обращал внимания, Намык Эмирхан лежал в луже собственной крови, не успев осознать, что это был вовсе не акт мести — просто любящую женщину в ней в конце концов победила мать. Всё ещё стоящая над его телом Йетер жалела только о том, что это не случилось годами раньше.***
Реджина особо никогда не задумывалась над тем, в какой момент женщина становится матерью, но день ото дня убеждалась, что ей, похоже, хорошей мамой никогда не быть. То ли дело в цепи родительских посланий, то ли в её собственных травмах, то ли ей просто этого не дано. Как оказалось, забрать Робин, исправив сроки в медицинских картах, собрав все документы и выдержав презрительные взгляды чиновников, было самой лёгкой частью этого плана. Спустя неделю пребывания в новом доме малышка почти перестала спать и всё время кричала. Что бы Реджина ни делала, это не помогало. Она чувствовала себя виноватой и за невозможность справиться с младенцем, и за то, что Бэй оказался почти заброшен. У неё не хватало сил. Голд на время отказался от полётов, чтобы вечером приходить с работы домой, и каждый раз, возвращаясь, он находил её на грани истерики, ходящей по дому с кричащим младенцем на руках. Она то и дело носила её то по дому, то к докторам. Первое не помогало, а вторые как можно тактичнее пытались намекнуть: «Ребёнок здоров, ему бы каплю материнской любви». Но, как незадолго до смерти подметила Маиза, никто не даст того, чего не имеет сам. — Этого не нужно было делать! — девушка передала ребёнка в руки мужа и стряхнула с потного лба прилипшие пряди волос. — Я не справляюсь. — Но с Бэем же ты справляешься. По крайней мере, мне всегда казалось, что справляешься. — Бэй умеет говорить. Кристиан положил ребёнка себе на плечо и оглядел свою молодую жену. Спортивные брюки, рубашка в клетку с коротким рукавом, волосы собраны в высокий хвост. Он видел её в этой одежде вчера, позавчера и две недели назад. Голд грустно улыбнулся, слишком отчётливо вспомнив себя самого. Тогда жена впервые попала в больницу, и он вот так же остался один на один с малышом, с которым не мог управиться, хотя и был ему родным отцом. И хоть бравый отряд домохозяек то и дело приходил на помощь, в конце концов ему пришлось вспомнить всё, чему его учила жена, а сейчас, кажется, пришло время передать бесценный опыт. — Перестань нервничать, и она перестанет. Она чувствует всё, что и ты. Ты сама чуть не плачешь. Реджина в ответ лишь молчала и хлопала длинными ресницами, глядя на то, как смиренно и спокойно малышка лежит на плече мужчины. — Мне через несколько чесов нужно лететь; как я ни старался, в этом деле без меня никак. Тебе придётся справиться самой, ну и, конечно, соседки помогут, чем смогут. Услышав это, Реджина сделала пару шагов назад и буквально рухнула на диван, закрыв руками лицо и с большим трудом сдерживая слёзы. Её главный страх быть плохой матерью день ото дня претворялся в жизнь, а завтра она ещё останется с ним один на один.***
К удивлению Реджины, утро прошло вполне обыденно, она даже сумела накормить Бейлфаера завтраком, помочь ему собрать рюкзак и отвести в школу. Робин проснулась и стала плакать уже на обратном пути из школы. Малышка кричала так громко, что, чувствуя на себе то ли осуждающие, то ли сочувствующие взгляды прохожих, девушка всю дорогу смотрела под ноги и не поднимала головы. Не смотрела она и на миссис Лукас, которая уже давала ей совет о том, что девочке стоит рассказывать сказки, чтобы она привыкала к голосу матери. Однако если бы Реджина подняла голову, то увидела бы, что во взгляде старушки не было никакого укора, а лишь понимание и сочувствие. Она помнила подобные крики внучки, когда ту в младенчестве бросила мать. Этот мир таков, что некоторые матерями так и не становятся, даже имея детей. Весь день продолжился в том же духе. Реджина отчаянно пыталась управиться с домашними делами под аккомпанемент детских криков. За этот день она не менее сотни раз успела подумать о том, что ловить преступников куда проще, и сейчас она охотно бы поменялась местами с любым из членов команды. С ней, пожалуй, поспорила бы только Джеро, чья служба в Пентагоне оказалась вовсе не кабинетной. Несколько раз заходила Скаво, вежливо предлагая помощь. Миллс так же вежливо отказывалась, стараясь, как можно более убедительнее лгать о том, что у неё всё под контролем. Должна же она справляться сама. Детское кресло стояло на стуле, Робин всё не умолкала. Неподалёку на плите у Реджины кипел обед. На столешнице у раковины вибрировал телефон. Не понимая, какое действие ей стоит выполнить первым, девушка была готова разрыдаться. Голд понял, что она лжёт, потому что слышал, как её вроде бы бодрый голос перебивает громкий плач младенца, а он, как назло, не имел никакой возможности прийти к ней на помощь, поэтому сделал вид, что верит её лжи. Положив трубку, Реджина упёрлась руками о столешницу и, опустив голову, стала делать глубокие вдохи — обычно это помогало ей не расплакаться. Потом она поставила детское кресло перед собой и, не сумев сдержать слёзы, спросила: — Робин, ну чего ты хочешь? Я всё сделаю, только дай мне знать. В ответ на эти мольбы малышка лишь продолжала кричать, жмуря глазки и сжимая маленькие кулачки, а личико её было совсем красным. Миллс вытащила её из детского кресла и взяла на руки. — Я понимаю, правда, тебе трудно. Наверное, ты хочешь к маме, для тебя она вовсе не чудовище. Но я изо всех сил стараюсь заботиться о тебе. У тебя есть семья, есть даже старший брат. Знаешь, как я завидовала Ребекке, что у неё есть старшие братья? Нам просто нужно привыкнуть друг к другу. Просто дай мне шанс. После чего Реджина поцеловала малютку в щёчку и не сразу поняла, что она затихла. Наспех утерев слёзы, она, улыбнувшись, прошептала: — Спасибо…***
Когда спустя сутки Голд вернулся домой, он не сразу понял, чего ему не хватает. Не было слышно детского крика. Дойдя до детской, мужчина застыл на пороге. Картина была почти идиллической: на полу посреди пушистого ковра Бэй играл в конструктор, луч закатного солнца, причудливо падающий из окна, блестел в его волосах. Напротив в кресле-качалке сидела Реджина, мирно покачиваясь с младенцем на руках. Голд, наблюдая за этим, невольно подумал, что Бреннан оказалась права — ничто во вселенной не случается однажды. Всё это с ним уже было, всё это он когда-то уже видел и был совершенно счастлив. Сейчас всё почти как тогда, и это «почти» всегда будет рыбьей костью в горле, но теперь ему и вправду хотелось жить.***
Камилла Майклсон, как и Реджина, тоже никогда не задумывалась, в какой момент женщина становится матерью, да и вообще не размышляла над тем, что она думает о материнстве и кем приходится Хоуп. Просто любила её, как часть Клауса, как его продолжение, наследие и отражение. Она и впрямь всё больше и больше начинала походить на отца. Русые волосы с рыжим оттенком уже начинали завиваться на кончиках. Думая об этом, Ками начинала улыбаться. Она не могла и подумать, что Клаус кудрявый, пока однажды не увидела его утром непричёсанного. Камилла не рассуждала о материнстве, просто укладывала дочку мужа спать, готовила ей завтрак, помогала взбираться на горки, водила за руку, не думая о том, станет ли ей матерью или стала уже. Майклсон всё поймёт о том, в какой момент женщина становится матерью и что значит быть мамой, когда пару лет спустя она будет прижимать к себе дрожащую Хоуп, думая только о том, что, если Бог и хочет забрать кого-то из них, пусть заберёт её, а не Хоуп. Женщина становится матерью, когда жизнь ребёнка для неё становится дороже её собственной, и это вовсе не зависит от генетического родства. — Мне страшно, мама… — Не бойся, с тобой ничего не случится… — обещает Камилла, слыша, как беспощадная «Катрина» стирает город с лица земли, и веря, что дом Майклсонов выстоит и на сей раз. — А с тобой? С папочкой? — Всё будет хорошо, доченька, — Камилла целует её в лоб, — но, что бы ни было, помни: ты есть и всегда будешь нашей надеждой…