Танцуй, даже если жизнь в руинах
Когда тебе плохо, подумай о прекрасном и поставь любимую музыку… и иди дальше в ритме танца… все будет хорошо…
С момента урагана прошло всего несколько месяцев, во многом ещё угадывалась разрушительная сила Катрины. Местные жители всё ещё подбирали на улицах и пытались склеить осколки собственных судеб. Во многих домах ещё не было стёкол в окнах, пробоины в крышах, ямы и трещины на дорогах, которые Клаус, чертыхаясь, пытался объезжать. Во взглядах горожан всё ещё читалась скорбь и ещё не забытый страх беспомощности перед стихией. Каждый из них ещё просыпался по ночам от кошмаров, но вместе с тем до слуха Реджины уже доносилась музыка карнавальных шествий — город продолжал жить, как прежде. Катрина почти стёрла его с лица земли, но не смогла уничтожить душу, а пока жива душа, то есть все шансы возродиться снова. И душой Нового Орлеана, похоже, был этот самый дом, который вновь принимал её в свои объятия. В холле только закончились строительные работы, новый стеклянный потолок был уже готов, но повсюду ещё видны были следы разрушений и их последствий. Однако, несмотря на это, здесь Реджине было так же тепло и уютно, как в детстве с отцом. Стоило ей переступить порог, как она тут же ощутила себя в полной безопасности. Она словно наверняка знала, что ни Фоет, ни кто-либо другой не сможет причинить ей здесь вред. Но покоя это не принесло. Ведь Кристиан остался там, где ему может грозить опасность. Реджина смотрела с балкона, как по разрушенной улице весело шёл очередной карнавал, как вдруг сзади послышались шаги. Через несколько секунд она боковым зрением увидела Клауса. Тот протянул ей кружку с кофе, и она ответила благодарной улыбкой. — Прячешься от Элайджи? — весло подмигнул Майклсон. — Просто смотрю на город. Он ещё лежит в руинах, но люди уже танцуют на карнавалах, продолжая просыпаться от кошмаров. Наверное, во всём так; даже если твоя жизнь в руинах — танцуй, — ответила она, проигнорировав слова Клауса о его старшем брате. — Ты и раньше была не то чтобы болтушкой, а теперь и вовсе молчишь уже три дня, а сейчас вот на философию потянуло. Реджина, что с тобой? — уже серьёзным тоном сказал Клаус. — Хочешь, могу позвать Камиллу? — Мне не нужен психолог, мне нужна семья, — вздохнула она. — Мой муж далеко, моя мать — чудовище, мой отец мёртв, моя сестра сидит в тюрьме… — Подведя печальный итог, она закусила губу. — Вы смогли выжить только потому, что были друг у друга. Прохладный ветер овевал её снаружи, горячий чай согревал внутри. Над городом плыл вечер, который через несколько часов превратится в очередную шумную карнавальную ночь. Реджина о чём-то вновь задумалась, но совершенно неожиданно очередные слова Клауса вырвали её из раздумий. — Мы — и твоя семья. Да, Голд твой муж и отец твоих детей. Но и мы тоже твоя семья. Однажды Ребекка привела тебя в этот дом, и он принял тебя. На самом деле он строг к незнакомцам, но тебе он позволил войти. И неважно, в качестве кого — будущей жены моего старшего брата или просто близкого человека для каждого из нас. Но с тех пор мы тоже твоя семья. Говори, что тебя гложет? Ты в безопасности. — Я — да, а Кристиан? — Он мужчина, Реджина. И поступает, как настоящий мужчина. Обезопасив семью, уходит на поле боя. Он не успокоится, пока не победит. — А как же мы? Дети как же? А если что случится? — Такие, как вы — ты, Голд, ваша команда — необходимы миру, чтобы защищать от таких, как мой отец, таких детей, как я. Но вы же не можете жить в одиночестве, просто не заводя семью из страха потерять её. Все нуждаются в любви; как выяснилось, она жизненно необходима даже таким чудовищам, как я. Нужно просто жить с надеждой. Я знаю, о чём говорю, — подмигнул Клаус. — Я могу и вправду считать вас своей семьёй? — Конечно, тем более, Фрейя уехала, и место вакантно, — усмехнулся Клаус. Когда чуть позже, перед тем, как разойтись по комнатам, они все стояли на лоджиях своих спален, разделённые колоннами и огромным холлом, Клаус сказал брату, что был на соседней лоджии: — Я сказал Реджине, что мы и её семья тоже. Ты же не возражаешь, брат? — Конечно, нет. Пожалуй, я во второй раз в жизни с тобой полностью согласен. — Элайджа переключил внимание на Реджину, стоящую на балкончике напротив. — Только тебе придётся долго объяснять Робин хитросплетение её семейных связей. — Я начну с главного, — улыбнулась девушка. — И что же главное? — Элайджа не отрывал от неё своего взгляда. — Всегда и навечно, — снова улыбнулась Реджина.***
Танцуй, даже если твоя жизнь в руинах. Реджина была не единственной, кто пришёл к такому же выводу. Жизнь Жади давным-давно в руинах, прямо со дня смерти матери. С тех самых пор, как её вырвали из привычной среды, и она оказалась на другом конце земли, где всё было другим — люди, обычаи, нравы — и где она была чужой, совершенно. За все эти годы она своей так и не стала, и жизнь не отстроила заново — как были, так и есть руины, а она просто продолжала танцевать. Жади жила с Саидом, больше не жалея о прошлом и не презирая настоящее. Воспитывала Хадиджу и даже родила Саиду сына — Мансура, чем вызвала ненависть у двух его старших жён. Ненавидя друг друга, они объединялись против неё, продолжая искать способы выжить её из дома. Однако Жади, то ли повзрослев, то ли потеряв всякий интерес к интригам, никак не реагировала. В те дни, когда Саид покидал дом, и Рания с Зулейкой учиняли очередной скандал, она брала свои наряды и уходила в развалины. В месте, которое всегда было для неё убежищем, она наряжалась и танцевала. Танцевала в память о несбывшихся мечтах, о напрасных надеждах и потраченной впустую жизни, которая уже два десятка лет лежала в руинах. Просто она перестала сожалеть и лить слёзы по счастью, которого и не было никогда. Стала просто жить и танцевать. Вот и сегодня она ушла в развалины и танцевала, ни о чём не думая и уж тем более не догадываясь, что самолёт из Рио только что приземлился в аэропорту.***
От слов Клауса ей стало легче, но всё равно не спалось. Её не покидало чувство, что дело Джорджа Фоета окончится трагедией и навсегда оставит шрам в душе каждого члена команды, а она не рядом с ними. Понимая, что эти мысли всё равно не дадут ей уснуть, Реджина спустилась в холл и, заварив себе чаю, села на диван, укутавшись в плед. Только мысли снова стали увлекать её, как по холлу разлилась красивая французская мелодия. — Элайджа, а дети не проснутся? — это первое, что пришло ей в голову, когда он подошёл и встал около неё. — Это же не тяжёлый рок, они будут ещё крепче спать. — В отблеске свечей, что горели в холле, Реджина разглядела сдержанную улыбку на его лице. Элайджа протянул руку. — Потанцуем? — Здесь, сейчас? — она удивлённо повела бровью. — Чем не время и не место? — поинтересовался он. — Я же сказал, что буду ждать следующего танца, и потом, не ты ли сегодня сказала… — «Даже если твоя жизнь в руинах, танцуй», — процитировала Реджина сама себя и вложила руку в его ладонь. Холл был освещён множеством свечей, их мягкий свет не резал глаза и вполне гармонировал с царящей вокруг темнотой, создавая вполне уютный полумрак. Журчал декоративный фонтанчик, звучала красивая композиция, и было ощущение, что в этом огромном старинном доме они сейчас одни, хотя в нём было полно народу, в том числе и трое детей. Положив вторую руку на плечо Элайджи, Реджина задумалась о том, что было бы, сложись её жизнь иначе. Она и так слишком часто задавалась подобным вопросом. Что было бы, если бы не погиб отец, будь у неё другая мать, и что, если бы в тот день она смогла убежать и не столкнулась со Стефаном? Эти вопросы мучили её не первый год, но ответов так и не находилось — может, не было вовсе, а может, их время ещё не пришло. Они иногда раскрывают преступления, которым по десятку лет, она привыкла, что ответы приходят не сразу. Однако сегодня на смену этим пришли совершенно другие вопросы, и ответов, скорее всего, тоже не будет. Что, если бы она встретила Элайджу в другое время и при других обстоятельствах? Что, если бы в её жизни не было Голда и она не была так изранена? Тогда, возможно, она дала бы волю чувствам, которые теплились на дне её души огоньком от маленькой свечи, позволила бы им вырасти и стать пламенем, а ему — стать не просто другом и названным братом. Как ни странно, ответы на эти вопросы у неё были, просто значения они не имели. Её судьба решилась в день, когда она вот так же вложила руку в ладонь Голда на мосту Троллей четыре года тому назад. Человек почти никогда этого не замечает, но именно в такие моменты и решается его судьба — в секунду принятия, на первый взгляд, самого незначительного решения. Ведь решение пойти с Голдом тогда вовсе не казалось ей судьбоносным, но определило её дальнейшую жизнь, так что рассуждать о том, как ещё она могла сложиться, сейчас совсем не имело смысла. Элайджа изначально ни о чём не рассуждал, не пытался всё расставить по полкам в своей голове, просто наслаждался текущим моментом, не зная, сможет ли он повториться. Два тела двигались в такт друг другу и красивой музыке. Он смотрел, как отблески свечей пляшут в чёрных глазах, как едва различим румянец на её щеках от лёгкого смущения. Элайджа Майклсон и вправду так думал. Он в самом деле считал свою семью и себя чудовищами, отчаянно ищущими любое подобие человечности. Фамилия Майклсон будто их проклятие, но от этого проклятия было лекарство — любовь. Как в старой детской сказке, именно любовь и исцеляла чудовищ. Его, на первый взгляд, безнадёжный младший брат был ярким тому примером. Любовь жены и дочери, пусть не до конца и не сразу, но ежедневно исцеляла раненое чудовище внутри него. Любовь была для него шансом на спасение от яда Майкла, была священна. Элайджа знал, что она встречается слишком редко, некоторым за всю жизнь так и не удаётся найти её среди сотен незнакомых лиц, поэтому, встречая, он всегда чтил её, пусть она и ускользала от него каждый раз. Сейчас любовь была бабочкой, и Элайджа застыл в моменте, дабы не спугнуть её, но к концу подходит всё, даже самое лучшее — музыка затихла, и, взмахнув яркими крылышками, бабочка улетела прочь. — Спасибо, я буду ждать следующего танца. — Он поцеловал ей руку. — Элайджа, я… — начала говорить она, даже не зная толком, что именно хочет сказать и стоит ли вообще что-то говорить, важны ли слова в данную минуту. — Ты молода и даже не представляешь, какая редкость любовь, — прервал он её. — Тебе повезло, ты её отыскала. Я не предлагаю тебе остаться здесь. Я вообще ничего не предлагаю. Из всего многообразия выбора ты ничего не примешь. Я понимаю. — Элайджа, мой муж… — Твой муж — твоя первая любовь, — Майклсон снова прервал её, — а я надеюсь стать последней, и я готов ждать. — После он поцеловал её в щёку, и этот поцелуй был невесомым и лёгким, словно летний ветерок. После он просто пошёл по направлению к своей комнате, но через мгновение обернулся. — Доброй ночи, Реджина. — Доброй ночи, — ответила она, оставаясь стоять одна в пустом холле огромного дома, с множеством вопросов и почти без ответов.***
Остаток ночи Реджина проспала крепким младенческим сном, но, стоило ей открыть глаза, тревога вернулась. Она так жгла, будто кто-то на грудь положил раскалённый камень. Девушка пыталась гнать от себя эти мысли — мол, она сама себя накрутила, но, только она спустилась к завтраку и села за стол, зазвонил её мобильный телефон. Сначала, услышав голос Гарсии, Реджина заулыбалась, но за мгновение улыбка на лице сменилась ужасом. Её дурные предчувствия оправдались.