Выбор матери
Ни один ребёнок ещё не погиб от объятия матери.
Агенты вернулись из очередной командировки два дня спустя. Самолёт приземлился, когда полусонный город едва проснулся; люди пили кофе, провожали детей в школу, и каждый разбредался по своим делам. Квартиры едва проснувшихся горожан щедро заливало светом апрельское солнце, напоминая, что холода позади. Жаль, что беды не уходят из нашей жизни со сменой времени года, очень многим стало бы легче. Команда заехала в отдел, чтобы оставить там бумаги и протоколы. — Отчёты потом напишете. Все по домам, отдыхайте! — скомандовал Голд, постаравшись, чтобы его тон не терпел возражений. — А ты за Реджиной? — спросила Эмили. — Монтгомери решила оставить её ещё на пару дней. Она просится домой, но врачам всё ж виднее. Сейчас заеду домой, проведаю детей, а потом навещу её в больнице. Они всей командой шли через общую зону, где располагались их рабочие столы, к выходу в длинный корридо, что вёл к главному выходу, как вдруг им преградила путь Лили — одна из сотрудниц ФБР. — Мистер Голд! — девушка затормозила на бегу и покачнулась, едва не потеряв равновесие. — Нет, Лили, если ты бежишь сказать о новом выезде — нет! Мы все устали, — перебил её Кристиан, не дав перейти к сути. — Вас уже два дня ищет женщина, — девушка оказалась упорной и всё же решила донести до босса информацию. — Она приходила уже несколько раз, но вас не было… — В этот момент она указала куда-то рукой, и Голд наконец разглядел её. В противоположном конце зала у самых дверей стояла Кора Миллс. Поняв, что на неё обратили внимание, женщина стала сокращать расстояние, а к Голду пришло понимание, что, пусть день едва успел начаться, ничего хорошего от него можно не ждать. — Кристиан, дорогой, — подойдя, женщина расплылась в улыбке и чмокнула его в щёку, — сколько лет? Ты ни капли не изменился! «Ты переигрываешь, Кора», — подумал он про себя, но должен был признать, что и она почти не изменилась, за исключением морщин, покрывших её лицо — всё ж возраст берёт своё. В конце концов, он и сам давно не юнец, просто, когда твоей жене двадцать три года, а дочери три, невольно забываешь об этом. Те же рыжие волосы ниже плеча, каре-зелёные глаза, что иногда кажутся совсем зелёными, как у Зелины. Элегантный костюм, высокий каблук и жажда в глазах. Только не жажда жизни с примесью отчаяния, как, например, у Ребекки, а жажда власти. Он часто видел её в глазах тех монстров, что ему встречались. И эту жажду в силах утолить, кажется, только смерть. Она всегда была такой, а он любил её, и сейчас он чертовски ей благодарен, что она не любила его в ответ. Впрочем, скорее всего, ей вовсе недоступно это чувство. — Что тебя привело? — Голд пытался быть сдержанным, но понимал, что надолго его не хватит. — Дело личное, мы можем поговорить наедине? — она снова расплылась в фальшивой улыбке, и Голд почувствовал, как раздражение набирает градус. Остальные молчали. — Мы все только с самолёта, — он указал на свою команду, — устали. Говори, или я ухожу. — Речь о моей дочке, младшей, — фальшивая улыбка сменилась фальшивой скорбью, Кора полезла в сумочку и, достав фотоснимок, протянула его Голду. — Она пропала, никто не смог её найти, на ФБР одна надежда. Я понимаю, ты сейчас скажешь, что важны первые сутки, но… «Я и без тебя в курсе, как выглядит моя жена», — подумал Кристиан, а вслух совершенно неожиданно произнёс: — Ладно, в первый год — я ещё понимаю; ладно, после ареста Зелины, когда она осталась твоей единственной наследницей. Но Зелина три года как в тюрьме. Почему сейчас деньги кончились? Кора пару минут хлопала глазами, абсолютно растерявшись. Неожиданно для неё Голд оказался осведомлён куда больше, чем она ожидала, а, возможно, и больше, чем она сама. — Причём здесь деньги? Она моя дочь! — всем своим видом она пыталась продемонстрировать, что незаслуженное обвинение в алчности обидело её. — У тебя у самого дети есть? Наверное, нет — были бы, ты бы меня понял! Этой фразой она хотела заставить его чувствовать себя виноватым, и благодаря чувству вины заставить Кристиана делать то, что она хочет. Но Кора — плохой игрок, и каждая её партия доказывала это. Вот и теперь её слова вызвали совсем другой эффект. Дженнифер, кажется, даже слышала, как лопнула эта струна. — Кому, как не тебе, это знать? — усмехнулся он и добавил: — Я ведь могу быть отцом Зелины. А вообще двое. Двое, — произнёс Кристиан совсем тихо, приблизившись к Коре на пару шагов, — у меня двое детей. «Ну, вот видишь, значит ты меня понимаешь», — уже хотела выкрикнуть Кора, но не успела, Голд ещё не договорил. — А могло быть трое! — с шёпота он перешёл на крик, а затем взял трость и с силой стукнул ею по ближайшему столу. Удар был оглушителен. Кора отпрыгнула, Гарсия зажала уши, Дженнифер зажмурилась. Здравый смысл подсказывал команде, что нужно успокоить босса, но никто не стал вмешиваться. Все понимали, что, возможно, именно сейчас к Голду пришло осознание, и нужно дать ему это пережить, не мешая. Так же, как не мешали Хотчу рыдать над телом жены. — Я мог снова стать отцом!!! — закричал Голд. — Но ты лишила меня этой возможности уже второй раз! В первый ты отняла у меня Зелину, а теперь у моей жены случился выкидыш! Потому что ей пришлось сделать аборт, чтобы не растить ребёнка насильника. А насильника в дом привела ты, Кора! Ты привела насильника, а потом спряталась в погреб от её криков! И с тех пор у тебя нет прав звать её дочерью! Кора привыкла всё планировать. Когда она собралась найти Голда, у неё не было чёткого плана, и она хотела импровизировать. Но теперь было не до импровизации. Она даже не могла переварить и сложить в единую картину всё, что слышала. Голд и вправду был осведомлён лучше, чем она сама. И не зная, что делать с этими сведениями. женщина просто молчала, а вот Кристиан продолжал кричать: — Убирайся и больше не смей приближаться к моей семье! Если ещё хоть раз я увижу тебя, то сделаю с тобой то же, что ты позволила сделать с моей женой. Вот этой тростью! Ты поняла?***
Восемь утра, день в Сиэтле только начался, а Мередит Грей уже стало казаться, что ничего хорошего от него можно не ждать. Скорая доставила в больницу мужчину со множеством пулевых ранений. В той же машине ехала женщина, у которой, по всей видимости, была сломана рука, и маленькая девочка с порезами на щеках. Мужчину на каталке повезли внутрь. Подхватив девочку здоровой рукой, женщина побежала следом и стала причитать: — Дочка не хотела, это несчастный случай! Мэгги, скажи им! — Это она стреляла? — произнесла Янг, посмотрев на малышку. — Вызовите Шепарда, здесь нужен шеф, — быстро сориентировавшись, скомандовал Хант. Врачи скрылись внутри, а девочка, сидя на руках матери, всё смотрела на отца, что не подавал признаков жизни. Ребекка Майклсон легко бы смогла разгадать, что скрывалось в её взгляде.***
Карев осматривал девочку, пытаясь понять, есть ли у неё переломы. Та смирно сидела на кушетке в приёмном и не издавала ни звука. — Мэгги, так больно? — то и дело спрашивал он, а девочка лишь испуганно качала головой. Затем Алекс заметил порез на щеке девочки. — Какой глубокий, откуда он? — Она напугана, — мать девочки тут же вскочила с соседней кушетки, где ей накладывали повязку на сломанную руку. — Боится, что сделала что-то плохое, — женщина обняла девочку, — и теперь вы заберёте её у меня. — Мы вызвали соцслужбу, — на правах шефа заговорил Шепард, что стоял неподалёку, — они помогут разобраться с этим. — Мужчина обратился к девочке: — Никто не заберёт тебя у мамы! — Затем он снова посмотрел на женщину. — Но полиция захочет знать, как к ней попало оружие. — Муж хранил свой служебный револьвер в тумбочке, он полицейский. Мэгги часто наблюдала, как он стреляет по мишеням во дворе, — за годы брака эта женщина научилась врать почти изысканно; верили ли люди или только делали вид — другой вопрос, уровня её лжи это нисколько не уменьшало. — Видно, так она и поняла, как снять его с предохранителя. Может, хотела поиграть. Это было так глупо, но она не хотела причинить ему вред! — Расскажите полиции, как всё было. Всё будет хорошо, — уверил Шепард, и только у Карева, выросшего в неблагополучной семье, закрались сомнения по поводу правдивости этой истории. Такой порез не мог появиться в случае отдачи; скорее всего, если бы это и отразилось, то на руке девочки. Врачи бегали, суетились вокруг неё и мамы, убеждали, всё будет хорошо, но верила Мэгги едва ли. Шестилетняя малышка напоминала куклу, что нуждалась в починке. Тёмно-русые волосы, заплетённые в две косы, круглые щёки, огромные ярко-зелёные глаза. Порез на левой щеке, ворот белой футболки испачкан кровью. Она смотрела на проходящих мимо взрослых, но они не только не замечали её, но даже не замечали, что она замечает их. Они давали обещания, которые были для неё неважны. Мэгги почти потеряла надежду, когда вдруг зашивать её порез прислали Мередит Грей. — Привет, Мэгги. Я доктор Грей. Можно я осмотрю твою щёчку? — ласково спросила Грей, присев напротив девочки и одев перчатки. — Это была случайность, она не хотела, — как мантру, повторяла мать, будто вовсе позабыв другие слова. А Мэгги пристально смотрела в глаза женщины напротив; они тоже были зелёными, но на тон светлее. Но главное — Мэгги увидела где-то внутри этих глаз такую же маленькую девочку, которую никто не слышал, никто не замечал и никто за неё не боролся. Девочка вдруг решила, что среди множества взрослых нашла того, кто поможет ей. — Мой папа умрёт? — тихим голосом спросила она. — Не знаю. Надеюсь, нет, — уклончиво ответила Грей, понимая — после семнадцати огнестрельных (девочка разрядила всю обойму) быть может всё, что угодно. — Почему? — Что почему? — Почему он не умер? — допытывалась девочка. — Я же выстрелила много раз!***
Спустя полчаса женщине пришлось оправдываться уже перед двумя сотрудницами соцслужбы и двумя офицерами в форме. Белокурая женщина с волосами до плеч и пухлыми губами прижимала к себе девочку, как искренне любящая мать, и сквозь всхлипы повторяла: — Она не хотела убить его, она же маленькая! Ей только шесть, она даже не понимает, что это значит. Она просто хотела остановить его, просто остановить… — Доктор Карев, осмотрев вашу девочку, подошёл к шефу и поделился мыслью о том, что это не могла быть отдача; выходит, он прав. Значит, этот порез появился совсем иначе. Отец бил её, — подвел итог Веббер, который, хоть уже и не был главой больницы, оставаться в стороне не мог. — Он любит нас, — проговорила женщина. После, оторвав взгляд от полицейских, она посмотрела на дочку. — Папа любит нас, Мэгги, просто иногда на него что-то находит, но он пытается справиться. Полицейские ещё опрашивали мать, та всё что-то доказывала, видно, пытаясь оправдать тирана, а Грей, стараясь не думать об этом, просто делала свою работу, пытаясь хоть как-то позаботиться о малышке и изредка задаваясь вопросом: а стоит ли гневить Бога? Да, Элис не особо заботилась о ней, не проявляла любви, да и теплоты в ней было мало, но, нужно признать, никто хотя бы не оставлял ей порезов на щеках. Обработав раны девочки, Мередит увидела сквозь стекло процедурного Ребекку, идущую к выходу, и, попросив малышку посидеть тихо, вышла к ней. — Домой? — Да, меня сменила Лекси, я сменю Ками с детьми, а ночевать с ней придёт Габи, — доложила Ребекка о положении дел и, лукаво подмигнув, добавила: — Хорошо, что ты спишь с шефом этой больницы — иначе нас так часто не пускали бы, особенно на ночь. — А люди ещё не верят врачам, когда те говорят о пользе секса, — хохотнула Грей и тут же стала серьёзней. — Как она? — Мы не говорим об этом, она даже с Голдом об этом говорить не хочет, — вздохнула Ребекка и вдруг замолчала. Только спустя пару минут Мередит заметила, куда именно смотрит Ребекка. Она не сводила глаз с девочки в процедурном, а затем приложила ладонь к грудной клетке и сглотнула, словно пытаясь перебороть приступ тошноты. — Ребекка? — Грей тронула её за плечо. — Всё нормально, просто увидеть себя маленькую было жутко, — блондинка тряхнула головой. — Она не хнычет, не плачет… — Она и не будет. Ты сначала плачешь, потом понимаешь, что толку никакого. Потом ищешь спасения у сильных мира сего, у тех, кто управляет системой, что призвана тебя защищать, но что толку, если мать, как заведённая, твердит: «Папа любит нас»? Мер слушала Ребекку и буквально чувствовала струю холодного пота, бегущего по спине, а блондинка продолжала: — Потом довольно быстро приходит осознание: взрослые не замечают тебя, они даже не замечают, что ты замечаешь их. Один-единственный врач не побоялся вступиться за нас, он высказал родителям всё в лицо и даже врезал Майклу. Я его на всю жизнь запомнила — его звали Грегори Хаус. Потом, когда ты понял, что помощи не будет, ты либо ломаешься, либо начинаешь борьбу. Нас было трое, поэтому мы победили; хуже, когда ты один — кто-то должен быть на твоей стороне. Мередит и Ребекка с минуту молчали, глядя на малышку, и думали каждая о чем-то своём. — Ладно, пойду. А то, чего доброго, явится новое воплощение Эстер, — блондинка очнулась первой и, обняв Грей, отправилась к выходу. Ребекка словно в воду глядела — тут же появилась мама девочки и направилась в палату. Мередит и Ричард вошли следом. Девочка продолжала смирно сидеть на кушетке, болтая ногами. Женщина подошла к ней и, склонившись, начала говорить. — Мэгги, папу забирают на операцию. Люди умирают во время операций. Ты же не хочешь, чтобы папа умер без твоего извинения? — вопрос звучал, скорее, как приказ. — Иди извинись перед папой и скажи, что мы его любим. Девочка, дёрнув плечом, спрыгнула с кушетки, собираясь покорно идти вслед за матерью, как вдруг чьи-то руки легли на плечи. — Нет, стой! — Мередит заслонила малышку собой и двинулась на её мать. — Что? — опешила женщина; похоже, едва ли не впервые к ней не собирались проявить сочувствие. — Она не будет извиняться перед ним! — глаза Грей светились злобой. — Это вам нужно извиниться перед ней! — Доктор Грей! — Ричард хотел одёрнуть её, но та не обратила внимания. — Я понимаю, вы жертва! Но речь идёт о вашей шестилетней дочери. Она сильнее, чем вы — по крайней мере, она хоть что-то сделала, она вступилась за вас обеих, но это должны были сделать вы! Вы здесь взрослая, и вы должны защищать её. Мередит кричала, и ни женщина, страдающая от рук тирана и ранее встречавшая лишь сочувствие, ни Ричард, убеждённый в том, что она ведёт себя крайне непрофессионально, отчего-то не могли ей возразить. А в душе Мередит гремели взрывы. Она загораживала спиной эту малышку, и ей казалось, что в этот момент маленькая Мередит, маленькая Ребекка и едва повзрослевшая, но уже лишённая чести Реджина хоть немного отомщены. Возразить что-либо Веббер так и не успел — по своему обыкновению, беспардонно открыв дверь, внутрь просунула голову Кристина Янг и, не обращая внимания на присутствие посторонних, заговорила с Грей. — Слушай, там к Реджине мать пришла, но Лекси отчего-то испугалась и велела позвать тебя, а сама заняла оборону палаты и не впускает её! Словно пуля, выпущенная из пистолета, Мер выбежала из палаты, сшибая на пути Кристину и крича: — Позови Дерека!***
На какое-то мгновение Грей показалось, что так быстро она не бежала даже к умирающим пациентам, и ещё она молилась, чтобы Лекси выстояла, хотя ещё вчера, кажется, была атеисткой. Завернув за нужный поворот, она увидела, как незнакомая женщина буквально пытается оттолкнуть Лекси от двери. От этой картины вся накопленная с самого утра злость раскалённой лавой хлынула наружу. — Оставьте мою сестру! Подбежав, Мередит загородила Лекси собой так же, как только что ту маленькую девочку. Сейчас была другая война, и было не до личной неприязни; наступает момент, когда нужно забыть обиды и быть на одной стороне. Только сообща можно выиграть схватку с чудовищем. — Уходите, вы не имеете права здесь находиться! — старшая Грей толкнула Кору в грудь. — Что за беспредел? — зашипела Миллс. — Я пришла к дочери! Что вы себе позволяете?! Хотите быть уволены, я мигом вам это устрою! Ричард, идущий за Мередит вслед, увидев всё это, просто пришёл в ярость, решив, что особое отношение (ведь она «дочь той самой Грей») и роман с Шепардом, который ныне шеф, дали свои плоды. Горькие плоды. Чернокожий мужчина тяжело вздохнул и отправился решать конфликт, решив показать Грей, что такое поведение недопустимо. — Мередит, что ты творишь? Сейчас же прекрати! — Борюсь, за меня никто не боролся! — выкрикнула девушка, продолжая намертво стоять у двери. — Вы туда не войдёте! Ричард открыл рот, но мысли не успели преобразоваться в слова — подоспел Шепард. Мужчина оттянул возлюбленную от Коры. — Мередит, успокойся. Иди посмотри, Реджина, наверно, напугана. Грей скрылась за дверью палаты, и тут же между Корой и дверью встал Дерек. Он совершенно спокойно, с лёгкой улыбкой произнёс: — Меня зовут Дерек Шепард. Я глава этой больницы. — Прекрасно, — улыбнулась Кора, поправляя красный пиджак своего дизайнерского костюма, — я надеюсь, они обе будут уволены! — Женщина кивнула в сторону Лекси. — Теперь я могу пройти к дочери? — Я сам решу, стоит ли мне увольнять сотрудников. Вам, мэм, тоже стоит решить, уйдёте вы отсюда сами или вас выведут агенты ФБР — они будут здесь в течении пятнадцати минут.***
Войдя в свой кабинет, Дерек сразу направился к окну и, положив руки в карманы, стал любоваться на город. Смотрел на шпиль башни, которая порядком всех достала (хотя парижанина, любящего Эйфелеву башню, вы тоже вряд ли встретите), на людей, что идут, кто куда. Шепарду было, казалось, совершенно плевать на Ричарда, что, войдя вслед за ним, с громким хлопком прикрыл дверь и стал кричать: — Я был шефом этой больницы многие годы! Ты управляешь ей всего год, и, как я вижу, делаешь это плохо! Дерек лишь ухмыльнулся, но оборачиваться и реагировать не стал. Но Вебберу и без того было, что сказать. — Ты слишком много позволяешь ей! Не знаю, почему — из-за ваших отношений или из-за того, что однажды она чуть не погибла, но это плохо кончится. Она уже не чувствует границ. Сегодня утром она нагрубила женщине, которая является жертвой домашнего насилия. В этой больнице она должна быть в безопасности, должна рассказать, что случилось. Врачи должны ей помочь, но Грей не помогла, она сделала ещё хуже! Потом набросилась на посетительницу! Ты не можешь закрыть на это глаза! — Сколько раз в день Элис обнимала Мередит? — Что? — чернокожий мужчина непонимающе сдвинул брови. — Психологи утверждают, что ребёнка нужно обнимать не менее двенадцати раз в день, чтобы он вырос счастливым, — проговорил мужчина, всё ещё глядя в окно. — Сколько раз в день, месяц, год… Элис обнимала Мередит? — Шепард!!! — крикнул Ричард. Его всё это стало порядком раздражать — эта игра в слова в то время, как он хотел донести до собеседника важные вещи. — Реджина Голд потеряла ребёнка, поэтому она здесь, — Дерек наконец обернулся, но говорил спокойно, не повышая голоса в ответ. — Она забеременела от насильника и сделала аборт. Насильника в дом привела мать — та самая посетительница, на которую сегодня набросилась Мередит. Ричард уже выглядел не так грозно, злость сменилась растерянностью, а Дерек продолжал: — Ещё у Мередит есть подруга, Ребекка Майклсон. Ей двадцать пять, шрам на руке останется с ней навсегда. Отец бил её брата, она пыталась его защитить. Отец сломал ей руку. Мать молчала. Эдисон помнит, как делала первое в своей практике прерывание — ту девушку звали Эмили Прентис, она была совсем юна, на аборте настояла мать. Эмили работает с Реджиной, я видел её. Прекрасная молодая женщина, она образована, говорит на нескольких языках, но Эди говорит, что детей у неё не будет. Ричард молча переминался с ноги на ногу, не понимая, как реагировать и какой реакции ждёт Шепард. — Ребёнка нужно обнимать каждый день, ведь ни один ребёнок ещё не погиб от объятий матери, но скольких сгубило материнское равнодушие? Ты считал, Ричард? — Шепард подошёл ближе. — Мередит никто не обнимал, но она борется за других. Она не выросла равнодушной, и я никому не дам окончательно сломать её.***
Веббер нашёл её в раздевалке, она собирала вещи. — Идёшь домой? — Да, — ответила Грей, продолжая рыться в сумочке. — Кто останется с твоей подругой? — Её соседка. Ричард сел на лавочку рядом с ней. — Прости меня. Я видел, что делала твоя мать, она выгнала твоего отца и не заботилась о тебе. Я не защищал тебя, я был женат, метался меж двух огней, я должен был бороться за себя. Я говорил себе, что молод, что я прав, что не встреваю. Я боялся ответственности. Но я был не моложе, чем ты теперь. Я говорил себе, что я не твой отец, и это не моё дело. Я не защищал тебя, никогда не вставал на твою сторону, не боролся за тебя, как ты сегодня боролась за эту девочку и свою подругу. А ты была беспомощна. Совсем малышка, красивая, умная, весёлая маленькая девочка, и никто не заступился за тебя. Мне очень жаль. Прости меня. Ничего не ответив на эту спонтанную исповедь, Грей просто положила голову на плечо Ричарда, а тот обнял её. Обнял маленькую девочку, на глазах у которой мать вскрыла себе вены, девочку, которая боялась темноты и за которую никто не боролся. Обнял крепко, ведь никто ещё не умер от объятий.***
Мередит стояла у двери палаты Реджины, опершись спиной на стену. Это был тяжёлый день; то, что он будет не простым, она поняла ещё с утра, и всё, чего хотела — залезть вместе с Дереком в пенную ванну. — Как насчёт вместе принять ванну? — Дерек подошёл и поцеловал её в щеку. — Прямо читаешь мысли, — хитро прищурилась Грей, — но мне надо… Мер договорить не успела — прямо из-за угла, словно ураган, быстро перебирая ногами на высоких шпильках, выбежала она. — Я здесь, здесь. Пришла, — Солис кивнула и, словно на автопилоте, вбежала в палату. — Пост принял! — прокричала Габи, закрывая дверь. Чтобы выйти из больницы, нужно было пройти через зал ожидания. Боковым зрением Мередит заметила ту самую женщину со сломанной рукой и, минуту поколебавшись, подошла. — Я прошу прощения, я знаю, что была груба. Я понятия не имею, через что вам пришлось пройти, — женщина не смотрела на неё, но Грей это было не нужно. — Жизнь вашей дочери нужно изменить! — Доктор посмотрела на девочку, что спала на коленях матери. — Она выстрелила в отца семнадцать раз, чтобы защитить свою мать. Теперь вы должны защитить её.***
— Кора приходила, но Мередит и Лекси не пустили её, — вдруг произнесла Реджина, хотя они с Габриэль говорили совсем о другом. — Я знаю, — Солис присела у неё в ногах и взяла за руку, — моя мать была в соседней комнате, когда мой отчим… — Габи сглотнула ком, подавляя в себе жертву материнского равнодушия. — Я не пропущу её. Ни за что! Или я не Габриэль Солис!***
Реджину выписали, но Голд настоял на том, чтобы она пока пропустила работу — мол, в ближайшей паре дел они обойдутся без неё, и девушка, не став спорить, решила, что это хорошая возможность провести время с детьми. — Робин, просто крути педали, — произнесла Реджина. Погода была тёплой, светило солнце, зеленели газоны и деревья, и, кажется, холода совсем остались позади. Вот бы так было с болью… Реджина стояла в своём дворе, пытаясь научить дочку ездить на маленьком трёхколёсном велосипеде, но уже полчаса девочка не хотела двигаться с места. — Мамочка, я боюсь! Я упаду! Голд присела на корточки и посмотрела на малышку. Светлые волосы заплетены в два хвостика, редкую чёлку сдувает лёгкий ветер. Зелёные глаза, что достались от матери, и очаровательный носик. Ярко-синие штанишки и белая кофточка. Маленькие ручки намертво вцепились в руль. — Ты не упадёшь. Потому что я здесь, я держу тебя, я не позволю тебе упасть. Я здесь, чтобы защищать тебя и бороться за тебя. А теперь вперёд, моя девочка! Вперёд, к солнцу и ко всему, о чём мечтаешь! Ножка девочки надавила на педаль, а руки матери легонько подтолкнули её. По другой стороне улицы шли другие мать с дочерью. Одной рукой Хоуп держалась за маму, в другой держала мяч в виде арбуза. Девочка рассматривала бантики на своих туфельках, — они переливались на солнце, — и вдруг произнесла: — Мам, это же я разбила стекло в книжной лавке, — она подняла голову, — но ты заступилась за меня. Почему? Камилла, улыбнувшись, присела на корточки. — Потому что я здесь, чтобы всегда держать тебя за руку. Всегда быть на твоей стороне и защищать, даже если ты не права, — Камилла легонько щёлкнула дочь по носу, — но за разбитое стекло нужно обязательно извиниться. Хоуп кивнула, и Камилла обняла её. Девочка раскрыла руки навстречу объятиям, и яркий мяч ускакал по дороге. Камилла видела — дочка растёт проказницей и наверняка доставит ещё много хлопот, но, несмотря на это, она всегда с любовью обнимала её. Ведь ни один ребёнок ещё не погиб от объятий матери… Психологи говорят, что ребёнка нужно обнимать не менее двенадцати раз в день, чтобы он вырос счастливым. И каждая мать делает выбор, но некоторые выбирают уничтожить своих детей равнодушием.